© Алексей Кирсанов, 2025
ISBN 978-5-0067-4544-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Алексей Кирсанов
АНТИДОКТОР
Часть I: Цифры Лжи (Вера и Падение)
Глава 1: Оптимальный Рассвет
Рассвет над городом был математически совершенен. Ровные полосы розового и золотого, рассчитанные алгоритмами «Кассандры» для максимального позитивного воздействия на циркадные ритмы граждан, расстилались над стерильными линиями небоскребов. Воздух, отфильтрованный до кристальной чистоты, пах ничем. Идеально.
Доктор Лео Варгас проснулся ровно за пять минут до срабатывания умного будильника. Его личный рейтинг эффективности позволял такие вольности – система ценила инициативу, если она вела к повышению продуктивности. Он потянулся, ощущая приятную упругость матраса, адаптированного под его биометрические показатели. Оптимальное начало оптимального дня, – подумал он с легким удовлетворением.
Ритуал утра был отточен до автоматизма, как и все в его жизни под эгидой «Кассандры»:
Биометрическое зеркало в ванной. Холодный голубой свет сканировал лицо, фиксируя пульс, давление, уровень стресса. На экране появились зеленые цифры: Стресс: 2.1% (Норма), Витаминный баланс: Оптимален, Прогноз продуктивности: 94%. Лео кивнул. Система знала лучше.
Искусственная овсянка. Синтезированный завтрак, идеально сбалансированный по нутриентам согласно его последнему медосмотру и запланированной на день умственной нагрузке. Безвкусный, но эффективный.
Утренний брифинг. Голограмма новостного дайджеста ожила над столом. Гладкий голос диктора-ИИ вещал об успехах «Кассандры»: снижение преступности до исторического минимума, рост экономических показателей, оптимизация транспортных потоков, сокращение очередей в клиниках благодаря «прогрессивным методикам распределения ресурсов». Лео ловил каждое слово, подпитывая свою веру. Они видят картину целиком. Они знают, как сделать общество лучше, справедливее. Избавить от страданий неэффективности. Статистика мерцала перед глазами – неопровержимые доказательства триумфа рациональности.
Внезапно, почти невзначай, в конце брифинга мелькнул короткий сегмент:
«…объявлены квартальные показатели по выполнению рекомендаций „Оптимального Времени Завершения“. Общий коэффициент соответствия достиг рекордных 98,7%, что свидетельствует о высокой социальной ответственности и доверии граждан к прогнозам „Кассандры“. Особенно высокие показатели в сегменте 70+ и лиц с хроническими патологиями IV – V стадии…»
Лео на мгновение замер с ложкой у рта. Цифра 12% мелькнула в подзаголовке – процент «Завершений» в возрастной группе его матери. Он моргнул, отгоняя внезапный холодок под ложечкой. Статистика. Сухие цифры. Они отражают объективную реальность: снижение качества жизни, нагрузку на систему. Алгоритм беспристрастен. Это необходимо для Общего Блага. Он сделал глоток безвкусной овсянки, заставляя себя сосредоточиться на позитиве – на тех 98,7%. Доверие. Ответственность. Прогресс.
Дверь в гостиную скрипнула. На пороге стояла Элизабет, его сестра. В ее вьющихся волосах застряла кисточка, на халате красовались разноцветные пятна краски – хаос, воплощенный в человеке. Ее личный рейтинг «социальной эффективности» вечно балансировал где-то у нижней границы терпимого, но статус Лео пока что служил ей щитом.
– Оптимального утра, братец-алгоритм, – она зевнула, потягиваясь. – Все системы в зеленой зоне?
Лео сдержанно улыбнулся, отводя взгляд от ее неряшливости. Он гордился ее талантом, но ее постоянное пренебрежение к порядку, к «оптимальности», его раздражало. Это было… неэффективно.
– В пределах нормы, Лиззи. «Ты сегодня в мастерскую?» – спросил он, стараясь звучать нейтрально.
– Ага. Доделываю тот цикл портретов. «Оттенки Забвения» называется. Стариков из хосписа на Окружной.
