- -
- 100%
- +

© Алексей Кирсанов, 2025
ISBN 978-5-0068-3099-8 (т. 5)
ISBN 978-5-0068-2270-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПРИКЛЮЧЕНИЯ БОГА
КНИГА ПЯТАЯ
МИР СТАЛИ
Глава 1
Бессмертие – тупиковая ветвь эволюции для разума, привыкшего к конечности. Сайрен знал это не по учебникам ксенопсихологии, а на уровне каждой сверхплотной молекулы своего усовершенствованного тела. Он стоял в центре своей лаборатории, цитадели чистого разума и неслыханных технологических возможностей, и чувствовал лишь одно: всепроникающую, тягучую, как космическая смола, скуку.
Его взгляд, способный различать тепловые следы на поверхности нейтронной звезды, скользил по панорамному окну, занимавшему всю дальнюю стену. За ним простиралась Цитадель Олимп. Не просто космическая станция, а целый город-сфера, сияющий миллиардами огней, архитектурное чудо, воплотившее в титане и энергии всю мощь – технобогов. Спирали жилых кварталов, опоясанные транспортными потоками, напоминали нейронные сети колоссального разума. В доковых массивах, подобных стальным цветам лотоса, покоились корабли, каждый из которых был шедевром инженерной мысли. Это был дом. Самый безопасный, самый продвинутый, самый предсказуемый дом в известной галактике. И Сайрену хотелось взять один из этих сияющих кораблей и протаранить им это самое окно.
Он сделал незаметное движение пальцем, и в воздухе перед ним, не нарушая вида на Олимп, вспыхнули несколько голографических окон. В них беззвучно разворачивались сцены. Песчаные бури, клубящиеся вокруг гигантских стеклянных сфер. Две луны, висящие над полем боя, где воины со светящимися глазами сталкивались в бессмысленной резне. Лица, искаженные экзистенциальным ужасом, когда рухнул краеугольный камень их веры. Его личный архив. «Вмешательства», как он сухо называл это в своих отчетах для гипотетических будущих историков, которых, он знал, никогда не будет.
Он не испытывал ни гордости, ни сожаления. Лишь отстранённое любопытство, как у энтомолога, наблюдающего за поведением муравьёв, чей муравейник он ткнул палкой. Сила, способная сдвигать тектонические плиты. Интеллект, могущий просчитать вероятности на столетия вперёд. Тело, восстановимое из клочка плоти и капли энергии. Всё это было у него. И всё это было бессмысленно.
В памяти всплыл голос, резкий, сухой и всегда попадающий в самую суть. Стелла Арда. Её голограмма не появлялась, но он слышал её так ясно, будто она стояла за спиной.
«Проблема в тебе, Сайрен, не в галактике. Ты как разбалованный ребёнок, который, получив самую дорогую, самую навороченную игрушку во всём мироздании, не знает, что с ней делать. Ты её уже разобрал, понял принцип работы, и теперь она тебе скучна. Ты не ищешь приключений. Ты ищешь инструкцию, которой нет».
Он мысленно фыркнул. Стелла, как всегда, была права. И, как всегда, её правота его раздражала. Она, технобог-кибернетик, нашла свой смысл в ковке тел для других, в изучении извилин чужих, столь примитивных по сравнению с ними, разумов. У неё была цель. А у него был лишь бесконечный, идеально отполированный тупик.
Его пальцы, движимые не мыслью, а мышечной памятью тысячелетий, провели по интерфейсу, отбрасывая голографические отчёты. Сцены катастроф и революций, им же спровоцированных, погасли, словно их и не было. Олимп продолжал сиять. Эта вечная, неизменная красота действовала на нервы.
«Инструкции, которой нет», – повторил он про себя слова Стеллы. Может, она была не совсем права. Он не просто хотел инструкцию. Он хотел новую, не распакованную игрушку. Такую, принцип работы которой он не мог бы понять с первого взгляда. Такую, которая могла бы его удивить. Или, на худой конец, такую, при «разборке» которой он мог бы хоть чем-то рискнуть.
Скука была его главным и, как он подозревал, единственным врагом. И она была могущественнее любой цивилизации, любой космической аномалии. Она подтачивала его изнутри, несмотря на все системы мониторинга психики, все нейроимпланты, регулирующие химию мозга. Это был экзистенциальный вирус, против которого не было защиты.
