- -
- 100%
- +
– А говорила – не умеешь, – сказал Майкл, продолжая держать ее.
– Правда не умею, – улыбнулась она.
– Может, еще потанцуем?
Она посмотрела на него:
– Ты меня боишься?
Майкл категорически мотнул головой. Глаза Линды смеялись – не то иронично, не то весело. Майкл отвел взгляд и признался:
– Немножко. Но не тебя.
– Я тебе помогу, – сказала она и повернулась к нему спиной.
Поколебавшись, Майкл осторожно поцеловал ее в шею.
– Ну вот, а говоришь – ничего не умеешь. Теперь расстегни мне платье.
Подрагивающими пальцами Майкл опустил молнию и уставился на ее оголившуюся спину, перехваченную узенькими планками лифчика.
– Ну?
– Что?
– Помоги мне снять.
Он стал освобождать от платья ее плечи.
– Не так, не так! Вверх, через голову снимай.
Майкл подхватил подол и бережно снял с нее платье. Под ним оказалась нижняя юбка, которой там, в кафе, не было. Расстегнув на юбке молнию, он хотел, как и платье, снять через голову. Она сдернула юбку и переступила через нее. Взгляд его скользнул по ее бедрам и вперился в тугие округлые ягодицы, подчеркнутые узенькими трусиками.
– Долго собираешься глазеть? – сказала она как бы сердясь. – Бюстгалтер!
Майкл завозился с застежкой. Быстрым движением она расстегнула сбросила лифчик, повернулась к Майклу и слегка встряхнула торчком стоящие груди.
– Нравится?
Майкл набрал воздух и выдохнул:
– Оо-о!
– Можешь поцеловать их.
Он ткнулся губами и почувствовав, как ее грудь спружинила.
– Смелей! – подбодрила она. – Помнишь, как у мамки сосал?
Майкл нервно хихикнул, тщетно пытаясь унять дрожь.
– Для начала неплохо, – прервала урок Линда и отошла к кровати.
Она сдернула покрывало, присела на край и начала стягивать чулок. Майкл смотрел. Поймав его взгляд, Линда вдруг застеснялась.
– Не видел, как женщина снимает чулки? – со смущенным смешком сказала она. – Американки чулки не носят?
Майкл не нашелся и глупо хихикнул, продолжая поедать глазами ее ноги. Сняв второй чулок, она откинулась на локоть и выжидательно посмотрела.
– Что? – сказал Майкл, прекрасно понимая, что решающий момент наступает.
– Я тебя одетым к себе не пущу.
– Ты тоже еще не разделась?..
Каким-то акробатическим манером Линда сдернула с себя трусики и, скрестив ноги, приняла прежнюю позу. В ответ, Майкл стащил с себя фланелевку.
– Мне больше снимать нечего, – насмешливо сказала она.
Майкл стянул тельную рубаху и, постояв в нерешительности, присел и принялся расшнуровывать ботинки, со стыдом думая, как он предстанет перед ней голым.
– Тебе помочь? – с издевкой осведомилась она.
Он глянул на нее через плечо и решительно сказал:
– Слушай! Не возражаешь, если я выключу эту чертову лампу?
– Выключи, – сказала она просто.
Майкл подошел выключил лампу. Настала полная темнота, но снимая брюки, он все-таки повернулся к Линде спиной.
– Ты где там? – смеясь спросила она.
– Тут. Раздеваюсь.
Выждав секунду-другую, она спросила:
– Ну, все?
– Угу.
– Иди сюда.
– Куда?
– В постель.
Момент настал. Он решительно повернулся к постели, тут же больно ударившись о банкетку, чертыхнулся и отшвырнул ее ногой.
– Ты жив?
– Чертова банкетка!
