Глава первая
1. Три стрелы.
В Тридевятом царстве, в величайшем государстве жил да был славный царь Берендей. Владения его простирались далеко за горизонт вдоль берега широкой реки Иволги, впадающей в Синее море, берега которой обрамляли высокие плакучие ивы, касаясь длинными ветвями мерно бегущей водной глади. Мимо высоких горных хребтов, высшие вершины которых даже летом были покрыты снегом. Зачарованный лес, раскинувшийся на многие вёрсты севернее столицы, пугал нечаянно забредающего туда путника всевозможной нечистью да запутанными тропинками. Встретить среди деревьев лешего или заметить качающуюся на ветвях смеющуюся русалку было каждодневным делом для забредающих туда жителей местных деревенек. Поля колосящейся, отливающей золотом на солнце пшеницы встречали путника у небольших селений, где местные ребятишки торговали сахарными петушками на палочке на широких ярмарках, на которые съезжались все окрестные торговцы. И какой только зверь и птица не водились в местных густых лесах. Какую только рыбу диковинную невозможно было выловить в водах многочисленных чистых прудов да небольших звонких речушек. То был благодатный край, сдобренный солнечной лаской и обходимый суровыми зимними бурями стороной. Отрадно было править сей благодатной землёй.
Берендей всегда знал, что займёт своё место на троне вслед за отцом своим как первый среди братьев-царевичей, а после победитель всех традиционных испытаний, потому с детства был голоден до знаний по управлению государством, обучен грамоте и всем полагающимся будущему правителю наукам. То были мудрые годы правления, ширились владения, осваивались поля, строились новые деревни и разрастался город вокруг стен белокаменного кремля.
Но годы мало-помалу взяли своё, не успел Берендей оглянуться как превратился в дряхлого старика.
Ранее могучий царь уронил ложку из трясущихся рук. Мальчишка-служка сразу же бросился поднимать её и, извиняясь, тщательно обтёр вышитым льняным полотенцем, аккуратно вернув на стол. В последние годы правления царь стал совсем плох, неведомая хворь пыталась сжить его со света. Он сидел, не двигаясь, сгорбившись, глядя в пустоту сквозь портрет покойной жены в противоположном конце горницы, не проронив ни слова. Мальчик ждал, привыкнув к этой уже каждодневной картине.
Всё чаще Берендей застывал посреди покоев или сидя на троне, скрючившись, руки дрожали, посему подпись на важных документах стала кривой и заляпанной красными чернилами, а сами буквы мелкими-мелкими, почти сливавшимися воедино в некоторых местах. Иногда никто из бояр не мог прочесть написанное царём-батюшкой, что уж говорить о других людях. Временами он пытался поправить кляксу дрожащей рукой, но делал только хуже, размазывая её по уже написанному на белой бересте тексту. Приходилось начинать всё сначала. Царь угасал, но жил. У него ещё остались неотложные дела на этом свете. А вопрос престолонаследия стоял как никогда остро.
– Позови, Прошка, сыновей моих. Есть у меня к ним разговор.
Мальчик вздрогнул от неожиданности, он уже успел привычно задремать, стоя за спиной царя.
– Сей час, царь-батюшка! – только вымолвил он, скрывшись за дверьми.
Берендей посмотрел на свои дрожащие руки, сделал глубокий вдох и сжал кулаки, силой воли пытаясь заставить их слушаться, получалось плохо, но он всем сердцем верил, что доживёт. Царь обязательно должен увидеть: как один из его сыновей взойдёт на трон; непременно отведать чарку мёда на пышных свадьбах и дать имена первенцам, как было принято в этих краях. Болезнь одолевала всё сильнее, с каждым разом раскрываясь как ядовитый цветок, обнажая новые ранее неизвестные признаки. Ещё вчера дрожь была лишь в руках, а на завтра охватывала всё тело. Придворные лекари лишь качали головами да поили царя-батюшку горькими отварами из лечебных трав, заставляли больше проводить времени в покое и обязательно раз в три дня париться в бане, чтобы сбить хворь душистым веником. Больше не мог Берендей держать в слабых руках всё царство-государство, а новые угрозы не дремали, подступая то с границ, то из самого сердца Тридевятого. Порой не только тело, но и острый ум начинал притупляться, и тогда царь чувствовал себя по-настоящему беспомощным. Время правления подходило к концу так же, как отмеренный жизненный срок.