Он повернулся от окна, и его лаборатория предстала во всей своей стерильной славе. Здесь не было ни пылинки, ни случайного предмета. Все поверхности, от пола до потолка, были интерфейсами. Атомные манипуляторы, квантовые процессоры, гологенераторы, способные создать материю из чистой энергии, – всё было убрано, спрятано, подчинено принципу минимализма. Это была вершина. Апогей. И, как любая вершина, она была холодной и безжизненной.
Посреди зала на низком пьедестале покоился его «Хронометр». Просто браслет из матового тёмного металла, покрытый едва заметными узорами. Не игрушка. Инструмент. Инструмент, переопределяющий саму ткань реальности. Он позволял ему не просто путешествовать, а на мгновение стирать границы между точками пространства, создавать голограммы, наделённые массой и текстурой, замедлять время в локальном кармане. С его помощью он творил «чудеса» для тех, кто ещё верил в чудеса. Он был богом-инженером, использующим самый передовой гаечный ключ во вселенной.
Он взял браслет. Металл был прохладным и неожиданно тяжёлым. Таким его делала не физическая масса, а та ноша, которую он представлял, – бремя абсолютной силы, не находящей применения.
«Ладно, галактика, – мысленно произнёс Сайрен, надевая браслет на запястье. Ощущение было привычным, как вторая кожа. – Покажи мне что-нибудь новенькое. Что-нибудь… неразгаданное».
Он активировал звёздную карту.
Лаборатория исчезла. Вернее, она растворилась в темноте, которая взорвалась вокруг него миллиардами звёзд. Он парил в центре трёхмерной проекции известной галактики. Здесь не было романтики звёздных путей, знакомой по древним записям до-космической эры. Это была тактильная, живая карта данных. Каждая звезда, каждая планетарная система была узлом информации, доступной по первому требованию его разума. Потоки метаданных, отчёты автоматических зондов, следы космической радиации – всё это сливалось в единую, постоянно обновляющуюся картину.
Его сознание, усиленное имплантами, скользило по этому океану информации. Он не искал обитаемые миры. Их были тысячи, и большинство из них проходили одни и те же предсказуемые стадии развития. Он искал аномалии. Искажения. Шум в данных.
Он пролетал мимо цивилизаций, достигших своего технологического ренессанса, мимо миров, погружённых в ядерную зиму, мимо сообществ, поклоняющихся богам, которых он с лёгкостью мог бы имитировать. Всё это он уже видел. Всё это было вариациями на одну и ту же тему.
Раздражение нарастало. Может, Стелла была права на все сто? Может, он исчерпал саму возможность удивления? Может, бессмертие – это и есть окончательное понимание того, что ничего нового под всеми этими солнцами уже не будет?
И тогда его взгляд, вернее, фокус его ментального внимания, упал на один из секторов Внешнего Кольца. Окраина. Там не было ничего примечательного. Ни богатых ресурсами поясов астероидов, ни стабильных звёздных систем. Свалка галактики. Но именно там его сканеры, настроенные на поиск когерентных энергетических сигнатур, выхватили нечто странное.
Планета, обозначенная в каталогах как Феррум-7. Мир с высоким, почти олимпийским уровнем технологий, судя по электромагнитному излучению. Но паттерны этого излучения были… извращёнными. Технологии были, но применены они были крайне специфично, нерационально, словно подчинены не логике, а некому абсурдному эстетическому принципу.
И самое главное – энергетические всплески. Мощные, ритмичные, почти как сердцебиение. И они с идеальной точностью совпадали с акустическими аномалиями, которые улавливали его сверхчувствительные сенсоры. Кто-то на этой планете генерировал чудовищное количество энергии, и вся эта энергия уходила в… звук? В грохот?
Он углубился в данные. Остаточные следы в эфире, перехваченные коммуникации, обрывки визуального наблюдения. Постепенно, фрагмент за фрагментом, начала вырисовываться картина. Цивилизация киборгов. Общество, целиком и полностью построенное вокруг некой философии, вокруг концепции «Звука Души». Они верили, что сущность воина, его сила, его дух – всё это проявляется в грохоте его оружия, в мелодии боя, в симфонии разрушения.
