Колыбель молчания

Глава 1: Прибытие

Тишина вакуума за иллюминатором была не пустотой, а ожиданием. Корабль «Пилигрим», последнее детище человеческой инженерии и надежды, мягко, почти невесомо, выскользнул из сверхсветового прыжка. Перед ним, залитая мягким светом далекой звезды, висела Колыбель. Cradle. Имя, выбранное с почти патетической надеждой. Новый дом.

Кассандра Блэйк стояла у главного вьюпорта командного мостика, ее поза – воплощение контролируемой силы. Пальцы, сжатые за спиной, были единственным признаком напряжения, невероятного напряжения десятилетнего пути, сжатого в мгновение прибытия. Она не улыбалась – улыбки были для торжественных репортажей на Землю, – но в ее карих глазах горел холодный, ясный огонь триумфа. Ее триумфа. Ее планета.

«Параметры стабильны. Орбита идеальна». Голос Джекса Риггса, главного инженера, был низким, хрипловатым от долгого молчания вахты. Он сидел за консолью, его коренастая фигура казалась вросшей в кресло, сросшейся с паутиной проводов и мерцающих дисплеев. Его взгляд скользил не по величественной панораме за стеклом, а по потокам данных, бегущим по экранам. «Гравитация – 0.98G. Атмосфера…» Он сделал паузу, щелкнул переключателем. «Азот – 78%, кислород – 21%, инертные газы – 1%. Следов токсинов или патогенов – ноль. Чище лабораторного образца. Температура поверхности в экваториальном поясе… плюс 22 по Цельсию. Вода в изобилии. Ледники, реки, океаны. Континенты зеленеют… чем-то».

«Чем-то?» Кассандра повернула голову, не отрывая взгляда от планеты. Зеленый был слишком однородным, слишком спокойным.

«Хлорофиллоподобные пигменты, судя по спектрам. Но структура… пока неясна. Зонды уже на подходе». Джекс потер переносицу, оставив маленькое масляное пятно. Он выглядел усталым, но его глаза, маленькие и острые, сканировали данные с хищной внимательностью механика, ищущего слабину в броне.

«Безжизненная?» Элиас Вернер подошел ближе к стеклу. Лингвист, антрополог, специалист по первому контакту – здесь, где контакта, казалось, не предвиделось. Его лицо, обычно оживленное интеллектуальным любопытством, сейчас было задумчиво, почти аскетично. Он смотрел не на красоту, а на молчание. Над бескрайними лесами, над горами, похожими на сломанные зубы, над синевой океанов – не было ни дымка пожаров, ни следов городов, ни даже стай птиц (если бы они там были). Только ветер, ритмично гонящий облака, и неподвижность. «Такая… совершенная стерильность. Это странно. Даже Марс имел микробы».

«Странность – это роскошь, доктор Вернер», – ответила Кассандра, не оборачиваясь. Ее голос был ровным, как поверхность озера перед бурей. «Мы нашли рай. Не будем искать в нем изъянов, которых нет. Данные говорят сами за себя. Это именно то, что нам нужно. Именно то, что обещали сканы дальнего действия». Она позволила себе глубокий вдох. Воздух рециркуляции пах озоном и металлом, но ей чудился запах чужой, чистой земли. «Доктор Картер? Ваше заключение?»

Джулиан Картер, главный врач экспедиции, стоял чуть поодаль, опираясь на спинку кресла научного офицера. Его поза была расслабленной, но глаза, скользящие по медицинским показателям на отдельном мониторе (биоритмы экипажа, уровень радиации, состав воздуха на борту), выдавали постоянную бдительность. Он был человеком осторожным, привыкшим искать болезнь там, где другие видят здоровье. «Биосфера, судя по всему, находится в состоянии… глубокого покоя. Или отсутствует в привычном нам понимании. Но условия для земной жизни…» Он покачал головой, слегка удивленно. «Феноменальны. Атмосфера – дышится, как в высокогорном санатории. Гравитация – комфортная адаптация. Радиационный фон ниже земного. Если там есть патогены, они либо спят, либо настолько чужды нам, что не представляют угрозы. На бумаге – идеал».

«На бумаге и в реальности, Джулиан», – поправила Кассандра. На ее губах дрогнуло подобие улыбки. «Джекс, запускайте зонды полного цикла. Атмосферные, грунтовые, гидрологические. Я хочу подтверждения в течение шести часов. Элиас, подготовьте культурно-антропологический протокол для первой высадки, даже если встречать нас будет только ветер. Джулиан – полный медицинский сценарий карантина и адаптации, стандартный, но усиленный. Мы не можем позволить себе ошибок».

