Неприглядная история. Как жили, любили и болели в разные эпохи

Акушерки

Роды в Средневековье было невозможно принять без помощи акушерки. При этом они выполняли не только свои прямые функции – от них ожидалась роль моральных арбитров, следящих за случаями незаконного деторождения и детоубийства. Их собственное поведение тоже подвергалось тщательной проверке. Французские и немецкие акушерки, как правило, имели профессиональную подготовку и официально нанимались городскими властями, в отличие от своих английских коллег, у которых было и меньшее жалование, и даже обвинения в колдовстве (так, в 1481 году английскую акушерку Агнесс Маршалл обвинили в использовании заклинаний). Конечно, медиков к процессу деторождения тоже привлекали, но это было уделом аристократок – и то не всегда. Бланка Анжуйская, жена Хайме II Справедливого, королева Арагона, все 10 раз рожала под наблюдением медиков (однако все равно скончалась вскоре после рождения последней дочери).

До XVIII века роды оставались исключительно женским делом, но в 1700-е годы в акушерстве произошла революция – в профессию пришли мужчины. В 1764 году даже британская королевская семья допустила мужчин к родам: Уильям Хантер был назначен акушером королевы Шарлотты.

Существовало четкое разделение обязанностей: акушерка оставалась с женщиной в случае, если роды проходили гладко, а мужчины-акушеры вызывались в основном в случае осложнений, требующих использования медицинских инструментов.

К сожалению, некоторые вмешательства подобного рода не сулили ничего хорошего. Уильям Хэй, уважаемый высококвалифицированный акушер, несколько раз был вынужден прибегать к расчленению младенца в родовых путях. Его заметки отражают всю жестокость этой процедуры. Шестого февраля 1760 года он принимал роды у жены Исаака Вуда. Ребенок был мертв, а его головка – прижата к краю таза. Он ввел два пальца во влагалище женщины и провел по ним длинными ножницами, которые вонзил в головку. После этого он использовал тупой крюк, помогая руками, чтобы проломить череп младенца. Подобного рода операции продолжались на протяжении всего XVIII века, хотя с появлением медицинских щипцов их применение существенно сократилось. Опасность такого метода заключалась в первую очередь в возможных внутренних повреждениях женщины, которые давали осложнения, в том числе и при последующих родах.

Очень часто в исторической литературе встречается демонизация акушерок, однако отождествление их работы с колдовством и похабщиной и характеристика их как некомпетентных и невежественных не соответствует действительности.

Но и попытки рассматривать их как жертв патриархата тоже в корне неверны. Акушерки не боролись с властью. Их связь с языческой религией и соответствующими обрядами тоже сомнительна: нет никаких убедительных доказательств, что дела обстояли именно так. Сюда же отнесем и ассоциацию акушерства и колдовства («все акушерки – ведьмы»): напротив, власти нанимали акушерок для осмотра тел подозреваемых в колдовстве на предмет колдовских меток. Акушерки часто оказывались нравственным стержнем, следящим за общественными приличиями. Так, в 1573 году Кентерберийский церковный суд принял решение, основываясь на свидетельстве акушерки о беременности одинокой Агнес Холлуэй.

Свидетельства об Англии эпохи Тюдоров и эпохи Стюартов говорят, что акушерки – законопослушные, респектабельные, религиозные замужние женщины или вдовы, которые высоко ценились местным сообществом. Лондонские акушерки XVII века были женами ремесленников, городских чиновников или даже аристократов. Спад статуса акушерства пришелся только на XVIII век. Большинство врачей эпохи Возрождения полагались на акушерок при обычных родах и оказании первой медицинской помощи. Жаловались ли врачи на невежественность представителей этой профессии, проверить трудно, но многие отмечали, что акушерки прекрасно справлялись со своими обязанностями.

Представительницы этой профессии заботились о состоянии роженицы: давали указания, как нужно расставить мебель, какая температура должна быть в комнате, каким должен быть свет. Акушерка, как и роженица, снимала с себя все кольца и браслеты. С ней всегда были мази, травяные настои, припарки и целый арсенал других средств, который помогал облегчить состояние ее подопечной. Акушерка купала будущую мать, обтирала, вела с ней беседы, давала ей укрепляющие напитки.