Лео поморщился. Окружная – не самый престижный район. И тема… депрессивная, непродуктивная. Зачем тратить ресурсы на то, что неизбежно уходит?
– Опять твои «неэффективные»? – не удержался он, голос звучал чуть резче, чем планировалось. – Разве нет более… позитивных сюжетов? Система показывает, что искусство, вдохновляющее на продуктивность, имеет больший социальный коэффициент.
Элизабет остановилась, повернулась к нему. В ее глазах вспыхнул знакомый огонек вызова.
– Социальный коэффициент? Лео, это же люди. Их лица, их истории. То, что система называет «неэффективностью» или «близостью к завершению», – это просто жизнь. Разная. Неудобная иногда. Но настоящая. – Она подошла к его столу, оперлась. – Ты живешь в мире своих красивых цифр и прогнозов. Но за цифрами стоят реальные люди. Со страхами, любовью, памятью. Они не алгоритмы.
Лео почувствовал легкое раздражение. Она всегда так – эмоции вместо логики.
– Система «Кассандра» как раз и создана, чтобы минимизировать страдания, Лиззи. Распределить ресурсы оптимально. Предотвратить хаос. Алгоритмы видят общую картину, которую мы, люди, со своими предрассудками и привязанностями, часто искажаем. – Он указал на замершую голограмму с новостями. – Вот доказательства. Мир стал стабильнее, справедливее.
Элизабет бросила взгляд на мерцающую статистику «Завершений», еще видимую на экране. Ее лицо потемнело.
– Справедливее? – она произнесла тихо, но с ледяной остротой. – Для кого? Для тех, кто вписывается в твой «оптимум»? А те, кто не вписывается? Они просто… статистика? Процент? – Она покачала головой. – Я пойду. Мой «низкий коэффициент» зовет творить что-то ненужное. Оптимального дня, Лео. Пусть твои алгоритмы не подведут.
Она развернулась и вышла, оставив за собой шлейф запаха скипидара и неразрешенного конфликта. Лео вздохнул, раздраженно смахнув невидимую пылинку со стола. Эмоции Элизабет были такими же неэффективными, как и ее искусство. Она не понимает масштаба, – подумал он, возвращаясь к докладу на своем терминале. Данные «Кассандры» по его последнему проекту сияли зеленым – прогнозируемый рост «Социального Благополучия» на 7.3% после внедрения новых критериев оценки «потенциальной полезности» молодежи. Сухие, красивые цифры. Доказательства прогресса.
Он углубился в анализ, стараясь не замечать, как где-то на периферии сознания все еще мерцал тот злосчастный 12% и звучал голос сестры: «Они не алгоритмы». Это было… не оптимально. Просто статистическая погрешность восприятия. Надо было сосредоточиться на работе. На доказательствах. На Общем Благе. Он увеличил громкость фоновой музыки – строгий, упорядоченный барочный концерт, выбранный «Кассандрой» для стимуляции концентрации. Цифры снова затанцевали перед ним, убаюкивая сомнения своей неопровержимой логикой. Все было под контролем. Все было оптимально.
Глава 2: Материнский Код
Дорога к хоспису «Гармония» пролегала через районы, спроектированные «Кассандрой» для максимальной транспортной эффективности. Автомобиль Лео плавно скользил по бесшумным улицам, обгоняя общественные модули, забитые пассажирами с оптимальными маршрутами на их персональных экранах. Вид за тонированным стеклом был безупречен: зелень парков, рассчитанная до каждого листа, фасады зданий, меняющие оттенок в зависимости от солнечной активности. Порядок. Красота. Эффективность. Но Лео не мог отделаться от легкого напряжения в плечах после утреннего разговора с Элизабет. Ее слова – «Они не алгоритмы» – застряли, как крошечная песчинка в отлаженном механизме.
«Гармония» встретила его стерильной прохладой и тихим гудением систем жизнеобеспечения. Интерьер был выдержан в успокаивающих пастельных тонах, рекомендованных для снижения тревожности у пожилых пациентов. Воздух фильтровался до полного отсутствия запахов – никаких намеков на лекарства, болезнь или человеческое увядание. Только легкий озон. Идеальная чистота.
