Экстракт человечности

Глава 1: Мир без сердца

Тишина будила ее первым. Не полная, конечно. Всегда присутствовал низкий, едва уловимый гул – работа вентиляционных шахт квартала, отдаленный грохот машин на нижних уровнях, мерное тиканье хронометра в стене. Но это был шум механизмов, фон безжизненного пространства. Тишина же, настоящая, лежала поверх всего, как слой пыли на серой плите капсулы. Тишина отсутствия голосов за стеной, отсутствия смеха или плача по утрам, отсутствия чего-то… большего.

Эрис открыла глаза. Перед ней – стандартный потолок капсулы: гладкий, безликий серый пластик, расчерченный тонкими черными линиями коммуникаций. Никаких трещин, никаких пятен. Идеальная стерильность функциональности. Воздух пах озоном и слабым металлическим дуновением рециркуляторов. Она лежала на стандартном ложе, узком и жестком, покрытом тонкой синтетической тканью цвета асфальта после дождя.

Движения ее были отработаны до автоматизма. Она села, не задев стенок капсулы – пространства хватало ровно на то, чтобы не чувствовать себя в гробу, но достаточно мало, чтобы постоянно помнить о границах. Ноги коснулись прохладного полимерного пола. Взгляд скользнул по крошечной умывальной нише, компактному унитазу, шкафчику с униформой. Весь ее мир – три шага в длину, полтора в ширину.

Она встала, позвонки тихо щелкнули. Тело работало исправно, как хорошо смазанный механизм. Ни боли, ни усталости, ни предвкушения. Только легкое онемение от неподвижности ночи. Она подошла к шкафчику, открыла его. Три одинаковых комплекта: брюки и туника из плотной серой ткани, лишенной фактуры, словно вырезанные из одного куска тени. Обувь – практичные ботинки на плоской подошве, серые. Никаких украшений, никаких личных вещей. Личные вещи были неэффективны. Они требовали места, ухода, порождали привязанности. А привязанности были… нерациональны.

Она натянула одежду. Ткань шершаво терла кожу, не давая забыть о своем назначении – защищать тело, а не радовать его. Зеркала в капсулах не предусматривались – зачем смотреть на то, что не имеет значения? Только идентификационная фотография на пропуске, плоская и безжизненная. Она знала свое лицо: бледное, скуластое, с темными, всегда чуть приспущенными глазами и коротко остриженными, тоже темными волосами. Лицо как маска. Удобная маска.

Дверь капсулы открылась беззвучно, впуская чуть более яркий свет коридора. Он был таким же серым, как и все остальное: стены, потолок, пол. Ровные ряды таких же капсульных дверей тянулись в обе стороны, бесконечные, как соты мертвого улья. Из соседних капсул тоже выходили люди. «Базовые». Они двигались молча, не глядя друг на друга, каждый – по своей траектории к лифтам, к столовой, к рабочим зонам. Взгляды, если и пересекались, тут же отскакивали, словно от невидимой стены. Ни кивков, ни слов приветствия. Общение не поощрялось без служебной необходимости. Оно отвлекало. Оно могло породить… ненужные связи.

Эрис присоединилась к потоку. Ее шаги сливались с тихим шорохом десятков других ног по полимерному полу. Воздух вибрировал от работы скрытых систем, но человеческих звуков почти не было. Только редкое покашливание, скрип подошвы. Она смотрела прямо перед собой, на затылок впереди идущего, такой же безликий, как ее собственный. Внутри царила привычная пустота. Не тоска, не скука – просто отсутствие. Как чистый, вытертый до скрипа лист. Лишь где-то на самой глубине, в самом подвале сознания, существовал слабый, постоянный фон. Она называла это «фоновым шумом». Не чувство, а скорее его призрак, эхо чего-то, что когда-то, возможно, было живым. Легкое покалывание под ложечкой при виде случайного пятна на стене, напоминающего… что? Непонятно что. Мимолетная тень чего-то теплого и горького при вдыхании запаха рециркулированного воздуха. «Шум». Иррациональный, ненужный, но упорно присутствующий. Как статический разряд в отлаженной схеме.

На подходе к центральному транспортному узлу поток людей уплотнился. Здесь коридор расширялся, сливаясь с другими ручьями «базовых». И здесь же, у широких арочных проходов к лифтам, стояли Они.

Рац-Патруль.