Стоит отметить, что деревенские акушерки не опирались на какие-либо трактаты: во-первых, по большей части из-за неграмотности, во-вторых – их знания основывались на опыте.

Среди городских акушерок уровень грамотности был выше, и они, несомненно, могли читать некоторые публикации, но, опять же, в первую очередь опирались на практический опыт и существовавшие обычаи. Кроме того, акушерки учились друг у друга.

Работа акушерки по большей части состояла в надзоре, потому что господствовало мнение, что нужно позволить природе самой управлять течением родов.

В Англии акушерки должны были получать лицензию на свою деятельность. Вероятнее всего, эта процедура появилась при Генрихе VIII и его дочерях. Закон 1512 года возложил на епископов функцию выдачи лицензии врачам-мужчинам. Женщины-акушерки тоже попадали под ведение церкви: чтобы получить лицензию, необходимо было убедить священников в своей религиозности и доказать хорошую репутацию, а также заплатить небольшую сумму. Лицензия не подразумевала соответствия стандартам медицинских знаний, а была способом отсеять тех, кто не придерживался существующих норм, руководствуясь суевериями. Акушерки могли крестить ребенка в экстренных случаях. Именно поэтому церкви в период правления Генриха VIII было важно упорядочить данную практику, отделив ее от суеверного наполнения. При Елизавете I мнение о допуске акушерок к крещению разделилось: одни высмеивали такую традицию, другие не желали подвергать опасности души некрещенных детей. В XVII веке крещение акушерками стало куда менее распространенным, поскольку эту роль взяли на себя священнослужители.

Акушерка тем не менее должна была придерживаться определенных правил: быть готовой помочь каждой женщине вне зависимости от ее финансового положения, не позволять ей лгать об отце ребенка, притворяться беременной или выдавать чужого ребенка за своего, а также не колдовать, не выманивать деньги, убеждаться в погребении мертворожденного и доносить на других акушерок в случае их подозрительного поведения.

Теоретически это звучит достаточно правдоподобно, но в реальности регулирование акушерства происходило беспорядочно, поскольку многие женщины работали без лицензии.

Аборты

Информация об абортах в текстах раннего Нового времени указывает, что они могли быть вызваны как естественными, так и сторонними причинами. Можно даже сказать, что это было общеизвестно: за абортацией можно было обратиться к «мудрым женщинам» или, предположительно, к акушеркам. Так, леди Грейс Милдмей[16] описала лекарство на основе тропического растения гваякум[17], подчеркивая при этом его опасность для жизни плода.

В общем и целом прибегающих к советам «мудрых женщин» было несложно найти.

Когда простолюдинка Элизабет Френсис из Челмсфорда столкнулась с нежелательной беременностью в 1560-х годах, она обратилась к некой бабушке Еве, которая велела взять определенную траву и выпить отвар на ее основе, в результате чего Элизабет спровоцировала выкидыш. Еще одна история гласит об употреблении напитка на основе драконьей травы (тархуна). Эта практика сохранялась вплоть до XIX века: в те времена в Фенленде, Кембриджшир, жила некая бабушка Грей из Литтлпорта, которая давала беременным таблетки из болиголова, мяты пеннироял и руты. Многие из перечисленных средств обладают противоэстрогенными свойствами. Некоторые аптекари – это известно из судебных протоколов XVII века – тоже продавали подобные средства. Судебный протокол от 1638 года свидетельствует о деле Лидии Даунс, которая даже прибегла к употреблению ядовитого крысиного аконита для избавления от ребенка.

Для прерывания нежелательной беременности женщины могли действовать прямо противоположно предписанным правилам. Сильно зашнуровывать корсет, подвергать себя физическим нагрузкам или стрессам – все это было частью ритуала абортации.

Практикующие врачи могли давать советы со своей стороны – кровопускание, рвота, лекарства на основе лавра, марены, перца, шалфея и можжевельника. Что интересно: врачи сначала описывали эти способы, а потом говорили о возможных угрозах и предостерегали от их использования.

