Тайны Шорошмы

Вижу Москву!

Рассказы «Вижу Москву» и «Запах учительницы» были отмечены на межрайонном литературном конкурсе имени С.М.Мишнёва.

Возле нашего дома поставили качель, это была такая радость, что даже ребята из основного посёлка, отделённого от нашего дома рекой, приходили к нам.

Я с завистью смотрел на ребят постарше, которые вставали на качель ногами и высоко раскачивались, мне родители разрешали только сидя. Однажды, уловив момент, когда родителей не было поблизости, я забрался на качель ногами и стал осторожно раскачиваться. От страха ноги подкосились, в коленях появилась какая-то дрожь, но я крепко ухватился руками и приседая стал раскачивать качель. Когда она раскачалась довольно высоко, у меня захватило дух, но я продолжал её раскачивать, я уже забыл о страхе, хотелось выше и выше! Я раскачался так, что качель грозилась сделать полный круг, в этот момент я пожалел, что меня никто не видит.

– Высоко летаешь! – услышал я голос мужика из нашего дома, – Москву можно увидеть! – сказал он и скрылся в доме.

Я его слова принял всерьёз и как только оказывался на высоте стал вглядываться в даль. При очередном взлёте я пригляделся и… там вдалеке за рекой, за лесом, увидел (!) Москву!

– Вижу! Вижу Москву! – закричал я.

Вот это я раскачался, так высоко, что увидел Москву! Меня это событие так обрадовало, что хотелось увидеть того мужика и сказать ему об этом. Но мужик больше не появлялся и поделиться радостью было не с кем.

На следующий день я увидел его и схватив за рукав, потащил его к качели.

– Я видел, видел! – радостно кричал я.

– Чего ты видел? – отвечал, ничего не понимающий, мужик.

– Сейчас, сейчас… – отвечал я, забираясь на качель и поглядывая на мужика, как бы он не ушёл.

– Чего ты видел-то, скажи?

– Москву! Там… – махнул я рукой в сторону и пытаясь раскачаться. От волнения я никак не мог набрать высоту, но вот качель постепенно начала раскачиваться и я стал вглядываться вдаль. Но за рекой был туман и не то, что Москвы, даже леса не было видно.

Я остановил качель, мне было обидно, в глазах появились слёзы, губы затряслись, я еле сдерживался, чтобы не заплакать.

– Ну что, увидел Москву? – сочувственно спросил мужик.

– Видел, – буркнул я в ответ и прошёл мимо него.

– Да не переживай ты так, увидишь ты ещё свою Москву!

Я ещё не знал, что там за рекой, за лесом, находилось село Успенье, и то, что я принял за Москву, была Успенская церковь. Через год я пойду в школу и воочию увижу её.

А Москву я всё-таки увидел! Тем же летом наша семья и семья наших родственников поехала в Москву – «погостить».

Ах, Москва шестидесятых! Все люди казались радостными и счастливыми! Наверное, поэтому я люблю фильмы о Москве тех времён – «В добрый час», «Девушка без адреса», «Я шагаю по Москве», «Когда играет клавесин», именно в такую Москву я и попал!

Ехали мы на поезде, я впервые ехал на поезде и мне сначала понравилось, там можно побегать, порезвиться, а поезд в это время едет. Но мы ехали долго, с пересадками и днём и ночью, я уже думал, что это никогда не кончится.

В Москве у отца жила сестра – тётя Тамара со своим мужем – дядей Мишей. Дядя Миша был слепой, да и тётя Тамара зоркостью не блистала, оба они и работали на предприятии для слепых. Дядя Миша хорошо пел, у него был приятный бархатистый голос, он пел в каком-то самодеятельном хоре, с которым даже побывал за границей.

В последующем, на всех свадьбах родственников и на моей в том числе, всегда исполнялась песня «Черемшина» в его исполнении.

Вот в их однокомнатную квартиру мы все и завалились!

Дядя Миша и тётя Тамара

У-у-у-у – гудел я с новым самолётиком и бегал вокруг стола, за которым шло веселье.

– Что это у тебя? – спросил дядя Миша.

– Самолёт! – гордо ответил я – у-у-у-у…

– Это, наверно, бомбардировщик, дай-ка мне посмотреть!

Я остановился и громко рассмеялся:

– Как же ты посмотришь? Ты же слепой! – сквозь смех ответил я. За столом сразу наступила тишина, мать взяла меня за руку, увела на кухню и стала отчитывать, что так говорить нельзя.

