Невидимый фронт. 22 рассказа выпускников Писательской академии Антона Чижа

- -
- 100%
- +

Авторы: Митрофанов Леонид, Левитина Ирина, Фёдорова Вера, Афанасьев Максим, Алов Тин, Лось Янка, Антонов Мирон, Костров Николай, Карицкая Лада, Коптева Людмила, Каннов Александр, Демидова Елена, Киселёва Дарья, Резникова Наталья, Юта Макс, Воронцова Елизавета, Василевская Гульнара, Бурлуцкая Марина, Лоза Андрей, Белый Роман, Рамонак Арета, Голованова Наталья
Продюсерское агентство Антон Чиж Book Producing Agency
Корректор Ольга Рыбина
Дизайнер обложки Клавдия Шильденко
© Леонид Митрофанов, 2025
© Ирина Левитина, 2025
© Вера Фёдорова, 2025
© Максим Афанасьев, 2025
© Тин Алов, 2025
© Янка Лось, 2025
© Мирон Антонов, 2025
© Николай Костров, 2025
© Лада Карицкая, 2025
© Людмила Коптева, 2025
© Александр Каннов, 2025
© Елена Демидова, 2025
© Дарья Киселёва, 2025
© Наталья Резникова, 2025
© Макс Юта, 2025
© Елизавета Воронцова, 2025
© Гульнара Василевская, 2025
© Марина Бурлуцкая, 2025
© Андрей Лоза, 2025
© Роман Белый, 2025
© Арета Рамонак, 2025
© Наталья Голованова, 2025
© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2025
ISBN 978-5-0068-1379-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Уважаемый читатель
Перед вами сборник, который написали авторы, окончившие нашу Писательскую академию.
Рассказы в жанре детектива. Рассказы о невидимой и трудной войне, которую вели различные правоохранительные органы и контрразведка СССР во время Великой Отечественной войны, до её начала и даже много лет спустя после Победы.
Этим сборником мы отдаём дань уважения и памяти всем, кто сражался на фронтах Великой Отечественной войны на земле, в море, в воздухе, в партизанских отрядах, всем труженикам тыла, ковавшим оружие Победы, всем погибшим в дни блокады, но отстоявшим Ленинград, всем нашим дедушкам и бабушкам, прадедушкам и прабабушкам, всем нашим родным и близким, сражавшимся за свободу и независимость нашей Родины, всем, кто отдал жизнь ради нашей Победы.
Мы помним и гордимся вашим подвигом.
Этот сборник мы посвящаем 80-летию Великой Победы. Нашей общей Победы.
Искренне вашъ,Антон ЧижЛеонид Митрофанов.
ГВАРДЕЕЦ
Гвардии сержант сидел на грубом каменном обломке и смотрел в тёмную воду Волги. Он закрыл глаза и увидел медсестру. Она смотрела ласково, в то время как умелые руки перебинтовывали плечо… Мгновение – и её больше нет. Бледное лицо, закрытые глаза.
Командир танка Т-34 гвардии сержант Григорий Павлович Копец развернул башню в сторону обнаруженной позиции немцев. За грудой развороченных кирпичей чавкал пулемёт. Выстрел – и пулемёт затих. Гусеницы взрыли землю, сержант направил танк в район переправ.
События последних десяти дней вновь ожили в памяти…
* * *На рассвете понедельника, 14 сентября, враг обрушился на наши позиции. Ударные группы пехотной дивизии немцев рвались к Волге. Бой шёл десять часов. Задача – не дать врагу выйти к переправам. Броня не раз спасала экипаж и пехотинцев, дравшихся за каждый метр земли Сталинграда.
В глубоких сумерках, при пересечении железнодорожных путей, справа ударило орудие Pak 38. Болванка чиркнула по башне, окалина в лицо, заряжающий застонал, башню заклинило. Механик-водитель довернул танк, выстрел наш и гитлеровцев. Немецкое орудие и расчёт разметало по улице, но вражеский снаряд угодил под погон башни. Стальная болванка разбила чугунные противовесы пушки, убила заряжающего и стрелка, застряла в задней стенке башни. Танк загорелся.
