Молчание ножа

Я смотрела на нее, не веря своим ушам. Разочарование обожгло меня с такой силой, что, вероятно, это отразилось в моих глазах. Мама попыталась оправдаться:

– Ты не сможешь вернуть ему махр, к тому же соседи будут шептаться, что ты его обманула. Это будет такой позор!

– Позор – выдавать меня замуж против воли! – выпалила я, с силой бросив вилку на тарелку и резко поднявшись из-за стола.

Опустошенная, с единственным желанием – прекратить это жалкое существование, я направилась к двери. Мне просто хотелось, чтобы она поняла меня, не говорила о каком-то позоре или махре, который я не смогу вернуть. Я просто хотела услышать: "Я с тобой, дочка".

Я просто хочу, чтобы хоть кто-нибудь понял меня. Чтобы кто-нибудь вырвал меня из этой бездны, прежде чем я окончательно в неё провалюсь.

***

Вернувшись домой, я не увидела ни проблеска поддержки, ни капли заботы от мужа, даже несмотря на мои покрасневшие от слез глаза. Он даже не поинтересовался, как я добралась, лишь буркнул:

– Копченое мясо купила?

Я буквально швырнула ему этот кусок копченого мяса, купленный по его же настоянию. Он начал возмущаться, упрекать меня, но стоило мне бросить на него один испепеляющий взгляд, как он утих и вновь уставился в свой телевизор. Во что он превратился? Ведь до свадьбы и в период ухаживаний он был таким целеустремленным, самостоятельным. Он любил работать, просиживая часы перед ноутбуком, подрабатывая на акциях. А теперь он ведет себя… как ребенок, а я играю роль его матери. Именно поэтому я хочу развестись. И дело вовсе не в мелкой ссоре или мимолетной обиде. Мне надоело быть его матерью. Я хочу быть женой, хочу чувствовать себя защищенной, хочу быть обеспеченной, хочу рожать детей, хочу быть любимой…

Ужин я готовить не стала, решив, что Давид наестся своим копченым мясом, стоимость которого равнялась чуть ли не половине моей зарплаты.

Запершись в ванной, я приняла душ, надеясь, что водные струи смоют воспоминания о ПСТ, о матери, о моих словах о разводе. После этого я достала свой почти законченный парфюм и распылила его на себя. Заплела свои тронутые сединой волосы в легкую косу, вглядываясь в свое отражение в зеркале. Я выглядела ужасно. И дело не только в ранней седине, доставшейся мне по наследству, и то не по причине стресса, но и в исхудавшем лице, бледном, как полотно, в черных кругах под глазами, свидетельствующих о бессонных ночах, полных кошмаров, и в больших черных глазах, казалось, навсегда забывших вкус счастья. Я выглядела как живой мертвец. И как люди до сих пор не шарахаются при виде меня? Хотя, наверное, шарахаются, но в основном из-за хиджаба.

Ночью меня снова настиг кошмар, но на этот раз случилось нечто новое – я дала отпор. Я схватила руку нападавшего незнакомца со складным ножом и рухнула вместе с ним на пол, отчаянно пытаясь вырвать у него оружие. Борьба длилась не больше трех минут, после чего я снова проиграла.

Я проснулась в холодном поту, сердце бешено колотилось, но на этот раз в душе не было прежнего ужаса. Осознание того, что я смогла противостоять незнакомцу, вселяло во мне робкую смелость, а вот звук щелчка раскрывающегося ножа по-прежнему заставлял съеживаться от страха.

С тяжелым вздохом я встала с постели, и в этот момент прозвенел будильник. Я выключила его под раздраженное ворчание Давида о том, что мне давно пора сменить тупой рингтон и убавить громкость. Закатив глаза, я отодвинула шторку, надеясь, что солнечный свет проникнет в комнату, но вместо этого за окном царил кромешный мрак. Как будто я проснулась посреди ночи, хотя на часах уже давно наступило утро.

Умывшись, я нанесла увлажняющий крем на лицо, пытаясь выдавить последние капли, и коснулась губ блеском с легким оттенком, чтобы они не напоминали губы мертвеца. Не потому, что я стремилась привлечь к себе внимание, а просто потому, что хотела выглядеть как живой человек.

Прокручивая в голове сцены из сна и обдумывая план, как действовать в следующий раз, я надела пальто, повязала платок, а поверх него натянула шапку, чтобы уберечься от косых взглядов исламофобов. Как бы горько это ни звучало, зимой так безопаснее.