Сайрен замер, изучая данные. На его лице, обычно бесстрастном, появилась тень чего-то, что через мгновение он с удивлением идентифицировал как интерес. Чистейший, неразбавленный, почти детский интерес.
Это было идеально. Идеально в своём абсурде. Идеально в своей нерациональности. Они обожествляли шум. Они поклонялись грохоту. Они превратили физику акустики в религию.
Уголки его губ дрогнули. Скука, давившая на него свинцовым покрывалом, вдруг отступила на шаг. Перед ним была не просто новая игрушка. Перед ним был вызов. Вызов самой основе его существования. Он, вершина безмолвной, эффективной, стерильной технологии Олимпа, должен был спуститься в этот адский грохот. Он, чья сила была тихой и безжалостной, как закон термодинамики, должен был играть по их правилам. По правилам шума.
«Звук Души», – произнёс он вслух, и его голос, обычно ровный и лишённый эмоций, прозвучал с лёгкой, едва уловимой насмешкой. – «Что ж, послушаем, что там играет».
Он отдал мысленную команду. Где-то в доковых массивах Олимпа, в его личном ангаре, проснулся и начал подготовку к прыжку его корабль – «Знамение». Суперкорабль, обладающий уймой полезных функций, которыми он пользовался от скуки. На этот раз это было не от скуки. На этот раз было любопытство.
Сайрен оставался в центре звёздной карты, глядя на тусклую точку Феррума-7. Бессмертие всё ещё было тупиком. Но теперь, в конце этого тупика, загорелся огонёк. Огонёк дикого, нелепого, оглушительного карнавала. И он уже чувствовал, как его заскучавший разум, этот самый совершенный компьютер в галактике, начинает с жадным азартом прокручивать вероятности, строить модели, искать точки приложения силы.
Он пойдёт туда. Он станет для них богом. Или дьяволом. Какая, в сущности, разница? Главное – он заставит их услышать нечто новое. Он заставит их услышать тишину. А что может быть более кощунственным для тех, кто молится грохоту?
Впервые за долгие столетия Сайрен почувствовал нечто, отдалённо напоминающее предвкушение. Оно было горьким, циничным и отравленным знанием о том, что всё это в конечном итоге приведёт к очередному хаосу, который он же и породит. Но это было лучше, чем ничего. Бесконечно лучше, чем эта сияющая, предсказуемая, мёртвая тишина Олимпа.
Глава 2
Тишина на борту «Знамения» была иной, чем на Олимпе. Это была не тишина пустоты, а тишина напряжённого ожидания, густая и тягучая, как предгрозовой воздух. Корабль, шедевр инженерной мысли технобогов, вышел из сверхсветового прыжка с едва ощутимым толчком, который скорее угадывался по смене паттернов на главном голодисплее, чем чувствовался физически. За секунду до этого за иллюминаторами проносилась размазанная полоса гиперпространства, а теперь там, в бархатной черноте космоса, висела планета Феррум.
Она не была живописной. Это не был сине-белый мрамор Терры или изумрудный мираж джунглей Ксилона. Феррум был шаровым скоплением ржавчины и тусклого металла. Континенты, просматривающиеся сквозь редкие разрывы в облаках, имели цвет запёкшейся крови и окисленной бронзы. Ни зелени, ни голубизны океанов – лишь пятна гигантских, уродливых мегаполисов, от которых даже на орбиту тянулись шлейфы смога, состоящего, как тут же определили анализаторы, из микрочастиц металлической пыли и сложных углеводородов. Планета-завод. Планета-помойка. Планета-арена.
Сайрен стоял в центре командного мостика, который был скорее продолжением его лаборатории на Олимпе – та же стерильная чистота, те же минималистичные интерфейсы, растворяющиеся в стенах, когда они не были нужны. Его тело, идеальный инструмент, не нуждалось в кресле пилота. Он воспринимал данные корабля напрямую, через нейроинтерфейс, ощущая «Знамение» как продолжение самого себя. Вибрации гравитационных компенсаторов были его собственным сердцебиением, потоки информации от внешних сенсоров – его зрением и слухом.
«Запусти полное сканирование. Глубинный зонд. Мне нужно всё: от состава атмосферы до их канализационных сетей», – отдал он мысленный приказ.