Предупреждение об абортивных эффектах тех или иных трав начали появляться во многих сборниках. Среди них упоминались, в частности, молочай, боярышник, пустырник, петрушка, полынь, марена, трилистник, морозник, можжевельник. Ирис вонючий был известен как общеукрепляющее средство с абортивным эффектом: его советовали пить с вином – так он вызывает кровотечения – либо помещать в ванны, чтобы женщина могла, посидев в них, спровоцировать преждевременные роды. Цикламен[18], который использовали для облегчения сильных болей при родах, при применении на ранних сроках беременности мог иметь негативные последствия.

Общественная жизнь

Среди высших слоев населения добрачная беременность была редким явлением: во многом потому, что девочки находились под строгим контролем. В среднем классе это также встречалось нечасто. В любом случае выходов была два: быстрый брак с соблазнителем или тайные роды с последующим усыновлением ребенка. Среди рабочих многие женщины могли забеременеть вне брака, но из-за страха потерять работу беременность приходилось скрывать.

В некотором смысле для женщин Викторианской эпохи роды были актом служения своим мужьям и семье. Многие богатые семьи желали получить наследника. Для бедных дети – возможность получить рабочие руки для работы на ферме, в семейном магазине и в качестве домашней прислуги.

Отстранение от социума у беременных женщин в Георгианскую эпоху не происходило одномоментно. В первую очередь срок определялся представлениями о собственном самочувствии.

Женщины из высших и средних слоев общества имели возможность раньше отстраниться от социальных обязательств, в то время как женщины из нижних слоев работали вплоть до начала схваток.

В Викторианскую эпоху сам процесс подготовки к родам имел важную социальную составляющую для аристократических семей: совершаемая за несколько недель до уединения поездка в Лондон ставила своей целью обнародовать ожидание ребенка (а также провести время с друзьями). В это время готовился дом, в котором женщина проведет несколько недель на поздних сроках беременности и после родов.

В Лондон ездили не все, поэтому женщины могли сами отремонтировать комнаты и сменить мебель в доме, чтобы подготовиться к новому жизненному этапу. Кровати, на которых рожали, были легкими и портативными. И да, это была не супружеская кровать. Одна из причин – укрепление ценности благоразумия и придание родам духовного смысла, поскольку кровать, на которой ребенок был зачат, все же нарушает эти ценности.

Как рожали королевы

На самом деле ничего невероятного в этом не было. Более того, королевские роды – это публичное мероприятие. Известно, что на родах королевы Франции и Наварры Марии-Антуанетты присутствовало почти 200 человек. В число «очевидцев» входили чиновники и слуги, чья задача состояла в засвидетельствовании того, что никакого подлога не было и ребенок родился живым и здоровым.

Подарки от отцов на рождение ребенка – тоже стародавняя традиция. Эдуард IV, осчастливленный рождением первенца – девочки! – подарил жене Елизавете Вудвилл украшение из драгоценных камней.

Все королевство молилось о своей правительнице во время ее беременности.

Так, например, известно о печати в 1605 году около семи вариантов молитвы за королеву Анну Датскую (жену Якова I[19]) с просьбой уберечь ее от мук, связанных с родами. После рождения ребенка в том же году вышел молитвенник с благодарственными молитвами за благополучные роды. Во время правления Карла I[20] народ также просили присоединиться к молитве о королеве Генриетте Марии Французской, когда она вынашивала долгожданного здорового ребенка.

Выбор имени тогда был не менее сложной задачей, чем сейчас. Чаще всего практиковалось повторное использование королевских имен, но были и такие, что несли за собой дурную славу, например имя Иоанн (Джон), поскольку так звали Иоанна Безземельного, считавшегося одним из худших английских правителей.

А вот парные роды все-таки современный тренд. Даже в XIX – начале XX века присутствие при родах мужчины было необычным явлением. Хотя, например, считается, что принц Альберт присутствовал при родах своей супруги королевы Виктории.

