Можно ли есть животных?

Глава 1

Можно ли есть животных?

Вопрос “Можно ли” есть этический вопрос. Этика как философская дисциплина в том или ином виде известна со времен античности. В своем относительно законченном виде была оформлена представителями Неокантианства (Марбургской школы). В то же время, параллельно набирающий популярность позитивизм подверг жесткой критике всякую аксиологическую проблематику, обвиняя её в том, что фундамент её строится на пустых понятиях.” Что есть Бог”? “Что есть добро?”  – вопрошают они скептически, намекая на неопределенность этих понятий.

“Логический анализ выносит приговор бессмысленности любому мнимому знанию, которое претендует простираться за пределы опыта.”

. “Приговор действителен для всей философии ценностей и норм, для любой этики или эстетики как нормативной дисциплины. Ибо объективная значимость ценности или нормы не может быть (также и по мнению представителей ценностной философии) эмпирически верифицирована или дедуцирована из эмпирических предложений; они вообще не могут быть высказаны осмысленными предложениями.”

Так или иначе, вопрос “Можно ли”, как и вся этика и метафизика вообще, имеет характер жизненной необходимости. Это очень характерно для философии в целом. Польза её, практичность – постоянно ускользают от нас. Но можем ли мы обойтись без нее? Человек, безусловно, как существо социальное, находится в состоянии перманентной  интеграции с социумом, где последний – единая, “живая”, изменчивая система. Изменение неразрывно связано с движением. Но происходит ли движение само по себе? Вопрос каузации – отдельный вопрос, отрицательно решенный Юмом. Но в рамках обыденного сознания мы едва ли можем отрицать связь наших этических установок с действиями, которые мы совершаем, хотя бы на деле они и имели вероятностный характер, как это было у Юма.

Всякая система воспитания построена на нормативных предписаниях. В ней не было бы никакого смысла, если бы исходящие из нее установки не приводили к какому либо конкретному результату. Цель её – задать вектор развития той или иной личности, социальной группы.

Как бы ни критиковали этический вопрос, всё же потребности в нем не отнять. Вопрос “Можно ли есть животных”? как раз из этой области. Однако он имеет две стороны.  Этическую и научную. Последняя связана исключительно влиянием этой позиции на здоровье, и любая аргументация здесь была бы неполной без ссылок на авторитетные научные исследования. Этическая сторона, хотя и  включает научную, тем не менее, не сводится к ней. Она с необходимостью встраиваются в мировоззренческую парадигму того или иного субъекта; оценка её связана с уже имеющимися внутри субъекта метафизическими конструктами: с субъективным Богом, Человеком (идея гуманизма и различные её проявления ) и т.д

Таким образом, нормативная оценка того или иного поступка корнями уходит в мировоззренческие пласты субъекта и это закономерно наводит нас на мысль, что оценка конкретного факта, как и собственно этической системы подвижна не только в зависимости от индивида и социальной группы, но она также имеет тесную связь с историческим контекстом. Строго говоря, возникновение такого вопроса обусловлено теми социально-историческими  условиями, в которых находится вопрошающий.

Итак, необходимо решить две проблемы, прежде чем дать окончательный ответ на поставленный вопрос. Первая, как было сказано, имеет под собой научные основания. Необходимо достоверно выяснить объективное биологическое воздействие того или иного вида мяса на организм с учетом его индивидуальных особенностей (склонность к повышенному давлению, сердечная недостаточность, особенности пищеварения и т.д )

Вторая неразрывно связано с субъективными этическими установками, и её решение предопределено тем, насколько возможно успешное интегрирование той или иной позиции в рамках этих установок.

Но попробуем окунуться глубже в этическую проблематику. Почему я занял релятивистскую позицию? Этот вопрос также немыслим без осознания того, какой философский фундамент мы закладываем, прежде чем начинаем размышлять на эту тему. Кроме того, отказ принципиально разрешать эту проблему заключает в себе догматический элемент и здесь факт культурного плюрализма не снимает ответственности в принятии той или иной установки, ведь её диктует сам ход жизни.  Релятивизм есть следствие эмпиризма. Релятивизм есть следствие зацикленности на нем. Отсутствие наглядного представления (или его теоретической возможности) тех или иных объектов в строгом смысле не отрицает факт их существования. И принимая релятивистскую позицию мы тешим себя иллюзией, что поступаем рационально. Но на самом деле это не совсем так. И вот почему.

Дело в том, что, как уже было сказано, ход жизни создает некие особые условия для человеческой деятельности, которые, в силу своей специфики, могут вступать в конфликт с рациональным, умозрительным “Я.  Другими словами, отказываясь принципиально решать этическую проблему, человек,  тем не менее, принимает участие в этической стороне  жизни. И здесь вопрос следующий: Насколько глубоко он способен воспринять ту или иную этическую позицию в рамках  социальной группы, в которой он находится,   если сам верит в принципиальную неразрешимость этого вопроса? Отсюда возникает функциональная проблема этики как механизма общественного объединения и саморегулирования. Другими словами, насколько сильны будут “духовные скрепы” общества, если многие из его членов как минимум на рациональном уровне будут близки к релятивизму? Насколько оно окажется устойчивым?

Релятивизм, как философская позиция, имеет, безусловно ряд плюсов, (как минимум в силу своей гибкости), хотя, по моему мнению, является скорее философией индивидуалистической. А поскольку общечеловеческие понятия о счастье всё чаще ассоциируются со свободой – немыслимо накладывать какие-либо формальные запреты на его распространение.

Однако решение  упомянутой выше проблемы этики как “скрепляющем” механизме общества  можно усмотреть в строгом подходе к разделению практической и умозрительной стороне вопроса. Действительно, самый факт разделения уже присутствует, в обход нашей воле. Жизненные ситуации то и дело требует от нас определенной гибкости в принятии решений. Повторюсь: самый факт деятельности не мыслим без какого либо рода нормативных установок,  ведь мы выбираем тот или иной способ действия (подчас даже самого элементарного), не “почему-то”, а в соответствии со своими представлениями о правильном. Другое дело – что мы не всегда их осознаем. И не обязаны: ведь тогда на обдумывания элементарнейших дел, вроде того “какие ботинки мне надеть” будет уходить уйма времени. Однако же строгость разделения состоит именно в том, чтобы отказаться от его использования даже на сознательном уровне, не вменять его себе в качестве идеологической доктрины.

Но релятивизм способен оказывать на общество и положительное влияние. Осознание группой своей включенности в другую группу, а также аксиологическую  дифферентность среди подобных ей способно сделать группу более толерантной. Тем не менее, я против его абсолютизации и, несмотря, на определенную “соблазнительность” этой позиции, опьяняющую свободой, всё-таки, на формально-логическом уровне она имеет вес не более, чем любая другая метафизическая концепция, а его функциональность, доведенная до абсолюта,   скорее пошатнула бы общественное устройство.

Таким образом, отвечая на вопрос о том, “Можно ли есть животных?”, мы по прежнему, будем вынуждены ссылаться  как на  всякого рода научные исследования, так и культурные особенности социальной группы, с которой человек себя идентифицирует, её политическую обстановку, и т.д.  Однако это ни в коей мере не должно мешать формированию личных принципов каждого человека (насколько ему это позволяют внешние условия) ровно постольку, поскольку он заинтересован в устойчивости и глубине своих взглядов, что, вне всякого сомнения, способствовало бы созданию более устойчивой почвы, опираясь на которую, ему в значительной степени было бы легче принимать те или иные решения в круговороте непредсказуемых жизненных событий.