Она наконец оторвалась от вида планеты и обвела взглядом мостик. В ее движении была энергия свернувшейся пружины, готовой распрямиться. «Коллеги, мы сделали это. Мы прошли световые годы. И вот она – Колыбель. Не просто точка на карте. Не просто ресурсы. Наш новый дом. Колыбель человечества завтрашнего дня». В ее голосе не было пафоса, только твердая, неоспоримая уверенность. Уверенность лидера, несущего факел в темноту. «Начинаем подготовку к высадке первой партии. Цель – долина „Надежда“. Через семьдесят два часа мы ступим на эту землю. Пусть этот момент войдет в историю как начало новой эры».

Элиас снова посмотрел в иллюминатор. Планета плыла в черноте, огромная, спокойная, безмятежная. Зеленые массивы казались бархатистыми, океаны – глубокими и бездонными. Совершенство. И все же… Он поймал себя на мысли. Эта тишина. Она была не просто отсутствием звука. Она была сущностью. Как будто планета не просто спала, а затаилась. Как ребенок в колыбели, чьи сны слишком глубоки и чужды, чтобы их понять. Он отогнал эту мысль. Кассандра была права. Искать изъян в совершенстве – глупость. Человечество нуждалось в этой колыбели. И они ее нашли.

Джекс запустил зонды. Небольшие, юркие аппараты, похожие на стальных стрекоз, отстрелились от корпуса «Пилигрима» и устремились вниз, к зеленому и синему шару, оставляя за собой короткие струи пламени. Данные начали поступать немедленно – потоки цифр, графиков, первых снимков поверхности с высоким разрешением. Все подтверждало первоначальную оценку. Рай. Райский сад, ожидающий своих новых Адама и Еву тысячами.

Настроение на мостике было электрическим. Триумфальное ожидание, сжатое годами путешествия, наконец вырвалось наружу. Даже осторожный Джулиан позволил себе облегченный вздох. Даже скептичный Джекс кивнул, удовлетворенный показаниями своих приборов. Кассандра Блэйк наблюдала за падением зондов, ее профиль на фоне сияющей планеты был подобен профилю завоевателя, впервые увидевшего берег неизведанного континента. История начиналась здесь и сейчас. Начало было безупречным.

Только Элиас Вернер, лингвист, чья профессия учила его слышать нюансы в любом молчании, не мог до конца отделаться от ощущения, что эта идеальная тишина Колыбели – первое, самое грозное и самое непостижимое слово, сказанное им этим новым миром. Слово, значение которого они пока не могли разгадать. И от этого в самой глубине его ученого, рационального сознания, зародился крошечный, холодный комочек первобытного страха.

Глава 2: Первые Шаги

Твердь Колыбели встретила шаттлы не ударом, а мягким, почти невесомым касанием. Как будто планета втягивала их в свою атмосферу, а не сопротивлялась вторжению. «Надежда» – долина, выбранная по спутниковым картам за ровный рельеф, защищенность горами и близость реки, – открылась взгляду: широкая, плоская, покрытая тем самым тревожно однородным зеленым ковром, что видели с орбиты. Без деревьев, без кустарников, без признаков движения. Только ветер, теплый и влажный, шевелил высокую, похожую на траву растительность, создавая медленные, гипнотические волны.

Люк основного шаттла с шипящим звуком откинулся, выпустив наружу струю воздуха из салона – теплого, рециркулированного, пахнущего людьми и пластиком. Его тут же сменил воздух Колыбели. Он ударил по обонянию не резко, а настойчиво. Невероятно чистый. Слишком чистый. Лишенный запахов гниения, пыльцы, животных, дыма – всего того сложного букета, что составлял «запах жизни» на Земле. Это был воздух стерильной лаборатории, разбавленный озоном после грозы и сладковатой, незнакомой нотой – возможно, той самой «травы». Люди на пороге замерли, вдыхая, их лица отражали не столько восторг, сколько глубокое, почти шоковое удивление. Легкие расширялись без усилий, кровь будто бежала быстрее.