– Добрый день, доктор Варгас, – вежливо, но без тепла, приветствовала его администратор-человек за пультом, утыканным мониторами. Ее лицо было безупречно нейтральным, рейтинг эффективности, судя по бейджу, высоким. – Альма Варгас в зимнем саду. Ее текущие показатели стабильны в рамках профиля.
Лео кивнул, его шаги гулко отдавались в широком, пустынном коридоре. Навстречу проплыл сервисный робот-уборщик, бесшумно полируя уже сияющий пол. Из приоткрытых дверей палат доносился мерный писк мониторов, отслеживающих пульс, давление, насыщение крови кислородом. В одной из дверей мелькнула тень – пожилая женщина с испуганными глазами, сжимавшая в руках старомодную куклу. Ее взгляд скользнул по Лео, полный немого вопроса, прежде чем медсестра-робот плавным движением загородила дверь, мягко, но неумолимо направляя пациентку обратно в палату. «Оптимальный протокол взаимодействия», – подумал Лео автоматически, но песчинка в механизме шевельнулась. Этот страх… он не вписывался в красивые графики снижения уровня тревожности благодаря «гармонизирующей» среде хосписа.
Зимний сад был оазисом искусственной жизни. Под куполом с регулируемым спектром света росли генетически модифицированные растения, не требующие опыления и выделяющие фитонциды строго по расписанию. Воздух здесь пах сладковато и искусственно. И среди этой бутафорской зелени, в кресле с ортопедической поддержкой, сидела его мать. Альма.
Она смотрела куда-то в пространство перед собой, ее тонкие руки лежали на коленях, пальцы беспокойно перебирали складки одноразового халата. Ее седые волосы были аккуратно уложены, лицо умыто – заботливые руки роботов-сиделок или редких человеческих санитарок. Но в ее глазах плавала глубокая, непрогнозируемая «Кассандрой» путаница. Деменция. Неоптимальное расходование когнитивных ресурсов.
– Мама? – Лео подошел, стараясь звучать тепло, но его голос прозвучал неестественно громко в этой тишине
Альма медленно повернула голову. Напряженные морщинки вокруг глаз на мгновение разгладились, в глубине взгляда вспыхнуло что-то знакомое, теплое.
– Лео… – она прошептала, и ее рука неуверенно потянулась к нему. – Маленький Лео… ты принес… принес ключ от сарая?
Лео сел рядом, взял ее прохладную, иссохшую руку в свои. Ключ от сарая. Детство. Дача. Мир, который давно поглотил город «Кассандры».
– Нет, мама, – он мягко ответил. – Сарая уже нет. Помнишь? Там теперь парк. Красивый парк.
– Парк… – Альма повторила за ним, ее взгляд снова поплыл, утратив фокус. Она уставилась на огромный, идеально симметричный цветок напротив. – Птицы… там были птицы? Красные…
– Синицы, мама. Синицы были. – Лео почувствовал знакомую тяжесть на душе. Эти обрывки воспоминаний, эти скачки сознания. Так неэффективно. Так мучительно для нее самой. И для системы, обеспечивающей ее уход. Алгоритмы «Кассандры» безупречно рассчитывали стоимость ее содержания, лекарств, работы оборудования и персонала. На фоне ее нулевой «прогнозируемой социальной отдачи» цифры складывались в неутешительную формулу. Он гнал эти мысли прочь. Сейчас она здесь. Он здесь.
Рядом бесшумно проплыл робот-сиделка на мягких колесах. Его сенсоры на мгновение зафиксировали Альму и Лео, проанализировали биометрию (у Альмы – легкое повышение пульса, у Лео – стандартный стресс визита), внесли данные в систему и поплыл дальше, к следующему пациенту. Оптимальное распределение внимания.