Берендей давно потерял счёт времени, день для него резко сменялся ночью и переходил в другой, не оставляя за собой следа из значимых воспоминаний. Не заметил и того, как быстро пролетело время сейчас, явив перед царским взором трёх добрых молодцев – братьев-царевичей. Царь не обратил на вошедших никакого внимания, пока те не заговорили, привлекая к себе отцовское внимание.
– День добрый, царь-батюшка! Рад, что сегодня ты в добром здравии! – балагур Василий растянулся в приторно сладкой улыбке, всегда стараясь угодить любимому отцу.
– Здрав будь, царь-батюшка! Али случилось чего? Али подсобить чем? – старший Сергей как обычно выглядел серьёзным и полным решимости выполнить любое поручение, что подготовил для него царь.
– Здравствуй, царь-батюшка. – Иван прошёл следом за остальными братьями, мягко улыбнувшись отцу и коротко поприветствовав его.
– Правил я Тридесятым царством тридцать лет и три года, то было славное время. Но век мой короток, настал ваш черёд. – Берендей осторожно поднялся из-за стола, медленно, словно шагами тряпичной куклы приблизившись к детям и остановившись напротив, окинул их тяжелым взглядом, никто из царевичей не проронил ни слова. Все давно знали, что значат эти слова. – Дольше положенного откладывал я этот день, давал вам троим вырасти да набраться сил, но сегодня объявлю начало передачи власти. Трон царский отойдёт тому из вас, кто выполнит три испытания. Сердце ваше должно быть открыто, душа чиста, ум остёр, а руки сильны.
Он снова сжал руки в кулаках, стараясь унять собственную дрожь.
– Однако перед тем, как приступить к испытаниям, должно по традиции стрелы пустить. В чей дом она угодит, там и есть судьба ваша.
Царь мягко улыбнулся, действие далось ему с трудом, нарушая привычную безэмоциональную маску старческого лица. Он перевёл взгляд на портрет, с заметным трепетом рассматривая его.
– Мы прожили прекрасную жизнь с моей Людмилой. Стог сена, за которым она отдыхала, спасаясь от полуденного зноя, стал первым местом нашей встречи. То было самое счастливое время в моей жизни. – Берендей оторвался от портрета и бросил короткий взгляд на сыновей. – Стрелы должно выпустить завтра в двенадцать по полудню. Будьте готовы.
Царь отвернулся и заковылял обратно к столу. Каша давно остыла, но у него, итак, ком в горле стоял, волнение наполняло старое тело, словно возвращая в те самые времена, когда он так же предстал вместе со своими братьями пред царём-батюшкой под ласковым взглядом покойной матушки и озорной улыбкой младшей сестрицы. Уже давно нет никого из них среди живых. А о младшем брате Якове, ушедшем когда-то за Синее море, многие годы не было никаких вестей, все давно смирились с тем, что он сгинул в морской пучине или в далёких землях.
– Твоё слово закон для нас. – Сергей поклонился.
Вторя ему, Василий и Иван тоже отвесили поклоны. Послышался звук закрывающейся двери. Берендей выдохнул и вновь взял дрожащими пальцами ложку.
– Что лекари говорят? – услышав вопрос, он поднял тяжелый взгляд, так и застыв с зажатой в ладони дрожащей ложкой.
Младший из братьев – Иван стоял перед ним и переминался с ноги на ногу, он был юн, лёгкий светлый пушок едва затронул его лицо, не грозясь перейти в мощную бороду Сергея или пшеничные, завивающиеся усы Василия. Однако взгляд был не по годам решительным. Берендей постоянно про себя отмечал, что видит в младшем сыне себя: та же тяга к знаниям, те же способности к обучению… Но в отличие от него, Иван более добр и мягок. Он никогда не перечил ему напрямую, но всегда пытался помочь советом или осторожно высказывал своё мнение по тому или иному вопросу. Этими качествами мальчик пошёл в свою мать, чья улыбка сияла как солнце до самого конца.
