Безумные рубиновые очерки
«Бог не играет в ко…», -
сказал бы Альберт Эйнштейн,
если бы приехал в Уэйстбридж
1
Со всей ответственностью заявляю: выходные придумали боги. А как ещё объяснить существование дней, в которые можно не задумываться даже о том, как насытить свой организм углеводами? В субботу я мог проспать весь день без перерыва на обед. Зачем он, если не нужно гонять по городу в поисках очередной истории, способной обеспечить мне относительно безбедное существование на ближайшие пару недель? А когда за окном промозглый сентябрь, и вовсе не хочется открывать глаза. Однако…
Я всегда считал, что за всё время своего существования человечество довело до совершенства только одно качество – стремление к самоуничтожению. Судите сами: вся наша история – не что иное, как бесконечный поиск способов истребления себе подобных. И чем дальше развивается мир, тем изощреннее они становятся. Только человеческое сознание могло породить рабство, демократию и рабочий день с шести утра. В мире случился Коллапс – неопознанное явление невыясненной природы, мироздание взбунтовалось, появилась магия, а общество так и не смогло изменить свои взгляды на оптимальную продолжительность рабочего дня. И даже его начало. Что вообще за новости – просыпаться ни свет ни заря? Как будто люди не могут начать работать в то время, когда мозг способен более-менее нормально функционировать, а не думать, где прихватить парочку недостающих гормонов, которые не удалось выкинуть в кровь до леденящего душу сигнала будильника. Или входящего вызова.
– Какого?..
Чтобы понять, что происходит, мне понадобилось около минуты. Для начала требовалось просто проснуться, потом – осознать, что никакого пожара в доме нет. Тогда что же так громко и противно пищит у меня в квартире?! Я даже сперва подумал, что снова уснул в театре, где провёл весь прошлый вечер. Проклиная свою привычку листать перед сном ленту новостей и отсутствие другой – выключать эту адскую машину на ночь, я извлек из-под коленки коммуникатор и, честное слово, хотел сбросить звонок, но в такую рань меня не слушаются не только губы. Я нажал «Принять вызов». Случайно. Проклятые сенсорные дисплеи, проклятая биометрия. Проклятая техника.
– Ммм?
Это единственное, что я мог сказать, когда, наконец, нашарил в постели истошно орущий коммуникатор, и мне было решительно все равно, кто находится на том конце провода.
– Никки, ты что, спишь?
Мне показалось, или в этом прекрасном голосе прозвучало недовольство? Я убрал коммуникатор от уха, открыл (с трудом) один глаз и посмотрел на дисплей. И взвыл. Мысленно.
– Нет, детка, кто же спит в субботу в пять утра? – пробормотал я.
– Не паясничай, – фыркнула Хитер. – У меня завал, срочно нужен человек для крутой событийки. Быстро и чётко – как ты умеешь.
На этот раз я взвыл уже по-настоящему.
– Хитер! Ты серьёзно?!
– Абсолютно! – бросила она. – Ник, я зашиваюсь, у меня нет людей, ребята уже кое-как справляются с эфирами, мне некого отправить, кроме тебя. К тому же это по твоей части.
– Детка, у тебя два отдела под боком, почему я?
Мне хотелось плакать. Не то чтобы я верил, что у меня получится переубедить этот вечный двигатель по производству новостей, но надежда всегда согревает душу в морозные времена отчаяния.
– Ни у кого нет таких связей в полиции, – придушила мою надежду Хитер. – Хватит со мной спорить! Пиши, запоминай – мне всё равно. Езжай на Ша-авеню, Ларри говорит, там целая куча копов, в Сети пишут, что с утра выла сирена – сработал «Антимаг», а сейчас там оцепление. Мне надо, чтобы ты туда сгонял, узнал, что происходит, и снял несколько роликов. Ты слышишь?
– Мхру.
– Ник! Ты что, уснул?
– Что ты, я бодр и полон сил, – промычал я, пытаясь заставить губы двигаться так, как нужно мне. Сознание медленно уплывало обратно в сладкий мир грёз, где голос этой девушки звучит не так грозно и совсем по другому поводу.