Кассандра Блэйк первой ступила на почву. Не на трап, а сразу на упругий зеленый покров. Ее сапог слегка продавил его, обнажив темную, влажную землю. Она не стала торжественно поднимать флаг или произносить речи. Ее действия были практичны, как отчет: твердый шаг, осмотр горизонта через узкий прорезь защитных очков, проверка показаний портативного сканера на запястье. «Атмосфера в норме. Гравитация – комфорт. Радиация – фон ниже допустимого. Выгружаемся. Протокол Альфа-1. Осторожность на максимуме, но без паники. Это наш дом». Ее голос, усиленный комбинезоном, звучал четко и властно, разгоняя последние сомнения.

Колонисты хлынули наружу. Среди них – Майя Сен, лингвист младшего звена, с камерой в руках, но не для официальных кадров, а для себя. Ее интересовали лица. Удивление Эллиота Финна, молодого ботаника, чьи глаза округлились, как у ребенка, впервые увидевшего море. Задумчивая сосредоточенность Мии Роуз, художницы-документалиста экспедиции, которая уже присела на корточки, трогая пальцем в перчатке странный зеленый стебель. Ее взгляд был не восхищенным, а изучающим, ищущим структуру, текстуру, цвет – что-то несовершенное. Миа вздрогнула, когда стебель под ее прикосновением слегка качнулся и замер с неестественной скоростью, будто жидкий металл.

«Тишина…» – прошептал Эллиот, подойдя к Майе. Он снял шлем, рискуя нарушить протокол, и втянул полной грудью. «Это же… невероятно. Ни птиц, ни насекомых. Ничего. Только ветер». Его голос, обычно мягкий, звучал громче, чем хотелось, в этой всепоглощающей акустической пустоте. Звук не рассеивался, а падал на землю, как камень в воду, оставляя лишь быстро гаснущие круги. Майя кивнула, прислушиваясь. Тишина была не фоном, а субстанцией. Она давила на барабанные перепонки, заставляя внутреннее ухо искать хоть какой-то шум, чтобы заполнить вакуум. Это было физически неприятно.

«Развертываем „Зарю“! Первая очередь – жилой модуль и жизнеобеспечение! Риггс, координируй!» – команда Кассандры разрезала тишину. Джекс, уже копошащийся у грузового отсека шаттла с группой техников, отмахнулся, не отрываясь от планшета с чертежами. Его лицо было хмурым. «Почва слишком мягкая. И эти корни…» – он пнул сапогом плотный зеленый покров. – «Как будто войлок спрессованный. Фундаментные сваи будут проваливаться. Придется снимать верхний слой, а он…» Он замолчал, нагнувшись. Под зеленью была не просто земля. Была плотная сеть тонких, волокнистых корней, переплетенных так тесно, что напоминали биологическую ткань или… нервные волокна. Они были темно-бордовыми, почти черными. «…Он живой», – закончил Джекс тихо, больше для себя. Он выпрямился, крикнув техникам: «Счищаем зелень до твердой основы! Аккуратно! Образцы в герметик!»

Началась работа. Гул моторов автономных платформ, шипение разворачивающихся пневмомодулей, короткие команды – все эти звуки казались чужими, насильно втиснутыми в молчаливый мир долины. Они не заполняли тишину, а лишь подчеркивали ее масштаб. Майя помогала Элиасу Вернеру, который уже расставлял акустические датчики и атмосферные пробоотборники. «Реверберация ноль, – пробормотал Элиас, глядя на экран прибора. – Звук поглощается полностью на расстоянии ста метров. Как в анаэхоидной камере. Но… масштаб!» Он махнул рукой на долину. «Весь ландшафт – гигантская звукопоглощающая камера. Как такое возможно?» Его научный азарт боролся с тем же подсознательным дискомфортом, что и у других.

Миа Роуз, отойдя в сторону, достала альбом и уголь. Ее пальцы летали по бумаге, запечатлевая не панораму, а детали: структуру зеленого стебля под микроскопическим увеличением в ее воображении, пугающе симметричный узор на срезе корня, который грубо выдернул техник, пустое выражение лица колониста, завороженно смотрящего вдаль. Ее рисунки были не документацией, а попыткой ухватить ощущение: странную податливость почвы, слишком яркий, почти ядовитый оттенок зелени под этим солнцем, и главное – тяжесть тишины. Она попыталась нарисовать саму тишину – как темную, плотную массу, обволакивающую фигуры людей.