– Всё одно. Ваша хворь неведома и неизлечима, царь-батюшка. – Берендей слегка поморщился, цитируя придворных лекарей.
– Неужели ничем нельзя помочь?
– Пью горькие отвары из трав, каждый раз они всё отвратительней на вкус.
– Возможно, стоит прибегнуть к методам заморских лекарей?
– Больше иголки в себя втыкать не дам. Я царь, а не ёж какой-то. – возмутился царь, припоминая печальный опыт взаимодействием с лекарями, прибывшими из-за самого Синего моря.
– А волшебные снадобья?
– Горбатого могила исправит.
Иван нахмурился.
– Вечно вы шутите, тятенька.
– Куда мне там.
Берендей резко посерьёзнел и оборвал нарастающее негодование сына следующей репликой.
– Ты о себе беспокойся. Трон мой лучшему достанется, испытания тяжёлые под стать вам. Только истинный царь их выдержать сможет. Али пройдёшь, али сломаешься.
– Все знают, что трон отойдёт старшему Сергею, он намного сильнее меня или Василия.
– Пусть так, но ты родился в царской семье и должен соблюдать наши традиции. А значит – бороться за право сидеть на троне. Испокон веков все царевичи состязаются в выбранных царём испытаниях. Но сначала невесту найти надобно, опорой и поддержкой она тебе станет.
Берендей вновь смягчил тон, вспомнив о покойной жене. Иван мать не знал, но выжил только благодаря её жертве. Роды, прошедшие неудачно, оставили за собой горечь прощания с любимой женой и счастье от обретения дорогого младшего сына. Осознание второго пришло не сразу. Первые годы жизни третьего сына Берендей не мог его видеть, а находиться в одной горнице с колыбелью было сродни пытки. «Почему выжил именно он?» – такой ужасный вопрос постоянно посещал царскую голову, как только воздух разрезал требовательный детский плач напоминавшего о себе Ивана. Чтобы не совершить ничего необдуманного, отец полностью закрыл для младшего сына своё сердце, отказывался замечать его, не справлялся о состоянии мальчика у кормилиц и мамок-нянек, которые, наоборот, старались отдать всю свою доброту и заботу младшему царевичу, так рано лишившемуся маменьки. Видя отношение тятеньки, старшие сыновья тоже стали сторониться его и попрекать на ровном месте. Однако Иван рос словно берёзка в чистом поле, гнулся от порывов ветра, но не ломался, стойко снося все выходки старших братьев. Мальчик со рвением учился как грамоте, так езде на лошади или боевому мастерству. И от этого усердия, любое дело у него спорилось.
«– Прости, я не знал её, но мне кажется, что она была похожа на солнце» – сказал шестилетний царевич, однажды пробравшись в покои своего отца. Берендей со сжиманием сердца сейчас понимает, что так и не посмотрел на него тогда, не удостоив мальчика даже упрёком. Лишь когда скрипнула дверь, царь поднял взгляд, заметив аккуратный берестяной свиток в дальнем конце деревянной лавки. Сначала он сделал вид, что не приметил его и продолжил корпеть над берестяными грамотами, но вскоре любопытство взяло верх. Слёзы градом покатились, как только он развернул послание. Закрыв глаза рукой, царь плакал словно младенец. Неумелыми детскими руками, черным угольком по белой бересте была нарисована молодая женщина, и улыбка её сияла словно солнце.
С той поры начала расцветать отцовская любовь алыми маками.
Берендей самолично справлялся об успехах младшего сына, чем сильно радовал ранее обеспокоенных его холодностью мамок-нянек. Иногда тайком наблюдал за тем, как мальчик упражняется с луком или мечом, и со временем его сердце оттаяло. Он перестал винить младшего сына в смерти дорогой супруги, а жизнь, наконец, наладилась.