Двое. Идеально подогнанные серо-черные мундиры, лишенные складок, словно вылитые из металла. Шлемы с затемненными визорами, скрывающими лица – если под ними еще были лица. Руки в перчатках спокойно лежали на стволах компактных иммобилайзеров. Они не двигались, не разговаривали. Просто стояли, как статуи, сканируя проходящий поток своими невидимыми взглядами. Их присутствие вносило в и без того холодный воздух ледяную струю. Никакой явной угрозы, только абсолютная, бездушная уверенность в своем праве быть здесь, наблюдать, контролировать.

Эрис почувствовала, как ее шаги стали чуть более размеренными, дыхание – чуть более поверхностным. Она не замедлилась, не ускорилась. Просто опустила взгляд еще ниже, сосредоточившись на сером полу перед своими серыми ботинками. Мимоходом она уловила холодное скольжение сенсоров по своей фигуре, по лицу. Оценка. Контроль. Внутри не дрогнуло ничего, кроме привычного, почти неощутимого сжатия где-то глубоко в груди – отголосок того самого «шума». Страх? Нет, слишком сильное слово. Скорее… осознание хищника в поле зрения травоядного. Инстинктивная осторожность.

Она прошла мимо них, не подняв глаз. Поток влился в широкий зал лифтовых шахт. Гигантские серые двери открывались и закрывались, заглатывая и извергая молчаливые группы людей. Эрис подошла к своей шахте, отметившись чипом на считывателе. Светодиод замигал зеленым. Двери раздвинулись. Она вошла в пустую, холодную кабину, повернулась лицом к закрывающимся створкам. В последний миг ее взгляд скользнул по залу, по серой массе «базовых», ожидающих своей очереди, по неподвижным фигурам Патруля у арок. Огромное, бездушное, идеально функционирующее пространство.

Двери закрылись с мягким шипением. Лифт плавно тронулся вниз, к Утильзаводу №4. Эрис стояла, глядя на свое отражение в полированной стали двери: бледное лицо, темные, пустые глаза. Внутри была только тишина. И далекий, назойливый, как зубная боль, фоновый шум.

Глава 2: Спуск в подполье

Утильзавод №4 возвышался над кварталом Базовых как огромная, покрытая копотью гробница прогресса. Его стены из пористого бетона, некогда серые, теперь были пропитаны вековой сажей и маслянистыми испарениями, приобретя цвет гниющего зубного камня. Бесконечные трубы вентиляции, как переплетенные кишки, извивались по фасаду, изрыгая клубы пара, который тут же растворялся в вечной серой дымке Апекс Рац. Грохот дробилок и прессов, приглушенный толстыми стенами, отдавался в груди низкой, болезненной вибрацией. Эрис подошла не к главным воротам, где день и ночь кипела работа по перемалыванию отходов системы, а к неприметной служебной двери на западном торце. Она была такой же грязно-серой, как стена, без таблички, с единственным тусклым светодиодом над сканером.

Здесь воздух густел от запаха гари, машинного масла и чего-то кислого – запах тления и переработки. Эрис приложила ладонь к холодной металлической панели рядом с дверью. Легкое жжение – сканер взял образец ДНК с микроскопических частиц кожи. Светодиод мигнул желтым. Она наклонилась к окулярнику сетчаточного сканера. Луч красного света скользнул по глазу, заставив моргнуть. Желтый свет сменился зеленым. Теперь панель ввода. Десять цифр, выученных до автоматизма, отстукивались подушечками пальцев на холодных кнопках. Тик-тик-тик-тик… Последняя клавиша. Глухой щелчок изнутри стены.

Дверь не открылась. Вместо этого участок стены слева от нее, такой же грязный и невзрачный, бесшумно отъехал в сторону, обнажив узкий проем и лифтовую кабину. Она была крошечной, рассчитанной на одного человека, обитая изнутри потускневшей нержавеющей сталью. Воздух здесь был другим – стерильным, пахнущим озоном и антисептиком, резко контрастируя с вонью завода. Эрис шагнула внутрь. Стена закрылась за ней, поглотив грохот и запах Утильзавода. Остался только тихий гул лифтовых механизмов и ее отражение в полированной стали – бледное лицо в серой униформе, островок безразличия в металлической коробке.

Кабина не поехала вверх или вбок, как можно было ожидать. Она резко дернулась и понеслась вниз. С ускорением, заставляющим слегка присесть. В ушах заложило. Стальные стены вибрировали, передавая глухой рев работающих где-то далеко внизу механизмов. Счетчик этажей на миниатюрном дисплее отсчитывал отрицательные значения: -5, -10, -15… Глубже и глубже под Утильзавод, под кварталы Базовых, в каменные чрева города.

