Михаил II: Великий князь. Государь. Император

Глава 7

Обед прошёл нормально, без откровенных ляпов со стороны Каца. А с моей стороны их и не могло быть. А какую, спрашивается, можно совершить оплошность в правилах этикета, работая только ложкой. Питание больного в этом времени не отличалось большими изысками – сначала суп-пюре, затем кашка, ну а в завершение некрепкий чай. Если бы не пирожки, которые мы с Кацем умяли, то из-за стола я вышел бы голодным. Ещё когда мы обедали, официант сообщил мне, что автомобиль прибыл и водитель ожидает только команду, чтобы отвезти великого князя в Петроград. Так что как только пообедали, сразу пошли к автомобилю.

Езда на древнем ретроавтомобиле это не то, что даже на самой дешёвой легковушке XXI века. Шум и скрипы в салоне это ещё полбеды, самое большое раздражение доставляло дёрганье и тряска автомобиля. Вести серьёзную беседу в таких условиях было, конечно, тяжело, но когда ещё удастся оказаться в, можно сказать, камерных условиях с таким человеком, как Гучков. Несомненно, он много знал, многое умел и имел обширнейшие связи во всех слоях российского общества. Очень ценный человек для наших с Кацем целей. Вот я и пытался всю дорогу до Петербурга зондировать его политические убеждения и склонить этого умного человека к поддержке начинаний великого князя. Склонял не прямо, а исподволь. Политические взгляды Гучкова в общем-то мне импонировали – он не был ярым монархистом, но весьма переживал за бардак, который накатывался на Россию. По складывающемуся у меня мнению, Гучков являлся нашим естественным союзником и был готов к нетрадиционным методам действий, чтобы хоть как-то снять напряжение, накатившее на российское общество. По крайней мере, весьма адекватно воспринял мысль переключения интереса части еврейства на идею создания государства Израиль. После высказанной мной мысли, что если еврейская община почувствует со стороны высшего руководства империи поддержку своему извечному стремлению на создание в Палестине иудейского государства, то сторонников у власти прибавится. А может быть даже и денег. А это значит, что социалисты и прочие оппозиционеры ослабнут. Ведь не секрет, что больше половины руководства тех же социал-демократов это евреи. Гучков с этим согласился, но высказал сомнение, что в настоящий момент идея создания государства Израиль осуществима. В Палестине Османская империя, а она входит в коалицию с Германией и Австро-Венгрией. Он заявил:

– В таких условиях, когда Проливы закрыты, невозможно отправлять транспорты с переселенцами в Палестину.

На это я ответил:

– Сейчас нельзя, так после войны можно. Этот проект длительный и серьёзный. Если еврейская община почувствует, что империя взялась за это дело основательно, то всемерно будет оказывать помощь в самой войне, чтобы победа России свершилась быстрее. Таким образом, идеей основания государства Израиль мы убиваем двух зайцев – во-первых, вносим сумятицу в ряды противников империи, а во-вторых, добавляем сторонников порядка и того, чтобы Россия победила в этой войне.

В этой своей словесной обработке Гучкова я добился и практических целей. Он пообещал познакомить Джонсона с лидерами еврейской организации Бунд, которые сейчас находились в Петрограде – Абрамовичем и Кремером. А ещё мне удалось добиться приглашения Гучкова вместе с ним доехать до Думы и принять участие в разговоре с Родзянко и князем Львовым. То есть ненавязчиво внушить Гучкову мысль, что присутствие великого князя может помочь решению проблемы, которую они собирались обсуждать. А именно о положении дел на железнодорожном транспорте. По словам Гучкова, в западных губерниях на путях сообщения начался полный хаос. Видимо, этот вопрос его сильно волновал, и он начал пространно рассуждать о причинах такого безобразия. Это дало мне возможность немного подумать, проанализировать свои действия и прийти к выводу, что я молодец. Практически всё, что мы обговаривали с Кацем перед выездом, я выполнил. Первое и самое главное – внушил доверие этому непростому человеку. Он уже не сомневался, что я серьёзный человек, истинный патриот, не на словах, а на деле. И больше всего на этого практичного человека воздействовало то, что великий князь, о котором в обществе сложилось стойкое впечатление как о лоботрясе, думающем только о себе, а не о благе государства (и это показал его брак), оказался не таким. На самом деле он в тяжёлую годину прибыл в воюющую страну, успешно командовал одной из самых непростых дивизий и сейчас, несмотря на острые боли в желудке, не зациклился на себе и на лечении болезни, а старается помочь стране. Не жалея сил и собственного здоровья, продвигает принципиально новое вооружение. Если Гучков действительно так думает, то цель этой поездки на треть выполнена. Ещё бы такое же впечатление произвести на Родзянко и князя Львова, и можно сказать, задача выполнена. А идея всех этих встреч была проста – это подстраховка на тот случай, если все наши потуги по поднятию боеспособности армии окажутся бесполезными. Не будет громких побед, разложение общества продолжится, и Николай II всё-таки отречётся, и значит, сценарий истории может быть такой же, как в нашей реальности.