Сейчас по прошествию стольких лет, он видел перед собой доброго, светлого душой и крепкого телом юношу, который был готов к состязанию за право занять престол.
– Слово царя-батюшки – закон. – Иван поклонился и поднял взгляд на отца, тот держался, но выражение его лица выдавало измученность болезнью, как бы ни старался Берендей выглядеть сильным, годы брали своё, а неведомая болезнь сжигала изнутри, порой делая некогда живое лицо похожим на бездушную маску, а руки царя тряслись не переставая.
– А сейчас ступай и гони Проню обратно, мне нужно закончить трапезничать.
Иван кивнул и послушно покинул горницу, решив больше не докучать отцу расспросами. На выходе у дверей он приметил Прохора, тот переминался с ноги на ногу, со скуки считая царапинки на дереве. Едва завидев царского сына, тот вздрогнул, откланялся и быстро юркнул за дверь – заниматься своими обычными делами – помогать царю. Бояре из-за этого постоянно негодовали: с чего бы царь решил оставить подле себя одного только мальца, мог бы приказать куда большему количеству служек ухаживать за ним, не было лишним и стрельцов поставить на стражу возле покоев. Но царь упрямо стоял на своём. «Это мой дом, я здесь каждого в лицо знаю, никто не посмеет мне навредить!» – обычно отвечал на их опасения Берендей. Хоть он и был слаб да подкошен болезнью, да дух его никто не мог сломить.
Иван отчасти с беспокойством бояр был согласен, но спорить с царём-батюшкой было словно воду решетом таскать, потому пока с советами временил.
– О чём это ты с отцом толковал? – Василий вырос перед ним внезапно словно давно поджидал, пока младший покинет царские покои.
– Ни о чём. Всего лишь справлялся о здоровье батюшки. – спокойно ответил Иван, игнорируя прямой выпад со стороны среднего брата.
– Конечно! Ты же у нас его любимчик. – фыркнул Василий в светлые усы и сделал шаг, оказавшись лицом к лицу с младшеньким. Средний был всего лишь на полвершка выше, но всё равно пытался быть первым и в этом отношении, всегда стараясь смотреть на братца сверху вниз. – Запомни, Иван! Захочешь сжульничать в грядущих испытаниях, пеняй потом на себя! Отец явно тебе что-то рассказал!
– Я знаю не больше твоего. – ровным голосом заметил Иван, отстраняясь от брата. – Неважно веришь ты мне или нет. Но я действительно справлялся о болезни отца.
– Конечно, наш Иван весь такой заботливый, весь такой правильный! Любимый сын! –Василий усмехнулся и отступил, лёгким взмахом руки поправив светлые кудри. – Что ж, посмотрим завтра, что за невеста тебе достанется. Смотри не женись на кикиморе!
Рассмеявшись собственной шутке, он направился в другую часть терема, чтобы побеседовать о более интересных вещах с девчатами, которые, вероятно, уже освободились от вездесущего контроля заправляющей всем на царской кухне бабки Настасьи. Впрочем, та тоже не была против общества Василия, миловидный царевич с яркой улыбкой, сладкими речами да проникновенными песнями о любви ей очень нравился. Иногда Иван даже завидовал способности старшего брата найти подход к любой девушке, казалось, что ни одна мимо него не пройдёт, не влюбившись в сияющие светлые глаза, длинные волнистые волосы, пшеничным потоком рассыпанные по плечам, и бархатный смех.
– Они все считают, что мне так нужен этот трон. – Иван горько усмехнулся и поплёлся на конюшню, решив немного прокатиться верхом и освежить голову.
Пока он мчался на коне по широким просторам Тридевятого царства, день начал клониться к вечеру, на горизонте замелькали яркие всполохи заката, являя последние блики солнца перед наступлением царствования темноты. Иван чувствовал под собой сильные мышцы своего коня и это успокаивало лучше любого лекарского отвара. Сивый никогда не был против того, чтобы пробежаться со своим молодым хозяином вдоль раскинувшихся за пределами Царьграда полей, пройтись галопом до местного Девичьего пруда или зайти в расположившуюся неподалёку берёзовую рощицу.