– Покинуть машину! – огонь обжёг спину, я спрыгнул на землю, взрыв бомбы и темнота.
К полуночи усиленный 1-й батальон 42-го гвардейского стрелкового полка в составе 750 человек высадился чуть севернее переправы №1.
Когда я очнулся, надо мной склонилась медсестра: голубые глаза, бледное от усталости лицо.
– Где я?
– В санбате, у вас небольшие ожоги, контузия, лежали без сознания. Почти тридцать часов прошло.
– Как я сюда попал, где мой экипаж?
– Бойцы принесли. Лежите, отдыхайте.
В санбат вошёл капитан.
– Зина, я хотел бы побеседовать с сержантом.
– Говорите. Врач считает, опасности нет, – девушка пододвинула ему табуретку.
– Гвардии капитан Изотов Семён Алексеевич, офицер особого отдела. Судя по документам, вы Копец Григорий Павлович, 1922 года рождения, в армии с 1940 года, всё верно?
– Так точно.
– Место рождения?
– Село Старая Сахча Мелекесского района, под Куйбышевым.
– Когда приняли первый бой?
– 29 июня 1941 года. Разрешите вопрос: где мой экипаж?
– Думаю, на этом опрос можно закончить, – капитан передал документы танкисту. – Бойцы видели, как подбили танк, они контратаковали и вынесли вас с механиком-водителем. Ветров погиб – раны были тяжёлыми. Теперь о вас. В части танков не осталось, да и самой части больше нет, личный состав передали в боеспособные подразделения. На левый берег переправляем только раненых. Каждый боец на счету. Вы знакомы с приказом «Ни шагу назад»1?
– Так точно.
– Считаю, будет правильно зачислить вас к себе, стрелком, в отдельный гвардейский заградительный батальон 13-й гвардейской стрелковой дивизии. Пока не найдём вам танк, будете связным у комиссара батальона, – капитан улыбнулся…
Два дня и две ночи слились в один нескончаемый бой, 13-я гвардейская вела тяжёлые уличные бои в центре города, бойцы стояли насмерть, сжимая зубы, истекая кровью. Прибрежные «высотки» на флангах гвардейской дивизии удерживали немцы 194-го полка 71-й пехотной дивизии, укрепились в здании Госбанка. У «домов специалистов» замерли «штуги» 244-го дивизиона. Комдив прикрыл это направление дивизионным пульбатом и заградбатом. Тем временем 42-й и 34-й полки рвались вперёд, к железной дороге, отрезая немецкие группы, пробивавшиеся к Волге.
Впервые за всю войну я ощущал себя без привычной брони, теперь вместо орудийного прицела – ППШ, вместо снарядов – гранаты.
19 сентября наша дивизия пошла в контрнаступление. Спецчастям поставили задачу – ни шагу назад, ни в коем случае не допустить прорыва немцев к берегу Волги.
В районе городской тюрьмы немцы установили станковый пулемёт и обстреливали бойцов 2-й роты – тех самых, что вытащили меня из горящего танка.
– Товарищ комиссар батальона, разрешите уничтожить огневую точку? – я обратился к командиру, у которого был связным.
– А вы уверены, что сможете? Танка нет, и вы мне нужны как связной.
– Смогу. Там ребята, которые меня спасли.
– Нужны трое добровольцев, – комиссар обратился к красноармейцам рядом.
Несколько бойцов шагнули вперёд.
– Поступаете в распоряжение товарища Копца, уничтожьте пулемёт.
– Заводи, поехали!
Вот так мы с Калабиным и бойцами отправились в смертельную вылазку. Двигались скрытно, пробираясь по развалинам. Подобравшись почти вплотную, я первым бросил две гранаты в амбразуру, товарищи добавили гранат и огня из ППШ.