Но оказаться в Перми категорически не хотелось. Чтобы не допустить этого, оставалась единственная возможность коррекции истории – это принять на себя сан государя Российского. А без поддержки Думы это вряд ли пройдёт гладко. Общество настолько поляризованно, что многие даже в элите относятся к самодержавию как к беде России, не представляя себе, что начнётся, когда царя не будет. Так что поддержка Думы в деле передачи власти от Николая к Михаилу была необходима, чтобы не начался очередной русский бунт. По историческим данным, Михаил Александрович это понимал. Из документов следует, что тот после длительных переговоров с представителями Государственной думы объявил, что примет верховную власть только в том случае, если на то будет выражена воля всего народа (посредством Учредительного собрания). Вот и мы с Кацем это понимали и поэтому решили не упускать такого случая, как возможность встретиться с самыми влиятельными депутатами. Родзянко был председателем Думы, до него председателем Третьей Государственной думы был Гучков. Но, несмотря на потерю председательского поста, Александр Иванович оставался одним из самых влиятельных депутатов. Князь Львов тоже был весьма влиятелен. Он, можно сказать, был стержнем февральских событий 1917 года. Не зря стал первым премьер-министром Временного правительства. Узнав, что у этих людей будет встреча, мы с Кацем решили попытаться стать четвертой стороной совещания. Кроме основной задачи, была и вспомогательная – внедрить Каца в думскую тусовку. Именно мой друг взял на себя политическую поддержку нашей миссии. Моя стезя – силовая и властная составляющая авантюрного плана по изменению исторического вектора развития России. Мои размышления были прерваны не тем, что Гучков закончил возмущаться безобразным функционированием железной дороги, а тем, что автомобиль остановился, мы приехали.

В Думе, в кабинете Родзянко я был встречен вполне доброжелательно. Даже намёка не было на неудовольствие тем, что встречу думских функционеров посетил великий князь. Наоборот, плотный импозантный мужчина с усиками, как я понял, сам Родзянко, при нашем появлении засуетился, вскочил со своего кресла, чтобы пожать мне руку, а затем отдал распоряжение присутствующему на встрече секретарю, чтобы тот срочно организовал самовар и какие-нибудь печенья к чаю. Пока не принесли самовар и столовые приборы, разговор вертелся о положении дел на фронте и о том, какие трудности были во время знаменитого Брусиловского прорыва. Об этом пришлось рассказывать мне, как непосредственному участнику тех событий. Нелёгкая это задача – рассказывать о том, что знаешь только по нескольким воспоминаниям, зафиксированным в долговременной памяти Михаила. Поэтому вскоре я перешёл к проекту создания катюши и напалма. Рассказывал не о том, что требуется для производства этого нового оружия, а о том, какой ошеломляющий эффект вызовет применение этих смертоносных новинок. Только с новейшим оружием, возможно проведение операции подобной Брусиловскому прорыву. Хорошо говорить с неспециалистами, они всему верят. Поверили в чудо-оружие и в этот раз, особенно после того, как мой секретарь засыпал их техническими терминами. Можно сказать, задачу с Кацем мы выполнили – дали понять Родзянко и Львову, что дом Романовых ещё не совсем выродился. Есть там Михаил Александрович, энергичный, патриотично настроенный человек, на которого можно делать ставку. Между тем Кац разошёлся, и вся эта ситуация начала мне напоминать сюжет из книги Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Когда Остап Бендер пел соловьём в шахматном клубе. Нужно было прекращать эти залихватские соловьиные трели перед этими опытными и имеющими иммунитет от словесного поноса политическими деятелями. Поэтому я прервал Каца возгласом:

– Джонсон, прекращайте лить из пустого в порожнее! Мы не для этого сюда приехали. Лучше, Николай, давай послушаем, что скажут опытные люди по поводу перебоев в работе железнодорожного транспорта. Он стал работать безобразно. Я сам с этим недавно столкнулся, когда добирался из Могилёва в Петроград. Даже санитарный поезд мурыжили по несколько часов на каждой узловой станции.