Царевич пустил жеребца рысью, проезжая по свежескошенной траве мимо недавно собранных громадных стогов ароматного сена. Ему нравилось бесцельно объезжать ближайшие к городу владения и наблюдать за жизнью крестьян, возможно ли, что он хотел такой же спокойной, размеренной жизни для себя? Скорее всего. Но судьба распорядилась иначе. Его место было в царском тереме, где следовало соблюдать обычаи и чтить традиции предков, приветливо общаться со всеми и показывать интерес к судьбе дочерей да сыновей очередного воеводы, всеми силами пытающегося пропихнуть отпрысков на лучшие места при дворе. Порой он чувствовал, что такая жизнь не для него, но долго об этом не задумывался, смирялся и зарывался по уши в занятия грамотой да тренировки, на которых пару раз смог сладить даже с Сергеем, который по праву считался самым умелым воином во всём царском тереме, но так и не получил от него никакого одобрения. Василий обычно в поединках не участвовал, говоря, что боится за своё прекрасное лицо, и лишь изредка устраивал показательные бои с доверенным воеводой, чтобы выступить во всей красе перед знатными девицами.
Иван придержал коня и спешился. Он отпустил Сивого пастись неподалеку, а сам пристроился к стогу сена, привалившись к нему спиной, чувствуя душистый аромат засохших трав. Он наслаждался последним спокойным вечером, глядя на последнюю тонкую полосу заката, алевшую на горизонте.
Вскоре начало смеркаться, на Царьград с его обширными окрестностями опустились тёмные сумерки, мелкие яркие звёздочки то и дело начали загораться на высоком небосклоне. Нужно было возвращаться в царский терем, пока не стемнело окончательно. Иван хотел было подняться и окликнуть коня, который пристроился к одному из стогов неподалёку, резво жуя недавно собранное сено, как вдруг услышал приятный женский голос совсем рядом.
– Почему кручинишься, добрый молодец?
Иван повернул голову и застыл. Напротив стояла высокая, статная девушка, одетая в длинный сарафан, сшитый из тёмно-зелёного льняного полотна, её коса, перекинутая через плечо, со слегка выбитыми русыми волосами выдавала в ней работящую натуру. Но больше всего Ивана привлекли её глаза, в опустившихся сумерках они горели словно звёзды…
– Я в добром здравии, спасибо, что справилась. – улыбнулся Иван, поднимаясь, чтобы говорить с незнакомкой с глазу на глаз.
– Не каждый день встретишь одинокого царевича в чистом поле.
Девушка повернулась на пятках, отвернувшись от него, глядя на звёздное небо.
– Вот, и подумала, мол печаль у тебя какая.
– Ты знаешь меня?
– А кто ж тебя не знает? – голос выдавал то, что она улыбается.
– Раз так то, ты скажи чьих будешь?
– Василиса я, просто Василиса. – ответила девушка, подставляя лицо ночному свежему ветерку.
– Ты из этих мест, Василиса?
Иван сам не знал, почему так быстро заинтересовался этой едва знакомой девушкой, было в ней что-то таинственное, которое так и манило к себе.
– Может из этих, а может и из тех. – неопределённо отозвалась Василиса. – Это так важно?
– Отнюдь. Просто любопытно.
– Отвечу, когда ты скажешь: что за печаль у тебя на сердце?
– Хочешь, чтобы я пожаловался тебе на нелёгкую судьбу? Засмеёшь ведь.
Она резко повернулась к нему, глядя прямо в глаза.
– От чего же? У простого люда свои печали, у царского – свои.
– Однако царевичам не пристало роптать на нелёгкую судьбу.
– Оно верно. Немногим дано тебя понять, большинство скорее сочтут подобное за грубость и неуважение к крестьянским заботам.