Пулемёт стих, я заскочил внутрь, три мёртвых фрица, рядом лестница в подвал, гранату – вниз. Взрыв, и мы ворвались в подвал. Никого, но вдруг в углу за стеной раздался глухой стон. Раненый, связанный красноармеец дёрнулся и затих.
– Тащите в санбат, – приказал я.
Забрав документы и личное оружие трёх фашистских солдат, двинулись в обратный путь.
– Молодцы! – похвалил комиссар, – Копец, доставьте приказание в 3-ю роту, телефоны молчат, – комиссар передал мне пакет.
Под ливнем пуль противника я пробирался в роту с приказанием. В одну из таких перебежек пуля зацепила левое плечо, разорвав кожу.
– Броня спасает! – мелькнула мысль.
Я перебегал от развалины к развалине и доставил приказание.
Бои продолжались всю ночь.
– Вам нужно в санбат, показать плечо. Помогите доставить тяжелораненых, – приказал комиссар под утро.
Санбат, или скорее пункт перевязки и место для лёгких операций, находился на набережной, за линией железнодорожных путей в прибрежной круче. Крутой берег Волги позволял в нём вырыть туннели для штабов и служб частей: санбат, кухня, связь. Построить надёжные блиндажи. Во время налёта авиации или артобстрела в этих сооружениях скрывали то, что находилось на берегу.
Так я попал в санбат во второй раз. Медсестра с голубыми глазами узнала меня.
– Танкист? Опять ранен?
– Да вот плечо. Пустяки.
Она обработала и перевязала рану.
– Действительно, ничего страшного.
– Спасибо. Вы меня второй раз спасаете, а я так и не знаю вашего имени. Меня зовут Григорий, Гриша.
– Зина.
Мы улыбнулись друг другу.
– Эй, не лезь, куда тебя не звали, – в санбат ввалился сержант высокого роста и, ухмыляясь, подошёл вплотную.
– Тебя не приглашали, зачем пришёл? – нахмурилась Зина.
– Привёз тебе медикаменты, переправили с левого берега, – он сунул пакет и потянулся обнять.
Она вывернулась. Я встал с табуретки и подтолкнул наглеца к выходу.
– А в рожу не хочешь? – сержант замахнулся.
– Хватит! – воскликнула медсестра.
На нас стали обращать внимание из других помещений подвала.
– Никуда не денешься, – буркнул сержант, развернулся и вышел.
– Кто это?
– Шофёр, – пояснила Зина.
В санбат вошёл капитан Изотов.
– Гвардеец, вы мне нужны. Пойдёмте опросим вашего спасённого. Зина, военврач сказал, с ним всё в порядке. В поведении что-то странного не заметили? – капитан внимательно смотрел на неё.
– Нет. Он находился без сознания, бредил что-то непонятное, обрывки фраз. А как пришёл в себя, вёл себя так же, как остальные.
– Сержант, пойдёмте со мной.
При опросе капитаном новенького мне он показался обычным. Звали его Анатолий Панченко, из 131-й стрелковой дивизии, младший сержант, сапёр. Разговаривал с едва уловимым южнорусским акцентом. Оборонял подступы к Сталинграду, хутор Дубовый. 7 сентября его оглушило, очнулся ночью. Видимо их разбили, немцы посчитали мёртвым. Днём он прятался, а ночами пробирался по степи, оврагами. Когда добрался до Сталинграда, то передвигался по развалинам, подвалам к своим, пока не попался пулемётному расчёту. Знал всех командиров, отвечал на вопросы уверенно, имел с собой документы. Объяснил, что спрятал в сапог, фрицы не успели найти.
– Что думаете? – обратился капитан, когда мы вышли на набережную.
– Вроде наш, свой.