Корабль откликнулся мгновенно. Невидимые для любого другого глаза лучи и поля устремились к планете, пронзая облака, сталь и камень. Воздух на мостике наполнился едва слышным гудением – песнью работы мощнейших инструментов наблюдения.
Данные посыпались водопадом. Сайрен отфильтровывал лишнее, выискивая суть. И она была, как он и предполагал, парадоксальной.
Уровень технологий: Высокий. Оценка: 7.8 по Шкале Цивилизационного Развития Олимпа.
Обнаружены: продвинутая робототехника, кибернетические импланты уровня слияния, квантовые процессоры, управление плазменными полями, геотермальная и термоядерная энергетика.
Всё это было знакомо, предсказуемо. Но дальше начиналось безумие.
Применение технологий: Специфично. Аномально.
Анализ архитектуры: Гипертрофированное использование звуковых резонаторов, усилителей низких частот, акустических отражателей в конструкции зданий и инфраструктуры. Приоритет – акустический резонанс, а не структурная целостность или эргономика.
Анализ имплантов: 94% населения имеют встроенные акустические эмиттеры, резонансные камеры, виброгенераторы. Биомеханические усиления направлены не на оптимизацию КПД, а на генерацию кинетического удара, производящего максимальный звуковой эффект.
Сайрен мысленно покачал головой. Они обладали знаниями, чтобы построить эффективные, бесшумные машины. Но вместо этого они встраивали в свои творения гигантские механические горны. Они могли создать оружие, убивающее одним чистым импульсом энергии, но, судя по всему, предпочитали то, что гремит, лязгает и ревёт так, что можно оглохнуть.
И тогда его внимание, острый, как бритва, скальпель разума, выхватило именно то, что он искал. Энергетические всплески. Чёткие, ритмичные, мощные, как удар гигантского сердца. Они исходили из нескольких точек на планете, самых крупных мегаполисов. И они с идеальной, невозможной для природного явления синхронностью совпадали с акустическими аномалиями чудовищной силы.
Это был не просто шум. Это был структурированный хаос. Ультразвуковые вибрации, способные дробить скалу, инфразвук, вызывающий панику и страх, и средние частоты – тот самый оглушительный грохот, лязг и гул, который, вероятно, и был для них музыкой. Диапазон был именно тот, что характерен для боевых действий – разрушительный, подавляющий.
«Покажи мне источник. Самый мощный», – приказал Сайрен.
На главном дисплее возникло изображение, собранное из данных орбитальных телескопов и проникающих сканеров. Это был колоссальный стадион, амфитеатр, способный вместить, по приблизительным оценкам, полмиллиона существ. И он был полон. Сотни тысяч кибернетизированных тел, слившихся в единый, ликующий организм. А в центре, на арене, сталкивались несколько десятков фигур.
Это не был бой в его понимании. Это был перформанс. Ритуал.
Огромные киборги, закованные в рифлёную, угловатую броню, сходились в схватке. Их оружие – гигантские молоты, шипастые булавы, вибрирующие клинки, щиты со встроенными звуковыми излучателями – не столько наносило удары, сколько создавало звук. Каждое столкновение порождало какофонию: оглушительный лязг, пронзительный визг терзаемой стали, низкочастотный гул, от которого дрожал воздух даже на сканах. Взрывы плазменных зарядов были не столько для поражения, сколько для кульминационного аккорда – ослепительная вспышка и оглушительный ба-бах!
И толпа ревела. Но это был не просто рёв. Это был ответный хор. Их встроенные эмиттеры усиливали крик, создавая единую, мощнейшую звуковую волну, которая била в невидимый купол над ареной и отражалась обратно, усиливая общий экстаз.
Сайрен наблюдал, и в его сознании, холодном и аналитическом, начали выстраиваться паттерны. Он не просто видел хаос. Он видел систему. Примитивную, абсурдную, но систему. Каждое движение воина на арене, каждый удар были подчинены не логике убийства, а логике звукоизвлечения. Угол атаки, точка соприкосновения, сила удара – всё было рассчитано на то, чтобы родить определённый звук. Громкий. Яростный. «Душевный», как бы они это ни называли.
«Доступ к открытым коммуникационным сетям. Поиск по ключевым терминам: „Звук Души“, „Громовая Поступь“, „Песнь Битвы“», – скомандовал он.
