Смерть в музее

Глава вторая

Присланная матерью телеграмма спутала не только все планы Глеба насчёт свадьбы, но и в корне перевернула всю его жизнь. С окаменевшим лицом он ещё и ещё раз вчитывался в скупые страшные строки; в его сознании никак не укладывалась ужасная мысль, что его милой сестрёнки больше нет на свете и что надо немедленно ехать на похороны. Он долго стоял, как истукан, вертя в руке телеграмму, как бы не понимая, что происходит, и, тая надежду, что, может быть, ему приснился кошмарный сон. Напуганный неподвижным лицом друга, Денис не отходил от него ни на минуту и то и дело подносил ему стакан с водой, но Глеб грубо отталкивал его руку, невидяще уставившись в одну точку. Ларису убили! Но ведь ещё четыре дня назад она звонила ему и весело болтала о каких-то милых пустяках, обещала в ближайшие выходные нагрянуть к нему в гости. Он рассеянно подошёл к окну, прижался лбом к запотевшему стеклу и долго так стоял, не соображая, что ему дальше делать.

Незаметно подкрадывались прозрачные голубоватые сумерки, на соседнем балконе надрывалась от лая собака, а со двора, как обычно, доносилась чья-то хриплая брань.

Глеб редко когда плакал, считал, что это отнюдь не мужское занятие, а тут вдруг почувствовал, как в горле у него что-то подозрительно защекотало, затем из глаз хлынули слёзы. Только сейчас он вспомнил, как все эти дни его томило какое-то смутное нехорошее предчувствие, оно усилилось после того, как он внимательно прочитал последнее письмо сестры. Вообще она редко ему писала, чаще они созванивались, но тут, видимо, случилось что-то важное в её жизни, а она привыкла с любимым братом делиться своими переживаниями.

«Дорогой мой братишка, – писала она, – мне кажется, что я качусь в пропасть, правда, я цепляюсь изо всех сил, но мне, увы, ничто уже не поможет, и даже твои мудрые советы, наверное, уже не пригодятся…» И далее она продолжала в том же духе, загадки, намёки, но ничего конкретного. Странное письмо! И как сопоставить его с её последним таким жизнерадостным звонком. Она разговаривала с ним легко и непринуждённо, как ни в чём не бывало, как будто и не было этого мрачного письма, и он о нём забыл. Что-то, несомненно, у неё произошло, и он ругал себя, что не вызвал её на откровенность, что не примчался к ней и ни в чём не помог. А теперь вот ничего не поправишь.

Тем временем Денис догадался позвонить Адель, не прошло и полчаса, как встревоженная девушка примчалась к ним. Адель прекрасно знала, как Глеб был привязан к своей единственной сестре, а потому не знала, чем утешить его. Она с печально- виноватым лицом стояла рядом с ним и молча поглаживала его руку.

Такая дружба между сестрой и братом, наверное, редко у кого бывает. Глеб всегда говорил с Адель о сестре в восторженных, горделивых тонах: она и необычайно красива, и талантливая, умная, добрая. По правде говоря, Адель даже чуточку ревновала его к сестре, хотя и понимала, что это глупо. Однако ей так и не довелось встретиться с Ларисой. Однажды Глеб с улыбкой протянул ей фотографию, на которой крупным планом была запечатлена молоденькая девушка с роскошными чёрными волосами, ниспадающими до пояса, с задумчивыми, в пол-лица синими глазами. Адель даже вскрикнула от удивления:

– Как же она на тебя похожа!

Лариса училась на факультете журналистики, но в местной газете она продержалась всего с полгода. Пострадала за свою принципиальность, как и брат, она постоянно бралась за опасные острые темы. После одной нашумевшей статьи о взяточнице из налоговой службы, шеф каким-то заискивающим тоном предложил ей покинуть редакцию. Некоторое время удручённая девушка была безработной, пока не нашла себе место в городском музее. Обо всём этом Глеб узнал от неё самой и сильно переживал за сестру.

Всю ночь молодые люди не смыкали глаз, а, едва дождавшись рассвета, тронулись в путь. Поскольку старенькая «Тойота», принадлежавшая Глебу, была в ремонте, Адель предложила ему свой новенький «Мерседес». От небольшого провинциального городка с населением 100 тысяч человек их разделяло около 200 километров. Через пять часов они уже были на месте. Родной город встретил Глеба и его друзей ненастной погодой, небо заволокло рваными тучами, дождь всё время лил как из ведра, под незатихавшим ветром со скрипом прогибались деревья.