Василиса покачала головой, разглядывая собеседника, нельзя было не отметить, что Иван был статен и прекрасен, его золотистые волосы даже в темноте отливали солнечным светом, и только печальный взор говорил о том, что на самом деле царевичу тоже не так легко живётся на этом свете.
– Ты можешь рассказать, я постараюсь долго не смеяться. – мягко улыбнулась она, пытаясь подбодрить Ивана.
Царевич задумчиво кивнул, вероятно, размышляя о том стоит ли говорить о своих переживаниях с едва знакомой девушкой. Но было в ней что-то такое, что располагало к себе с первых секунд их встречи, так что он всё же решился на разговор по душам.
– Знаешь ли ты про обряд отпускания стрелы?
– Это тот, с помощью которого царские сыновья ищут себе невесту? Слыхала.
– Царь-батюшка назначил его на завтра. И хоть я и должен радоваться скорой женитьбе, но, честно говоря, чувствую себя не в своей тарелке из-за происходящего.
– Боишься, злюка попадётся? Али карга старая?
– А кто ж такого не боится?!
Василиса усмехнулась:
– И правда. В этом немного счастия будет.
– Я бы хотел знать человека, с которым мне суждено прожить всю жизнь, заранее. Влюбиться по-настоящему. – он горько усмехнулся и покачал головой. – Но сия роскошь недоступна даже царевичам, что уж говорить о простом народе.
– У тех, к кому попадут ваши стрелы тоже не будет выбора. Она обязана быть царской невестой по воле случая. – Василиса задумалась. – Впрочем, это не такая уж и плохая судьба.
– Если бы ты была на моём месте, то вышла бы за того, на кого стрела указала?
Она тихо засмеялась.
– Сложно представить себя на месте царской особы, когда всю жизнь не можешь найти свой угол.
– У тебя нет дома? – сочувственно спросил Иван. – Я с радостью помогу тебе устроиться на службу в царском тереме.
– У тебя доброе сердце, Иван-царевич. – девушка сделала шаг навстречу к собеседнику, оказавшись совсем близко к нему. – Но у меня есть дом – всё Тридевятое царство.
– Это можно назвать родиной, а не домом. – покачал головой царевич.
– Ты совсем меня не знаешь, а уже готов помочь.
– Хорошему человеку всегда хочется помочь.
– Откуда же тебе знать, что я хорошая?
Иван тихо засмеялся будто девушка сказала что-то очевидное:
– У тебя на лице всё написано, не может быть у плохого человека таких сияющих глаз.
Василиса солнечно улыбнулась ему в ответ:
– А знаешь, Иван-царевич. Если бы твоя стрела угодила в мой двор, я бы пошла за тебя замуж.
Иван хотел было ответить, но девушка уже скрылась за соседним стогом сена.
– Эй, погоди!
Иван побежал следом за ней, но зайдя за стог никого не обнаружил, Василиса словно растворилась в ночном воздухе. Царевич повертел головой, пробежался меж ближайших стогов, но только ночной ветерок гулял в чистом поле, играя с засохшими травинками. Никакой загадочной девушки не было и в помине. Ещё немного побродив между стогов, раздосадованный юноша окликнул коня и двинулся в сторону города, так и не заметив, что из-за сухой травы за ним с интересом наблюдает небольшая лягушка, а глаза её сияют словно звёзды.
***
Царьград, будучи столицей Тридевятого царства, был огромен. Основная его часть была окружена величественными стенами белоснежного кремля, в башнях которого круглосуточно дежурили сменные стрельцы, мелькая тут и там алыми точками. Вокруг раскинулся разрастающийся город, многие крестьяне переезжали сюда из деревень в надежде разбогатеть да выгодно выдать замуж дочь красавицу или пристроить хотя бы одного отпрыска служить в царский терем. Даже самая чёрная работа там считалась почётной, а жалование хорошо и платили исправно, никого рублём не обижали.