– Да вы уж его не ругайте, – послышался из комнаты голос дяди Миши, – он же ничего обидного не сказал.

Я с виноватым лицом вернулся в комнату и молча протянул самолётик дяде Мише. Он ощупал его руками.

– Нет это не бомбардировщик, это истребитель!

Я смотрел на дядю Мишу с открытым ртом, «вот это да!», я не знал, что такое «истребитель», но название мне понравилось, он вернул мне самолёт и я с криком продолжил бегать вокруг стола.

– У меня истребитель, у-у-у-у…

Воспоминания о Москве обрывочные – столько лет прошло. Мы ходили в зоопарк и в цирк. В зоопарке мне больше всего запомнились удавы и большие черепахи и то только потому, что мне показалось, что они не настоящие, и те и другие совершенно не двигались, ещё запомнился огромный сом за стеклом, но возможно, это было уже и не в зоопарке.

Цирк же находился прямо на улице, за большим зелёным забором, я громко смеялся над двумя клоунами, время от времени, появлявшихся на арене, особенно запомнился номер, где один из них изображал империалистический самолёт и с расставленными в сторону руками бегал по сцене, а второй показывал как его сбивают и пинал его под зад, после этого другой клоун смешно падал, я над этой сценкой так заразительно смеялся, что близсидящие зрители смеялись больше надо мной.

В Москве я два раза терялся, первый случай я совсем не помню, но на протяжении всей жизни и родственники, и мать на каком-нибудь мероприятии постоянно со смехом вспоминают этот случай. Случилось это на Красной площади, я куда-то пропал, начали бегать искать и только когда все люди вокруг стали смеяться, то увидели, как я марширую за почётным караулом! Не знаю, почему этот случай у меня не запомнился, но зная себя понимаю, что это правда, ещё дома я по вечерам одевал отцовскую зимнюю шапку, отгибал козырёк, чтобы она была похожей на будёновку, выходил на площадку и под песню «Вихри враждебные веют над нами» маршировал кругами и мне это, действительно, нравилось. Вероятно, когда я увидел марширующих военных я решил показать, что я тоже так умею!

А вот вторую потерю я помню отчётливо, случилось это на вокзале.

– Сиди здесь, никуда не уходи, уйдёшь, уедем без тебя, останешься здесь один, – сказала мать, и все взрослые ушли в очередь за билетами.

Но мне не сиделось на месте, я встал, огляделся, вон отец, вон мать, вон сестрёнка сидит и решил походить и так шаг за шагом стал удаляться от места, а когда оглянулся, не увидел ни матери, ни отца, ни сестрёнки, я пошёл обратно, но так их и не увидел, вокруг незнакомые люди, мне стало страшно, «всё, уехали без меня, оставили меня одного» и я заревел, громко. Люди смотрели на меня и обходили стороной, подошёл какой-то дядька и что-то меня спросил, услышав незнакомый голос я заревел ещё громче, дядька пытался меня успокоить, но сквозь свой рёв я не слышал что он говорил и тут увидел бегущую мать, которая сразу обхватила меня, а я пытался сказать, чтобы не оставляли меня здесь, что я больше никуда не уйду, но продолжал реветь и не мог сказать ни слова…

Вот такие воспоминания у меня остались о Москве, и ещё, на всю жизнь запомнилась девушка, глядя на это из сегодняшнего дня, ей было лет 17—18, это случилось в метро или в электричке. Народу было много, она стояла в проходе, я сидел на коленях матери и смотрел на неё, глаза у неё заблестели и вот-вот появятся слёзы, вдруг она посмотрела на меня, наши взгляды встретились, и она мне кивнула, как бы спрашивая «как ты, малыш?» Я улыбнулся ей в ответ, неожиданно она тоже улыбнулась. Девушка, которая вот-вот должна была заплакать, теперь улыбалась. Возможно, моя детская беззаботная улыбка уберегла её от какого-нибудь необдуманного поступка?

Тешу себя мыслью, что это так!

Запах учительницы

– Вот пойдёшь в школу там тебя быстро научат уму-разуму, – уже в который раз мать пугала меня школой, – это тебе не в садике, в углу постоял и всё, там тебе сразу двойку поставят и оставят на второй год, – продолжала мать.