– Тогда слушай дальше. Судя по кадрам из Сети, это где-то недалеко от Стены, ближе к западному району. Там ещё был недостроенный мост и какая-то лужа, помнишь?
– Детка, я имени своего не помню в такую рань …
– Мерри, если через полчаса ты не включишь трансляцию и не пришлёшь хоть что-нибудь с места события, будешь вспоминать свое имя, составляя резюме! И кончай называть меня деткой! – прошипела Хитер и бросила трубку, а я упал лицом в подушку.
Признаю, я, как и любой нормальный человек, люблю поспать, поэтому род занятий выбирал с учётом этой базовой потребности, отказаться от которой сложнее, чем – не верю, что это говорю – от секса. И всё-таки немного прогадал, потому что в репортеры крестит господин Ненормированный график. Но хотите – верьте, хотите – нет, я, Ник Мерри, люблю свою работу и отношусь к тем счастливчикам, которые не испытывают содрогания от мысли о новой трудовой неделе. Я готов не просто вставать спозаранку, но даже связываться людьми и нелюдью, влипать во всякие неприятности ради ещё одного добротного репортажа, способного зацепить даже самого искушённого читателя. А кто может быть искушеннее переживших апокалипсис? Приходится стараться, хоть и подъём спозаранку для меня стоит где-то между пыткой на дыбе и лечением зубов. После пары часов относительного бодрствования с меня можно снимать статус человека разумного. Человека вообще. Но, как говорит мой босс и основатель нашего маленького информационного агентства, если бы брошенный вызов остался без ответа, человечество бы так и плавало в океане. Впрочем, иногда я об этом жалел: там-то точно не приходилось думать о стабильности финансов, справедливости в обществе, необходимости эволюции и смысле жизни. А мне приходится это делать каждый день. После того как мир чуть не скатился в тартарары, людям захотелось знать о нём ещё больше. Я тоже был в числе этих искателей, причем, на первой линии и рассказывал о своих находках с первых полос. Как знать, может, и на этот раз получится раскопать что-нибудь новенькое? Поэтому я, наскоро умывшись и забыв про завтрак, собрал волю в кулак, завёл своё старенькое авто и рванул на Ша-авеню по широким и пыльным автострадам Уэйстбриджа, самого большого, серого и коррумпированного из трёх городов континента.
Из динамиков слышатся раздражающе бодрые голоса ведущих утреннего эфира. Мне жутко хочется кофе – выпить, пожевать. Ввести внутривенно. Серое (впрочем, как и добрую половину года) небо веселится, гоняя над городом маджентовые молнии: Купол опять сражается с дикой магией, пытающейся пробиться в Уэйстбридж и укокошить ещё одну часть выжившего населения Земли. Ничего нового, Никки, просто очередное доброе утро.
2
Большой город похож на широкую кровать, на которой приходится спать одному: за всю ночь ты так и не доберёшься до другого края, предпочитая остановиться на середине. Мой дом стоял чуть дальше от центра: сюда сложно вернуться после заката, отсюда тяжело уехать утром, поэтому автомобиль, пусть и подержанный, я купил как только обрёл более-менее стабильный заработок. За годы работы я объездил половину Уэйстбриджа, но так вышло, что в эту часть не попадал никогда. Добравшись до места, я мысленно поблагодарил всех, кто держал меня подальше от такого захолустья.
Я остановился на обочине у маленького перекрёстка. Точнее, этот участок мог бы им стать, если бы одна из дорог была завалена шлакоблоками и разрисованными граффити знаками «Опасно!». Что ж, Никки, после той истории с хищением криптовалюты ты месяц плакался, что тебе не попадается ничего интересного. Как там говорят? Бойтесь своих желаний.
Я вылез из машины с чувством, что кто-то вот-вот треснет меня битой по башке, и прошёл за ограждение. Перекрытая дорога вела к недостроенной эстакаде. Под ней – грязная лужа прикидывается озером, а на берегу, если можно так назвать свободный от грязи участок с щебнем, кишат полицейские. Единственное место, где можно спуститься по насыпи, не сломав шею, перекрыто лентой.