Джулиан Картер организовал импровизированный медпункт. Он измерял давление, пульс, брал первые пробы воздуха из легких колонистов. Показатели были… идеальны. Слишком идеальны. Сердечные ритмы успокоились, оксигенация крови повысилась. Люди, еще час назад нервничавшие в шаттле, теперь двигались с непривычной легкостью, как будто сбросили невидимый груз. «Адаптация происходит аномально быстро, – сообщил он Кассандре, которая лично контролировала развертывание командного центра. – Физиологически – все в норме. Психоэмоциональный фон… неоднозначен. Эйфория смешана с тревогой. Тишина действует угнетающе на некоторых».

«Стресс новизны, Джулиан, – отрезала Кассандра, не отрывая глаз от голограммы растущей базы. – Они увидят первые результаты – и тревога уйдет. Смотри». Она указала на импровизированный гидропонный модуль, который уже собрали рядом с жилым блоком. Техники закладывали первые семена – быстрорастущую редиску, пшеницу, томаты по ускоренному циклу. «Доктор Картер! Вы не поверите!» – крикнул Эллиот Финн, дежуривший у лотков. Его голос дрожал от изумления. Джулиан и Кассандра подошли.

В лотках, только что засеянных, уже виднелись… ростки. Не просто набухшие семена, а настоящие, бледно-зеленые ростки редиски и пшеницы, пробившие субстрат за считанные минуты. Они росли не по дням, а по часам, буквально на глазах. Ускорители роста на борту «Пилигрима» не давали и десятой доли такого эффекта.

«Это… невозможно», – прошептал Джулиан, наклоняясь ближе. Он осторожно коснулся ростка пшеницы. Он был упругим, живым. И холодным. Как будто сама планета вливала в него невидимую энергию, спеша накормить новых гостей. «Воздействие местной атмосферы? Почвенных бактерий?» – предположил он, но в голосе звучала неуверенность. Это был не естественный процесс. Это было чудо. Или аномалия.

«Воздействие рая, доктор, – сказала Кассандра, и в ее голосе впервые прозвучало что-то похожее на тепло. Надежду. Она посмотрела на крошечные, но неумолимо растущие ростки, затем на быстро поднимающиеся стены модулей базы „Заря“, на колонистов, которые, забыв на мгновение о тишине, столпились у гидропоники, ахая и улыбаясь. – Видите? Земля принимает нас. Она дает нам все, что нужно. Быстрее, чем мы осмеливались мечтать». Она повернулась к долине, к горам, к безмятежному небу. «Первые шаги сделаны. Мы дома».

Майя Сен сфотографировала лица у гидропоники: восторг, замешательство, суеверный страх. Эллиот Финн смотрел на ростки с благоговением, как на святыню. Миа Роуз быстро рисовала – не сами ростки, а их тени, падающие на металл модуля. Тени казались слишком густыми, слишком резкими, почти живыми. Джекс Риггс, наблюдавший за этим, хмуро отвернулся и потянулся за бензорезом. Ему нужно было резать эти чертовы корни под фундаментом. Они были слишком упругими, слишком… настойчивыми. Как будто сопротивлялись вторжению в свою сеть. Он поймал себя на мысли: «Рай? Или теплица?» И отогнал ее прочь. Работа ждала. Но холодок под сердцем остался.

А над долиной «Надежда» по-прежнему царила та же абсолютная, всепоглощающая тишина. Она не была нарушена ни гудком техники, ни восторженными возгласами, ни шелестом невероятно быстро растущих земных семян. Она просто была. Как страж. Как терпеливый наблюдатель. Как колыбель, готовая принять в свои объятия все, что в нее положат. И вырастить.

Глава 3: Процветание

База «Заря» выросла из хаотичного лагеря в упорядоченное поселение с пугающей скоростью, словно подчиняясь тому же невидимому импульсу, что заставлял расти редиску. Модули – жилые, лабораторные, инженерные, командный центр – встали на расчищенных участках, их металлические бока блестели под чужим солнцем. Они казались игрушечными на фоне бескрайней, молчаливой долины «Надежда», но внутри кипела жизнь, гудящая, яркая, человеческая. И все же, эта человеческая энергия ощущалась хрупкой, временной, как огонек свечи в огромном, темном зале.

Гидропонные фермы стали сердцем и чудом «Зари». То, что начиналось с лотков с редиской, превратилось в лабиринт сверкающих труб и резервуаров, где зелень бушевала с неприличной щедростью. Пшеница вымахала в человеческий рост за неделю, колосья тяжелые, золотистые, неестественно крупные. Томаты, размером с кулак, гроздьями свисали с кустов, их кожица лоснилась под лампами, как полированная. Салаты образовывали плотные, хрустящие кочаны за считанные дни. Урожай собирали ежедневно, и запасы росли с угрожающей скоростью.