Свет из коридора все-таки проникал через старую дверь, и теперь, когда глаза привыкли, Майкл стал различать очертания Линды. Она сидела на кровати. Он шагнул к ней. Она поднялась навстречу, скользнув по нему грудью, и тут же он почувствовал ее ладошку, в то время как пальцы другой руки коснулась и нежно пробежались. Это первое прикосновение женщины было жутко приятно, но как-то стыдно. Он что-то промычал, отводя ее руку, и только тут понял, что она всего-навсего надевала ему шапо. От своей недогадливости он смутился еще больше.
– Ну? Иди ко мне. – прошептала она и мягко опрокинулась с ним на постель.
Он неумело тыкнулся, она помогла – и пьянящая сладость разлилась по телу, шибанув в голову. Это ощущение первой близости с женщиной с такой силой уже не повторится – но и не забудется во всю его жизнь. «Я мужчина!» – ликовала мысль.
– Не спеши, не спеши, – ласково шепнула она. – Слушай мое тело. – И, взяв его за ягодицы, стала надавливать пальцами.
Майкл прикрыл глаза и закачался с ней в такт. Пальцы ее давили все сильней, чаще, нечто похожее на стон вырвалось у нее. Он открыл глаза. Ее глаза были закрыты, рот кривился в какой-то болезненной гримасе. Она опять застонала. О том, что женщины от страсти кричат, он знал еще в школе. Но Линда не кричала, а постанывала, как стонут раненые в фильмах про войну.
– Тебе не больно? – на всякий случай осведомился он.
Она не отвечала, только хватала воздух, будто заканчивает стометровку. Как вдруг ее ногти впилась ему в ягодицы, глаза широко раскрылись, остекленело глядя, она выгнулась дугой, на мгновенье замерла – и обмякла, снова прикрыв глаза. Майкл глядел на нее, растерянный, не зная, что ему следует делать, и боялся шевельнуться.
Наконец она открыла глаза, улыбнулись и что-то беззвучно прошептала. Он хотел спросить что, но она порывисто притянула его голову, и он ощутил ее влажный горячий рот, обхвативший его губы.
Следом она перевернулась и села на него. Мысли, треволнения, страхи – все отлетело, уступив место неизведанному им еще наслаждению, словно он погрузился в нирвану, но не бесстрастную, а сладостную. Кажется, он закричал, или закричало внутри. Он открыл глаза. Линда сидела на нем и улыбалась.
– Понравилось?
Вместо ответа он улыбнулся и прикрыл веки.
– Понравилось, – сказала она с довольной улыбкой.
Как же ему хотелось спросить: а ей? Как хотелось знать, что она думает о нем – уж она-то в этом разбиралась! Но задать вопрос прямо он стыдился и спросил как бы шутя:
– Ну, ты считаешь – ты сделала из меня мужчину?
Она тихо засмеялась, легла на него, и он опять ощутил ее губы.
– Ты мой первый мужчина, – прошептала она.
Майкл хихикнул. Она резко отстранилась, соскользнула и откинулась на подушку.
– Что? – встревожился он.
Она криво усмехнулась:
– Просто забылась и забыла, кто я.
– Ничего подобного! – возмутился он. – Я засмеялся – ты пошутила над моей неопытностью, и я засмеялся, над собой засмеялся. Как ты могла так подумать…
– Правда?
– Даже обидно! – продолжал обижаться он. – Ты, ты моя любимая. Я в тебя влюбился – я ни в кого так не влюблялся, а теперь понимаю – и вообще не влюблялся. По-настоящему.
Линда повернула к нему голову и пытливо поглядела:
– Правда? Мне сроду таких слов не говорили. – Она коротко вздохнула. – А я никак не влюблялась: ни по-настоящему, ни по-ненастоящему. И я не шучу, что ты мой первый. Правда! По-настоящему – ты, с тобой сейчас…
– Правда? – просиял Майкл.