Верьте или нет, но такие места есть во всех городах. Даже если каждое здание и каждая тропинка тщательно выверены и согласованы с архитектурными бюро, недострой возникнет резко и неожиданно, как прыщ на идеально гладкой коже перед важной встречей. Сойдёт он или нет – большой вопрос. Этот памятник человеческой скупости и тугодумию простаивал уже лет пять. Когда-то здесь были болота. Их осушили, чтобы построить дорогу и связать два промышленных района Уэйстбриджа, но покрытие стало проседать, так что правительство решило пойти по другому пути – выстроить мост на сваях. А потом экспертиза показала: земля под эстакадой начала проседать из-за грунтовых вод. Достраивать мост не стали, как и тратить баснословные суммы на снос – просто забросили. Потом здесь часто тусовались роуперы, бунтующая молодёжь. И самоубийцы. Я отогнал от себя эту мысль и подошёл поближе к ограждению.
Мысленно ворча на Хитер, я перевёл коммуникатор в режим трансляции. Удобная штука, когда надо не просто быстро получить информацию, но и так же быстро её передать в режиме онлайн. Дежурным коллегам в редакции, которые тут же, не сходя с места, напишут материал, ради которого я подскакивал в пять утра. Обожаю отдел Экспресс-новостей! Такие трудолюбивые ребята!
У края эстакады стояли двое мужчин. Зеваки – ценный информационный ресурс, грех разбрасываться. Они всегда скажут то, чего не скажет ни одно официальное лицо. Далеко не всё – правдиво, но всегда интересно. Приходится фильтровать, но в этом отчасти и есть смысл нашей профессии. Репортёры – санитары инфополя. По-хорошему надо было бы представиться, но с этой привычкой я расстался ещё в первый год работы – люди сразу начинают думать, прежде чем ответить. Я прислушался.
– Долго искать будут, – сказал мужчина с огненно-рыжей шевелюрой.
– Почему? – спросил другой, одетый в теплый цветастый жилет.
– А в этом захолустье ни свидетелей, ни камер. Шваль одна ошивается, которая и за деньги ничего не скажет, даже если будет в состоянии говорить.
Жилет фыркнул. Мне стало тошно. Да, я люблю людей, но порой они, как нарочно, показывают свою самую плохую сторону. Я списывал всё на склонность вида к самоуничтожению.
– Привет, – поздоровался я. – Что там такое?
Жилет пожал плечами.
– Коллапс его знает. Слышал только, что «Антимаг» выл, как моя бывшая при разводе.
Он гоготнул. Я закатил глаза: плохие шутки давно пора приравнять к преступлению.
– Говорят, подросток какой-то того… Вроде бы, девчонка, – вмешался Рыжий. Он стоял в стороне и с неподдельным интересом наблюдал за происходящим внизу. Я бросил туда взгляд и увидел, что нечто, лежащее на земле, накрывают чёрным полиэтиленом. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что именно.
– Кто-то баловался магией? – спросил я.
Рыжий пожал плечами.
– Да кто ж её знает. Может, баловались, а может, эффект какой сработал. Хорошо, хоть здесь, а не рядом с домами…
Несмотря на всю циничность этой фразы, я был согласен с Рыжим.
От мыслей, что магическая энергия могла запросто взбунтоваться и выплеснуться наружу, оставляя от человека в лучшем случае тело, способное только дышать, всегда становилось не по себе. Стандартная статистика: ежегодно от неподконтрольных эффектов – последствий воздействия магии на организм – в мире умирает около тридцати человек. Часть из них – бедолаги, которым не повезло оказаться рядом с носителем. Все эти телекинезы, телепатии, ясновидение, воздействие на материальную действительность и прочие магические таланты – это, конечно, интересно, вот только никогда не знаешь, в какой момент этой силе станет тесно в таком хлипеньком сосуде, как человеческий организм. Он не умеет справляться с силой, для которой не предназначен. Всё равно, что заливать кислоту в вафельный стаканчик.