За стенами были свои рынки, лавки с товаром и кабаки, из которых каждый вечер гурьбой выплёскивался хмельной народ. В отличие от вылизанных лавочек внутри, заведения снаружи отличались деревенской простотой, зато их было много больше, и каждый мог найти себе свободный угол. Жизнь кипела, лилась стройным потоком по витиеватым улочкам, лентой сбегая в поля, где активно шёл сенокос, и приближалась пора сбора урожая.
В стенах кремля тоже было оживлённо, лавки были богаче, а на рынках продавались даже заморские товары из далеких восточных держав.
Посреди большой площади над всем царящим вокруг великолепием, окружённый дополнительными стенами и мощными воротами, высился резной царский терем аж под три этажа. Резчики настолько хорошо потрудились над ним, что все без исключения наличники представляли собой резное кружево витиеватых узоров. Зодчие придали внимание каждой детали, будь то крыльцо или богато украшенные ворота, всё кричало о том, что терем принадлежит царю. Стрельцы посменно дежурили у ворот и ходили вокруг караулами, хоть и любил люд простой царя-батюшку да сыновей его, но следовало держать ухо востро, мало ли какой неприятель под стены терема пожалует.
Ближе всего к обители царя-батюшки располагались дома бояр, воевод и других знатных особ, образуя тем самым богатейшее кольцо. Каждый дом старался выделиться: у кого резьба наличников искуснее, у кого терем больше, а кто и вовсе пытался вырастить диковинные деревья в своём саду, поражая соседей заморскими фруктами, не всегда приятными на вкус, но весьма экзотично выглядящими. Сегодня в городе царила приятная суета, был воскресный выходной и многие выбрались погулять по ярмаркам, кто-то выбирал ягоды послаще, кто-то праздно шатался, рассматривая диковинные штуки, привезённые из-за моря, а кто-то за обе щеки уплетал карамельного петушка на палочке. Сегодня истории было суждено повернуть свой ход.
– Бояре да люд простой! Поскорей на площади собирайся! Три царских сына стрелу пускать будут! В чей дом попадёт, та и невестой прослывёт!
Звонкий голос бирюча (глашатая) разорвал городскую суматоху, мигом нарушая размеренную атмосферу. Бабки да девки побросали работу, бросившись со всех ног в сторону царского терема. Доколе неизвестно, кто следующей царицею будет, а ежели и я? – пробегала озорная мысль среди девчат. Прошлая царица была из простого крестьянского рода, её правление было мудрым и справедливым, во всем поддерживала покойная Людмила своего дражайшего супруга. Это давало надежду простому люду на то, что любая могла рассчитывать на благосклонность судьбы. Многие, итак, на приданом сидели, так что шанс выскочить замуж за царского сына был крайне удачен!
Мужики в основном шли из праздного любопытства, интересно было как волшебный лук стрелять будет стрелами заговорёнными, многие только россказни стариков об этом слышали. В прошлый раз лук стрелял тридцать лет и три года назад. А когда будет следующий раз – неизвестно, посему стоило поторопиться поглазеть на диковинку.
Очень быстро площадь заполнилась людьми так, что яблоку было негде упасть, особо ушлые стремились пролезть в первые ряды, чтобы рассмотреть действие как следует. Близко к центру народу подойти не давали бдительные стрельцы, выставленные по периметру воеводами, старший из которых самолично руководил процессом. Царевичи стояли в центре, обряженные в праздничные кафтаны. Царя-батюшки, видно, не было, с утра ему нездоровилось.
– Засим зачитываю царский указ! – провозгласил бирюч, разворачивая ценную берестяную грамоту. – В порядке старшинства царским сыновьям должно выстрелить заговорёнными стрелами из волшебного лука! В чей дом стрела угодит, там и суженая царевича живёт! Ежели выбор не люб, отказаться он не в праве. Решение стрелы единственно верное и признаётся главенствующим!
Собравшиеся на площади затихли, затаив дыхание в ожидании. На вид обычный деревянный лук и колчан с тремя стрелами стояли посреди круга, ожидая своего часа.