Она приподнялась и снова поцеловала его в губы. И они опять поцеловались. И еще…
На подходе к Венеции Майкл заступил вахтенным на концах, в чьи обязанности входило подавать причальный канат на шлюпки и бросать спасательный круг, если кого-то угораздит искупаться. О лучшем в его положении и мечтать не приходилось. С борта, пока шли Гранд-каналом, он мог видеть едва ли не все знаменитые палаццо и церкви (по списку маман для Венеции). Красивейшие здания торчали прямо из воды. Из окон что-то кричали, приветственно махали, он им махал в ответ, но думал о Барселоне. В каком-то смысле Гранд-канал для Венеции был тем же, что бульвар Ла Рамбла для Барселоны. Где-то тут свой Баррио-Чино, куда сейчас намыливается Мартинес поставить пистон-другой очередной монсеррат. Майклу после самоволки в Барселоне сход на берег не светил. Да и не особо тянуло. Неплохо побывать во Дворце Дожей, в соборе Сан-Марко, посмотреть в галерее Академии Тициана и Веронезе – о чем тоже писала маман. Ну, отслужит, приедет сюда с Линдой, и они будут ходить-бродить, кататься на гондоле…
Крейсер стал на якорь в полусотни ярдов от площади Сан-Марко. Все свободные от вахты высыпали наверх. Саму площадь и собор с борта видно не было: все заслоняли галереи и Дворец Дожей. Майкл довольствовался созерцанием колокольни, и образ города сложился здесь. Впоследствии при слове Венеция, мысленному взору представлялась именно колокольня Сан-Марко. Шпиль колокольни увенчивал отсвечивающий позолотой ангел-флюгер, а ниже Майкл увидел в бинокль людей, толпившихся в проемах аркадной лоджии. Здорово туда залезть! Наверно, такой вид… Что говорить, Венеция красива. Но Барселона… Там она. А сюда они обязательно с ней приедут. Полезут на колокольню, а по пути будут целоваться, целоваться… Какие ж у нее сладкие губы!
Мечты прервал голос Мартинеса:
– Послушал бы меня в Барселоне – сошли сейчас вместе.
Надраенный, отутюженный, наодеколоненный, Тони сходил к дежурному катеру, что доставлял увольняемых на берег. Катер отвалил. Майкл улыбался вслед: да ни за какие дворцы, ни за какого Тициана, ни за каких цыпочек Венеции – за все золото мира он не променял бы ту ночь в скромненьком отеле на бульваре Рамбла.
В ту ночь они так и не уснули. В ту ночь они не были клиентом и проституткой, но влюбленными. И Линда в этом была так же неопытна, как Майкл. Той ночью оба впервые учились любить. И потребность в этом была у нее, может быть, больше, чем у него.
Отца Линда не знала. У нее было три старших сестры, а потом родились еще две; все девочки от разных отцов, но носили одну фамилию – Бартье. Мать работала в портовом бистро и, видно, была недурна собой. Когда очередной «муж» бросал ее, она приводила другого, объявляя детям: «Вот ваш новый папаша». После шестой девочки мать больше не рожала, но «папаши» не переводились. Последний, кого Линда знала, изнасиловал ее. Линда пожаловалась матери. Та разъярилась: нечего задницей вертеть! Сука не захочет – кобель не вскочит. «Немчура проклятая! – дубася Линду, кричала мать. – Гестаповское отродье!» Из чего Линда заключила, что мать прижила ее с немцем во время оккупации, а может, и со зла сказала. Избив дочь до полусмерти, мать сунула ей сотню франков и выгнала из дому, предупредив, что прибьет окончательно, если та вздумает вернуться. Линда не вернулась. Пыталась найти работу в Париже, но стоило куда-то устроиться, как тут же ее начинали домогаться.
– Я не вертела задницей, веришь? – Она повернула к Майклу голову и посмотрела ему в глаза. – Бог такой наградил, что мужики льнут как мухи к меду. Разве я виновата?