Конечно, годы эволюции сделали своё дело: эффекты всё чаще становились врождёнными. Генетика после Коллапса тут же начала адаптироваться под новые условия. Но и тут гарантий, что организм выдержит, нет, поэтому для контроля за магиками изобрели невероятно работоспособную и нарушающую все законы свободы и этики систему «Антимаг». Всем, кто обладает эффектами или даже имеет к ним предрасположенность, в принудительном порядке вводили специальные чипы и всю оставшуюся жизнь контролировали воздействие эффекта на организм. А ещё чип помогал вычислить, кто балуется с магией, не имея на то разрешения. Система реагировала на всплески как паутинка. Мгновение – и паук из спецотдела уже бежит по вашу чипированную душу. Вы всё еще думаете, что быть магиком – это весело? Приезжайте в Уэйстбридж!
– То есть, – резюмировал я, – никто из вас понятия не имеет, что произошло?
Рыжий пожал плечами и закурил.
– А вы с чего так интересуетесь?
А потом он задал самый оригинальный вопрос, который я, конечно же, никогда не слышал за все годы моей репортёрской карьеры.
– Вы что, из полиции?
– Вот уж нет, – фыркнул я. Парень, я могу счесть это за оскорбление!
– Тогда чего лезете в чужие дела? – спросил Жилет.
– Работа у меня такая – делать чужие дела достоянием общественности, – ответил я, наводя камеру на копов.
Техника у меня без наворотов, но зум шикарный. Как раз для подобных случаев. При таком увеличении картинка дрожала, будто камеру держал кто-то, у кого вчера была весёлая ночь, полная спиртного. И позавчера – тоже. И тем не менее я разглядел то, что мне было нужно.
Труп лежал на гальке, там, где лужа съёживается до размеров грязного, поросшего лесом камышей ручейка и упирается в Стену. Рядом крутились эксперты в белых перчатках, чуть поодаль обшаривали местность трое кинологов с собаками и штук пять копов. Но меня интересовала только одна фигура в старомодном сером плаще, замершая чуть в стороне, но совершенно точно руководящая всем, что здесь происходило.
Я улыбнулся как кот, забредший на молочную фабрику, и на глазах моих новых приятелей как можно небрежнее перелез через ограждение.
Я спустился с насыпи почти наполовину, когда услышал знакомый голос.
– Мерри, ты совсем страх потерял?
Я обернулся. Кота схватили за шкирку прямо перед прыжком в чан со сметаной – хозяева зашли с тыла.
– Лютер! – я выдал самую радостную улыбку, на которую был способен в шесть утра. – Доброе…
– Я тебя сейчас арестую, – проговорил Лютер, глядя на меня исподлобья.
Лютер был высоким угловатым мужчиной лет сорока пяти. Мы периодически пересекались по рабочим вопросам: не то чтобы были приятелями, просто не вставляли друг другу палки в колёса. В современных реалиях это уже почти родственные отношения. Интересно, что-то изменилось за то время, что мы с ним не виделись?
– За что? – невинно спросил я.
– Ты видел ленту? – он указал мне через плечо.
– Ленту? – я притворно обернулся несколько раз. – Ах, ты ж… Коллапс! Не заметил. Это всё из-за недосыпа.
Лютер скривил губы. У копов это называется улыбка. Такая же симпатичная, как трещина на экране новенького коммуникатора.
– Оно видно, – фыркнул он, оглядев меня, как девица на первом свидании – придирчиво и недоверчиво.
Я поднял бровь.
– Что, так кошмарно выгляжу?
– Как будто ночевал в обезьяннике.
– Почти. В театре, – бросил я, мельком вспоминая свои попытки выспаться в зрительном зале. – Как сам?
– Потихоньку, – пожал он плечами. – Кибермошенничество, взятки, нелегальные казино и робобой, хакеры, вирт, теперь еще вот это…
– Одним словом, скука, – улыбнулся я.
– Ага. Смертная, – с нажимом ответил Лютер.
Я кивнул в сторону лужи.
– А что там?
– Ага, сейчас. Так я тебе и сказал. – Он поднял бровь. – Уходи отсюда, если не хочешь непри… Эй! Ты куда?
– Пойду найду собеседника посговорчивее, – я развёл руками, обернувшись на ходу. – Например, Хоука.
