Опекун. Повесть

© Андрей Иванович Клепаков, 2019

ISBN 978-5-4490-8107-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Писатель и драматург Дмитрий Данилов автор пользующихся успехом пьес «Человек из Подольска» и «Сережа очень тупой» представляет повесть Андрея Клепакова.

Мое знакомство с текстами Андрея Клепакова началось с повести «Опекун». Я начал читать – и прочитал, практически не отрываясь. У повести интересный и мрачноватый сюжет. Одинокий мужчина средних лет, неплохо зарабатывающий и живущий вnсвое удовольствие, неожиданно для самого себя берет опеку над девятилетней девочкой, дочерью его умершей двоюродной сестры. Девочка осталась сиротой, и у нее появился вот такой опекун.

Главный герой повести – изрядная сволочь, хоть и не лишенная обаяния. В определенный момент он задумывает и осуществляет довольно-таки чудовищное и очень подлое уголовное преступление.

Я поймал себя на том, что сочувствую этому персонажу. Понимаю, что это не такая уж редкость, так бывает. Но я в принципе не склонен сопереживать персонажам в процессе чтения. Вообще, яркость и выпуклость персонажей – это не то, что меня особенно интересует в литературе, есть вещи и поинтереснее.

А тут – прямо вот хотелось, чтобы у этого чувака, преступника и подлеца, все было хорошо. Читал, смотрел на себя со стороны и удивлялся.

Мне кажется, такой эффект – это достижение для автора сюжетного текста с акцентом на психологию персонажей.

В повести много чего происходит, не буду пересказывать содержание. Происходят события, в основном, невеселые.

Текст проходит по касательной через разные жанры – тут и роман воспитания, и комедия положений, и детектив.

Читать очень интересно.

Еще интересен язык. Нет, здесь нет каких-то изысков, словесных игр. Все достаточно скупо, экономно. Но в какой-то момент понимаешь: этот язык абсолютно равен тексту, который им, этим языком, написан. Язык в точности соответствует задачам текста, ни больше, ни меньше. Нет ни неумелости, ни нарочитой демонстрации «литературного мастерства», «оригинального стиля» – а точно и в хорошем смысле просто рассказанная история.

Ничего лишнего. В этом смысле характерно самое начало повести: «Мне позвонили и предложили оформить опекунство. Иначе, сказали, девочку отправят в детский дом». Сразу к делу, без сложных вступлений и размазывания словесного вещества по листу бумаги. Юмор присутствует, но он правильно дозирован, не выпирает и не раздражает (а юмор в текстах часто раздражает). Все на своих местах. Проза, равная самой себе и авторскому замыслу. Я считаю все это ценными качествами.

Очень рекомендую.

Мне позвонили и предложили оформить опекунство. Иначе, сказали, девочку отправят в детский дом.

Минут пять я не мог понять, что за девочка. После довольно долгого разговора с инспектором опекунского совета выяснилось, что умерла моя двоюродная сестра. И у нее осталась дочка, а я единственный имеющийся в наличии родственник.

Надо же, – подумал я, – Ирка умерла.

Последний раз я видел ее десять лет назад на ее свадьбе. И вот, здрасьте, померла.

– Ну, – спросил я, – а отец ребенка тоже умер?

Отец исчез, объяснили мне.

Точно! Я теперь вспомнил, муж Ирки развелся с ней лет через пять, кажется, и пропал. Затерялся на необъятных просторах нашей родины, а возможно, что и на просторах всего мира. Ирка подавала на алименты, но эти, как их, судебные приставы папашу беглого найти не смогли. До меня доходили тогда глухие слухи об этом.

Больше про Ирку я ничего не знал. Наши родители умерли, а сами мы, когда выросли, контактов никогда не поддерживали. В детстве, понятно, виделись часто. На одной даче летом жили. И вот теперь – пожалуйста, померла. Блин!

