Неблагонадежный сосед
Женщина с шумом задвинула облезлую входную дверь и обернулась. Новое жилище в старой панельке встретило тревожным полумраком, затхлостью и ощущением сырости. Она оставила в коридоре два чемодана своих вещей, собранных впопыхах, включила свет и прошла на кухню.
Зеленая советская плитка потеряла свою былую яркость и оголила швы, к столу приклеилась выцветшая скатерть, а старый, подкопченный снизу чайник одиноко громоздился на разваливающейся газовой плите.
Женщина достала пачку сигарет, открыла со скрипом мутные деревянные окна и закурила. Квартира полностью соответствовала тому, что творилось в ее душе: в кромешной пустоте неизвестные существа сжирали все на своем пути, оставляя после себя лишь развалины.
Сигаретный дым легким облаком окутывал ветви ближайших деревьев, которые заслоняли собой все, кроме небольшого огородика внизу. Чьи-то заботливые руки выращивали овощи и немного цветов, видимо, чтобы скоротать время.
Женщина докурила, нашла в шкафу чью-то старую кружку и отправила в нее окурок. Неизвестно, сколько недель, месяцев или лет придется здесь прожить, прежде чем удастся купить собственное жилье и обзавестись новыми вещами. Она обошла другие комнаты, попутно включая свет и разглядывая рваные обои, обшарпанную мебель и огромный слой пыли, возвышающийся над каждой поверхностью.
В дверь постучали.
Женщина с неохотой прошла в коридор и отодвинула тяжелую дверь. Перед ней на коврике стояла достаточно взрослая гостья с пирогом в руках.
– Вечер добрый! Евдокия Матвеевна я, – приветливо проскрежетала она.
Присмотревшись, женщина поняла, что гостье не меньше восьмидесяти лет, если не старше. Сухонькая старушка была облачена в джинсы и водолазку, а длинные седые волосы тугим хвостом стягивали морщинки к затылку.
– Вот пришла, познакомиться хотела… У нас заведено так, по-людски, – продолжила старушка. – Пирожок вот испекла, к чаю, – она протянула руки вперед.
– Здравствуйте, – ответила женщина вежливо, но в отрешенности. – Ну, раз заведено… Меня Наташа зовут. Проходите. Не уверена, что у меня есть чашки и чай, я только недавно зашла.
– Да ничего, ничего, – подмигнула старушка и сделала шаг в квартиру. – У советского человека всегда все при себе. А кипяточек – он в каждой квартире найдется. Разреши не разуваться, а? А то у тебя тут так пыльно!
Наташа посторонилась, пропуская Евдокию Матвеевну, а затем с усилием закрыла дверь.
– Да, придется здесь наводить чистоту, – вздохнула Наташа. – Вы из какой квартиры?
– А прямо над тобой я живу, – Евдокия Матвеевна поставила душистый пирог на стол и стала искать чашки по шкафам. – Ой, опять табаком тянет. Или это ты балуешься? – обернулась она с прищуром.
– Я, – виновато улыбнулась Наташа.
Старушка покачала головой и продолжила собирать на стол. Движения ее были порывистые, быстрые, но четкие, как будто она всю жизнь заходила к чужим людям на кухни и знала, где и что искать. Наташа решила не мешать и устроилась за столом.
– Я с самого начала тут обитаю, как дом выстроили. Самая старая тут жительница, считай. Ну, может, еще парочка таких древностей, как я, осталась… Остальные все понаехали. Снимают.
Евдокия Матвеевна поставила все принадлежности на выцветшую скатерть, быстро разрезала пирог и тоже села за стол.
– Так много? В подъезде двадцать квартир, и все снимают. Откуда столько? – жуя, удивилась Наташа.
– А чего удивляться? Москва большая – всем надо где-то жить. Вон ты – и тебе уж далеко за тридцать, а тоже снимаешь, – Евдокия Матвеевна отхлебнула чай из блюдца.
– Далеко, – улыбнулась Наташа.
– Ну вот, и я об чем. Приезжая?
– Нет. С мужем развелась, а свою квартиру пока не купила.
– Запойный, что ли?
– Нет, – засмеялась Наташа. – Загульный.
Она смеялась, а в груди гудела огромная дыра от предательства и лжи. А еще от того, что благоверный оставил ее без средств к существованию.
– Все еще будет, не горюй. Поправиться бы тебе только, а то тощая, как приведение, – старушка с шумом отхлебнула чай. – А дети? С ним, что ли?
– Нет, они уже совершеннолетние и вольны сами делать выбор. Хотя это их не касается.
– Детей всегда касается, что происходит с их родителями, – вдруг серьезно сказала Евдокия Матвеевна.
– А у вас есть дети?
– Дочка у меня. Они с внуками недавно в штаты подались, теперь иностранцы. А муж помер лет двадцать назад.
– А вы что же не уехали?
– А куда мне? Я корнями тут вросла. Каждая плитка под ногами – как знакомый сосед. Тут моя жизнь.
– И вы одна здесь?
– Одна. И ты видишь, как я обустроилась? С соседями чай пью, внизу овощи выращиваю. И для души, и для тела дело нашла. На подоконниках в подъезде – тоже мои цветы, – гордо сказала старушка.
– Так это ваше творение? Красота.
– Тружусь потихоньку. Ты, небось, в офисе сидишь?
– Да, я – бухгалтер.
– И не скучно тебе весь день в кресле сидеть?
– Бывает, но я не жалуюсь. Мне нравится.