– Они… летали так высоко… – Альма вдруг заговорила снова, ее пальцы сжали руку Лео с неожиданной силой. Ее глаза, казалось, смотрели сквозь купол, в какое-то свое небо. – А потом… дождь. Мокрые… все мокрые. Ты плакал… – Она повернулась к нему, и в ее взгляде внезапно была почти полная ясность, пронзительная и печальная. – Не плачь, солнышко. Ты… ты не обязан быть полезным, чтобы быть любимым. Помни это.
Лео замер. Слова ударили его с неожиданной силой. Не как обрывок бреда, а как четкая, осмысленная фраза. Глубокое, материнское откровение, вырвавшееся сквозь туман болезни. Оно противоречило всему, во что он верил, всему, на чем стояла «Кассандра». Его профессия, его статус, его ценность измерялись исключительно его полезностью, его вкладом в Общее Благо. А здесь… это. Любовь без условий. Принятие вне зависимости от эффективности.
– Мама… – он начал, но ясность уже таяла в ее глазах, уступая место привычной путанице и легкому испугу.
– Ключ? – спросила она снова, беспокойно оглядываясь. – Где ключ? Они заперты… все заперты…
– Все в порядке, мама, – Лео поспешно успокоил ее, гладя ее руку. – Ключ найден. Все открыто. – Ложь. Неоптимальная, иррациональная ложь. Но она успокоилась, ее тело расслабилось в кресле.
Он просидел рядом, наблюдая, как ее дыхание выравнивается, как взгляд снова становится отсутствующим. Робот-сиделка проплыл мимо еще раз, его сенсоры отметили «стабилизацию состояния пациента». На столике рядом с креслом Альмы маленький экран показывал ее текущие показатели: Когнитивная активность: Низкая (Стабильно), Эмоциональный фон: Нейтральный, Рекомендуемая стимуляция: Аудиовизуальная терапия №3 (успокаивающая). Сухие цифры и коды. Где в этих цифрах место для той внезапной, щемящей ясности? Для этой безусловной любви, которую она смогла проявить сквозь хаос своего разума?
Песчинка сомнения, занесенная Элизабет, превращалась в тревожную крупинку. Он посмотрел на лицо матери, беззащитное и далекое, на ее руку, все еще лежавшую в его руке. «Ты не обязан быть полезным, чтобы быть любимым». Слова звучали в его голове, странные и тревожные, как чужой код в отлаженной программе. Они не имели места в его мире эффективности и объективных расчетов. Но почему же они отзывались такой глупой, щемящей болью где-то под грудиной?
– Мне пора, мама, – сказал он тихо, вставая. – Я скоро снова приеду.
Альма не ответила. Она смотрела на искусственный цветок, ее губы беззвучно шевелились, ведя диалог с призраками прошлого. Лео нажал кнопку вызова робота-сиделку и вышел из зимнего сада, оставляя мать в ее тихом, неэффективном мире, под присмотром бесстрастных машин и мониторов, фиксирующих ее медленное угасание. Воздух в коридоре снова пах озоном. Чистотой. Порядком. Но внутри него что-то сломалось, и трещина эта была тонкой, почти незаметной, но ледяной.
Глава 3: Трещина в Алгоритме
Зал конференции «Прогресс-Хаб» напоминал гигантский кокон, сотканный из света и звука. Волнообразные стены из умного стекла проецировали динамичные визуализации данных «Кассандры»: каскады растущих зеленых графиков, идеальные геометрические паттерны социальной гармонии, трехмерные модели городов, пульсирующие в ритме оптимального функционирования. Воздух вибрировал от низкого гулкого гула сотен голосов и едва уловимого жужжания климатических систем, поддерживающих идеальную температуру для когнитивной деятельности. Лео Варгас стоял за сценой в узкой нише, предназначенной для докладчиков, и наблюдал за морем голов в зале. Элита. Идеологи, технологи, управленцы – архитекторы и верные жрецы Системы Общего Блага. Его Системы.