– Ник!
Лютер, казалось, ошалел от моей наглости. Что поделать – в нашем деле это ключ к успешной карьере. И яд для человечности. Именно поэтому я стараюсь не перегибать палку. Но сегодня не тот случай. Я почти побежал вниз, уже твёрдо уверенный, что Лютер махнул на меня рукой. Если бы дело было дрянь, он бы развернул меня сразу же, а не стал шутить по поводу моей внешности. А ведь я просто забыл причесаться!
– Пошёл отсюда.
Существуют разные виды дружбы. Одни люди могут не видеться годами, а при первой же встрече вести себя так, будто они только вчера пили пиво в баре. Другие делают это каждый день, а кто-то встречается исключительно по субботам раз в три месяца и говорит на строго определённые темы. Кто-то дружит с детства, кто-то – пару лет, одни могут доверить другу код от банковской ячейки, а кто-то даже имя жены держит в секрете.
У нас с Дастином Хоуком был особый случай.
– И тебе привет, – кивнул я. – Что тут у тебя?
– Идиот, который мешает мне работать. Арестовать его, что ли?
Дастин Хоук, мой лучший друг, а по совместительству – главный следователь Центрального офиса Уэйстбриджской полиции, оторвался, наконец, от своей писанины и соизволил посмотреть на меня. Я фыркнул:
– Становись в очередь.
Дастин, вообще-то, дружелюбный тип, просто он всегда странно это показывает. За годы доружбы я научился не обращать внимания на его выпады. Если Хоук ворчит, он рад вас видеть, а если не рад… Что ж, вы сразу это поймёте.
– Я серьёзно, Ник, проваливай, – угрожающе проговорил Дастин и двинулся в сторону двух экспертов, склонившихся над кровавыми пятнами. – Мне надоело объясняться перед начальством.
Я закатил глаза.
– Просто прокомментируй, и я тут же испарюсь, – пообещал я. – Какого тут произошло?
– Ты что, опять пишешь без предупреждения? – рявкнул он.
– Не то, чтобы пишу… Да, пишу.
Нет, ну невозможно врать, когда на тебя вот т, а к смотрят!
– Я тебя когда-нибудь точно штрафану.
– Сначала прокомментируй, а потом делай со мной, что хочешь. Что слу… Ого.
Я присвистнул.
Сухой камыш, торчащий из заболоченной лужи, камни – всё было залито кровью, будто её специально расплескали вокруг, как краску из ведра. Рядом лежало тело, накрытое чёрным полиэтиленом, судя по очертаниям – женское.
– Что случилось? – попытался я снова, не забывая поливать камерой пейзаж. Хоук тем временем отпустил своих миньонов-экспертов и, кивнув бригаде медиков, направился к машине. Я старался не отставать.
– Отдохнуть прилегла. Хочешь рядом? Она хорошенькая, прям как ты любишь, – фыркнул Хоук.
Я скривился. Следователи как врачи, черствеют с годами. Впрочем, это свойственно всем, кто работает с людьми. Рано или поздно приходится надевать броню, иначе можно сойти с ума от дерьма, которым тебя пытается напичкать общество. Правда, я пока ещё не дошёл до такой стадии и, надеюсь, никогда не дойду. Я рыцарь без доспехов, а моё единственное оружие – слово. В общем, я абсолютно беззащитен перед этой мельницей, которая зовётся реальной жизнью. Зато я умею шутить. И иногда напиваюсь.
– От твоего юмора молоко киснет, – я покачал головой.
Дастин криво усмехнулся.
– А девушкам нравится.
– Ага, особенно этой. Раса? Возраст? Род занятий?
– Мерри, я сказал, пошёл прочь!
Дастин остановился у машины.
– Ты же знаешь, что я не отстану.
Дастин вздохнул. После этого обычно взывают к богам, но мой друг верил в них примерно так же, как в любовь с первого взгляда. К девушкам у него подход был исключительно гедонистический.
– В этом и проблема, Мерри. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты и мёртвого поднимешь. Может, сам с ней поговоришь? Спросишь, кто её убил? Давай быстро, чего тебе надо?!