Грудное вскармливание на практическом уровне было формой контрацепции: если королева хотела – и должна была – вскоре снова зачать, то грудное вскармливание не рекомендовалось. Считалось, что грудное молоко свернется, если супружеские отношения начнутся до отлучения ребенка от груди. Да и вообще, грудное вскармливание королевского ребенка – прибыльное дело. Кормилица Генриха VIII Анна Оксенбридж получала за свои обязанности 10 фунтов стерлингов в год[21]. За кормление дочери королевы Виктории кормилица получила 1000 фунтов стерлингов.

А что, если у королевы родятся близнецы? К ним применялись те же правила первородства: даже если первый ребенок старше всего на несколько минут, именно он наследовал трон. Король Шотландии Яков II (1430–1460), например, имел старшего брата-близнеца Александра, но тот умер, не дожив до своего первого дня рождения.

К сожалению, существует множество историй о том, как во время родов что-то шло не так. Ричард Крофт был ведущим акушером начала XIX века. Когда принцесса Шарлотта Августа Уэльская[22] вновь забеременела после двух выкидышей, принимать роды пригласили именно его. На время родов Шарлотта вместе с супругом решили остаться в загородной резиденции. В понедельник, 3 ноября 1817 года, в 19:00 у принцессы начались схватки – из Лондона были вызваны члены Тайного совета. Они разместились в библиотеке, примыкающей к комнате принцессы. К Крофту и акушерке вскоре присоединился личный врач принцессы Мэтью Бейли, который вызвал другого акушера, Джона Симса. Крофт не позволил Симсу стимулировать роды принцессы. Врачи согласились, что медленные роды были нормальными, а принцесса имела достаточно сил, и от использования медицинских щипцов врачи отказались.

Спустя 50 часов, в 21:00 5 ноября, принцесса родила мертвого мальчика. Его пытались реанимировать с помощью теплой ванны, но все было тщетно. Шарлотта, измотанная продолжительными родами, съела куриный бульон, тост и выпила стакан портвейна. Чуть позже пришлось снова вызывать врачей, поскольку состояние принцессы стремительно ухудшалось. Она приняла лауданум, но это не помогло: ей было трудно дышать, пульс стал нерегулярным, температура тела упала. Кроме того, у нее открылось кровотечение. В 02:30 ночи 6 ноября 1817 года принцесса Шарлотта умерла. Хотя королевская семья не винила Крофта в смерти принцессы, общественность роптала и требовала должных показаний от врачей. В конечном счете Крофт покончил с собой.

Одежда

В рамках этого рассуждения можно провести параллель между беременностью и идентичностью, выражаемой через одежду. Важно, что беременных женщин было трудно одевать. Во-первых, ткани были дорогими, а одежда шилась вручную, а потому переделка одежды была привычным явлением (в этом сериалы нам не врут). Наряды перекраивали так, что их можно было носить еще долгое время. На более поздних сроках беременности связь между телом женщины и ее одеждой нарушалась. Привычные модные силуэты, делающие акцент на женственности и фигуре, становились фактически ненужными. Женщина находилась в некой пограничной зоне, которую определяло состояние ее тела, – ее нельзя было назвать ни больной, ни здоровой. Естественно, по мере приближения родов женщины переставали использовать одежду как инструмент моделирования формы тела. Свободный крой, скрывающий беременность, заставлял будущую мать оставаться дома, а также был признаком материнской любви и самопожертвования, что демонстрировало хорошее самочувствие матери и отсутствие у нее тщеславия.

Регулировать корсет – неотъемлемую часть жизни женщины – на поздних сроках беременности удобнее всего было с помощью боковой шнуровки.

В XVIII веке женщины заказывали себе мягкие корсеты, шнуровка у которых как раз находилась по бокам и спереди. Они имели форму, которая подразумевала наличие большого живота у беременной женщины. Дело в том, что корсет – атрибут респектабельности для женщин из средних и высших слоев. Поэтому, если женщина хотела выглядеть достойно, ей было необходимо надевать корсет. А если затянуть корсет на себе было уже невозможно, то полагалось оставаться дома или наносить только неофициальные визиты семье или близким друзьям.