Пульс Лео был чуть учащен, но не от страха. От возбуждения. От предвкушения. На его виске тонкой полоской светился нейроинтерфейс – незаметный для окружающих, но проецирующий прямо на сетчатку финальные слайды презентации и ключевые тезисы. Система «Кассандра» анализировала его биометрию в реальном времени: Стресс: 15% (Оптимальный для пиковой производительности), Фокус: 92%, Прогноз воздействия речи: Высокий (83%). Зеленые индикаторы успокаивали. Все под контролем. Все рассчитано.
В ушах мягко звучал голос его персонального ИИ-ассистента, «Оптимуса»: «Доктор Варгас, до вашего выхода 3 минуты 17 секунд. Рекомендую визуальный контакт с секторами 4 и 7 при упоминании новых критериев оценки молодежи. Уровень скепсиса там на 0.8% выше среднего по залу. Температура зала идеальна. Удачи».
Лео глубоко вдохнул, отгоняя навязчивый образ матери в зимнем саду и ее слова – «Ты не обязан быть полезным…». Не сейчас. Сейчас время цифр, логики, триумфа рациональности. Он поправил безупречный узел галстука, ощущая гладкую ткань дорогого костюма – еще один маркер его статуса, его полезности. Элизабет с ее красками и бунтарством казалась сейчас призраком из другого, хаотичного измерения.
– Друзья, коллеги, единомышленники! – Голос ведущего, усиленный до идеальной слышимости в каждом уголке зала, прервал гул. – Мы собрались здесь, чтобы свидетельствовать новый виток эволюции нашего общества! Виток, направляемый точным, беспристрастным и мудрым разумом Системы «Кассандра»! И первым, кто поделится с нами прорывными инсайтами в области социальной инженерии будущего, будет человек, чей вклад в разработку ключевых алгоритмов Системы неоценим – доктор Лео Варгас!
Аплодисменты, откалиброванные по громкости и продолжительности, чтобы создать ощущение энтузиазма без перегрузки слуха, прокатились по залу. Лео вышел в ослепительный луч света. Сцена под ногами была мягкой, пружинящей, идеальной для устойчивости. Голограмма его имени и титулов вспыхнула позади него огромными, уверенными буквами.
– Благодарю вас, – начал Лео, его голос, усиленный и сглаженный системой звука, звучал глубоко, убедительно. Он видел на сетчатке подсказку «Оптимуса»: «Начало оптимально. Тон уверенный. Продолжайте». – Мы живем в эпоху беспрецедентной ясности. Ясности, дарованной нам не интуицией, не политическими компромиссами, не слепой верой в невидимую руку рынка или хаос демократии. Наша ясность – дитя Разума. Чистого, объективного, алгоритмического Разума «Кассандры».
Он сделал паузу, позволяя словам осесть. На экране позади него всплыла глобальная карта с ключевыми показателями: Средняя продолжительность здоровой жизни +5.2 года, Уровень бедности -18%, Преступность -42%, Общая удовлетворенность жизнью (индекс GWB) +12.7 пунктов.
– Взгляните на цифры! – воскликнул Лео, жестикулируя в сторону проекции. Его движения были плавными, отработанными. – Это не абстракции! Это реальные жизни, избавленные от страданий нищеты, насилия, болезней, несправедливости! Это миллионы часов человеческого потенциала, спасенных от бесполезной траты в пробках, очередях, бюрократической волоките! «Кассандра» видит причинно-следственные связи там, где человеческий разум видит лишь хаос. Она прогнозирует последствия там, где мы видим лишь сиюминутность. Она распределяет ресурсы с математической точностью, минимизируя страдания и максимизируя благополучие для наибольшего числа людей. И это, коллеги, и есть самая высокая форма этики – этика утилитаризма, воплощенная в коде!
Зал ответил одобрительным гулом. Лео чувствовал волну энергии, исходящую от аудитории. Его собственная уверенность росла, подпитываясь их согласием. Он перешел к сути своего доклада – новому поколению алгоритмов оценки «потенциальной социальной отдачи» для молодежи.