Чем ниже они опускались, тем сильнее менялась атмосфера. Стерильный холод сменялся влажным, промозглым холодом подземелья. Ощутимо пахло сыростью камня, ржавчиной и… чем-то еще. Сначала едва уловимо, потом явственнее. Озон – резкий, электрический, как после грозы. И под ним, пробиваясь сквозь него, другой запах. Сладковатый. Неприятно сладкий, как забродивший мед или переспевшие фрукты. И горький. Горький, как полынь или лекарство. Эта смесь – озон, сладость, горечь – висела в воздухе тяжелым, чуть липким облаком, проникая в ноздри, оседая на языке.

Лифт резко замедлился и остановился с глухим стуком. Двери разъехались.

Гул обрушился на нее. Не грохот заводских прессов, а низкий, мощный, всепроникающий гул огромных машин. Он вибрировал в полу, в стенах, в самых костях. К нему примешивалось шипение пара, бульканье жидкостей, ритмичные удары насосов – симфония индустриального чрева.

Эрис шагнула из стерильной кабины в другой мир.

Перед ней открылся лабиринт. Гигантский, низко потолочный зал, уходящий в темноту во все стороны. Его заполняли трубы. Толстые и тонкие, медные и стальные, пластиковые и стеклянные. Они оплетали друг друга, как лианы в джунглях, тянулись по стенам, змеились по полу, исчезали в отверстиях в потолке и полу. По некоторым, прозрачным, пульсируя, текли жидкости – мутно-желтые, кроваво-красные, ядовито-зеленые, тускло-синие. Они подсвечивались изнутри тусклым светом, создавая жутковатое, мерцающее освещение. Воздух дрожал от гула, пропитанный все той же странной смесью запахов: озон, сладость, горечь, теперь с явными нотами химикатов и… чего-то органического, чуть тлетворного.

И повсюду стояли они. Биореакторы. Цилиндрические колоссы из полированной стали и толстого стекла, соединенные паутиной труб. Внутри них клубились туманы, переливались странные светящиеся субстанции, мерцали сложные приборы. Одни светились тусклым, тревожным желтым, другие – глубоким, печальным синим, третьи – грязно-зеленым. Их свет окрашивал пар, клубящийся в проходах, и лица редких техников в защитных костюмах, склонившихся над пультами управления. Техники двигались медленно, как сомнамбулы, их лица скрыты за щитками шлемов.

Это была «Ферма Чувств». Не поле и не сад. Подземная фабрика. Лабиринт труб и биореакторов, где выращивали, собирали и дистиллировали то, что общество Апекс Рац изгнало из себя во имя порядка. Эрис сделала глубокий вдох. Воздух обжег легкие холодом, озоном и той сладковато-горькой эссенцией, которая была здесь жизнью, смертью и валютой одновременно. Она вошла в лабиринт, ее серая фигура растворилась среди мерцающих труб и гудящих колоссов, несущих в своих недрах запретный «Вкус Жизни».

Глава 3: «Садовник» чувств

Лабиринт трубил и гудел, как живое, дышащее чудовище. Воздух, насыщенный озоном и сладковато-горькой эссенцией, вибрировал от работы сотен насосов и компрессоров. Эрис шла знакомым маршрутом, ее шаги глухо отдавались по металлическим мосткам, проложенным над клубками труб и кабелей. Она не смотрела по сторонам с любопытством новичка; ее взгляд скользил по маркировке на реакторах, находил знакомые изгибы коммуникаций. Это был ее участок. Ее «сад».

Она остановилась перед Биореактором Zeta-7. Цилиндр из толстого, слегка матового стекла, опоясанный стальными обручами и опутанный хитросплетением трубок. Внутри клубился плотный, почти непрозрачный желтый туман. Он светился тускло, тревожно, как грязное оконце в грозовую ночь. На дисплее пульта управления, вмонтированного в основание реактора, бежали строчки данных: «Экстракт #7341. Источник: Базовый М-451. Доминирующая эмоция: Страх. Чистота: 87%. Стабильность: Низкая. Примеси: Паника (9%), Отчаяние (4%)». Эрис хмуро посмотрела на показатели. Слишком много «сорняков».