Не сумев найти, как выразилась Линда, «честную» работу, она решила, что раз уж Бог наградил ее таким медовым задом, то лучше она будет продавать свой мед, чем торговать в овощной лавке и еще бесплатно спать с хозяином. В Париже она не удержалась, уехала в Тулон, в портовом городе она ориентировалась лучше. Но везде конкуренция, товарки не любили ее и всячески выживали, а то и били. То же было и в Марселе. Один моряк с испанского торгового судна взял ее в Барселону. Так она оказалась в Баррио-Чино. Тут ей пришлось еще хуже, пока она не встретила Уго. Он взял ее к себе и заботится о ней прямо как старший брат. Учил испанскому и каталонскому, следил за ее здоровьем и не всякому встречному ее предлагал. Она улыбнулась:
– Твоему другу он меня не доверил.
– Но ты ведь с ним спишь? – взревновал Майкл.
Она засмеялась.
– Уго пэдэ.
Рассказанное Линдой невероятно подействовало на Майкла. Он проникся к ней такой жалостью и нежностью, что готов был сделать ей предложение не слезая с постели. Что удержало, так это отсутствие обручального кольца, и он отложил предложение до утра.
Отель они покинули едва начинало светать. Перед этим по русскому обычаю присели, как объяснил ей Майкл, на добрую дорогу. Подойдя к двери, Линда дала ему подержать розы, приподняла юбку и поправила на чулке шов. Пройдут годы, сотрутся черты ее лица, но эту ногу в чулке со стрелкой память Майкла сфотографировала навсегда.
Они пересекли еще пустынный в этот час бульвар и пошли в сторону порта. Она держала его под руку, прижимаясь к его плечу и прислонив голову. Часто-часто стучали ее каблучки. Она шла не размашисто, как вчера, а короткими шажками – два на один его. В этом было что-то послушное и трогательное, наполнявшее Майкла нежностью и ощущением себя мужчиной.
– У тебя есть время? – спросила Линда. – Я бы выпила кофе.
– Навалом, – усмехнулся Майкл и, встретив ее взгляд, заверил: – Есть! Есть!
Они свернули с Рамбла в какой-то проход и вышли на площадь, заключенную в каре средневековых домов с колонадами галерей в первом этаже и с фонтаном в центре.
– Это Пласа Реаль, – сказала Линда. – Красивая, правда?
Майкл отчужденным взглядом окинул площадь. Там и сям лежали бездомные; по-хозяйски расхаживали голуби, нехотя вспархивая прямо из-под ног; владельцы мели тротуар перед своими лавчоками и кафе, протирали стекла, расставляли столики… В другом состоянии, колорит площади безусловно бы впечатлил Майкла. Он непременно бы подошел к фонтану и уж конечно обратил внимание на фонари работы Гауди, которые упоминала в письме маман. Но сейчас все мысли и эмоции сфокусировались на ней, на его девочке, его женщине, его любимой, и Майкл буквально физически ощущал, как тикает внутри него время, секунда за секундой утекая и приближая разлуку.
Линда привела его в уже открывшуюся кофейню. Ей он взял кофе с пирожными, а себе омлет с беконом. Сев против нее, он вглядывался и вглядывался в ее прелестное, нежное без косметики лицо, с кругами под глазами и вспухшими губами. Она кивком спросила.
– Губы нацеловала, – улыбнулся Майкл.
– А ты – нет? – засмеялась она. – О, у тебя кровь! Я нечаянно, прости… – Она привстала, перегнулась через стол и слизнула кровь с его губы. И тут же они поцеловались.
Принесли кофе и омлет. Майкл глядел, как Линда отламывает пирожное и, слизнув с ложечки, запивает глоточком кофе, и умиленно улыбался.
– Ешь, остынет, – смутилась она.
Он взялся за омлет, ел жадно, но не чувствуя вкуса, и то и дело вскидывал глаза на Линду. Он уже изучил ее лицо до последней черточки, ее гримаски, и, кажется, не было для него сейчас никого ближе ее. Мелькнула шальная мысль: встать и бежать. Увезти ее с собой куда-нибудь во Францию, затеряться в глуши, сменить фамилию…
В эту минуту он увидел, что в кофейню входит полицейский. Взгляды их встретились, и Майкл похолодел: «Это за мной». Он невольно пригнулся и, уткнув глаза в сковородку, принялся сгребать остатки омлета. Как глупо! Сейчас на него наденут наручники, а он не успел сказать ей самого главного. Идиот! Боковым зрением он видел, что полицейский остановился возле них и что-то сказал по-каталонски. Майкл вскинул глаза. Полицейский еще что-то сказал, улыбнулся и направился к стойке. Линда зарделась.