– Похоже, но что-то меня в нём беспокоит. Говорит с акцентом, но есть в говоре что-то ещё, неуловимое, но знакомое. 131-ю разбили и 27 августа расформировали. Сейчас нет никакой возможности достоверно проверить его информацию. Поэтому определим его к нам, каждый боец на счету, а ты лично за ним присмотришь. Если заметишь что-то, сообщай сразу. Отведи его к интенданту и поставь на довольствие, потом на кухню и побеседуй.
Кухня располагалась там же на набережной, для неё успели вырыть хороший туннель. Запах и голодный желудок подгоняли идти быстрее. Отоварившись кашей, хлебом и горячим чаем, мы присели на набережной.
– Ты про меня уже всё слыхал, давай знакомиться, звать меня Анатолий, – начал младший сержант.
– Григорий. Был командиром тридцатьчетвёрки, неделю назад её сожгли, меня списали в пехоту. Теперь тут. Фрицы, гады, лезут волной, «юнкерсы» заходят по расписанию. Ну ничего, ты как сам?
– Коли подумать, как могло бы быть, то и ладно.
Из кухни-землянки вышла Зина с котелками. За ней – шофёр.
– Зиночка, давай помогу, – шофёр пытался перехватить котелки.
– Отстаньте, Смирянов!
– Сержант, прекратить! Вы уже второй раз неподобающе себя ведёте, – я подошёл к ним.
Смирянов отпустил котелки и повернулся ко мне.
– Спасибо, это для тяжелораненых! – Зина быстро зашагала в сторону санбата.
– Танкист, опять ты, – шофёр сжал кулаки.
– Григорий, это кто? – Анатолий подошёл и встал рядом.
– Ещё один бредящий? Я тебя в санбате видел! Не лезь к Зинке! – Смирянов сплюнул и, развернувшись, ушёл.
– По всей видимости, шофёр, уже дважды к Зине пристаёт, – пойдём допьём чай, а то остынет.
– Во как… – протянул Панченко.
Пока допивали чай, начался новый налёт.
Силы 13-й гвардейской были на исходе, полки уменьшились до размеров батальонов. Нас прижали к Волге, командный пункт находился уже в пятистах метрах от немецких позиций. По всему рубежу обороны кипел бой.
В темноте поздним вечером 21 сентября к пристаням подогнали баржу с подкреплением – 690 бойцов. Ночь оказалась спокойной, и я поспал больше трёх часов.
Тишину сентябрьского утра взрезал визг сирен «юнкерсов». Тогда я ещё не знал, что начался самый тяжёлый день в истории 13-й гвардейской и мой – 22 сентября 1942 года.
Сперва немецкий авианалёт. Многоэтажные здания рушились и заваливали оборонявшихся в подвалах и блиндажах. Затем нас обработали артиллерия и миномёты. В семь утра немцы пошли в атаку по всему фронту в центре города, от оврагов до реки Царицы. Немецкая 295-я пехотная дивизия, усиленная штрафниками, при поддержке штурмовых орудий обрушилась на истощённый 34-й гвардейский полк. Взвод заградбата, Калабин, Панченко, я были приданы на усиление 2-й роте. Мы держали оборону по улице Артёмовская, когда на Бакинской улице, лязгая и пыля, показались самоходки и танки. За ними, прикрываясь бронёй, шли пехотинцы. Гвардейцы, выбравшись из укрытий и блиндажей, занимали позиции, изредка раздавались винтовочные выстрелы. «Штуги» и танки упрямо ползли вперёд, изредка останавливаясь для выстрела. Послышались выстрелы противотанковых ружей. Одна из самоходок дёрнулась, по броне поползло пламя. Из люков посыпались танкисты, соседняя машина попятилась.
– За Родину! За Сталина! Вы, гады, ответите за Лёшку, за Кольку, за Ивана! – я нажал на спуск ППШ.
Не знаю, сколько времени мы вели бой, меняя позиции, используя каждую развалину как укрытие. Гранатами закидывали пехоту, из развалин забрасывали зажигательной смесью оставшиеся без пехоты самоходки. А когда бой немного затих, нам приказали отойти к 3-й Набережной, чтобы выровнять оборону.