Я осторожно спросил, что значит опекунство. Объяснение было долгим и неприятным. Самое дерьмовое, как я понял, что ребенок должен жить со мной. Минимум до шестнадцати, сейчас ей было девять. Жопа! Я уже набрал воздух, чтобы сказать, сдавайте в детский дом… и не смог. Спросил, что надо делать, поинтересовался, от чего умерла Ира и где сейчас девочка.

Ирина умерла от рака, девочка в больнице, ее положили на время, пока не решится вопрос с детдомом или опекунством. А ехать мне надо к ним в управу, начинать оформлять документы. Оказалось, на другой конец Москвы. Черт!

Я положил трубку и длинно и витиевато выругался. Ирке на том свете, наверное, икнулось.

Две недели ушли на сбор справок: НД, ПНД, собственность, доходы, моральный облик. И через месяц я с инспектором опеки поехал забирать девочку.

Внутренне я смеялся, Господь нашел-таки способ всучить мне ребенка. Женат я был три раза, но без детей. Разводился, и из-за расхождения взглядов на этот самый вопрос демографии тоже.

В фойе больницы мы ждали, когда приведут девочку. Я разглядывал жизнерадостных зверушек на стенах больничного вестибюля и ряды машинок и кукол в стеклянных шкафах.

– Наверное, надо ей каких-нибудь игрушек купить? – повернулся я к инспектору.

Та пожала плечами,

– Наверное. Съездите потом на квартиру, ключи я вам дам, заберете там, что нужно, вещи ее, игрушки. Да и еще наследство надо будет оформлять, это тоже на вас ляжет.

Я вздохнул.

– В школу переведете поближе к вашему дому, – сказала инспекторша. Я кивнул. Я уже знал, что Маша, так звали девочку, последние полгода в школу почти не ходила. Ухаживала, как могла, за умирающей матерью.

– В какой класс? – спросил я.

– Она училась в третьем, должна была пойти в четвертый, но лучше посоветоваться с учителями. Много пропустила, может быть, ей лучше опять в третий. И так уже почти весь сентябрь прошел.

Я снова кивнул.

К нам подошла молодая женщина, миленькая, в очках. В пальцах она крутила визитную карточку. Поздоровалась с инспекторшей, улыбнулась мне:

– Здравствуйте, это вы Машу Кузнецову забираете?

– Я.

– Меня зовут Алена Николаевна, я психолог.

– Здравствуйте. Сергей, – представился я.

– Я бы хотела с вами поговорить.

Я в очередной раз кивнул.

– Можем пройти в мой кабинет, – предложила психолог.

Я оглянулся,

– А можно здесь? Вон там, например, – я махнул рукой в сторону двух тяжелых кресел, обитых коричневым кожзамом. – А то девочку скоро приведут, не хотелось бы заставлять ее ждать.

Легкое недовольство мелькнуло в глазах девушки, но она согласно кивнула. Мы прошли и сели. Кресла оказались неудобными. Я развалился и утонул, психолог с выпрямленной спиной села на край. Строго на меня посмотрела,

– Маша сложная девочка. Вы знаете, что она два раза пыталась убежать из больницы?

– Да, мне сказали. Алена, я могу вас так называть? – спросил я. Девушка кивнула. – А куда она хотела бежать? Ведь кроме меня у нее вроде никого нет.

– В том-то и дело, что бежать ей некуда. Не буду углубляться в психологические дебри, но это попытка убежать не из больницы, а от травмирующей ситуации. Слава богу, что ее поймали. Страшно представить, в какую беду могла бы попасть, – девушка выразительно на меня посмотрела. – Уход отца, смерть матери, – продолжила она. – Девочка находится в сильной депрессии. Сейчас она очень замкнута, почти неконтактна. Вам будет с ней непросто.

Я пожал плечами:

– Но деваться мне теперь некуда. Племянница все-таки.

– У вас ведь своих детей нет? – спросила Алена Николаевна. – И опыта педагогического тоже?