Около знакомой старой пятиэтажки уже толкались зеваки, сбившись в кучки, они громко переговаривались и глазели по сторонам. Некоторые люди, хорошо знавшие Ларису, навзрыд плакали, приговаривая: «Господи, какая красавица и совсем молоденькая!», «Бедняжка, и замужем-то не успела побывать!» «А говорят, она с кем-то гуляла!» – доносились до Глеба обрывки фраз. Многие Глеба хорошо знали, а потому поспешно и неловко расступались перед ним. Он не представлял, как встретится с матерью, но больше всего его ужасала мысль увидеть мёртвое лицо сестры.

Он был бледен, как полотно, его то и дело била дрожь, душили спазмы. Поднимаясь по заплёванной и вонючей лестнице, он несколько раз, как пьяный, спотыкался, и если б не заботливая поддержка друзей, наверное, бы упал. Едва открыли дверь квартиры, как в нос резко ударил терпкий запах смерти и цветов. Кругом была теснота и духота, толкались люди, каждый старался пробраться поближе к гробу, выставленному в большой комнате.

Глеб первым делом бросился к матери. Постаревшая и осунувшаяся, с набрякшими от слёз глазами, она показалась ему маленькой и беззащитной. Мать припала к груди сына, сухонькие острые плечи её тряслись от рыданий.

– За что, Глебушка, убили нашу девочку!

– Мам, я тебе деньги привёз, – выдавил он из себя первое, что пришло в голову, в голосе у него прозвучали какие-то виноватые нотки. Глеба и впрямь не покидало чувство вины, что он как старший брат не уберёг Ларису.

– Мы её в свадебном платье положили! – тоже как бы в чём-то оправдываясь, виновато проговорила сквозь слёзы мать. Опустив голову, Глеб медленно направился к гробу, чувствуя на себе любопытные взгляды окружающих.

Странно, но Лариса лежала в гробу как живая, печать смерти ещё не тронула её молодое красивое лицо.

– Как будто спит, наша голубушка! – услышал он за своей спиной чей-то свистящий шёпот. Он обернулся и увидел свою родную тётку Настасью. Она была старше матери на целых десять лет, но в свои 68 оставалась весьма моложавой. Детей у тети Насти никогда не было. Она была широка в плечах и почти играючи сдвигала брёвна у себя во дворе. На её бесформенном лице, как у девушки, постоянно играл румянец, а серые глаза, точно у молодой, поблёскивали, когда она была в хорошем настроении. Тётя Настя благополучно пережила аж трёх мужей и дала себе зарок никогда замуж больше не выходить.

– Бедняжку убили прямо в музее, саданули ножом в горло, – плача, рассказывала тётка потрясённому Глебу.

Глеб заметил, что по комнате всё время металась огромная чёрная немецкая овчарка. Подняв острую морду вверх, она издавала утробные тоскливые звуки, рвущие сердце. Ему было известно, что Жульба была любимицей Ларисы. Три года назад, в лютый мороз девушка щенком подобрала её на улице, и с тех пор собака платила ей за это преданностью и привязанностью.

Когда похоронная процессия двигалась по улице, дождь зарядил с новой силой и кругом образовались уже огромные лужи. Глеб шёл в первом ряду и вёл под руки рыдающую мать, а самого его поддерживали Денис и Адель. По прежнему его не покидало ощущение, что всё происходящее вокруг, не более, чем кошмарный сон.

На тесном городском кладбище, находившемся на окраине города, было промозгло, сыро, тоскливо. Когда уже гроб на верёвках спускали в яму, Глеб заглянул туда и ужаснулся: на дне булькала вода.

– Постойте, что вы делаете! – отчаянно закричал он, размахивая руками, пытаясь остановить подвыпивших небритых мужиков, но крик его потонул в траурной мелодии.

Как бы ни было горько и муторно на душе у Глеба в эти прощальные минуты, всё же от его взгляда не укрылась одна весьма существенная деталь. Он заметил стоявшего чуть в стороне от толпы высокого широкоплечего мужчину в военной форме. На вид ему можно было дать лет 35—40. Военный обладал довольно эффектной внешностью: густые чёрные брови вразлёт, большие и чёрные, как уголь, глаза, орлиный нос, у него были красивого рисунка крепко сжатые губы. Подполковник всё время держал руки в кармане, как будто там что-то прятал. Взор его был задумчив и печален, несколько раз он пытался прорваться сквозь толпу к гробу, но ему это так и не удалось.