Она провела пальцем по сенсорной панели, вызывая меню управления. Ее движения были точными, экономичными. Работа «садовника». Не поливать и удобрять, а пропалывать. Удалять нежелательные примеси из эмоционального коктейля, чтобы получить чистый, стабильный, товарный «Вкус». Она выбрала программу сепарации, настроив параметры на фильтрацию фракций Паники и Отчаяния. Машина загудела чуть громче, вибрация усилилась под ногами. Внутри реактора желтый туман начал крутиться быстрее, образуя воронку. По боковой трубке пошла густая, темно-бордовая слизь – примеси, отбраковка. Их отведут в общий резервуар для утилизации или для создания дешевых, нестабильных «коктейлей» для черного рынка низшего пошиба.

Эрис перевела взгляд на соседний реактор – Theta-3. Совсем другая картина. Стеклянная колонна излучала мерцающее синее свечение, глубокое и холодное, как вода в арктической расщелине. Туман внутри был разреженный, в нем плавали сгустки более насыщенного цвета, как капли индиго. Данные на пульте: «Экстракт #7342. Источник: Базовая F-289. Доминирующая эмоция: Грусть. Чистота: 92%. Стабильность: Удовлетворительная. Примеси: Ностальгия (5%), Усталость (3%)». Чище, но тоже нуждалось в доводке. Ностальгия могла придать «Вкусу» ненужную глубину, «изюминку», которая не ценилась стандартными потребителями элиты. Им нужны были яркие, первичные удары – Страх, Восторг, Гнев. Грусть была нишевым продуктом, ее требовалось очищать до кристальной, безличной печали.

Эрис прикоснулась к холодному сенсору на корпусе Theta-3, чтобы проверить текущие параметры потока. В момент контакта, сквозь толщу защитных перчаток и стекла, она ощутила едва уловимую вибрацию. Не механическую – реактор работал ровно. Это было что-то иное. Слабое, глухое… эхо. Как далекий стон, переданный через землю. На миг в сознании мелькнуло что-то неуловимое: образ пыльного окна, за которым идет серый дождь? Ощущение тяжести на плечах, как от мокрого плаща? Запах старой книги, которая больше никому не нужна? Миг – и все исчезло. Осталась только привычная пустота внутри и легкое покалывание в кончиках пальцев от контакта с сенсором.

Она отдернула руку, будто обожглась. «Фоновый шум», – автоматически подумала она, как всегда. Артефакт процесса. Статический разряд от нестабильной эмоциональной матрицы. Ничего личного. Ничего настоящего. Просто утечка данных, побочный эффект дистилляции чувств.

Эрис снова сосредоточилась на пульте Theta-3, запуская программу тонкой очистки от Ностальгии. Синий туман внутри колонны заволновался, сгустки индиго начали притягиваться к центру, где невидимые поля дробили их на более простые, управляемые компоненты. Усталость можно было оставить – она придавала Грусти приемлемую «тяжесть».

Она оглядела свой участок. Ряды реакторов, мерцающих разными оттенками агонии, тоски, редких вспышек чего-то похожего на радость (но всегда слишком нервного, слишком яркого). «Прополка». Удаление всего сложного, неоднозначного, личного. Сведение богатства человеческого переживания к чистым, стерильным химическим формулам эмоций. В этом была ее работа. «Садовник» чувств, выращивающий монокультуры на костях души. Она поправила защитную маску, плотнее прижав ее к лицу, будто пытаясь отгородиться не только от запахов, но и от тех смутных эхо, что иногда пробивались сквозь стекло и сталь. Внутри по-прежнему была пустота. Только «шум» сегодня казался чуть громче, чуть навязчивее. Как назойливая муха за стеклом.

Глава 4: Возвращение Нико

Тишина на участке Эрис была относительной. Ее заглушали вечный гул фермы, шипение пара из клапана где-то над головой, бульканье жидкости в ближайшей трубе. Она стояла у пульта реактора Kappa-9, где медленно созревал «Вкус Удовлетворения» – тускло-оранжевая субстанция, требовавшая особой стабильности. Ее пальцы скользили по сенсорной панели, внося микроскопические коррективы в температуру. Каждая эмоция была капризной орхидеей в этом подземном саду, требовала своего микроклимата, своей дозы химических стабилизаторов. Мысли текли по отработанной колее: показатели, вязкость, уровень примесей. Пустота внутри была привычным фоном, лишь «шум» иногда усиливался, как сейчас, когда ее взгляд скользнул по мутно-оранжевому свечению. На миг показалось, что в глубине колонны мелькнуло что-то знакомое – обрывок серого неба над капсульным кварталом? Она моргнула, и видение исчезло. Статический разряд. Всегда статический разряд.