– Что он сказал? – тревожно спросил Майкл.
Линда смущенно улыбнулась:
– Что девушка такая же красивая, как и розы.
За ночь розы распустились и теперь нагло красовались в банке с водой, что Линда попросила в кофейне. Линда хихикнула:
– Представляешь, он меня не узнал!
Майкл воровато оглянулся. Полицейский покупал сигареты.
– Чего ты испугался? – удивилась Линда.
– Я? А чего мне пугаться, – хмыкнул он, продолжая скрести сковородку.
– Ты не наелся? – участливо сказала она. – Я еще принесу. Омлет?
– Нет-нет, сиди. Остатки сладки. Спасибо.
Полицейский снова подошел к их столику. Из того, что тот сказал, Майкл уловил «americanos» и понял, что американцы его разыскивают. И тут же увидел протянутую к нему руку. Бросив на Линду отчаянный взгляд, Майкл встал, вышел из-за стола и подал полицейскому обе руки, ладонями вниз. Тот слегка озадачился и пожал Майклу обе.
– Americanos good!» – сказал он, встряхивая руки Майкла, улыбнулся и ушел.
Майкл в растерянности глядел вслед.
– Что он сказал? – обескураженно спросил Майкл.
– Что американцы хорошие парни, – улыбнулась Линда.
– Нет, перед этим? Что-то «americanos»…
– Он пожелал американцам счастливого плавания.
Майкл сел и улыбнулся: значит, о нем еще не заявили. Линда спросила со смешком:
– А что ты ему две руки подал? Так смешно!
Майкл засмеялся:
– Я решил, он хочет надеть на меня наручники.
– Наручники? – хихикнула она. – Что ты натворил?
– Не вернулся на корабль.
– О Небо! Из-за меня? А когда надо было?
– Вчера.
– Боже мой. – Она затолкала в рот остатки пирожного и встала. – Скорей пойдем!
– Допью кофе. Сейчас уже не имеет значения.
История с полицейским и омлет с беконом заметно улучшили ему настроение, и, когда они вышли из кафе, он предложил обойти площадь. Обнявшись, они прошли галереями по периметру и остановились у фонтана. Скульптурная группа из трех женских фигур как бы укрывалась под чашей куда падает вода, как в перевернутый зонт.
– Фонтан «Три грации», – сказала Линда.
– Четыре, – поправил Майкл.
– Три – где ты видишь четыре? – изумилась она.
– Четвертая – вот! – указал он на нее. – И самая грациозная.
Линда польщенно отмахнулась. Они снова обнялись и пошли к выходу. Проходя мимо какого-то здания, она сказала, что это отель, куда она хотела его привести.
– Тебе не понравилось в «Ориенте»? – обиженно сказал он.
– О, что ты! Очень!
Через несколько шагов он снял руку с ее плеча и спросил:
– И часто ты бываешь в этом отеле?
Она покраснела и чуть не заплакала.
– Я здесь жила, пока Уго меня не подобрал. А теперь я живу с Монсеррат, мы вместе снимаем комнату. – И резко добавила: – И никого туда не водим, успокойся.
– Нет, я просто… – оправдываясь, пробормотал он и снова обнял ее.
В обнимку они вышли на Рамбла и пошли в сторону порта. На бульваре уже вовсю кипела жизнь. Линда что-то показывала, Майкл рассеянно кивал, угукал, не в состоянии отделаться от мысли, что вот сейчас они расстанутся, и через какой-нибудь час она будет раздеваться перед другим. И не он, а тот другой будет зырить на ее голые ляжки повыше чулок, а потом… Нет, сейчас же купить кольцо и сделать предложение! Лотки и лавчонки с местной бижутерией на каждом шагу, но ничего с ювелиркой. Он глянул на часы. Ни к утренней приборке, ни к завтраку он уже не успевал – разве что к поднятию флага.