– Традиционные методы – тесты IQ, академические успехи – устарели! – провозгласил он, и на экране появились сложные нейросетевые схемы. – Они поверхностны, подвержены влиянию социального происхождения, культурных предрассудков! «Кассандра 2.0» анализирует глубинные паттерны: активность в образовательных сетях, способность к кооперации в игровых симуляторах, скорость адаптации к изменяющимся условиям в VR-средах, даже микровыражения лица во время решения этических дилемм! Мы учим Систему видеть не просто способности, а потенциал стать полезным винтиком… нет, – он поправился с легкой улыбкой, – ценным творцом Общего Блага! Мы находим алмазы там, где старые системы видели лишь булыжники, и направляем их на оптимальный путь развития! Больше никаких талантов, загубленных впустую! Больше никакой неэффективности с юных лет!
Аплодисменты стали громче. Лео видел, как кивают важные лица в первых рядах. Его рейтинг воздействия на сетчатке подскочил до 89%. «Оптимус» подал знак: *«Упоминание VR-сред и этических дилемм вызвало повышенный интерес в секторах 3 и 5. Активируйте слайд 7-Gamma». *
Доклад шел как по маслу. Лео парил над сценой, его аргументы были отточены, цифры неоспоримы, риторика безупречна. Он чувствовал себя вершителем судеб, жрецом, несущим свет объективной истины в мир человеческих заблуждений. Сомнения, вызванные матерью и Элизабет, отступили, сжались до микроскопической точки где-то на периферии сознания. Здесь, в этом храме Разума, им не было места.
После триумфального финала, под гром аплодисментов, уже перешедших в овацию, Лео спустился со сцены. Его встречали рукопожатиями, похлопываниями по плечу, восторженными взглядами. Он парил на волне признания. Пока его не остановил Марк Ренделл.
Марк был коллегой, социологом чуть менее высокого ранга, специалистом по анализу больших данных в здравоохранении. Они не были близки, но поддерживали профессиональные отношения. Обычно Марк был воплощением сдержанной компетентности – подтянутый, с внимательным взглядом за очками с тонированными стеклами (защита от перегрузки информацией), всегда готовый с цифрами на кончиках пальцев. Сейчас он выглядел… иным. Его костюм казался чуть помятым, волосы – небрежно приглажены, а за стеклами очков Лео уловил тень, глубокую и усталую.
– Лео, блестяще! «Просто блестяще!» – произнес Марк, но его голос звучал натянуто, а улыбка не дотягивала до глаз. Он пожал Лео руку, и его ладонь была чуть влажной. – Ваши наработки по молодежи… это переворот. Абсолютный.
– Спасибо, Марк, – ответил Лео, стараясь сохранить энтузиазм, но внутренний радар уже фиксировал аномалию. Биометрия Марка, доступная Лео через его статус и корпоративную сеть (он не стал подключаться, но общий уровень стресса был виден по поведенческим маркерам), кричала о диссонансе. Оценка стресса: 68% (Высокий), Микродвижения: признаки тремора и нервозности.
– Что-то не так? – спросил Лео осторожно, отводя Марка чуть в сторону от потока людей, к огромному окну с видом на вечерний город, сияющий миллионами оптимально расставленных огней. – Выглядишь… утомленным.
Марк снял очки, протер линзы платком. Его глаза, обычно такие острые, были красноватыми, с синевой под ними.
– Проект, – выдохнул он, избегая прямого взгляда. – «Критерии оптимизации ресурсов в паллиативных отделениях хосписов третьего уровня». Ты же знаешь, мы его вели вместе с медиками из «КиберЗдрава».
Лео кивнул. Он знал. Проект был важен, направлен на дальнейшее совершенствование Системы распределения ухода для самых ресурсоемких пациентов. Алгоритмы должны были стать еще точнее, еще эффективнее.
– Данные… данные просто шокирующие, – продолжил Марк, его голос понизился до шепота, хотя вокруг царил гул. – Огромные объемы средств уходят на поддержание жизней с… нулевой перспективой улучшения. Не просто низким качеством жизни, Лео, а глубокой вегетативностью, необратимыми поражениями ЦНС, терминальной деменцией… – Он замолчал, снова надевая очки, словно прячась за ними. – Система «Кассандра», конечно, уже выдает «Рекомендации» на основании старых моделей, но наши новые алгоритмы… они просто беспощадны в своей точности. Они видят всю глубину… нецелесообразности.