– Ну и что такого – оставят на второй год, подумаешь…

– Так ведь вечно второгодника в школе держать не будут, – ответила мать, – отправят вон, – она махнула рукой в сторону Подола, – в дом дураков.

В деревне Подол у нас находился дом инвалидов, в котором жили не совсем нормальные женщины, у которых было не всё в порядке с головой. Летом я встречал таких, головы у них были плотно обвязаны платком, такое ощущение, что они лысые, одна из них с радостью украшала ромашками коровью лепёшку. Да, весёленькое будущее мне мать предсказывает. И что же такого страшного в школе, вон же брат, ходит уже во второй класс и ничего.

Я пристал к брату с вопросом «где лучше, в садике или в школе», но брат помалкивал, записывая что-то в тетрадь, но и я не отставал, «где-где, да нигде не лучше», наконец ответил разозлившийся брат. Ситуация для меня не прояснилась, и я сам решил узнать, что такое школа.

Однажды, когда брат был ещё в школе, я спустился по тропке, которая вела к школе. Проходя мимо домов, постоянно слышались какие-то звуки – то корова мычала, то овцы блеяли, где-то радио играло, но как только подошёл к школе сразу наступила зловещая тишина, я остановился, школа пугала своей тишиной, я даже хотел вернуться назад, но любопытство взяло своё.

Автор (справа) со старшим (слева) и двоюродным братьями

Осторожно подкравшись к окну, я встал на выступ и заглянул, свет с улицы отсвечивал и ничего не было видно, я сделал руку козырьком над глазами и стал всматриваться, «ага, вот они сидят и не шевелятся, руки ровно, друг на дружке, лежат на парте, это что их так заставляют? сидеть и не шевелиться и долго им так сидеть? Я бы так не смог, а где-же брат?»

Я стал потихоньку переводить взгляд на другую сторону в поисках брата и тут увидел… учительницу! Она была вся такая… такая… такая… Одним словом – красивая! Нет, двумя – очень красивая!

Я даже оторопел от такой красоты и не сразу понял, что эта красота подходит к окну, прямо ко мне. Наконец «столбняк» меня отпустил, я понял, что надо «делать ноги», спрыгнул с выступа и убежал.

– Ты чего в школу припёрся? – сказал брат, – позоришь только меня. – Он сказал это без всякой злобы, и я в ответ поинтересовался как зовут его учительницу. – Галина Васильевна! – «Галина Васильевна» про себя подумал я, «и имя у неё красивое», – она не только учительница, она наш классный руководитель! – «Классный руководитель тоже красиво, это тебе не няня в садике и не воспитатель, а классный руководитель!»

Я не удержался и ещё раз наведался в школу, также забрался на выступ и осторожно заглянул, в этот раз я высматривал не брата, а Галину Васильевну, но как я не высматривал, её не увидел, «надо посмотреть в другое окно, поближе к крыльцу». Только я подошёл к другому окну, как услышал голос:

– Ну привет! – я вздрогнул, на крыльце стояла Галина Васильевна и улыбалась, – ты к брату пришёл? Проходи! – она протянула ко мне руку, а на меня опять напал «столбняк», – ну, давай смелей! – говорила она и улыбалась. Я как под гипнозом сделал несколько шагов, – проходи, не стесняйся! – «Нет», у меня в голове как будто что-то щёлкнуло, «сейчас она заведёт меня в школу, посадит за парту и заставит сидеть не шевелясь» и в последний момент я испугался развернулся и побежал, на бегу оглядываясь назад.

Уже дома я подумал, какой-же приятный запах шёл от Галины Васильевны, ни о каких женских духах я понятия не имел и поэтому подумал, что так пахнут учителя! Вот от отца пахнет бензином, потому что он шофёр, а вот от учителей пахнет так, как от Галины Васильевны!

Галина Васильевна мне приснилась, я как бы уже в школе, сижу за партой и не шевелюсь, руки мои аккуратно лежат на парте, она стоит рядом и отчитывает меня за мой побег и в это время от неё исходит приятный запах и мне не хочется, чтобы она уходила – «ругай, ругай, только не уходи».

Галина Васильевна

Мать забрала меня из детсада, и мы зашли в хлебный магазин. Народу в магазине было много, все ждали, когда продавщица закончит принимать свежий хлеб из пекарни, пекарня находилась тут же, за стенкой. От свежего хлеба шёл пар и по всему магазину распространился запах свежеиспечённого хлеба, но вот хлопнула входная дверь и даже не оборачиваясь я по запаху узнал, что это зашла Галина Васильевна. Я спрятался за матерью и стал подглядывать за ней, я не просто подглядывал, я любовался!