Со страдальческим выражением на смуглом лице он до самого конца похорон так и держался особняком, не делая попытки вступить с кем-то в разговор. Кто этот странный мужчина? Прежде он его никогда не видел. Каким ветром его сюда занесло? Роились эти мысли в воспалённом мозгу Глеба. Он точно знал, что этот мужчина не был ни их дальним родственником, ни знакомым семьи, но ведь кем-то он, наверное, приходился Ларисе, раз явился проводить её в последний путь.

Как бы там ни было, Глеб дал себе слово непременно разузнать, кто же этот таинственный незнакомец. Ещё ему сразу бросилось в глаза, что на похоронах почему-то отсутствовал их отец, хотя он проживал в этом же городе. Очень странно это показалось ему. Неужели отец настолько очерствел, что совершенно проигнорировал смерть своей дочери. А ведь он, насколько Глебу было известно, любил Ларису гораздо больше, чем его самого.

На могиле у сестры Глеб с мучительной тоской мысленно поклялся, что он, чего бы это ему ни стоило, непременно отыщет убийцу. Надо сказать, что в своей журналистской практике он не раз брался за острые криминальные темы, и прекрасно знает, как неповоротлива у нас вся правоохранительная система, и что многие тяжкие громкие преступления так и остаются, увы, нераскрытыми.

Минуло несколько дней, всё это время верные ему Адель и Денис не покидали его, куда бы он ни шёл, они, как тени, молча следовали за ним. Между тем Глеб весь углубился в себя, ему хотелось уединения, чтобы можно было во всём, не спеша, разобраться. До его сознания доходило, что в первую очередь надо припрятать все эмоции и собрать волю в кулак.

Как можно больше хладнокровия и выдержки, вот что ему сейчас необходимо, и, как ни тяжёл камень на душе, следует подойти к делу так, будто оно касается не родной сестры, а совершенно постороннего ему человека. Когда он сообщил о своём решении матери, Раиса Сергеевна горько разрыдалась.

– Прошу тебя, сыночек, не ввязывайся, Бога ради, в это дело! – комкая платок, говорила она. – Чует моё сердце, к добру твоя затея не приведёт! Опасно это. Подумай лучше обо мне! Лариса уже не вернётся, хоть бейся лбом о стенку. И неужели тебе не жалко мать! Сам знаешь, что у меня теперь, кроме тебя, никого нет на белом свете. А если ещё с тобой что-то случится, не переживу я этого.

Она подняла на него почерневшее лицо с провалившимися глазами. Горе надломило эту далеко ещё не старую женщину, за последнюю неделю она буквально превратилась в старуху, плечи у неё согнулись, она сделалась белой, как лунь, в глазах теперь поселились тоска и отчаяние.

– Хоть вы вразумите его, – с мольбой обратилась она к друзьям Глеба. Однако последние не стали его отговаривать. Слишком хорошо все знали его упрямый нрав и неуступчивость, когда дело касалось сложных жизненно важных вопросов.

Глеб с тяжёлым сердцем направился в зал, где на передней стене висела фотография Ларисы. Синие глаза её с озорным блеском лукаво смотрели на него, пышная коса, с которой она не так давно рассталась, была перекинута на грудь. Вглядываясь в дорогие ему черты, Глеб почувствовал, что сердце его будто сдавило тисками, а спазмы сильно сжали горло, и он никак не мог проглотить этот проклятый комок. В голове у молодого человека совершенно не укладывалась мысль о том, кому помешал скромный музейный работник в лице его молоденькой сестрёнки.

А что, собственно, он толком знал о её последних годах? Только то, что она вела замкнутый образ жизни и, несмотря на то, что природа наградила её довольно яркой внешностью – по красоте ей в городе, пожалуй, не было равных, она не участвовала в каких-то светских тусовках, вечеринках, конкурсах. Хотя, вдруг поймал он себя на мысли, за последние два года, как он не был в родительском доме, могло много воды утечь, и Лариса, возможно, уже была не та, которую он привык видеть. Может, случилось нечто такое, что перевернуло всю её жизнь, и об этом ясно свидетельствует её последнее загадочное письмо. Эти её слова, полные тревоги и безнадёжности: « Я качусь в пропасть, и никто мне уже не сможет помочь!» Что за катастрофа её ожидала? Нет, он должен во что бы то ни стало докопаться до истины. И пусть мать лучше не отговаривает его.