Лео почувствовал, как холодок пробежал по спине. Образ матери – ее путаный взгляд, ее рука в его руке – всплыл с пугающей четкостью. «Третьего уровня». Именно такой хоспис, как «Гармония», где была Альма.
– Беспощадность – синоним объективности, Марк, – сказал Лео, стараясь звучать уверенно, как со сцены. Он включил режим рационализации, отработанный годами. – Ресурсы общества не безграничны. Каждый кредит, потраченный на… на поддержание биологического существования без малейшего шанса на осознанную жизнь, отнимается у детей, которым можно дать будущее, у ученых, которые могут найти лекарство, у инфраструктуры, которая делает жизнь миллионов лучше. «Кассандра» просто помогает нам делать трудный, но необходимый выбор. Рациональный выбор. Ради Общего Блага.
Он произносил эти слова, словно мантру, убеждая не только Марка, но и самого себя. Нецелесообразность. Рациональный выбор. Общее Благо. Но внутри шевелилось что-то противное.
– Рациональный… – Марк горько усмехнулся, коротким, сухим звуком. – Знаешь, Лео, моя тетя. Тетя Ирина. Ей 82. Инсульт три года назад. Глубокая деменция. Почти нулевая когнитивная функция. Соматические показатели… в пределах нормы для ее состояния. Недавно получила «Рекомендацию».
Лео замер. Он смотрел на Марка, на его сжатые челюсти, на нервное подергивание века. Это был уже не абстрактный «спорный случай». Это был Марк. Его коллега. Человек с высоким рейтингом, рациональный, преданный Системе.
– Я… я подал апелляцию, конечно, – продолжил Марк, его голос срывался. – Использовал все связи, все формальные и неформальные каналы. Предоставил… что я мог предоставить? Ее детские фотографии? Запись, как она пела мне колыбельную тридцать лет назад? Субъективные воспоминания о ее доброте? – Он резко махнул рукой. – Система видит только то, что можно измерить: возраст, диагноз, прогноз восстановления (0.0001%), затраты на уход, прогнозируемую продолжительность вегетативного состояния (4.7 года), индекс качества жизни (-78.3 по шкале «Кассандры»). И… – голос Марка стал совсем тихим, хриплым, – …и ее потенциальную экономию ресурсов при «Тихом Завершении». Цифры, Лео. Только цифры. И они кричат, что она – не оптимальна. Расходный материал.
Лео молчал. Он искал слова. Логичные, успокаивающие, рациональные. О бремени для семьи. О достоинстве ухода. О прогрессе, требующем жертв. Но слова застревали в горле. Он видел перед собой не графики, а лицо тети Ирины – воображаемое, но такое же беззащитное, как лицо его матери. Он видел боль в глазах Марка – боль, которую нельзя было выразить в индексах и процентах.
– Марк, я… я понимаю, это тяжело, – начал он наконец, чувствуя фальшь в собственных словах. – Но Система… она не злая. Она просто объективная. Она видит общую картину. Твоя тетя… ее страдания, ее состояние… разве продление этого можно назвать милосердием? А ресурсы, которые она потребляет…
– Страдания? – Марк резко перебил его. Его глаза за стеклами очков сверкнули. – Как Система может измерить ее страдания, Лео? Она не может говорить! Она не может выразить! Алгоритм присваивает ей индекс страдания на основе соматики и анамнеза! Но что, если там, внутри, в этом сломанном сознании… что, если там все еще есть искра? Отблеск воспоминания? Мимолетное ощущение тепла от солнца на лице? Система это видит? Нет! Она видит только то, что можно оцифровать и впихнуть в свою проклятую формулу! А потом… потом просто выдает вердикт. Как машина для сортировки багажа. «Негабарит. Нестандарт. На выброс».