Часть немцев по оврагам прорывалась к берегу Волги, где за железнодорожными путями располагался штаб 34-го гвардейского полка. Штаб заблокировали, связь с комдивом отсутствовала. Все: штабные, снабженцы, медперсонал – находились в траншеях. Со стороны оврагов долетали немецкие гранаты. В 16:00 окончилась новая артподготовка, пятнадцать танков и до двухсот автоматчиков, прикрываясь броней, двинулись на нас.
Выстрелы противотанковых ружей, взрывы гранат – и несколько танков загорелось. Всё, что могло гореть, горело, дворы и улицы заволокло дымом.
– В атаку! За Родину! За Сталина! – раздался голос гвардии капитана.
Остатки 1-го батальона 34-го гвардейского полка, разведроты, заградбата и штабные поднялись в смертельную рукопашную контратаку. Стреляя из автоматов, бросая гранаты, мы врезались в ряды фрицев, достали ножи и сапёрные лопатки, их не надо перезаряжать. Кровь хлестала из перерезанных глоток. Калабин и я рубили фрицев лопатками. Панченко действовал ножом, он был очень быстр и ловок. Огромный фриц прижал меня к земле. Левой рукой он удерживал мою сапёрную лопатку, а правой шарил по поясу и вытащил нож. В это момент Анатолий перехватил его руку и одним ударом прикончил фашиста. Вокруг горели немецкие танки, гитлеровцы дрогнули и побежали. Немногие из них смогли отойти на исходные позиции.
Лишь с наступлением темноты бой стал затихать: немцы закреплялись на захваченных позициях. В 13-й гвардейской считали оставшихся в живых бойцов, матчасть и боеприпасы.
А ночью прибыло долгожданное подкрепление – полнокровный 685-й стрелковый полк 193-й дивизии. В этот же день, 22 сентября, немцы наконец смогли захватить здание элеватора.
Борьба за Сталинград только начиналась.
Медсестру нашли мёртвой и принесли в санбат 24 сентября – закрытые глаза, спокойное, умиротворённое лицо. Удар ножа пришёлся прямо в сердце, между рёбер. Должно быть, она видела убийцу. Стояло раннее утро, солнце ещё не взошло. Мы стояли у выхода из санбата вместе с капитаном Изотовым, ефрейтором Калабиным и бойцами заградбата.
– Где нашли? – капитан закурил.
– В трёхстах метрах в сторону 2-й Набережной, – Калабин махнул рукой.
– Ножом, – один из красноармейцев угрюмо глянул на Волгу.
– Немецкие разведчики? – второй боец посмотрел на капитана.
– Возможно. Калабин, организуйте дополнительный патруль по всей набережной в районе переправ. Идите.
Когда они ушли, капитан кивнул.
– Осмотрим место.
В утренней тишине детали бросались в глаза: кровь Зины, следы бойцов, которые её нашли.
– Она не ожидала нападения, нет следов борьбы. Если бы кто-то прятался и спрыгнул со стороны вагонов, она бы успела среагировать или побежать, – я взобрался к вагонам.
– Ничего, следов не найти. Разведка фрицев не смогла бы к нам так далеко зайти. Может, гражданский?
– Пока нет фактов, не стоит пренебрегать версиями, – капитан снова закурил и предложил мне.
– У медсестры ничего не забрали, ни сумку, ни документы. Она шла за медикаментами к переправе, – капитан посмотрел на меня.
– Разведчики забрали бы документы, оружие, гражданские – ограбили. Может их спугнули? – я затянулся.
– Но тогда бы мы нашли её раньше, – ответил я за капитана.
– В этом деле, несмотря на бои, нужно разобраться. Присмотритесь к бойцам, тем, кто был рядом с санбатом и знал Зину. Установите, кто и где был, когда это случилось. Мне кажется, она знала убийцу, – мы зашагали в сторону штаба.