Внезапно на телефон пришло сообщение. Уведомление от владельца больницы. Я рассылала свои данные в несколько больниц, надеясь, что хотя бы одна из них согласится меня принять, но меня снова ждала неудача. Ни одна из больниц не ответила согласием, несмотря на мои безупречные характеристики. Мои отчеты и опыт работы в прошлых больницах были идеальными, поэтому я до последнего не теряла надежды. Теперь придется работать в кафе, пока я не придумаю что-нибудь другое.

Утро началось отвратительно, единственным моим желанием было – лечь спать и больше не ощущать эту гнетущую безысходность. О, и вдобавок ко всему у меня ужасно болел живот из-за этих нескончаемых женских дней.

Когда настроение упало ниже нуля, и я уже была готова расплакаться, в ожидании автобуса на остановке, одиноко возвышающейся посреди унылого пейзажа, телефон в кармане завибрировал. Я вытащила мобильник и проверила уведомление. Это было напоминание дня.

«Терпи же, как терпели твёрдые духом посланники, и не торопи Меня [с наказанием] для них» (сура «аль-Ахкаф», «Пески», аят 35).

Уголок губ дрогнул в слабой улыбке. Устало, безнадежно, но внутри с каждой секундой тлела едва заметная искорка надежды, что все это когда-нибудь закончится. Ведь мой любимый аят гласит: “За каждой тягостью наступает облегчение”.

***

Вернувшись в кафе, я отработала свою смену. Тело ныло, спина горела, но я сбросила униформу и, переодевшись в обычную одежду, побрела домой. Попрощавшись с коллегами, я написала Саре, чтобы ждала меня с кипящим чайником.

На улице властвовал беспощадный холод. Мороз и пронизывающий ветер яростно впивались в незащищенные участки кожи. Хвала Аллаху, таких у меня почти не было, ведь Всевышний предписал нам, женщинам, скрывать все части тела, кроме лица и кистей рук. И пусть кто-то говорит о свободе выбора, для мусульманки это – приказ. Так же, как и для мужчин – прикрывать бедра и опускать взор при виде женщин. Оспаривать приказы, возложенные на мусульманина, невозможно, и это относится и к женщинам.

Переходя дорогу, я вдруг заметила вдали знакомый силуэт. Он. В этот раз он не смотрел в мою сторону, не казался маньяком-сталкером, преследующим меня. Наверное, живет где-то поблизости, раз наши пути так часто пересекаются. Или это я стала слишком часто его замечать… В обычной жизни я бы не зацикливалась.

Он стоял на другом конце улицы, прижав телефон к уху. Его кожаное пальто ловило свет первых фонарей, поблескивая в полумраке. Внутри вдруг проснулось отчаянное, почти болезненное желание пойти за ним. Все внутри рвалось с цепи, требуя прекратить этот бесконечный круговорот его слов в голове. Как будто, раскрыв его секрет, я раз и навсегда увижу его настоящее лицо.

Долго взвешивая все «за» и «против», я колебалась, а он с каждой секундой ускользал. Прикусив губу, я рванулась вперед, понимая, что потом буду жалеть об этом решении так же сильно, как и о бездействии. Любой вариант – проигрышный.

Я прибавила шаг, выпуская облачка пара изо рта – мороз крепчал. Ноги сами несли меня вперед, по узким тротуарам, под тусклым светом фонарей, сквозь толпу людей, спешащих домой после тяжелого дня. Сильнее закутавшись в шарф и заправляя непокорную прядь волос за платок, я торопливо свернула за угол и… вот она, моя цель. Я замедлила шаг, стараясь не выделяться из толпы.

Он остановился возле продуктового магазина, его профиль освещал резкий холодный свет. Он все еще что-то печатал в телефоне, пальцы порхали по клавишам. Пристально глядя на него, я пыталась угадать, кого он ждет.

Минут пять я простояла на морозе, как и этот безумец, пока остальные прятались от безжалостной погоды.

Когда я уже решила оставить беднягу в покое и пойти своей дорогой, наконец увидела, кого он ждал все это время. Та блондинка из кафе, из той наглой компании. Та, что высмеивала мою религию.

Я подумала, они друзья, может, двоюродные, но то, что произошло дальше, повергло меня в шок. Девушка приподнялась на носочках и поцеловала его в губы. Легкий, мимолетный поцелуй, но это не отменяло того, что он обманул меня. Он – не мусульманин, и вся эта откровенность насчет сна – наглая ложь. Даже если он будет оправдаться тем что он либеральный мусульманин, я не хочу больше ему верить.

Но зачем ему это? И почему этот поцелуй вызывает во мне такую бурю негативных эмоций? Как будто я окончательно потеряла того, кто мог бы вытащить меня из пропасти.

Он – не тот, кто спасет меня. Он – тот, кого я должна опасаться, особенно теперь, когда они, держась за руки, вошли в продуктовый магазин. Он соврал.