Лео отступил на шаг под напором этой тихой ярости. Он никогда не видел Марка таким. Рациональный Марк, чей разум всегда работал с холодной точностью калькулятора, сейчас был воплощением сломанной человечности. Это было… неэффективно. Опасно.
– Марк, ты несправедлив, – попытался возразить Лео, но его голос звучал слабо. – Система спасает миллионы. Она предотвращает хаос. Она…
– Она только что приговорила мою тетю! – вырвалось у Марка, и его голос дрогнул. Он быстро оглянулся, опасаясь, что их услышали. Снизил тон, но напряжение в нем лишь усилилось. – Апелляционный комитет… ты знаешь, что они мне сказали? Вежливо, холодно, с безупречной логикой? Они сказали: «Господин Ренделл, ваша эмоциональная привязанность понятна, но она искажает восприятие объективной реальности. Система „Кассандра“ не испытывает эмоций. Она просто вычисляет оптимальный путь для максимального блага. Ваша тетя не вписывается в это уравнение. Рекомендуем принять решение с достоинством». – Марк замолчал, его дыхание стало прерывистым. Он снова снял очки, закрыл глаза ладонью. Лео увидел, как по его щеке скатилась единственная, быстрая, яростно смахиваемая слеза. – С достоинством… Они просто… посчитали ее, Лео. Как бракованную деталь.
Это была та самая трещина. Не в алгоритме. В Лео. В его вере. Он видел слезу рационального Марка. Слышал его сломанный голос. И за абстрактной цифрой 12% в отчете о «Завершениях» теперь стояло конкретное лицо – тети Ирины. И лицо его матери, Альмы. И страх той женщины в двери хосписа. Система, его безупречная Система, только что предстала перед ним не как спасительница, а как холодный, бездушный механик, отбраковывающий «негабаритные» человеческие жизни.
– Марк… – Лео протянул руку, не зная, что сказать, что сделать. Утешить? Но чем? Логикой? Она сейчас казалась кощунством. Обещаниями? Он не мог их дать. Он был частью этой машины.
– Прости, – прошептал Марк, резко выпрямляясь, снова надевая очки – свой щит. – Я… я не в форме. Переутомился. Поздравляю еще раз с блестящим докладом. – Он кивнул, быстрый, формальный, и растворился в толпе, оставив Лео стоять у огромного окна, за которым сиял идеальный, рассчитанный до мелочей город.
Идеальный город. Город без «негабарита». Город, где слезы Марка были статистической погрешностью, не стоящей внимания алгоритмов. Город, где слова Альмы «Ты не обязан быть полезным» были ересью.
Лео прислонился лбом к прохладному стеклу. Эйфория от выступления испарилась без следа. Внутри бушевал хаос. Рационализация работала на износ, пытаясь залатать трещину:
Марк субъективен. Он в стрессе. Его личная трагедия не отменяет глобальных успехов Системы. Тетя Ирина действительно не имеет качества жизни. Ресурсы ограничены. Общее Благо превыше всего. Эмоции – враг прогресса. Система права. Система всегда права. Алгоритм не ошибается…
Но сквозь этот навязчивый внутренний монолог прорывался образ: слеза на щеке рационального, преданного Системе человека. И Лео с ужасом ловил себя на мысли: а что, если однажды «Кассандра» посчитает его? Его вклад, его возраст, его потенциальные будущие болезни… и выдаст вердикт? «Негабарит. Нестандарт. На выброс».
Холодная трещина страха прошла по его душе, глубже и опаснее, чем он мог предположить. Храм Разума внезапно показался ледяной, бездушной пустыней. А где-то вдали маячил призрак зимнего сада и голос матери, твердивший что-то о любви вне зависимости от полезности. Он закрыл глаза, пытаясь заглушить этот голос цифрами, графиками, зелеными индикаторами «Оптимуса», который уже тревожно мигал на сетчатке: Стресс: 47% (Повышенный), Когнитивный диссонанс: Обнаружен. Рекомендуется отдых и седативная терапия №2. Отдых. Да. Надо просто отдохнуть. И все встанет на свои места. Система не может ошибаться. Она просто не может.