1 сентября я пошёл в школу, в первый класс, было волнение, вот сейчас зайдёт Галина Васильевна! Но у нас оказалась совсем другая учительница и отнюдь не молодая, первая реакция была -" Что?, меня обманули, где Галина Васильевна?» Я почему-то был уверен, что меня будет учить именно она.

Уже через несколько дней я отказался идти в школу – «Каждый день что ли ходить?» – «А ты как думал? – отвечала мать – одевайся быстрей, брат уже ушёл». – «Конечно, – отвечал я – если бы у меня учительницей была Галина Васильевна, я бы тоже уже ушёл!»

Успокаивало то, что все классы были рядом и я иногда видел Галину Васильевну, каждый раз при виде её я останавливался, она всегда, проходя мимо, улыбалась и здоровалась, оставляя после себя тонкий приятный аромат!

В наше время иногда приходиться бывать на различных мероприятиях – юбилеях, корпоративах, презентациях, церемониях, где всегда много женщин разного возраста, такое ощущение, что они выливают на себя целые флаконы духов, от которых слезятся глаза, воспаляется носовая слизистая и начинается аллергическое чихание. На одной из таких презентаций я вышел на свежий воздух. Стоял тихий летний вечер, мимо прошла женщина и напахнуло чем-то знакомым. Я закрыл глаза, вздохнул!

Да! Это он!

Аромат Галины Васильевны!

Запах учительницы!

Бабушки

Рассказ был написан в разгар пандемии, когда без QR – кода был запрещён вход в столовые, в кафе, в кинотеатры…

Что мы знаем о своих бабушках? Да ничего. В нашей жизни бабушки появляются уже старыми и по мере взросления так старыми и остаются. А ведь они тоже были молодыми! Влюблялись! Выходили замуж!

У меня было две бабушки, одну мы называли – бабушка «Журавлёва», а другую – «наша» бабушка. Бабушка «Журавлёва» была добрая, всегда угощала конфетами, «наша» бабушка была строже, но тоже угощала, только мёдом, так как занималась пчеловодством и держала ульи, особенно мне нравился мёд в сотах! Иногда я присутствовал при её работе с пчёлами, надевал на голову сетку и всегда вздрагивал, когда на сетку садилась пчела. Бабушка же спокойно, голыми руками доставала соты, пчёлы ползали по её рукам, но она не обращала на их внимания.

Отец как-то спросил: «Почему мы бабушку называем Журавлёва, она никакая не Журавлёва, она моя мать, такая же Клыгина, как и вы».

– Но она же живёт с Журавлёвыми.

– Тётя Шура, моя сестра, до замужества была тоже Клыгина, – пытался объяснить отец.

– Но сейчас-то она Журавлёва! – отвечали мы.

Отец только плюнул, так и не сумев нам всё объяснить. А ситуация оказалась забавной – мы бабушку Клыгину называли Журавлёвой, а вторую бабушку, которая к Клыгиным отношения не имела, называли – «нашей».

Дедушек своих я не знал, один погиб в начале войны под Ленинградом, а второй…

Однажды, по дороге в баню отец тихо сказал:

– Дедушка умер.

– Какой дедушка? – спросил я.

– Твой дедушка, – ответил отец, – мой отец.

«Как, у меня был дедушка?» Всё это время у меня был дедушка и я об этом ничего не знал, я ждал, что отец скажет ещё что-нибудь, но всю оставшуюся дорогу отец молчал.

Всю историю я узнал уже в зрелом возрасте. Оказывается, дедушка ушёл от бабушки к другой женщине, оставив её с шестью детьми и поэтому у нас было не принято о нём упоминать. Позже от дедушки часто приходили письма, что он в них писал? возможно просил прощения, возможно хотел вернуться, но об этом никто уже не узнает, так как бабушка все письма отправляла в печку, так и не раскрыв ни одного из них.

Всё это трудное – предвоенное, военное и послевоенное – время, бабушка одна вырастила и воспитала шестерых детей. Во время войны дети постарше стали работать – помогать фронту.