Он возвратился в комнату, где сидели мать и его друзья, подошёл к ней и, обнимая за плечи, мягко спросил:

– Мама, мне важно знать абсолютно всё, что касалось личной жизни Ларочки в последние годы. Ну, например, чем она больше всего увлекалась, кому симпатизировала, с кем дружила, и, наконец, кто к ней приходил? Она наверняка делилась с тобой своими секретами.

Мать пожала плечами и печально покачала головой.

– Это раньше, Глебушка, Ларочка мне всё рассказывала, даже про своих ухажёров. Мне казалось, что никакой тайны у неё от меня нет, но вот в последнее время я стала замечать, что она, как улитка, будто бы замкнулась в себе. Придёт с работы, сядет за стол, подперёт щеку кулаком и долго сидит так, ни телевизора не смотрит, ни книгу не читает.

«Ларочка, доченька, у тебя всё в порядке, ничего не болит?» – спрошу я её бывало. Она не сразу-то отзовётся, а потом очнётся, будто ото сна и тихо скажет: «У меня, мамочка, всё хорошо!», – и как-то виновато опустит голову. Видно, что-то её беспокоило, просто она не хотела меня расстраивать и посвящать в свои личные дела.

Слова Раисы Сергеевны вдруг прервал надрывный кашель, она схватилась за грудь, где всё клокотало и хрипело. Глеб с состраданием смотрел на неё:

– Это пустяки, пройдёт, где-то простуду подцепила, – проговорила она и махнула рукой в ответ на совет сына срочно показаться врачу.

– Ларочка часто мне говорила, что хотела бы навсегда уехать отсюда, не мил ей что-то стал наш город. Знал ли ты об этом, Глебушка? Она собиралась переехать к тебе, чтобы ты помог ей найти там работу.

Глеб задумался: неужели депрессия сестры каким-то образом связана со скандальной статьёй про налоговичку!

– А ты, мама, не в курсе, где сейчас та женщина из налоговых органов, ну та, которую Лариса разоблачила в своей статье? Я слышал, её посадили.

– Да куда там, посадили! – болезненно морщась, воскликнула мать, – её вскорости оправдали, сейчас она занимает тёпленькое местечко в городской администрации.

– Так, так, так, – пробормотал недовольно Глеб, теребя свои волосы, – впрочем, от нашей власти нечего и ожидать другого, с одного места вытурят, а посадят куда повыше. Ну, а если предположить, что убийство Ларисы – дело рук этой налоговички, ну не самой, а её приспешников, взяла и отомстила за статью!

– Нет, это слишком банально, – вмешался до сих пор молчавший Денис, – не такая уж она дура, чтобы пойти на это. А тем более, если её пригрели потом, она просто-напросто наплевала на критику.

Он помолчал, потом нерешительно предположил:

– А вдруг твоя сестра случайно стала жертвой какой-то бандитской разборки, сейчас такое нередко бывает.

Глеб грустно усмехнулся, приподнимая свои густые брови.

– Скажешь тоже! Какая может быть бандитская разборка в музее. Что там, коммерсанты, что ли! Это абсурд!

Затем Глеб осторожно поинтересовался у матери, как сложилась судьба бывшего Ларисиного жениха – Алексея Мозолёва. Они дружили со школьной скамьи, а когда Алексей сделал ей предложение, Лариса почему-то отказала ему. Может быть, недостаточно любила его? Алексей, однако, долго не отступал от неё, грозил, что сделает что-нибудь над ней и над собой, затем пустился в запой, а дальше Глеб ничего об этой истории не знал.

– Нет, нет, что ты, – замахала руками мать, напрочь отвергая его подозрения, – Алексей давно остепенился, пить бросил, нашёл себе женщину и живёт с ней, говорят, душа в душу. Зачем ему убивать Ларочку. Конечно, он сильно переживал, что она за него не пошла замуж, но дело это уже прошлое. Тебе бы лучше, сынок, встретиться с Наташкой Белоусовой, они вместе в редакции работали. Наверное, она тебе больше расскажет, чем я. Подружкам иной раз больше доверяют, чем родной матери. А они, я знаю, всегда дружили, Лариса у этой Наташки часто оставалась ночевать.