Я торжествовал.
– Классический набор новостника, – затараторил я, пока он не передумал. – Кто, где, когда, что, зачем, почему?
Большего я от него требовать не мог. Пока что. Дастин вздохнул, как уставший от жизни старик, выхватил у меня коммуникатор и проговорил прямо в микрофон:
– Привет, Хейзерфилд. Имей в виду, твой парень – сволочь. Предварительная информация, – с нажимом сказал он. Я радостно показал ему большой палец. – Около четырёх сорока утра в западном районе Уйэстбриджа на Ша-авеню сработала система «Антимаг». На четыреста восьмом участке Стены прибывшими сотрудниками полиции обнаружен труп. Предварительный осмотр дал следующие результаты: девушка, предположительно, эльфка-полукровка. Лет двадцать – плюс-минус.
– Чипирована? – шёпотом подсказал я.
Дастин бросил на меня взгляд, которому бы позавидовал любой киношный злодей.
– На учёте не состояла, чипов не имела.
Я мысленно хмыкнул. Значит, магической силой не обладала. Или была не в курсе. Или пряталась от чипирования. Если последнее, то я её прекрасно понимал. Не знаю, что бы я сделал, схватив какой-нибудь эффект.
– Смерть наступила от прямого воздействия магического характера. Множественные травмы, переломы, разрывы тканей. Отмечена полная…
Дастин осёкся.
– Что?
– Ничего! – рявкнул он с досадой.
Я покосился на него подозрительным взглядом.
– Полиция Уэйстбриджа ведёт следствие, обстоятельства и личность погибшей ещё предстоит установить, – Дастин выключил трансляцию и бросил мне коммуникатор. – Напишешь хоть одно лишнее слово – пристрелю. И тебя, и твоего редактора.
– Эй, брось, – я примирительно поднял руки, стараясь перебороть желание дать ему в челюсть. Я понимаю, что это всего лишь фигура речи, но когда я слышу угрозы в адрес Хитер, внутри просыпается первобытное чудовище. – Ты же знаешь, что я тебя не подставлю. Тем более, ты всё равно ничего толком не сказал.
На самом деле, я мог написать всё, что вздумается: строить предположения Закон о Слове не запрещает, а ещё нам разрешено не раскрывать источников. Получить информацию я мог разными путями, но в такое совпадение уже никто не поверит. Мы с Дастином слишком долго и заметно дружим.
– И не скажу, пока идёт следствие. Запиши уже это себе на лбу, я устал каждый раз повторять одно и то же, – процедил Дастин. – Всё, убирайся отсюда, пока я тебя не арестовал за незаконное проникновение на место преступления и помехи работе полиции.
Дастин вновь кивнул бригаде врачей, те подошли с носилками и начали грузить тело. Я отвернулся. Не то чтобы Ник Мерри боялся трупов – за время своей недолгой сознательной жизни я их повидал немало, начиная с тела моего отца – но каждая смерть дёргала внутри ниточку, отвечающую за осознание скоротечности жизни. Трудно признаваться себе, что и тебя однажды погрузят в катафалк и превратят в пепел. В наше время о кладбищах уже давно позабыли. После Коллапса ресурсов у выживших везунчиков (хотя, это как посмотреть) осталось немного. И общество не стало разбрасываться ими ради сентиментальных родственников усопшего. Хранить память можно и не оставляя людей гнить под землёй. Но порой хотелось куда-то принести цветы и высказаться, глядя на маленький холмик. А вдруг кто-нибудь услышит?
Я отогнал от себя грустные мысли.
– И что теперь?
Вопрос, скорее, риторический. Пока мы с Дастином обменивались любезностями, я сделал пару кадров и снял несколько видеороликов. Огрызки, конечно, но большего в такое время и в таких условиях Хитер от меня требовать не станет. Я, конечно, мог бы остаться и пошататься подольше, осмотреть окрестности, быть может, даже найти людей, готовых поделиться со мной эмоциями, но, признаться, мне ужасно хотелось есть. И немного вело – от недосыпа. Я уже говорил, что тащусь от ранних подъёмов?