Мысль, что убийца – свой, не укладывалась в голове. Наверное, гражданский…
* * *
Гвардии сержант встал с каменного обломка, поправил ремень, повесил ППШ на плечо и пошёл по берегу…
* * *Бои продолжались каждый день, но вечером и ночью я выполнял приказ капитана – опрашивал тех, кто знал Зину. Получалось, что многие видели, как Смирянов ругался с Зиной, предлагая её проводить. Она его оттолкнула и пошла одна. Шофёр пошёл в другую сторону, и никто не видел его до утра. Но некоторые заметили, что шла Зина не одна, а с бойцом, но не могли сказать, с кем. Ещё никто не видел, где был Панченко в это время. Когда я его спросил напрямую, он сказал, что у оврага скрытно наблюдал за фрицами по собственной инициативе. Фактов не хватало. Постепенно, в каждодневной боевой работе, гибели товарищей, смерть Зины превращалась в одну из деталей войны.
Иногда между боями удавалось отдохнуть: глоток сна, баня по субботам на берегу Волги, чугунок каши с тушёнкой и чай из самовара. По вечерам, когда гармонь Калабина вытягивала «Синий платочек», мы пели, писали письма, вспоминали довоенную жизнь, фильмы, мечтали, что будем делать после войны. И я присматривался к Панченко: он не пел – только шевелил губами. В разговорах о кино путался, потом повторял чужие слова. А Смирянов… Слишком уж резко стал тихим, доброжелательным после того утра.
Наступил октябрь. Каждый день мы укрепляли оборону. Пополнение прибывало. В редкие минуты затишья играла гармонь.
Мёртвого связиста мы нашли 12 октября, почти там же, где и Зину. Было пасмурно, моросил дождь со снегом. Он боролся, но убит был одним точным ударом финки в сердце. Опять ничего не взяли.
Ситуация складывалась паскудная, связь несколько раз обрывали намеренно: ножом или кусачками. Капитан доложил следователю НКВД. Решили усилить наблюдение за Панченко и Смиряновым. Оказалось, последний был судим в 1935 году по ст. 162-й2 п. «д» и осуждён на 5 лет.
Поскольку я был связным комиссара батальона, то 17 октября мы: комиссар, я, Калабин, Панченко и двое бойцов – проверяли стык обороны с соседями.
В районе электростанции нас внезапно атаковали гитлеровцы. Пули выбивали кирпичную крошку из развалин. На улицу выбежали немецкие автоматчики и бросили в нашу сторону гранты. Нас обсыпало землёй и оглушило. Я бросил одну за другой две гранаты в ответ, двое фрицев остались валяться на земле, один отползал к укрытию. Калабин и комиссар успели сменить позицию и слева простреливали улицу.
Новая волна атаки, на улицу снова выбежали автоматчики. По позиции комиссара и Калабина дали очередь из пулемёта, разрывные пули трещали, ударяясь о стены. В нас полетели гранаты. Я ответил из ППШ, двое упали на мостовую, я добавил, метнув в них гранаты. Ещё троих, успевших броситься к арке через улицу, снял Панченко, Наши бойцы метнули гранаты – арка рухнула, улицу заволокло пылью.
– Панченко, за мной! – я бросился к развалинам, откуда со второго этажа бил пулемёт.
Несколько секунд мне было нужно, чтобы добежать до развалин на другой стороне улицы, пока не осела пыль, и бросить гранату в разъём окна. Немцы были умелы, опытны и предусмотрительны – бросили гранату не глядя, из окна.
«Колотушка» упала мне под ноги, и время замерло, тишина обступила со всех сторон: «Что же, чёрт, лежит – не рвётся!» – успел я подумать, наклонясь за гранатой. Ещё секунда и звуки вернулись.
– Кусо! – услышал я голос Панченко.
Я швырнул «колотушку» обратно в окно. Панченко бросил во вход гранату, и мы следом за взрывом забежали на второй этаж – три трупа гитлеровцев валялись у пулемёта. Семь секунд между жизнью и смертью.