В 1946 году бабушка – Клыгина Александра Васильевна – была награждена медалью» За доблестный труд в великой отечественной войне». Позднее такой же награды удостоились дочь Александра (тётя Шура) и сын Валентин (мой отец).

Вот такая молодость была у бабушки «Журавлёвой».

Автор с младшей сестрёнкой и бабушка «Журавлёва» – Клыгина Александра Васильевна.

Молодость второй бабушки – Шестаковой Александры Фёдоровны – была похожа на триллер.

Началось с того, что в молодости её насильно отдали замуж. Она несколько раз сбегала от нелюбимого мужа, но каждый раз её находили и возвращали обратно.

И, всё-таки, очередной побег оказался удачным и её не нашли, она вышла замуж по любви, хоть и не расписались. Родила троих детей – двоих сыновей и дочь (моя мать). Но началась война, и мужа отправили на фронт. В 1942 году он пропал без вести. Пропавший без вести погибшим не считается и, поэтому, от государства не было никакой помощи.

Лишь только после войны нашлись свидетели его гибели, но и это не помогло, так как она носила другую фамилию, сколько ещё мытарств и унижений ей пришлось пройти, чтобы взять его фамилию и, наконец-то, получить кое-какую компенсацию.

К чему я это всё написал? Да, молодость моих бабушек была не сладкая, но они прожили долгую жизнь! Сейчас долго жить не разрешают. Страна разделилась на два лагеря. Уже для многих закрыт вход в кафе, в столовые, в рестораны, в больницы, в кинотеатры и на стадионы. Ситуация схожа с Германией тридцатых годов, когда к власти пришёл Гитлер, а также с Соединёнными Штатами, когда на многих заведениях висели таблички «Вход только для белых». И что-то мне подсказывает, что жизнь наших детей и внуков будет не слаще, чем у бабушек.

Сласти из детства

В первый раз я попробовал халву, когда мы жили за рекой, отдельно от посёлка, в двухэтажном доме, а это значит, я тогда ходил либо в детсад, либо в первый класс, так как, когда я пошёл во второй класс, мы уже переехали на другой берег.

– Попробуйте халвы, – сказала мать и дала каждому из нас – а помимо меня были ещё старший брат и две сестры – по небольшому кусочку. Я держал на ладони непонятный кусочек с крошками, похожий на обычную землю. – Ешь-ешь, это вкусно! – настаивала мать. – Я не мог понять, как вот этот кусочек земли может быть вкусным? Осторожно засунув его в рот, я уже искривил лицо и готов был выплюнуть, но ощутил такую сладость, что от удивления выпучил глаза.

– Хочу ещё хайлы! – попросил я.

– И я!

– Я тоже хочу! – Все побежали на кухню и набросились на халву. Мы быстро всё съели, подобрали все крошки, я даже вылизал засаленную бумагу и посмотрел под стол – а вдруг какие-то крошки упали на пол. Мы попросили мать, чтобы купила ещё, но, к сожалению, в наш леспромхозный магазин халву привозили редко и её быстро раскупали.

Уже в то время я задумывался из чего же делают эту вкуснятину? Почему её не могут сделать много, чтобы есть её каждый день? Наблюдая, как рядом с домом по снежным дорогам ездили машины и трактора я обратил внимание, что снег, перемешанный с грязью сильно похож на халву, «А может её так и делают?». Я подобрал с дороги несколько комков и поднёс ко рту, мои рукавички сразу промокли и «халву» пришлось бросить. Я с грустью посмотрел на дорогу – «Жалко, а как было бы хорошо, если бы всё это была халва!»

В четвёртом классе на перемене одна из девчонок достала из портфеля какой-то кусочек и стала жевать.

– Что это у тебя? – спросил я.

– Щербет с орехами! – хвастливо ответила она, как будто это её обычная еда. Что такое «щербет» никто не знал, но достаточно было приставки «с орехами», чтобы понять, что это вкусно. Она угостила меня и когда я попробовал, то был приятно удивлён, сам щербет был сладкий, да ещё с хрустящими орехами! Ничего более сладкого я не пробовал, даже халва меркла перед ним.

– Как же вкусно! Где взяла?

– В наш магазин завезли, но наверно уже разобрали. – ответила она, но дала понять, что дома у неё ещё есть. Я не мог дождаться конца уроков, чтобы забежать в магазин и проверить.

Я ворвался в магазин и… вот он (!) прямо на прилавке, от огромной глыбы было уже меньше половины. Дома я не мог дождаться, когда мать придёт с работы. Не успела она войти как я взахлёб стал рассказывать о щербете.