Информация хлынула новым потоком. Религиозные трактаты, философские эссе, боевые мануалы, народный фольклор. Он погрузился в изучение, его разум, способный обрабатывать терабайты данных в секунду, выхватывал суть, отбрасывая шелуху риторики и пафоса.
Идея была до смешного проста и до гениально безумна. Эти существа, киборги, порвавшие с хрупкой биологической оболочкой, на каком-то этапе своей истории столкнулись с экзистенциальным кризисом. Они потеряли душу. Или решили, что потеряли. В тишине эффективных машин они не слышали биения собственного сердца. В беззвучной работе процессоров не находили отзвука своим эмоциям.
И они нашли замену. Они решили, что душа – это не нечто эфемерное, а физический резонанс. Что сущность воина, его ярость, его отвага, его сила – проявляются в грохоте, который он издаёт в бою. Тихий удар – слабая душа. Оглушительный грохот – душа великого героя. Их философия, их религия, их вся социальная структура была построена вокруг этого принципа. Их иерархия определялась не чистотой крови или богатством, а «громкостью» воина. Их искусство – это симфонии, составленные из записей великих битв. Их наука – это поиск способов создавать всё более громкое и сложное оружие.
Сайрен отключил потоки данных. На мостике вновь воцарилась напряжённая тишина, теперь нарушаемая лишь далёким, приглушённым сквозь корпус корабля гулом с планеты. Он подошёл к иллюминатору и смотрел на этот мир ржавчины и грома.
Идеально абсурдная цивилизация. Абсолютный антипод Олимпа. Там – тихая, стерильная эффективность. Здесь – грохочущий, расточительный хаос, возведённый в культ.
Уголок его рта искривился в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку. Это была не улыбка радости, а улыбка циничного признания гротескной логики происходящего. Они были сумасшедшими. Но в их безумии была своя, извращённая правота. Они нашли способ остаться живыми, чувствующими существами в металлических телах. Они заменили сердцебиение – лязгом мечей.
«Ну что ж, – тихо произнёс он, глядя на сияющие огни городов-кузниц внизу. – Вы поклоняетесь шуму. Вы верите, что грохот – это голос души. Что ж, я явлюсь к вам. И я принесу с собой кое-что новое. Я принесу вам… тишину».
Он мысленно вызвал интерфейс управления «Хронометром». Браслет на его запястье излучил короткую вспышку. Пришло время спуститься в этот адский грохот и устроить свой собственный, беззвучный концерт. И его первым аккордом будет оглушительная, всесокрушающая тишина.
Глава 3
Воздух на Главной Арене был не чем иным, как физической субстанцией. Его можно было не только вдыхать – по нему можно было ходить, в него можно было упираться, как в упругую желеобразную массу. Он дрожал, вибрировал, звенел и ревел, состоя из триллионов молекул, выбитых из состояния покоя чудовищной какофонией, рождаемой на песчаной площадке внизу. Этот воздух был насыщен запахом раскалённого металла, озона от разрядов энергии, синтетической смазки и – что-то совершенно новое для обоняния Сайрена – запахом горячего песка, испещрённого бесчисленными следами шипастых сапог.
Сайрен материализовался на краю арены, в тени гигантской скульптуры, изображавшей, судя по всему, стилизованный звуковой вихрь. «Хронометр» на его запястье совершил свою работу безупречно. Он не телепортировался. Он сделал так, что точка в его лаборатории на «Знамении» и точка на этой арене на мгновение стали одним и тем же местом. Разницы в давлении, температуре или гравитации почти не ощущалось – его тело справилось с ничтожным дисбалансом без единой мысли. Единственным шоком был звук. Вернее, его полное, тотальное, всепоглощающее отсутствие тишины.
Его появление не заметили. И это было оскорбительнее, чем если бы на него набросилась толпа с визгом. Его проигнорировали. Полмиллиона пар кибернетических глаз, снабжённых всевозможными спектральными фильтрами и системами целеуказания, были прикованы к центру арены. Полмиллиона существ, чьё сознание, судя по всему, было настолько сросшимся с их металлическими телами, что они ощущали себя не зрителями, а частью одного гигантского, ревущего организма.
Сайрен окинул взглядом происходящее. Его мозг, превосходящий по мощности все процессоры на этой планете вместе взятые, за доли секунды проанализировал и классифицировал всё, что видел.