– Что ты ищешь? – спросила Линда.
Майкл хотел ответить, но что-то удерживало. Сомнение, что готов так круто изменить жизнь, еще не начав, не нагулявшись, не пожив студенческой жизнью. Про университет забудь, какая киношкола, когда придется работать. Утром – на работу, вечером – с работы, на работу, с работы. В кино – по уикендам. Как зритель. Или на студию коробки с пленкой подносить и глядеть, как снимают другие. А она? Что будет делать она, без языка? А там ребенок, вообще жизни не будет. Нет-нет, нет, еще не время.
Майкл поглядел на Линду. Она жалобно улыбнулась, словно прочла его мысли. У него комок подступил к горлу. Сейчас они расстануться, и он ее больше не увидит. Никогда. Он всегда мечтал именно о такой, но и представить не мог, что может быть так хорошо. Встретил! И что же? Вот так взять и потерять? Такой больше нету, а другая – другая ему не нужна, какая б ни была. Ему нужна она, его малышка…
В таком душевном раздрае Майкл не заметил, как они дошли до Колумба, свернули на набережную, и вот уже показалась «коробка», с бортовым номером «148», и толпа зевак, собравшихся поглазеть на подъем флага.
Вахтенным у сходни стоял знакомый матрос. При виде Майкла и девушки, он вылупился, больше на Линду, даже рот приоткрыл, и Майкл посоветовал:
– Close your jaws and keep watch!
К его удивлению, вахтенный не осклабился, не ответил скабрезностью, а сообщил, что Ивлевым интересуется вахтенный офицер.
– Что он сказал? – настороженно спросила Линда.
– Что по мне соскучились, – усмехнулся Майкл. – А я по тебе уже скучаю.
Несколько секунд они молча глядели друг на друга. Вдруг слезы покатились по ее щекам. Она порывисто обняла его, и они поцеловались. Поцелуй не был страстным, как ночью, но сладким и вместе горьким. Прощальным.
– Ну что ты, ну что ты… – вытирая ей слезы, сам чуть не плача, бормотал он.
Губы их опять встретились, и они так стояли, пока он усилием не оторвал ее от себя.
– Ну… Э-э…
– Мне никогда не будет так хорошо… – горячо зашептала она.
– Будет! – заверил Майкл и выпалил: – Отслужу, женюсь на тебе и увезу в Америку.
Она криво улыбнулась, и он стал перед ней на колено:
– Линда Барбье! Ты выйдешь за меня замуж?
Слезы буквально хлынули у нее.
– Кольцо я пришлю. Какой размер? Так да или нет?
Она опустилась на коленки и поцеловала его. Окружиющие захлопали.
– Вот что, Линди… – встав и подняв ее, деловито начал он – …Чем записать есть?
У нее не было, он спросил у окружающих, и ему протянули сразу несколько ручек. Взяв у кого-то, он написал на сигаретной пачке почтовый ящик «Newport News» и на тот случай, если его переведут на другой корабль или в тюрьму, адрес родителей. На обороте записал и оторвал ее адрес, остальное, присовокупив пачку денег, вложил ей в сумочку.
– Ты ж мне отдал! – смутившись, запротестовала она.
– Те деньги отдашь Уго, – напористо заговорил он, – а на эти будешь жить. Поняла? На первое время хватит. Скажи ему: с сегодняшнего дня ты у него не работаешь. Теперь ты моя невеста – не будешь же ты опять, ну…
Линда вспыхнула. В это время горнисты заиграли первый сигнал к подъему флага.
– Все, мне надо бежать. – И захлебываясь скороговоркой, он договорил: – Открой в банке счет и сообщи, я буду переводить тебе довольствие. А получу отпуск – поженимся, я не буду ждать конца службы. Поняла? Не потеряй адреса, сразу перепиши. И скажи Уго сегодня же. Обещаешь? Сегодня же.