И вот я уже с деньгами бегу в магазин, главное успеть, пока не раскупили. Забегаю, вытираю вспотевший лоб, успел! Идя обратно, я не вытерпел и развернул бумагу, в которую он был завёрнут, я шёл, не спеша и понемногу отщипывал, какая-же вкуснотища! Но что этот кулёк на всю семью? Только аппетит раззадорить.

Мать ежедневно выдавала нам по пятнадцать-двадцать копеек на обед в школьной столовой, обычно это был чай и котлета с хлебом. Это сейчас котлета с хлебом ничего не значит, а тогда это было очень вкусно, возможно котлеты были вкусней или хлеб, а скорее всего и то и другое.

В этот раз мать выдала нам с братом по рублю на всю неделю. Мы сразу подумали, чёрт с ним, с обедом и решили на все деньги купить щербет, пока ещё есть. Тут надо отметить, как на нашем толшмеском говоре произносится буква «Щ». В русском языке и букв таких нет, чтобы произнести эту букву так, как произносили мы, «Штэ», Шьтэ», «Шчтэ», «Щштэ», «Шчэ». Когда мы переехали под Вологду я ещё долго не мог избавиться от этого говора, друзья и приятели меня часто подкалывали «ТовариШТЫ, товариШТЫ».

В магазине был всего один покупатель, но именно ему продавщица, на наших глазах, взвешивала последний кусок щербета.

– Вам чего? – спросила она.

– Штэрбэт хотели… – буркнул я в ответ.

– Много хотели? – улыбаясь спросила продавщица.

– На два рубля…

– На два рубля?! Ну тогда нужно идти на склад. – Что? Что она сказала? Нужно идти на склад? Так значит есть ещё, вот же дверь на склад, рядом! – Мне одной тяжело, нужно помочь. – Мы с радостью помогли и закинули этот ящик на прилавок. Продавщица разорвала бумагу и вонзила большой нож в этот параллелепипед с орехами.

Дома брат разделил нашу покупку на две части. – Это тебе, это мне.

– А у тебя больше, – не согласился я.

– Ну бери этот, а я возьму тот, – сказал брат. Когда он поменял мне показалось, что первый мой кусок был больше и я опять поменял. Я менял его несколько раз и всё время мне казалось, что та часть, которая оказывалась у брата была больше. Наконец я определился и сразу стал есть, брат же свою долю порезал на несколько частей. Какая же это вкуснятина, в одном месте попалось скопление орех и это было наслаждение, сладкая смесь со множеством орехов… Я всё ещё не мог поверить, что это всё моё! В какой-то момент меня уже стало подташнивать, я стал выковыривать орехи и есть только их. – Да ведь не хочешь уже, оставь на потом, – сказал брат. Но я не успокоился пока всё не съел.

На следующий день после уроков мне опять захотелось щербета, и я с грустью подумал, что зря не послушал брата и всё съел. Он же, придя из школы достал из тумбочки порезанные дольки щербета и стал с удовольствием их уплетать. Я с завистью смотрел на него.

– Не смотри так, всё равно ничего не получишь, я тебя предупреждал, не ешь всё сразу.

«Ну ничего – думал я – может за эти дни в магазине весь щербет не раскупят, а в понедельник попрошу у матери рубль на неделю и на весь рубль куплю щербета только себе одному, разрежу на дольки и буду есть частями! Хотя кому я это всё вру, уж я-то себя знаю, я не остановлюсь пока всё не съем!»

В моём детстве была ещё одна сладость – фруктовый чай! Даже сейчас я не могу сказать из чего он состоял и как сделан. Это был твёрдый спрессованый «кирпичик» под цветной обёрткой и с виду выглядел как обычная пачка вафель или печенья. Скорее всего в состав входили размолотые сухофрукты, смешанные с чаем и его, наверное, нужно было заваривать, но я его ел прямо так! Мне нравилась его твёрдость, во рту ощущался сладковатый вкус груши, изюма и других фруктов. Стоил он не дорого и в отличии от халвы или щербета он всегда был в продаже, я покупал его часто. Но однажды продавщица сказала -«Всё, это последний» и подала мне пачку с витрины. Со словами «это последний» фруктовый чай исчез из моей жизни. Больше я никогда и нигде его не встречал.