Эмма О’Тул в своем исследовании доказывает, что некоторые женщины носили дома ночные рубашки поверх свободно завязанных корсетов на последних сроках беременности, в то время как другие не использовали корсеты вообще: если подразумевались только неофициальные визиты в дом к беременной хозяйке, то это было допустимо.

Отношение к детям

Для англичан XV–XVI веков дети точно не были «цветами жизни». В Англии того времени к ним относились скорее с брезгливостью[23]. Определим возрастные рамки: ребенок в данном контексте – человек от 0 до 7 лет. Его место в социальной иерархии было очень низким. Сегодня поговорки, которые были в обиходе англичан, нам покажутся по меньшей мере пренебрежительными: «Мужчина не должен полагаться ни на сломанный меч, ни на дурака, ни на ребенка, ни на привидение, ни на пьяницу».

Может возникнуть вопрос: «Были ли исключением королевские дети?» Нет, если это была девочка – тогда интерес к ребенку со стороны влиятельных родственников был не слишком высоким. В качестве примера может послужить дочь Генриха VIII от Анны Болейн, будущая королева Елизавета I. Для короля рождение еще одной дочери стало национальной катастрофой. Он не посетил крестины Елизаветы, не заказывал совместные портреты – словом, был не очень любящим отцом.

Положение детей может показаться безнадежным, но это не совсем так. В Англии XV–XVI веков ребенок считался невинным существом. В обществе даже говорили такую фразу: «Львы не нападают на невинных, включая детей».

Именно поэтому похороны ребенка – особый ритуал. Его погребали в белом наряде, в белом гробу, а сам гроб несли женщины в белых одеждах, держащие ручки гроба белыми салфетками. Естественно, мертвый ребенок попадал сразу на небеса, если он был крещеным. Среди младенцев – как уже не раз упоминалось – смертность была очень высокой.

Возвращаясь к теме положения ребенка: в состоятельных семьях он становился некоторым объектом демонстрации финансового благополучия. Качество жизни ребенка напрямую зависело от того, как за ним ухаживали, а хороший уход могли себе позволить немногие – в основном аристократия и королевская семья. В работах Томаса Фаера[24] поднимается эта тема: он лечил детские заболевания и считал, что он «здесь, чтобы делать добро тем, кто больше всего в нем нуждается, то есть детям». Файр верил, что дети заслуживают самого качественного медицинского осмотра, и старался сделать «сокровища, которые есть на других языках», доступными для начинающих и малоопытных врачей. Под «сокровищами» он подразумевал арабские и европейские медицинские труды. Считая детей отличными от взрослых, Томас Файр выявил ряд психических заболеваний, которым подвержены преимущественно дети, называя их «живыми и опасными болезнями». Файр был прогрессивен в лечении и некоторыми своими открытиями опередил свое время, однако развитие педиатрии не стало преградой на пути суеверий.

Во главе воспитания детей стояла дисциплина. «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»: библейское изречение в XV веке в Англии трансформировалось в поговорку: «Тот, кто щадит Двор[25], ненавидит своего ребенка». Жены и дети считались, по сути, объектами, которыми глава семьи в лице отца мог распоряжаться как угодно. Физическое наказание было абсолютной нормой – таким образом родители рассчитывали добиться от детей послушания и уважения. Юридически отцы имели право на такой подход, поэтому случаи, в которых родители перегибали палку и просто наслаждались избиением детей, имели место. Конечно, физическое наказание и их не обходило стороной. Подобное воздействие на ребенка – естественный процесс.

Более того, большинство детей сами воспринимали физическое наказание как процесс, за который должны быть благодарны, потому что так родители старались наставить их на верный путь.

Неужели у английских детей XV–XVI веков не было детства в привычном для нас виде? Неужели они не играли в игры, не общались со сверстниками? Конечно, все это было, но в целом общество просто не задумывалось о развлечениях для детей. Чаще всего ситуация обстояла иначе: дети были приобщены ко взрослым утехам с малых лет. Изображения деревенских праздников демонстрируют нам все разнообразие развлечений среди взрослых – и дети везде находятся рядом (достаточно взглянуть на картины нидерландского живописца Питера Брейгеля Старшего, например).