– Что ж, эта любопытная информация, чем черт не шутит, может пригодиться, – в раздумьи произнёс Глеб и вытащил из кармана чистую записную книжку, неторопливо сделал некоторые пометки в ней. Теперь всё, даже малозначительные на первый взгляд факты, так или иначе связанные с Ларисой, которые в дальнейшем могут сослужить ему хорошую службу, он будет заносить сюда. Он опустил голову, вспоминая опять об одной странной детали, которая показалась ему весьма подозрительной. Почему на похоронах отсутствовал отец? Запинаясь и волнуясь, он поинтересовался об этом у матери.

– Да он, Глебушка, сейчас тяжело болен, почти совсем не встаёт с постели. Врачи признали у него рак лёгких, совсем высох, пожелтел, краше в гроб клади, не жилец он, наверное, уже, – со вздохом объяснила Раиса Сергеевна. – Я тебе об этом не сообщала, да и зачем, знаю, как ты к нему относишься.

– Но неужели он так болен, что не пришёл попрощаться с дочкой! – недоверчиво воскликнул Глеб. – Сдаётся, мама, ты его просто выгораживаешь, ты всегда за него заступалась, несмотря на то, что он нас бросил.

– Ни к чему это, сынок, старое ворошить. Кто знает, кто из нас больше виноват! – Мать опять тяжело вздохнула и скрестила сморщённые руки на груди. Помолчав, она нерешительно сказала:

– Не знаю, говорить тебе, или нет… ты же такой горячий, ещё Бог знает что подумаешь…

– А что такое? – насторожился Глеб.

– Ну ладно, всё- таки скажу, – промолвила она, опускаясь на стул. – Где-то полгода назад, когда отец ещё был во здравии, он попросил меня прийти к нему. И там он сообщил, что хотел бы половину своего состояния завещать нашей Ларисе. Я страшно удивилась, почему он об этом говорит! Не рано ли собирается умирать. И потом, зная хорошо свою дочь, я была уверена, что она откажется от наследства, ведь Лариса очень гордая, как и ты, не простила ему измену. И в его богатстве не нуждалась. Но он вдруг сказал, что распорядился уже так, как хотел, и завещание уже составлено, всё, как положено. Одна половина его состояния переходит к нынешней жене, другая к Ларисе.

– Вот как, это уже интересно, – пробормотал Глеб, и мысли его мгновенно заработали вот в каком направлении.

Если отец завещал одну половину своего крупного состояния Ларисе, другую – своей жене, то выходит, что другой сын его от второго брака, Борька остаётся с носом. Бог знает, за что отец так наказал своего любимого сыночка. Из всего этого вытекает следующая версия. Сын каким-то образом, скорее всего, от своей матери, узнав об этом странном отцовском решении, раздевающем его донага, входит в доверие к Ларисе и убивает её. Он вздрогнул от этой чудовищной мысли.

Неужели такую нелепость можно допустить! А, собственно, что тут нелепого. Борька и раньше недолюбливал их с сестрой, а когда узнал про завещание, то, наверное, ненависть к сводной сестре вспыхнула с новой силой. И вообще, он законченный негодяй и наркоман, а такие типы на всё способны.

– Тут, сынок, ничего странного нет, – будто прочитав его мысли, тихо проговорила мать, – В последнее время, я слышала, Борька связался с дурной компанией, того и гляди, в тюрьму угодит. Может, отец и слёг только из-за него, ведь он его допекал Бог знает как, отец едва успевал оплачивать его какие-то сомнительные счета, сыпавшиеся отовсюду. Вот он, наверное, подумал-подумал, да и лишил его наследства. Сообразил, что такому сыночку оно, кроме вреда, ничего всё равно не принесёт.

Как бы там ни было, теперь по крайней мере в арсенале у нашего героя появились, хотя и скуповатые, но всё же кое-какие настораживающие сведения, и он с удовлетворением дал себе слово обязательно всё перепроверить. Глеб поднёс зажжённую сигарету ко рту, но, вспомнив, что мать на дух не переносит табачного дыма, торопливо вышел на лестничную площадку.