– Нет. Но я думаю, что если девочку не обижать, в угол не ставить, строго не воспитывать, то мне удастся найти с ней общий язык.

– Вы терпеливый человек?

– Да, – соврал я.

– Хорошо. Потому что терпения вам понадобится много. Сказки на ночь рассказывать умеете? – вдруг спросила Алена.

– Что?

– Сказки на ночь. Самый простой путь к сердцу ребенка. Только нескучные и без тупой морали. Сумеете?

– Не пробовал, но думаю, что сумею, – самонадеянно заявил я.

Психолог вздохнула, протянула визитку:

– Звоните, не стесняйтесь, всегда проконсультирую. Если что, звоните сразу, не доводите ситуацию до открытого конфликта.

Алена встала, я с трудом выбрался из кресла. Мы попрощались. Психолог ушла, я поискал глазами инспекторшу, та куда-то делась, и снова провалился в кресло. Закинул ногу на ногу и попробовал представить себе Иркину дочь.

«А что если девчонка глупая или толстая?» – вдруг испугался я.

Напротив меня очень полная мамаша успокаивала ревущего бегемотика. Развернув сникерс, мать совала шоколадку бегемотику в рот.

– Бли-ин, – подумал я обо всей авантюрности своего решения.

Потом увидел свою девочку. Ее, цепко ухватив за руку, вела инспекторша. Девочка была худенькая, даже тощенькая, светленькие волосы собраны на затылке в конский хвост. Клетчатое платье сидело кривовато, коричневые колготки пузырились на коленках. Она шла, глядя куда-то вбок и вниз. Сердце у меня екнуло, и я этому удивился.

Рядом шла врач со стетоскопом на шее и спортивной сумкой в руке. В другой руке она держала бумаги.

Я выскочил из кресла и сделал несколько шагов навстречу. Все остановились, врач поставила сумку на пол.

– Вот, Маша, познакомься, – сказала инспектор, – теперь ты будешь жить с этим дядей.

– Это мой папа? – спросила девочка, мельком взглянув на меня и снова уставившись в пол.

Инспекторша вопросительно посмотрела на меня. Я присел перед девочкой, пытаясь поймать ее взгляд. Безуспешно.

– Нет, я не твой папа. Меня зовут дядя Сережа. Я двоюродный брат твоей мамы. Тебе придется жить со мной, это лучше, чем попасть в детский дом, – сказал я, выпрямляясь.

Маша никак не прореагировала.

Врач передала мне документы, список рекомендованных препаратов, потрепала девочку по плечу. Напутствовала ее бессмысленной фразой типа «будь хорошей девочкой» и попрощалась с нами.

Я поднял сумку, и мы вышли из больницы.

Спускаясь по ступенькам крыльца, Маша пробурчала под нос:

– Все равно сбегу.

– Куда? – спросила инспектор.

– Ты колобок? – удивился я.

Маша промолчала. Когда мы уже подошли к машине, девочка вдруг сказала:

– Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя и подавно уйду.

Поставив сумку в багажник, я хлопнул крышкой:

– А чего время зря терять? Поехали сразу к лисе. И бегать никуда не надо будет.

Предупредив мое предложение подвезти, инспекторша сказала:

– Я сама доберусь, езжайте.

Было понятно, что ей хотелось побыстрее от нас отделаться.

– Садись впереди, пристегнись только, – велел я Маше. Мне совсем не светило следить, как она будет на поворотах перекатываться по заднему сиденью. Езжу я быстро.

Когда я сел в машину, девчонка открыла дверь и попыталась выскочить, я прыгнул и успел поймать ее за ногу. Она упала, наполовину вывалившись из машины, лягнулась свободной ногой, больно попала сандалией мне в лицо и отчаянно заорала:

– Спасите, помогите! Меня дядька чужой увозит!