– Теперь ты свалишь и будешь ждать официальной информации, – рявкнул мой друг. – Так и быть, тебе пришлю первым. По дружбе. И, заметь, бесплатно.
Я фыркнул.
– Вот спасибо.
– Да наслаждайся.
Он ушёл к машине за ограждением, и, пока орда новостников, набежавших вслед за мной, не успела атаковать, дал газу. Я проводил взглядом автомобиль Дастина и посмотрел на время. Почти семь. Обычно все эти экспертизы занимают часа три-четыре, если дело срочное – а оно срочное – значит, после обеда Хоуку точно будет что мне рассказать. Я боролся с собой, прикидывая, где бы мне скоротать время – дома в постели или в ньюс-руме. От страданий меня избавило сообщение Хитер. «Ты – молодец, Хоук – придурок…».
Я усмехнулся.
«… Жду в редакции. Есть крутая тема».
Я взвыл.
Полицейские бросили на меня подозрительные взгляды. Я широко им улыбнулся, помахал рукой и быстренько ретировался, сделав крюк, чтобы не попасться снующим наверху коллегам, и двинул по трассе вслед за Дастином. По дороге меня обогнал медицинский фургон с трупом девушки. Я свернул на перекрёстке, пытаясь убедить себя, что не верю в приметы.
3
– …так что, сегодня нас ждёт ещё один приятный денёк. Солнца, конечно, не будет, но мы ведь и так привыкли к этим чудным сумеркам, правда, Гарри?
– Это точно, Мик, но немного света бы нам не помешало бы. Вспышки на Куполе – не в счёт, ха-ха! Ещё немного, и они заменят нам освещение! Надо бы поговорить о них с нашим специальным гостем. Напоминаю, друзья, что сегодня ровно в семнадцать тридцать к нам в эфире присоединится Эрик Райтмен, профессор Уэйстбриджского университета, доктор метаквантовых наук и, отмечу, один из ведущих мировых специалистов в области нелинейной оптики, световодов и кристаллов. Да, друзья, вот такие крутые у нас гости! А сейчас шесть сорок на ваших часах, за окном шестьдесят три градуса по Фарингейту, а в чартах…
Я фыркнул. Знаю я, что там в чартах. Эти попсовые порождения нейросети не имели права даже смотреть в сторону настоящей музыки! В моём плейлисте, который я составил ещё лет семь назад, были композиции получше – из эпохи, когда она действительно могла называться искусством. Эти песни не просто сошли со строчек хит-парадов, их практически стёрли со страниц музыкальной истории, но я рад, что даже апокалипсис не смог уничтожить треки «Кино», «Nickelback», «Rolling Stone» и других ребят, умеющих делать классную музыку. Настоящую. Живую. Включать их с утра я не стал только по одной причине. Установите любимую песню сигналом будильника, и через неделю вы меня поймёте. В такую рань я мог воспринимать только голос Гарри (такой же приятный, как скрип пенопласта на зубах) и сверхзвуковую скорость речи Мика. Эти два коммуникативных преступника на радио злили меня так, что уснуть я не смог бы, даже если б находился в кровати.
Ребята помогли мне не заснуть по дороге в редакцию.
Редакция. Для меня это слово было синонимом дома. Рая. Ада. Причём одновременно. От любви до ненависти, как говорится, пара бессонных ночей, сотни репортажей и десятки коллег, которых порой хотелось крепко обнять за шею, а на допросе ответить, что ни о чём не жалеешь. Найдите время и прогуляйтесь в любое информагентство. Большое или маленькое – суть будет одна: бесконечный поток, движение. Вихри. Стоны, крики, нервные и, чаще всего, непечатные восклицания. Степень интенсивности этого торнадо прямопропорциональна политике компании. Чем больше финансирование, тем сильнее крутит. Благо у нас было немного спокойнее. Хотя…
В »Гард Ньюс» работали три отдела – видео, где ребята-эфирщики клепали ролики, Экспресс-новости (без комментариев), и специальный, где и трудится ваш покорный слуга. Всего двадцать пять человек, включая техперсонал, менеджеров и юристов, но по тому шуму и суете, которую они производили, казалось, что тут работает целая орда журналистов-фанатиков.