«Это не сельское хозяйство, это фокусы, – ворчал Джекс Риггс, протирая тряпкой экран управления системой вентиляции в инженерном модуле. – Эти чертовы споры!» Его главным врагом стала не поломка, а пыль. Тонкая, серебристо-серая пыль, проникавшая повсюду. Она оседала на консолях, забивала фильтры тончайшей очистки, мерцала в лучах искусственного света, как микроскопические осколки стекла. Она была повсюду – снаружи, приносимая ветром, и, что тревожнее, внутри, словно генерируемая самими модулями или… людьми. Джекс чистил, герметизировал стыки, модернизировал фильтры, но пыль возвращалась. Она была навязчивой, как назойливая мысль. «Как будто планета… шелушится», – пробормотал он, сдувая пылинку с платы.

Физическое состояние колонистов было зеркалом гидропоник. Люди расцветали. Хронические мигрени отступили. Старые травмы коленей и спины перестали беспокоить. Кожа разгладилась, глаза заблестели. Даже седина, казалось, замедлила свое шествие. Они просыпались отдохнувшими, полными сил, которые требовали выхода. Рабочие смены удлинялись без жалоб. Спортивные тренажеры в небольшом отсеке отдыха редко пустовали. Была в этой энергии что-то… неестественное. Не радостный подъем, а скорее, биологическое ускорение, как у растений в лотках.

«Параметры стабильны, – докладывала Кассандра Блэйк на Землю, стоя перед камерой в только что смонтированном комцентре. Ее лицо светилось уверенностью и здоровьем. – Урожайность превышает плановые показатели на триста процентов. Физическое состояние команды – оптимальное. Адаптация проходит феноменально гладко. База „Заря“ полностью функциональна и расширяется согласно графику, с опережением». Она жестом обозначила голограмму базы за спиной – аккуратный, растущий кластер. «Колыбель не просто гостеприимна. Она… поддерживает нас. Создает идеальные условия. Мы не просто выживаем, мы процветаем. Рекомендую ускорить подготовку второй волны колонистов и грузов». В ее голосе звучала непоколебимая убежденность. Рай оправдывал свое название. Сомнения были для слабых.

В тени этого триумфа работал Элиас Вернер. Пока другие наслаждались салатами из космически быстрых овощей, он копался в образцах, принесенных с границы базы и из неглубоких шурфов. Его лабораторный стол был завален не зелеными ростками, а камнями, образцами почвы, кусочками того самого плотного «войлока» корней и странными, хрупкими, похожими на обожженный пластик, фрагментами местной «мертвой» органики. Они были повсюду под тонким слоем почвы – обломки, окаменелости? Ничего живого, только эти инертные кусочки. Он рассматривал их под микроскопом, сканировал спектрометром, пытался растворить в реактивах. Результаты были обескураживающими.

«Смотри, – позвал он Джулиана Картера, который заглянул с очередным отчетом о „феноменальном здоровье“ колонистов. Элиас указал на экран микроскопа. На нем была структура местного песчаника. Вместо привычных кристаллов кварца – сложные, фрактальные узоры, напоминающие застывшую пену или… нейронные сети. – Минералогия… неземная. И это „мертвая“ органика…» Он переключил изображение на черный, пористый образец. «…Она не разлагается. Ни бактерии, ни ферменты на нее не действуют. Как будто она уже прошла все стадии распада миллионы лет назад и теперь просто… есть. Инертная матрица. Но для чего?»

Джулиан нахмурился. Он подошел к окну лабораторного модуля, затянутому снаружи тонкой пленкой той же серебристой пыли. Вид был на гидропонную ферму, где техники смеялись, снимая очередной рекордный урожай. «А люди процветают, Элиас. Растения растут как на дрожжах. Воздух чище, чем в операционной. Что если…» Он запнулся, подбирая слова. «Что, если „мертвенность“ здесь – это не отсутствие жизни, а ее… иная форма? Спячка? И наше вторжение, наша биология, наши семена… мы их будим? Кормим?» Он потер виски. «Я не нахожу патогенов. Но я нахожу… необъяснимые изменения в микрофлоре кожи колонистов. И эту пыль…» Он махнул рукой на блик на стекле. «Она везде. В легких тоже. Но вреда – ноль. Только Джекс злится на забитые фильтры».