Заслышав крики, инспекторша оглянулась, замерла на секунду и бегом бросилась к нам. Прохожие начали останавливаться, одна женщина достала мобильник.

Ухватив вторую брыкающуюся ногу, я смог втащить орущую девчонку обратно.

– Не волнуйтесь, – кричала на бегу инспекторша. – Я сотрудник опекунского совета! Эта девочка сирота, она в шоке, мужчина ее опекун. Все в порядке! Не обращайте внимания.

Около машины она остановилась и, порывшись в сумочке, достала удостоверение и, раскрыв его, показала самым любопытным.

Я ловил мельтешащие руки и ноги. В меня летели слюни и сопли.

– Дверь закройте! – крикнул я инспекторше. – Мне ее не удержать!

Хлопнула дверца, я ударил по кнопкам, блокируя двери. Девчонка вывернулась, куснула меня за руку и ткнулась в закрытое окно машины. Мне вдруг стало смешно, и я заржал. Девочка перестала биться и удивленно на меня посмотрела.

– Я поеду с вами, – закричала инспекторша. Я чуть приспустил стекло.

– Не надо, – все еще смеясь, ответил я. – Думаю, что справлюсь.

Маша сидела тихо и только строила страшные рожи.

– К лисе не поедем, – перестав смеяться, серьезно сказал я. – Ты ей пасть порвешь. Животное жалко.

– Я же говорю, все равно сбегу, – гордо ответила Маша.

– Может, и сбежишь, – согласился я, – только вот, смотри, – я достал смартфон и включил «Навигатор». На экране расползлось зеленое пятно.

– Видишь, эта точка внутри зеленого круга, это ты. Пока ты была в больнице, тебе в тело вшили чип. И теперь всегда видно, где ты находишься. Это карта, вот больница, – я ткнул в экран, – а это – вон тот дом, – и показал пальцем на дом, перед которым стояла машина. Ирина, судя по всему, жила небогато, и вряд ли девочка была знакома с работой «Навигатора».

– Ты все врешь! – выкрикнула Маша. – Ничего мне не вшили!

– Вшили, – спокойно сказал я. – Под наркозом и вшили. Ты ничего не почувствовала. А что было делать? Ты же убегала, а как тебя ловить? Вот и вшили. Теперь и у меня, и у милиции маяк стоит. Тебе же надо в школу ходить, а не по просторам бегать.

– Врешь, – уже не так уверенно возразила Маша. – Шрам бы остался, и болело бы.

– На спине где-нибудь вшили, чтобы не видно было. А не болело, потому что таблетки давали. Батарейки на два года хватит, – для пущей убедительности добавил я. – Потом менять надо, меня предупредили.

По стеклу, привлекая мое внимание, постучала инспекторша.

– Я позвонила, сейчас придет доктор, укол ей сделает, доедете нормально, на ходу не выскочит.

Маша поерзала на сиденье. Я поднял глаза. К автомобилю подходила врач, у нее в руке под салфеткой угадывался шприц.

– Ну, – спросил я девочку, – будем колоть, или ты спокойно поедешь?

– Не хочу укол, – сказала она.

– Разумно, – согласился я. – Выбирай. Прокатишься на машине или проспишь всю дорогу.

Маша молчала. Подойдя, врач сказала:

– Держите девочку, я ей в руку колоть буду. Только крепче держите, она у нас бойкая.

– Ну? – спросил я. – Колем или пристегиваемся?

– А по правилам нельзя ребенка на переднем сиденье возить, – уходя от ответа, сказала Маша.

– А мне плевать. Я люблю всякие правила нарушать, – заявил я, жестом предупредив врачиху, чтобы чуть подождала. – Ты ведь тоже любишь? Нарушать правила? – спросил я.

Девочка молчала.

– Ну, значит, будем нарушать вместе, – и я взялся за ремень безопасности.

Маша дала себя пристегнуть. Я заблокировал стеклоподъемник.