Беседа мирно текла в неизвестном направлении, оголяя маленькие факты о двух людях, которые полчаса назад и не подозревали о существовании друг друга. Евдокия Матвеевна испекла поистине вкусный пирог. Вечерело, а гостья все еще сидела напротив и пила чай. Наташа разглядывала ее лицо, полностью лишенное румян, и руки с сухой кожей и не понимала, как в таком возрасте можно сохранить любовь к жизни, к людям, к движению, в конце концов. Может, это советское воспитание?
– Муж у меня на заводе работал. Очень любил нас с дочкой. Но простыл, видишь, как жизнь складывается, – рассказывала старушка. – А я медсестрой служила, хотела определить его по знакомству, чтоб подлечили, но он уперся. И оставил меня.
Наташа не нашлась, что ответить, лишь неопределенно угукнула и посмотрела на сигареты, лежащие на окне. Видимо, старушка сообразила, что засиделась, поэтому стала собираться домой. Пирог был съеден, чай выпит, а Наташа вдруг поняла, что совсем не устала от внезапной гостьи. В груди все еще зияла дыра, она никуда не делась, но маленькая капля поддержки оказалась как нельзя кстати.
Старушка ушла, а Наташа осталась в пустой пыльной квартире один на один со своими демонами. Время было еще детское, поэтому она принялась за уборку, так как спать в пыльной комнате вовсе не хотелось. Время приближалось к полуночи, когда она продолжала возиться со спальней. Видимо, арендодатель решил, что нужно выставить самую низкую цену, тогда и убираться не будет необходимости.
Впереди маячило утро понедельника. Наташа выкурила на ночь сигарету и легла спать. Кровать оказалась мягкой, но в эту ночь сон не шел. Наташа постоянно просыпалась от каких-то звуков. Казалось, пятиэтажка жила собственной жизнью, и даже ночью не прекращала свои процессы. Утром она ушла на работу невыспавшаяся и разбитая.
Кое-как поднявшись на свой этаж после трудового дня, с полными сумками провизии, Наташа хотела уже открыть дверь и провалиться в сон, но замерла. Перед дверью лежал все тот же коврик, но весь покрытый грязью, как будто на нем танцевала рота солдат после полевых испытаний.
Справившись с шоком, она все же открыла дверь и затащила коврик в ванную комнату. И бросила его там.
– Сначала я посплю, – пробормотала она и уже было отправилась в спальню, но в дверь постучали.
– Черт, – тихо выругалась Наташа.
– Наташенька, здравствуй, – проскрежетала Евдокия Матвеевна. – У тебя соли не будет? А то я уже тесто замесила, хвать – а соли-то и нету!
– Конечно, Евдокия Матвеевна, сейчас принесу, – сказала Наташа и пошла на кухню.
– Я смотрю, ты не убиралась, – сказала старушка, внезапно появившись сзади.
– Я вчера только спальню успела отмыть. Столько пыли, – ответила Наташа, подпрыгнув. – Держите соль.
– Спасибо! Пойду я, а то тесто ждать не любит! – потрясла она трофеем и удалилась.
Наташа на полусогнутых ногах закрыла дверь и позволила себе часик поспать, а затем снова принялась за уборку. В этот раз дело пошло быстрее: квартира сияла чистотой, а коврик из ванной перекочевал обратно на лестничную клетку, лишившись своей грязи. Наташа выкурила свою традиционную сигарету перед сном и отправилась в кровать, в надежде все-таки выспаться, но этому не суждено было сбыться. На рассвете она проснулась от грохота за окном. Прямо на карнизе все голуби этого района собрались, чтобы встретить восход солнца. Иначе как объяснить их количество? Они дрались, хлопали крыльями, врезались в стекло, а главное, производили шума столько же, сколько производит стадо коров с бубенчиками.
Наташа стояла около окна и не верила своим глазам. Она пыталась разогнать всю эту вакханалию, но через некоторое время голуби слетались снова. Ей ничего не оставалось как уйти на кухню, открыть окно и покурить, но и там сумасшедшие птицы уже все оккупировали. Оставшееся время до работы Наташа ловила голубей по квартире, случайно залетевших в нее, когда без сигареты жизнь казалась обреченной.
Вечером Наташа снова приползла с работы еле живая. Удивительно, но рана в груди отошла на второй план. Глаза слипались, а голова была чугунная, словно в нее забили десятки гвоздей. Хотелось просто выжить.
Одно радовало. Дома был порядок. Не нужно было скакать и отковыривать грязь со всех поверхностей. Можно было лежать. Просто лежать. Без мыслей и пугающих раздумий.
Вечер действительно прошел тихо. Правда, пока Наташа ужинала, увидела пару тараканов, но это не беда. Беда началась, когда в дверь постучали.
Наташа открыла дверь.
– Наташенька, на тебя тут жалобу кто-то председателю написал, – начала Евдокия Матвеевна.
– Чего? – опешила Наташа. – Какую жалобу?
– Пишут, мол, мусор кто-то под окнами бросает. Окурки, значится.
– Но я не выкидываю окурки в окно!
– Я так и сказала председателю! Не могла она! Я же сама видела, что ты в чашку их сваливаешь.
– Идиотизм, – буркнула Наташа. – Спасибо вам, Евдокия Матвеевна! Хотите чаю?
– Можно.
Они прошли на кухню и занялись своими привычными делами: Евдокия Матвеевна снова сама ставила чайник и искала чашки, а Наташе оставалось только тихо наблюдать за ее отточенными движениями.
– Я сразу Петровичу велела порвать ту бумагу, – продолжала старушка скрипучим голосом. – Эка невидаль, окурков накидали! Сейчас молодежь пошла! Под каждым окном толпятся, не поймешь, кто чего делает. Наверняка, они и раскидали.