Внезапный звук ворвался в ее концентрацию, как камень в стоячую воду. Не гул машин, не шипение пара. Это был грохот тяжелых ботинок по металлическим мосткам, торопливый, сбивчивый. Затем – прерывистое, хриплое дыхание, доносящееся из-за поворота лабиринта труб. Эрис не обернулась сразу. Ее плечи слегка напряглись, пальцы замерли над панелью. На ферме так не бегали. Здесь двигались медленно, осторожно, как во сне, боясь потревожить хрупкое равновесие реакторов или привлечь внимание надсмотрщиков. Этот звук был чужеродным. Живым. И оттого – опасным.

Он ворвался в ее поле зрения, сметая с пути воображаемые преграды. Нико.

Он был запыхавшимся хаосом в сером мире. Его защитный комбинезон был расстегнут по груди, обнажая темную, пропитанную потом майку. Лицо, обычно скептически-насмешливое, сейчас было бледным под слоем дорожной грязи и копоти. На левой скуле алела свежая царапина, неглубокая, но заметная, как кровавая запятая. Волосы, темные и непослушные, прилипли ко лбу. Глаза, почти черные, метались, сканируя пространство, прежде чем остановиться на Эрис. В них читалось не столько испуга, сколько адреналиновой лихорадки, смешанной с привычной дерзостью.

– Эрис! – Его голос был хриплым от быстрого бега, но громкость он не сбавил, нарушая тишину участка. – Чертова крысиная нора! Думал, ноги отвалятся, пока до тебя добегу!

Он прислонился к холодной поверхности ближайшего реактора (Эпсилон-4, «Фоновое Беспокойство», тускло-фиолетовый), закрыв глаза на мгновение, ловя ртом воздух. Пахло от него потом, пылью верхних уровней, дымом, и чем-то острым, химическим – не ферменным, а принесенным извне.

Эрис повернулась к нему полностью, лицо – непроницаемая маска. Только едва заметное сужение глаз выдавало оценку ситуации: царапина, учащенное дыхание, грязь. Нико был курьером, «добытчиком». Его работа заключалась в том, чтобы проскальзывать сквозь щели системы Апекс Рац, находить то, что нельзя было достать легально, и приносить это на ферму. Химикаты, редкие детали, информацию. А иногда – проблемы. Он был необходимым злом, источником постоянного раздражения и… единственным, кто позволял себе с ней разговаривать не как робот с роботом.

– Ты привлекаешь внимание, – сказала она ровным, лишенным интонации голосом. Ее взгляд скользнул по царапине. – Столкновение с Патрулем?

Нико открыл глаза, усмехнулся, обнажив белые зубы на грязном лице. Улыбка была резкой, как удар ножом.

– Мелочи. Старый приятель по имени Колючая Проволока решил меня обнять на чердаке склада Гамма. – Он махнул рукой, будто отмахиваясь от комара. – Зато, – его голос снизился до доверительного шепота, хотя вокруг никого не было, – зато я принес.

Он сбросил с плеча тяжелый, потрепанный рюкзак из плотной, непромокаемой ткани. Бросил его на металлический пол с глухим стуком. Звук был слишком громким в этом месте. Эрис инстинктивно огляделась, но тени между реакторами оставались пустыми. Нико опустился на корточки, его пальцы быстро расстегнули застежки. Внутри, среди обрывков упаковочной пленки и кусков поролона, лежали несколько небольших, герметично запечатанных контейнеров. Стеклянные ампулы с разноцветными жидкостями, пластиковые канистры с бирюзовыми этикетками, коробочки с аккуратными рядами таблеток необычных оттенков.

– Вот, – он извлек первую ампулу, наполненную жидкостью цвета морской волны. – «Стабилизатор Изумрудный Вихрь». Три штуки. – Положил на пол. Затем – канистру: – «Эмульгатор Нейтральность». Пять литров. Держи, тяжелая штука. – Эрис автоматически приняла канистру, ощутив ее прохладную тяжесть. Запах химикатов усилился – острый, искусственный, чуть сладковатый. – И вот главное, – Нико извлек маленькую, толстостенную коробочку, обитую свинцовой фольгой. Он открыл ее с почти церемониальной осторожностью. Внутри, в гнездах из черного войлока, лежали четыре ампулы. Содержимое светилось слабым, пульсирующим золотом. – «Кровь Хамелеона». Четыре дозы. Чистейшая, без единого процента отклонений. Старик Борис будет пускать слюни. – Он имел в виду главного химика фермы, вечно недовольного качеством реактивов.