– Спасибо, – улыбнулся врачу, – вроде мы договорились.

– Может, ее лучше назад посадить, – предложила врач.

– Сзади мне будет труднее ее контролировать. Еще удавку на шею накинет, – засмеялся я.

Доктор покачала головой.

– Удачи, – сказала она. – Телефон мой у вас записан, звоните, если что.

Я еще раз поблагодарил врача, улыбнулся инспекторше и завел машину.

Прокатиться не удалось. Пробки. Тачка еле ползла. Мы заскучали. Оба.

– Мне надо в туалет, – торжественно объявила Маша.

– Пять минут терпишь? – абстрактно поинтересовался я, прекрасно зная ответ.

– Нет, – радостно прозвучало. – Я сейчас описаюсь.

– Хорошо, – кивнул я, останавливаясь во втором ряду и включая аварийку. Сзади засигналили. Я вышел из машины, злорадно ухмыльнулся и показал средний палец вставшему за мной «Фольксвагену». Водитель зашевелил губами и включил поворотник. Как говорится: «Слов не слышно, но по губам видно – оскорбляет». Обойдя тачку и вынув из нее девочку, я сказал:

– У тебя два варианта: или ты писаешь прямо здесь, на газоне, под деревом, или мы идем к метро. Видишь голубые кабинки? Это туалеты. И ты писаешь там.

– Мне нужен нормальный туалет, в торговом центре.

– До торгового центра полчаса тащиться. Ты не доедешь, точно описаешься.

– Не описаюсь.

– Думаешь, оттуда легче сбежать? Как в кино? – Я достал телефон и включил «Навигатор». – Вот она – ты, – сунул смартфон девочке в нос. – Ты сбегаешь, я звоню в полицию. Тебя ловят с собаками. Знаешь, какие теперь у ментов собаки умные? Они смотрят на экран и бегут за движущейся точкой. У них на специальном ошейнике перед мордой устройство закреплено. А когда собаки тебя догоняют, они очень больно кусают за попку. Гораздо больней, чем укол. Зубы-то у них – милицейские.

Маша молчала. Я опустился перед ней на корточки:

– Я могу тебе что-нибудь купить, о чем ты мечтала? Барби, например, или домик для Барби? Или Барби с домиком?

– Шестой айфон, – ответила девочка и с интересом посмотрела на меня. Вот оно – поколение некст! Дети индиго. Я думал секунду.

– Знаешь, – сказал я, – шестой тебе будет неудобно держать. Он очень большой, давай купим пятый. Или пятый «S»?

– Ты врешь, – недоверчиво проговорила Маша.

Я кивнул.

– Я вру часто, почти всегда. Но не сейчас. Поедем, купим.

– Правда? – в потухших глазах девочки что-то зажглось.

– Садись в машину. Если описаешься – не купим.

До торгового центра было две остановки на метро. Мы ехали двадцать пять минут. Еще пять я крутился по стоянке, искал место.

Про туалет Маша больше не вспоминала.

Когда мы снова сели в тачку, девочка не отрываясь смотрела в айфон и самозабвенно нажимала кнопки. Я самодовольно улыбался.

– Привет, – сказала она кому-то в телефон. – Ага, я. Это мой новый номер. Запомни. У тебя какой скайп? Сейчас наберу. Жди. Хочу картинку показать. Не, пятый.

– Класс. Я-то думал, она в шарики играет, а она в скайпе зарегистрировалась, – покачал головой я.

Маша подняла айфон, взяла панораму, вид из окна, мой вид, и снова поднесла телефон к уху.

– М-да, с «Навигатором» я, пожалуй, пролетел.

– В мерседесе. Не, не папа, дядя. Ну, пока, позвоню еще.

– Это не «Мерседес», – сказал я, взглянув на девочку. Она сидела, сжав бедный айфон так, что у нее побелели костяшки пальцев. Ее глаза были полны слез.