Арена, носившая гордое имя «Гортань Бога», была инженерным чудом, пусть и безумным. Её песок был пронизан сетью пьезоэлектрических преобразователей, улавливающих малейшую вибрацию и превращающих её в электрический импульс. Эти импульсы питали гигантские резонансные колонки, вмурованные в стены амфитеатра. Каждый удар, каждый шаг, каждый вздох на песке усиливался и преображался, рождая тот самый оглушительный симбиоз звука, который и был объектом поклонения. Купол над ареной был не силовым полем, а сложнейшим акустическим зеркалом, фокусирующим и направляющим звуковые волны обратно, на трибуны, создавая эффект полного погружения. Зрители не просто слышали бой – они находились внутри него.
А в центре этого рукотворного ада шло представление. Не бой. Именно представление.
Двенадцать тренировочных дроидов, массивных, двуногих машин, покрытых бронеплитами, специально сконструированными для извлечения максимального грохота при ударе, сходились с шестью живыми воинами. Вернее, не сходились – они исполняли сложный, яростный танец.
Воин в синей, чешуйчатой броне, вооружённый парными молотами на цепях, раскручивал их над головой. Молоты, описывая восьмёрки, выли на специфической, пронзительной ноте, которую усилители превращали в вой сирены. Он не целился в дроидов. Он целился в пространство между ними, создавая звуковую завесу. Дроид, сделанный, судя по всему, из какого-то особо звонкого сплава, пытался атаковать. Молот синего воина встречался с его рукой-булавой не с глухим стуком, а с аккордом – высокий визг трения, переходящий в оглушительный медный удар, который эхом раскатывался по арене. Толпа ревела в унисон, их встроенные эмиттеры подхватывали этот звук, усиливали и возвращали его обратно, создавая петлю обратной связи, от которой песок под ногами Сайрена ощутимо вибрировал.
Другой воин, его броня была алой и увенчана стальными перьями, которые вибрировали и звенели при каждом движении, фехтовал на… Сайрен с трудом нашёл определение… на гигантских камертонах. Два острых прута, при ударе друг о друга издававших чистый, звенящий звук, заставлявший стёкла в самых дальних ложах амфитеатра дребезжать. Его удары были быстрыми, точными, он бил не по слабым местам дроидов, а по их броне в строго определённых точках, чтобы вызвать нужный резонанс. Дзинь-дзинь-дзинь! Его бой был не сражением, а музыкой, написанной сталью и силой.
Главный критерий был очевиден даже без доступа к их философским трактатам. Не победа. Не эффективное уничтожение противника. Мощь и мелодия звука. Чистота тона, мощь басов, сложность аккорда, рождаемого при столкновении. Дроиды были не противниками, а инструментами в руках виртуозов. Их запрограммированные, неуклюжие атаки служили лишь фоном, ритмической основой, на которую живые воины накладывали свои собственные, яростные симфонии.
И это было до смешного, до абсурда предсказуемо. Сайрен чувствовал, как знакомая скука, которую он надеялся оставить на Олимпе, начала подкрадываться и сюда, в этот храм шума. Все те же паттерны. Все тот же ритуал. Тот же восторг толпы, тот же ограниченный набор приёмов.
«Нет уж, – мысленно проворчал он. – Хватит. Пора вносить новые ноты в ваш репертуар».
Он сделал шаг вперёд, с песка на отполированный до зеркального блеска камень ограждения арены. Его тёмный, функциональный костюм, лишённый каких-либо украшений или эмиттеров, резко контрастировал с буйством красок и форм у местных воинов. Он был пятном тишины в этом море кричащего цвета и звука.
Сначала его заметили несколько зрителей на ближайших трибунах. Их возгласы и свистки, полные недоумения, потонули в общем гуле. Но волна внимания поползла. Кто-то указал на него дозиметром. Кто-то отключил свой вокальный усилитель, чтобы лучше рассмотреть. На него смотрели не как на угрозу, а как на диковинку. На сбой в программе. На пятно на идеальной картине их ритуала.
Он спрыгнул с ограждения на песок. Его сапоги не издали ни звука. Ни привычного для этого места скрежета, ни глухого удара. Песок будто поглотил звук его шагов. Это было неестественно. Это было так же противоестественно, как если бы в разгар оперы на сцену вышел человек и начал молча жестикулировать.