Все же за период с 1399 по 1603 год взгляды на детей в Англии очень изменились: больше внимания начали уделять уходу за ребенком и его благополучию. Прежним осталось одно: привитие дисциплины и уважения к старшим.

С дефекацией и приучением ребенка к горшку в те времена возникали сложности. По большому счету никакого контроля в отношении места для справления ребенком нужды не было, даже в королевских семьях. Конечно, наследникам престола предоставляли «специальное оборудование» для этого естественного процесса, однако если погода позволяла, то ребенок вполне мог воспользоваться двором. Можно найти даже упоминания того, как дети состоятельных семей справляли свою нужду в коридорах и на лестницах помещений. Звучит, на первый взгляд, даже мифично, но это не так. Дело в том, что аристократы часто занимались спортом прямо в коридорах дворцов и замков, поэтому особой разницы между улицей и домом (мы сейчас говорим о коридорах и лестницах, естественно) они не видели.

По мере того как ребенок взрослел, одной из проблем его воспитания становился выбор вида наказания. Если традиционная порка уже не вызывала особых эмоций, то можно было рассмотреть несколько более изощренных вариантов воздействия на детей. Например, в качестве устрашения по периметру королевского двора Людовика XIII ходили пугающие фигуры в виде одноглазого рыцаря и жуткого каменщика. Рыцарю, к слову, было дозволено угрожать маленькому своевольному Луи кастрацией – естественно, няня уже объяснила мальчику, что это такое. Более хитрые методы использовались в женских монастырях: там вместо порки на них воздействовали ментально – в случае нарушения правил или непослушания на девочек надевали таблички с их пороками, награждая их такими званиями как «ленивая», «врунья», «жадная» (куда более действенно, чем просто розги).

В целом во Франции XVII века наблюдается интересная тенденция: вместо того чтобы наказать ребенка физически, на него стараются воздействовать так, чтобы он испытал чувство вины – вариант куда более гуманный с телесной точки зрения. Религиозность образования позволяла осуществить это посредством молитв. В противовес необходимости соответствовать стандартам взрослых теперь воспитание было направлено на духовное, внутреннее развитие ребенка как личности. Дисциплина, конечно же, никуда не ушла, скорее даже ужесточилась, и в школах стали внимательнее следить за манерами, поведением, мимикой и речью детей. Конечно, все это касалось эталонного подхода к воспитанию детей, чьи родители могли позволить себе их обучение в школе. Однако существовала и «темная» сторона отношений с детьми.

Бедняки, к сожалению, с детьми не любезничали. Смертность в этом слое общества была ощутимо выше, чем в более высоких. Голодные времена во Франции сильно отразились на кормящих матерях, что впоследствии сказалось и на детях. Брошенные младенцы редко выживали – в начале XVII века таких детей обычно отправляли в больницу Отель Дьё. А поскольку организация эта благотворительная, проблемы с финансами были вполне предсказуемы, и за детьми совершенно не ухаживали в должном виде – об этом говорит хотя бы тот факт, что организации не хватало медсестер. Считается, что ни один младенец из тех, что побывали в Отель Дьё, не дожил до совершеннолетия. Еще более страшная статистика: Винсент де Поль в 1638 году утверждал, что за последние 50 лет (на момент высказывания, конечно) вряд ли выжил хотя бы один брошенный младенец. В это же время дети, найденные на улицах полицейскими, обычно отправлялись в приходскую общину «Куш», а позже продавались беспризорникам и бродягам, которые использовали детей как инструмент заработка. С ребенком на руках было легче вызвать жалость. «Куш» пытался найти этим детям жилье, однако чаще они просто умирали, не дождавшись лучшей жизни. Хорошо, что во второй половине XVII века вопрос брошенных детей встал особенно остро, и государство начало способствовать борьбе за их жизнь.