Она кивнула. Он глянул на палубу, где готовились к построению и взял ее за плечи.
– Ну…
Секунду-другую они смотрели друг на друга. Губы ее искривились, она всхлипнула, обхватила его шею, они в последний раз поцеловались – коротко, надрывно, он оторвался от нее и, не оглядываясь, рванул к сходням. Вахтенный полюбопытничал, а где же кольцо, Майкл отмахнулся и взбежал на борт.
– Матрос! – рявкнул кто-то за спиной.
Это был заступивший вахтенный офицер. Майкл вытянулся:
– Есть, сэр! – И хотел доложить, что прибыл из увольнения, но не успел.
– Не слышал, какая форма объявлена?!
– Выстирал, сэр! Не высохла, сэр!
– Не размокнешь! Переодеться – и в строй!
– Есть, сэр! – Майкл повернулся кругом, на миг шагнул к лееру и глянул вниз.
Линда подошла ближе к борту и, прижимая к груди розы и сумку, стояла запрокинув голову. Увидев его, она помахала букетом, другой рукой размазывая слезы.
Комок подкатил к горлу. Майкл ответно взмахнул, мысленно сделал самый-самый последний снимок ее заплаканного лица и, подгоняемый рыком вахтенного офицера, припустил в кубрик, на ходу раздеваясь.
Дневальный набросился с вопросами, но Майклу было не до ответов, да он и не знал, не решил еще, что отвечать. Натянув объявленную на сегодня форму, на ходу оправляя, он кинулся на палубу. Экипаж уже выстроился, и едва он втолкнулся на свое место, как прозвучала команда: «Смирно!» Доклад старпома, приветствие командира доходили до Майкла будто сквозь сон. Сомнамбулически прогавкав ответное приветствие, он не мог дождаться, когда же, черт побери, все закончится, и он в последний разок взглянет на нее. Наконец строй распустили, он бросился к лееру, но Линды на прежнем месте не было. В эту минуту подошел старшина отделения и потребовал объяснений.
– Был пьян, сэр! – отвечал Майкл, тогда как глаза его шарили по причалу.
– Так пьян, что не мог дойти до коробки?
– Так точно, сэр!
Толпа быстро редела. Линды не было.
– Смотри на меня! – взъярился старшина.
– Есть, сэр!
– И где ж ты, сукин сын, ночевал?
– Не помню, сэр!
– Где проснулся тоже не помнишь?
– Так точно, сэр! Ничего не помню, сэр!
– Знаешь, Ивлев, если тебя спишут, я сожалеть не буду. Опозорить отделение перед новым командиром! Дивизион! Флагман 6-го Флота! Все военно-морские силы США…
– Виноват, сэр!
Выпустив пар, старшина на миг иссяк. Майкл обвел взглядом причал. Никого, кроме вахтенного у сходни, уже не было.
– Что ты там ищешь?
– Вчерашний день, сэр!
– Очень смешно. Скоро тебе будет не до шуточек. Вахтенному офицеру доложил?
– Никак нет, сэр! Не успел, сэр!
– Доложить! Сейчас же!
– Есть, сэр! – Майкл повернулся кругом и пошел искать вахтенного офицера.
Тот был в замоте и не сразу включился, когда Майкл доложил, что матрос Иевлев из увольнения прибыл. Офицер тупо посмотрел:
– Ивлев?.. О-о! А зачем врал про форму? Марш в дивизион, разбираться будем позже.
К кубрику Майкл подходил с неприятным чувством. Ребята его любили, но ему сейчас было не до их приколов, пусть и самых дружеских. Оказалось хуже. Была суббота, и, как и обычно, с построения все вернулись в кубрик. Кто собирался на берег, кто в спортзал, кто к телевизору, все шумно разговаривали, но когда он вошел, разом смолкли и старательно делали вид, что заняты своими делами. Один Тони тихонько спросил, что вахтенный…