Старший царевич – Сергей вышел вперед и сжал лук мощной рукой, он никогда в себе не сомневался. И престол будет его, и лучшая невеста тоже. Без промедления натянул тетиву и выстрелил в воздух. Летящая прямо вверх стрела изменила направление, повернув в аккурат к дому главного воеводы, со свистом вонзившись в конёк на крыше. Вот удача! Все знают, что у него старшая дочка красавица-Марфа на выдане! Толпа возликовала, а Сергей вскочил на подведённого коня, поскакав к дому своей будущей супруги под дружное одобрение окружающих через живой коридор расступившихся людей.
Следом за ним стрелять вышел средний царевич – Василий, он ослепительно улыбнулся и грациозно подхватил лук, словно красавицу поддерживал за талию. И вновь стрела в небе летит в нужном направлении под заинтересованными взглядами толпы. Ни для кого не стало неожиданностью, что она угодила прямиком в дымоход казначейского терема. Значит там и невеста! Все знали Ольгу – дочь главного казначея, как мудрую да прекрасную девицу из богатого, знатного рода испокон веков верно служившему царю-батюшке. Его потомки издревле занимали должности казначеев и занимались всеми подсчётами да делами, связанными с казной. Василий так же быстро помчался радовать будущую суженую радостной вестью.
Настала очередь младшего царевича – Ивана, в отличие от ликующей толпы он совсем не хотел узнать, что решит волшебный лук на его счёт, но закон есть закон. Царевич одним движением натянул тетиву, глядя в синее небо, вспомнил Василису, которую случайно встретил вчера, это вызвало лёгкую улыбку на прежде грустном лице и заставило немного расслабиться, отпуская сердечные тревоги. Младший из царевичей, наконец, отпустил тетиву. Толпа замерла, стрела остановилась в воздухе, завертелась волчком и словно ужаленная устремилась в сторону местных топких болот…
Иван захотел сквозь землю провалиться, похоже, слова, накануне сказанные в шутку Василием, оказались пророческими. Толпа ахнула и зашепталась, многие, как и царевич находились в недоумении. Люди судачили о том, что какая-нибудь красна девка, наверняка, сейчас там грибы али травы лечебные собирает, иначе зачем стреле лететь в эти места? Иван взял за поводья Сивого, которого мигом подвёл конюший, и легко взобрался в седло, направив коня через расступившуюся толпу прямиком в сторону лесных болот.
Долго ли, коротко ли добрался царевич до раскинувшегося ельника, от которого было рукой подать до местных топей, куда даже крестьяне особо не совались, твердя, что нечистая сила там бродит, да колдуны лунными ночами шастают.
– Неужели и правда придётся жениться на кикиморе? – подумал вслух юноша, спешившись с коня и осторожно направляясь дальше в одиночку. Он всё ещё не верил, что это действительно происходит с ним – приехать на болота, чтобы найти себе здесь суженую? Да где это видано?!
Место было непривычно тихое, только насекомые жужжали, окружая зашедшего путника плотным кольцом, изредка квакали лягушки и булькало что-то внутри покрытых ряской вод, вырываясь из топи мелкими пузырями, словно вот-вот подымется на поверхность нечто здесь обитающее. Люди на болота забредали редко и по особой нужде. Поговаривали, что местная кикимора чужаков не жалует, посему без подношений сюда даже не решали соваться.
Провалившись по колено в болото и едва выдернув ногу, не удержавшись от браного слова, Иван отдышался. Неудачи словно преследовали его с самого утра, может, встал не с той ноги? Болото не вписывалось в те места, которые он обычно посещал, посему приходилось туго. Дорога не находилась, а казавшееся безопасным местом быстро уходило под воду едва царевич туда ступал.
После получаса бессмысленного блуждания среди обломанных берёзок, тонувших в зеленоватой жиже, облившись потом и потирая очередной след, оставленный назойливым комаром или кем похуже, царский сын уже был на грани, чтобы вернуться в терем без невесты. Пропади оно всё пропадом! Он не станет жениться на кикиморе, что бы там волшебная стрела ни говорила! Лучше отказаться от титула и пойти пахать поля вместе с обычными крестьянами.