Я отвернулся, делая вид, что ничего не заметил, и подумал, – какие, однако, страсти в девять-то лет.

– На обед пиццу будешь? – спросил я.

– Пиццу? – девочка задумалась. – Не знаю, буду, наверное.

– Ты, что пиццы никогда не ела?

– Не-а, – беззаботно ответила Маша.

Я позвонил в «Папа Джонс», заказал большую, морскую на тонком тесте. До дома оставалось уже недалеко, и, несмотря на пробки, были все шансы приехать раньше, чем ее привезут.

– Тапочки у тебя есть? – Маша топталась на коврике у двери.

– Тапочки? Нет, тапочек нет. Вытри ноги и проходи так. На улице сухо, особой грязи нет.

Девочка продолжала стоять как приклеенная. Я задумался, вспоминая.

– Подожди, щас поищем.

Залез в тумбу для обуви и в глубине нашарил пару зайчиков. У одного было оторвано ухо.

– Вот, померяй, от девушки одной остались.

Тапочки оказались почти впору.

– В ванную заходи, руки мыть.

Я отрегулировал воду. Маша стояла рядом и крутила головой, разглядывая душевую кабину.

– Ручки давай, – сказал я.

Девочка протянула руки. Я намылил их жидким мылом.

– Ты что, мне будешь руки мыть? – удивленно спросила она.

– Ну, да. Всем моим девушкам очень нравилось, когда я мыл им ручки. На этом, собственно, они и горели, – мечтательно улыбнулся я.

– Они что, маленькие были? Только маленьким руки моют.

Вода с рук девочки текла почти черная.

– Я бы не сказал, что они были маленькими, обычные девушки, взрослые.

– Глупость какая, не понимаю, чему тут нравиться.

– Доживешь до двадцати лет, поймешь, – усмехнулся я, вытирая ладошки и пальчики. – Ногти надо подстричь, черные все.

– А вот ногти на правой руке стричь не умею, – призналась Маша.

– Подстригу, – успокоил я.

Раздался звонок в домофон. Привезли пиццу.

Маша съела половину, и смотрела еще на кусок. Я положил ей на тарелку. А я-то надеялся, что останется и на ужин. Ладно, поужинаем в кафе под домом. Других вариантов все равно не было. Одинокий, холостой мужчина, я как-то не особо склонен к занятию кулинарией.

– Ну, пошли устраиваться, – сказал я после обеда.

Для Маши была выделена спальня.

– Это будет моя кровать? Какая огромная.

Я кивнул. Таких, как она, на кровати могло комфортно поместиться штук шесть.

– Туалетный столик и пуфики уберу, купим обычный компьютерный стол. Пока заниматься будешь в другой комнате. В школу устраиваться пойдем завтра. Часть полок в шкафу уже освободил, можешь сейчас разложить свои вещи, я помогу. Потом съездим к тебе, заберем зимнюю одежду и что тебе еще понадобится.

Я оглядел комнату,

– Телевизор ночью не смотреть. Дом панельный, звукоизоляция плохая, соседи прибегут. Курить только на балконе, даже зимой.

– Я не курю, – пораженно ответила девочка.

– Сейчас не куришь, а что будет года через три, никто не знает.

– Ты разрешишь мне курить?

– Я тебе все разрешу. Терпеть не могу что-то запрещать.

Девочка долго молчала, потом сказала:

– Но ты же запрещаешь смотреть ночью телевизор.

– Да, – согласился я. – Противоречие. Но жизнь и состоит из сплошных противоречий.

– Ты странный, – задумчиво сказала Маша.

– И желающий странного, – кивнул я. – Пошли в другую комнату.

В другой комнате стоял диван, на котором теперь мне придется спать, пара глубоких кресел, фальшивый камин с электрической подсветкой, наследие одной из моих жен, и компьютерный стол со старым стационарным компьютером.