Элиас взял один из черных органических образцов. Он был холодным и необычно легким. «Пыль… – задумчиво повторил он. – Джекс говорил, она как шелуха. А если это не шелуха планеты, Элиас? Если это… отходы? Отходы нашей жизнедеятельности здесь? Отходы контакта?» Он сглотнул. Мысль была неприятной. «Мы едим их растения, дышим их воздухом, ходим по их почве… и выделяем эту пыль. Как побочный продукт симбиоза? Или… метаболизма чего-то большего?»

За дверью лаборатории послышался смех и звон посуды – колонисты устроили небольшой праздник по случаю очередного рекордного урожая. Запах свежего хлеба из аномально быстрой пшеницы заполнял коридор. Кассандра где-то говорила громко, уверенно, о новых планах освоения.

Джулиан взглянул на Элиаса. В его глазах, обычно спокойных и аналитических, мелькнуло что-то, что Элиас раньше видел только у тяжелобольных пациентов, узнавших плохие новости: тень глубокой, неосознанной тревоги. «Симбиоз предполагает взаимную выгоду, Элиас, – тихо сказал врач. – Что получает Колыбель от того, что мы здесь… процветаем?»

Элиас не ответил. Он положил черный, инертный образец обратно в контейнер. За окном, сквозь пыльную пленку, долина «Надежда» лежала под солнцем, зеленая, безмолвная, безупречная. Идеальная колыбель. Идеальная ловушка. Он почувствовал внезапное, острое желание выйти наружу, вдохнуть полной грудью этот чистый, дарующий силы воздух, забыть о черных осколках и фрактальных камнях. Присоединиться к празднику. Признать рай.

Но его рука, научная, дисциплинированная рука, потянулась не к двери, а к микроскопу. Он должен был знать. Даже если знание это было семенем, способным отравить самый щедрый урожай. Он включил прибор снова, настраивая его на максимальное увеличение крошечной частицы серебристой пыли, застрявшей в стыке контейнера. Он должен был увидеть врага. Или понять, что врага нет, а есть лишь безразличная, чужая машина жизни, в шестерни которой они так удачно попали.

Глава 4: Первые тени

Процветание на Колыбели обрело ритм, почти гипнотический в своей предсказуемости. Урожаи снимали дважды в неделю. Колонисты работали долгими сменами без видимой усталости, их тела подтянутые, движения точные, почти механические. Воздух по-прежнему был кристально чист, пыль серебрилась на поверхностях, а база «Заря» росла, как еще один, металлический вид местной флоры. Но под этой гладкой поверхностью идеала начали пульсировать первые, едва заметные сбои. Как тиканье часов в слишком тихой комнате.

Эллиот Финн пришел в медпункт на плановый осмотр с тенью под глазами, нехарактерной для всеобщего подъема. Его обычная мягкая улыбка была натянутой.

«Доктор Картер? Можно… минутку?» – его голос звучал чуть хрипло, как будто он давно не пользовался им по назначению.

Джулиан, изучавший очередные безупречные анализы крови на экране, отложил планшет. «Конечно, Эллиот. Что случилось? Беспокоят боли?»

«Не то, чтобы… боли. Сны.» Эллиот сел на кушетку, сжал руки на коленях. «Странные. Очень… тяжелые.»

«Адаптация, новые впечатления…» – начал было Джулиан, но Эллиот резко покачал головой.

«Нет. Не такие. Это… не образы. Там ничего нет. Почти ничего. Темнота. Но… давление. Огромное. Со всех сторон. Как будто…» Он искал слова, его лоб наморщился от усилия. «…Как будто я внутри чего-то. Огромного. И это что-то… живое. И оно… сжимается. Не для того, чтобы раздавить. А… как матка? Только не для рождения. Для…» Он замолчал, дрожь пробежала по его плечам. «Для переделки. И чувство… пустоты. Головы. Как будто мысли высасывают. Просыпаюсь – и голова ватная, а в ушах… тишина. Но не внешняя. Внутренняя. Пустота.» Он посмотрел на Джулиана испуганно, как ребенок, признавшийся в ночном кошмаре, но знающий, что это не просто сон. «Это… нормально?»

Джулиан записывал, его лицо оставалось профессионально спокойным, но пальцы чуть сильнее сжали стилус. «Стресс, Эллиот, даже позитивный – это все равно стресс. Новая планета, гравитация, атмосферное давление, хоть и идеальное, но чуждое… Все это может влиять на подсознание. Покажитесь после смены, я пропишу легкое седативное. И постарайтесь больше отдыхать, даже если не чувствуете усталости. Принудительно.»