Тусклый свет лампы дрожал в подвале командного пункта, освещая разложенные карты. Пахло землёй, порохом и махоркой.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться? – мой голос прозвучал глухо.
Капитан отложил карандаш.
– Говорите.
Я сделал шаг вперёд.
– Панченко, – я чуть сжал кулаки. – В боях он себя отлично проявил: хладнокровен, смел, бесстрашен, уже много фрицев уничтожил…
– Да, парень боевой, до звериной ярости. Что тебя беспокоит?
– Мелочи. Не могу назвать что-то конкретное, накопилось, саднит так, что нужно поделиться. Сидим как-то на позиции, заговорили про фильмы довоенные – «Чапаев», «Весёлые ребята», мой любимый «Трактористы». Вспоминали с бойцами, смеялись. Обсуждали, что хоть не так выходит, как в кино, но фашист уже по зубам под Москвой получил, и тут мы ему по рёбрам и хребту пройдёмся. Он не участвовал в разговоре, только отвечал в невпопад.
– Дальше? – подтолкнул капитан.
– Ещё, песни с бойцами пели, Петрович гармошку возьмёт, все подхватывают. Панченко не подпевал, рот открывал невпопад. Незаметно, но я наблюдал.
– Может музыку не любит?
Помолчали.
– Я закурю?
– Курите, – разрешил капитан.
– Фронтовые с товарищами не употребляет, хотя сам видел, как он пил с медсестрой, с Зиной. Она нас обоих выхаживала. Её убили, и военврач сказал, что удар ножом был выверенный, чтобы сразу насмерть. Ничего не взяли – ни документов, ни медикаментов.
– Мы это с тобой уже обсуждали, достаточных улик ни на кого не было.
– Связиста убили так же. Ничего не взяли. Провода перерезали…
– Доказательств нет, – процедил капитан.
– Ещё он всегда останавливается и прислушивается, когда речь заходит о командирах, о любых… Сдружились они со Смиряновым. Шофёр-то всё обо всех знает, постоянно между штабами и переправами… и болтает, – продолжил я.
– Интересно, но мало.
Я замер на секунду, решая, как правильнее сказать.
– Во время вчерашнего боя… когда «колотушка» упала у меня к ногам, он был рядом.
Я шагнул ближе.
– Для меня время будто замедлилось. Как в кино: танк поворачивает башню на тебя, или видишь, как фриц поднимает ствол… Время останавливается. А ты действуешь, двигаешься, успеваешь выстрелить раньше или увернуться.
Семён Алексеевич не шевелился, только пальцы слегка сжали край стола.
– И?
– В этой замирающей тишине я услышал, как Панченко шёпотом воскликнул: «Кусо!» – резко выдохнув, я посмотрел на капитана.
– Что это значит?
Капитан медленно провёл ладонью по подбородку.
– Это значит… – голос был таким тихим, по моей спине пробежал холод. – …что пришло время устроить настоящую проверку Панченко и Смирянову.
Где-то вдалеке глухо прогрохотал разрыв бомбы.
Капитан объяснил мне, что нужно сделать, и приказал:
– Действуй, как обговорили, без единого лишнего слова.
Я резко кивнул, повернулся и зашагал к выходу.
По данным капитана, вчера проходило совещание комфронта с комдивами на нашем берегу. Ещё стало известно, что вчера взяли группу немецких диверсантов в нашей форме на левом берегу. Они вели наблюдение за нашим берегом. Живым взяли только одного. Он тяжело ранен, допросили, и всё, что он смог сказать про задание, это «охота за командирами». Есть мнение, что с нашего берега передавали информацию световыми сигналами или по телефонному кабелю по дну.
Капитан решил, для того чтобы диверсант мог подумать, что командный пункт 34-го полка и берег у 3-й Набережной будет под минимальным наблюдением, нужно отдать приказание, что заградбат и разведрота завтра будут охранять замкомфронта, который снова будет на командном пункте армии.