– Комп отдам тебе, когда купим новый стол, – ткнул я пальцем в монитор. – Можно бы перетащить и этот, но он слишком здоровый, в комнате будет не повернуться.

На кухне зазвонил телефон.

– Твой, – сказал я Маше. Девочка опрометью бросилась бежать. Я прислушался. Ее разговор оказался коротким: «Привет. Я потом перезвоню».

– Приятель звонил? – спросил я, когда она вернулась в комнату.

– Подружка. В соседнем подъезде живет. Вместе в школу ходим, – объяснила Маша.

– Та, которой ты из машины звонила?

Девочка кинула.

– В одном классе учитесь?

Маша кивнула снова.

– Она не очень хорошая подружка, правильно?

– Да, не очень, – согласилась девочка.

– Но другой нет?

Маша промолчала.

– Хочешь, можем съездить к ней в гости?

Маша промолчала снова, а потом спросила:

– А ты разрешишь мне не ходить в школу?

– Я-то разрешу, – пожал я плечами. – Но в нашей стране обязательное среднее образование. Поэтому восемь классов тебе придется закончить. Хоть чучелом, хоть тушкой.

– Почему чучелом? – удивилась девочка.

– Анекдот такой есть про попугая.

– Расскажи.

– Расскажу, потом.

– Почему потом? Расскажи сейчас.

– Ты не поймешь, придется много всего объяснять. А мне лень.

– Это нечестно! – насупилась девочка.

– Конечно, нечестно, – кивнул я. – Я вообще очень нечестный.

Маша замолчала. Потом спросила:

– Ну?

– Что ну?

– Ну, почему нельзя в школу не ходить?

– А, – ответил я, – потому что я опекун, и тетя, которая сегодня была с нами – из опекунского совета, и она будет приходить и проверять, как ты у меня живешь. Ходишь ли в школу, хорошо ли ешь, не обижаю ли я тебя. Если ответы будут отрицательными, тебя у меня заберут и отдадут в детский дом. А там уж от школы не отвертишься.

Маша нахмурилась, что-то обдумывая.

– Значит, если я на тебя нажалуюсь, меня заберут?

– Да, – кивнул я.

– А тебя накажут?

– Не знаю, думаю, что нет. Хотя, в зависимости от того, что буду делать. Если ты в школу ходить не будешь – то просто заберут. Если я тебя голодом буду морить – накажут.

– А зачем?

– Что зачем? – не понял я.

– Зачем ты меня взял?

– А что было делать? Не отдавать же тебя в детский дом?

– Почему?

– Ну, ты моя племянница.

– Ну и что?

– Ну, у меня только одна племянница. Ты, – улыбнулся я.

– А если бы было много?

– Я бы взял только одну.

– Почему одну?

– А на фига мне много племянниц? – засмеялся я.

Маша пожала плечами и пробурчала под нос: «А на фига одна?» – и уже громче спросила:

– Про попугая расскажешь?

– Расскажу, на ночь, вместо сказки.

На ночь, после ужина в кафе и душа в душевой кабине (Учились правильно крутить краны. Научились. Наводнения не было.), я рассказал анекдот. Маша не поняла. Пришлось долго объяснять, когда она, наконец, въехала, то не смеялась.

– Попугай умер? – спросила она.

– Нет, – ответил я. – Он улетел.

– Куда?

– Как куда? В Израиль, – ответил я и заржал. – Хоть чучелом, хоть тушкой. Спи давай, – и, поцеловав девочку в нос, погасил свет и вышел из комнаты.

На следующий день пошли в школу. Устраиваться. В кабинете директора посмотрели наши документы, поспрашивали Машу по программе. На какие-то вопросы она ответила, на какие-то нет. Решили взять в четвертый класс, но мне настоятельно порекомендовали с девочкой позаниматься дома. И вообще первое время обязательно контролировать выполнение домашнего задания. Я согласно кивал, Маша болтала ногами и озиралась по сторонам.