И мне здесь нравилось. Главным образом, потому что никто не пытался наступить на горло моей совести. А мой босс Гардо даже позволил мне совершить невероятное и, признаться, для наших времён глупое и заведомо проигрышное дело – возродить публицистический жанр и расследовательскую журналистику. И не прогадал. Оказалось, хорошие и полные истории, в которых есть что-то, кроме сухих комментариев и статистики, действительно нравятся уставшей от информационных огрызков публике. Конечно, найти сюжеты можно не только в полиции, но в журналистике тоже работают законы рынка – спрос рождает предложение. Опыт показал: больше всего люди любят читать о том, что способно пощекотать нервы и повздыхать о бренности бытия. А потом посмотреть в зеркало и порадоваться, что тебе до героев этого материала далеко и слава богу. Или богам – смотря, кто во что верит. Разорвать порочный круг практически невозможно, потому что одной из сторон придётся идти на жертвы. Общество – не тот зверь, что готов поступиться своим «хочу», как и целиком выстроенная на коммерции медиа-сфера. Поэтому я так часто контактирую с полицией: парни подкидывают мне темы, от которых шерсть на спине встаёт дыбом, а сайту – добавляются подписчики.
По дороге я успел завернуть в кафе. Здоровый образ жизни – одна из тех вещей, которые собираешься начать в понедельник. Сегодня была суббота, поэтому я без зазрения совести взял парочку хот-догов.
– О, Ник! Доброе утро! Это мне? – Ларри, наш бессменный продюсер и ловец сенсаций, откатился от стола и потянулся за моей добычей.
– Руки прочь, а за такое приветствие ты мне ещё останешься должен, – усмехнулся я. – Это для неё.
Я кивнул на Хитер, сидевшую за столом у окна, в противоположном конце ньюс-рума.
– Хот-доги или вот это? – Ларри указал на всего меня.
Я вздохнул.
– И то и другое.
– Проиграешь фаст-фуду, – хмыкнул Ларри. – Обёртка у него получше, и выглядит аппетитнее. А ты – как тот парень, который сидит на ступеньках бара каждый вечер и просит опохмелиться.
– Вы что, сговорились? Не так уж я…
Я оглядел себя. И выругался. Ларри поднял брови. Я видел, каких усилий ему стоило не засмеяться, и едва не прослезился от такой мужской солидарности.
Под дурацкое хихиканье из Экспресс-отдела (я работаю с этими людьми слишком долго, чтобы стесняться) я стянул с себя куртку, изрядно помятые рубашку и футболку. Последние две детали гардероба я вывернул на лицевую сторону, прежде чем вернуть на Ника Мерри. На всякий случай оглядел джинсы – хоть здесь всё в порядке – и пригладил волосы. Лучше не стало, но я хотя бы попытался.
– «Отвали»? – прочёл Ларри, бросив саркастический взгляд на моё одеяние. – Я думал, ты уже большой мальчик для футболок с дурацкими надписями.
– Должна же быть у большого мальчика маленькая слабость. К тому же очень точно описывает моё отношение к работе в пять утра, – пробурчал я.
Ларри покачал головой.
– Чем ты ночью занимался?
Я закусил губу, вздохнул, и, поведя бровями, бросил быстрый взгляд на Хитер. Убедившись, что она поглощена работой, нагнулся поближе к Ларри и вполголоса сказал.
– Я три с половиной часа…
– Да ла-адно, – с противной ухмылкой протянул этот мерзавец.
– …Смотрел, как по сцене бегают люди в дурацких костюмах и голосят так, что стёкла трескаются. Она, – я ткнул через плечо в Хитер, – называет это оперой. Я – тратой времени.
Ларри трясся от беззвучного смеха.
– Потом я отвёз её на работу, лёг спать в четвёртом часу, а потом – сам знаешь.
– Это ж как надо любить женщину, чтобы согласиться провести с ней вечер не в постели, а в полном зрительном зале, – он посмотрел на меня взглядом, в котором поверх неприкрытого восхищения читалось слово «идиот».