Эрис внимательно осмотрела ампулы. «Кровь Хамелеона» была ключом к стабилизации самых сильных, самых нестабильных эмоций – экстаза, ярости, паники. Без нее производство «чистого Восторга» или «дистиллированного Гнева» было бы невозможно. Добыть ее было крайне сложно и опасно. Царапина Нико казалась теперь незначительной платой.

– Откуда? – спросила она, все так же тихо, возвращая коробку. Протокол требовал минимальной информации о происхождении критичных компонентов.

Нико фыркнул, закрывая рюкзак.

– У одного паренька в Инженерном Секторе шестеренки в голове провернулись. Решил, что может торговать запчастями для систем жизнеобеспечения сектора «Дельта». – Он постучал пальцем по виску. – Не рассчитал. Рац-Патруль его «откалибровал» прямо на месте, по горячим следам. Но его запасы… – Нико многозначительно подмигнул, – …оказались в надежных руках раньше. За скромную плату, естественно. – Он встал, потянулся, кости хрустнули. – Так что все чисто. Ну, почти. Проволока таки оставила автограф.

Эрис кивнула, принимая объяснение. Она не спрашивала деталей. Знать меньше – спать спокойнее. Она собрала контейнеры, ее движения были точными, экономичными. Химикаты нужно было немедленно внести в реестр и передать на склад. Борис уже наверняка нервно потирал руки где-то в своей лаборатории.

– Клиент для Омеги-1 подтвердился? – спросил Нико небрежно, опираясь локтем о реактор. Он наблюдал за ней, за ее безошибочными действиями. Его взгляд был острым, оценивающим, лишенным обычной насмешливости.

Эрис достала из кармана комбинезона компактный планшет, вызвала нужную запись.

– Да. Заказ принят. Оплата поступила. Полная сумма. – Она показала ему экран с цифрами, которые заставили бы даже «Калиброванного» задуматься о расточительности. – Ты должен доставить завтра. На точку «Альфа-Каприз». После цикла очистки.

Омега-1 был их гордостью и самым дорогим продуктом. В нем зрел «чистый Восторг» – эмоция, лишенная малейшей примеси страха, сомнения или даже простой радости. Это был взрыв экстаза, кристально чистый, почти болезненный по своей интенсивности. Продукт для избранных, для самых извращенных или самых отчаявшихся представителей элиты.

Нико присвистнул, глядя на сумму, но в его глазах не было удивления, скорее профессиональное удовлетворение.

– Каприз, говоришь? – Он усмехнулся. – Значит, наш покупатель – либо член Совета Апекс, либо его избалованное чадо. Или… – он понизил голос до шепота, наклонившись чуть ближе, – …или сам Арвид решил побаловаться? Ходят слухи, что Ледяной Лорд иногда любит «протестировать продукт». Для контроля качества, ясное дело.

Эрис отвернулась, пряча планшет. Мысль о том, что Арвид, архитектор бесчувственного мира, мог потреблять изъятые эмоции, была отвратительна и… логична. Как еще он мог контролировать то, чего сам был лишен?

– Не распространяй слухи, – сказала она резче, чем планировала. – Просто доставь. Точка «Альфа-Каприз» в семь утра. Не опоздай. Клиент влиятельный.

– Не опоздаю, не опоздаю, – отмахнулся Нико, но в его тоне не было прежней легкости. Он выпрямился, потянулся, и вдруг его взгляд упал на небольшую прозрачную капсулу, валявшуюся почти незаметно в углу у ее ног, рядом с мусорным контейнером для брака. Внутри капсулы переливалась крошечная капля мутно-розовой жидкости. «Обрезки». Отходы очистки – нестабильные, слабые фракции эмоций, обычно утилизируемые. Иногда их сливали в общий резервуар для дешевого «суррогата», но эта капля, видимо, откатилась.

Нико нагнулся, подобрал капсулу. Он поднес ее к свету мерцающего реактора Грусти (Theta-3). Розовая капля слабо пульсировала.

– О, – протянул он с внезапно вернувшейся игривостью. – Смотри-ка, привет от старого знакомого. Похоже на… что-то теплое. Остатки «Нежности»? Или слабенький «Стыд»? – Он встряхнул капсулу, наблюдая, как жидкость переливается. – Выглядит… безобидно. Почти мило.