Хотя наша задача этого посещения Думы и была выполнена, но прощаться я не спешил. Вопрос о сбоях в работе железнодорожного транспорта меня интересовал очень сильно. А где я мог узнать первопричину этого, как не у этих опытных людей? Наверняка они подготовились и имеют необходимые материалы и статистику по работе министерства путей сообщения. Вот и надо послушать, а может быть, и принять участие в обсуждении этой проблемы. Первым по этому вопросу начал говорить Родзянко, он хорошо поставленным голосом начал вещать:

– Получилось так, что тыл живет под командованием правительства, а дальше – демаркационная линия. Тут уже правительство не смеет и шагу сделать. Выходило, например, так: идет поезд с каким-нибудь войском. До известной демаркационной линии он находится в ведении министра путей сообщения, а когда он эту линию перевалит, то попадает в заведывание неизвестно кого. Поезд, перевалив какую-то воображаемую линию на карте, находился уже не в ведении министерства путей сообщения. Откуда идет разруха путей сообщения? От этого неправильно поставленного принципа. Всегда есть первоисточник хаоса. Штаб Верховного главнокомандующего или управление его решили, что все это нужно поставить на военную ногу. Набрали они разных капитанов, более или менее неспособных к строевой службе, и сделали их комендантами. Получилось на станциях железных дорог двойное начальство. (Я начинаю снизу, потому что это перешло наверх.) Комендант облечен всей полнотой власти, чуть ли не до расстрела включительно, и начальник станции тоже. Потому что железные дороги признаны на военном положении. И вот эти два элемента сталкиваются друг с другом. Доходило до того (мне в моих поездках в ставку по дороге жаловались), что с одной стороны, где начальник станции энергичный, там он наседал на коменданта, а там, где комендант энергичнее, он чуть ли не револьвером грозил начальнику станции: «Я хозяин». Вот с чего началось. В первую же мою поездку в ставку я говорил с великим князем Николаем Николаевичем, что так нельзя, получается хаос. Этот хаос начался с железных дорог и мало-помалу отразился на всем отправлении частей ближайшего тыла. Затем он пойдет вглубь, и вы получите полное раздвоение власти, иначе безвластие. Он говорит: «Что же мы должны делать?» Я говорю: «Зачем вам эти коменданты? Почему не объединить железные дороги в подчинение министерству путей сообщения? Сделайте комендантами тех, которые опытны в этом деле». Но как всегда, всякая власть развращает, так и генерал Ронжи, отвечающий за военные перевозки, развратился и своей власти уступить не хочет». На это мне великий князь говорит: «Я не знаю, как мне быть, но Горемыкин (премьер-министр) отказывается принимать какое бы то ни было участие в делах войны». Я говорю, что первый раз слышу это. Вернувшись в Петроград, был у Горемыкина, говорил об этом, и он высказал определенно именно эту точку зрения: правительство будет управлять тылом, а вопросы войны – это не мое дело.

«Да… – подумал я, – извечная беда России, бардак из ничего – правая рука гребёт не туда, куда левая. Хотят как лучше, а получается как всегда».

Между тем натренированный в Думе к длинным речам Родзянко продолжил, хотя и не о проблеме, сложившейся на железной дороге, он заявил:

– При объявлении войны у меня было такое впечатление, что министерство Горемыкина всецело поняло громадность задачи, которая возникает ввиду этой войны. Хотя должен сказать, что, к сожалению, и против чего я всегда ратовал, оставаясь в меньшинстве, общее направление, не только правительственное, но и думских кругов, и даже общественных кругов, было таково, что война продлится только шести месяцев. Это, я думаю, господа, вы все помните. Мне казалось, что это положительная нелепица, потому что Германия затеяла войну не для того, чтобы в шесть месяцев добиться Эльзаса. А для того, чтобы добиться союза центральных государств (единой Европы под диктатом Германии), что потом и оправдалось. Но, к сожалению, правительство полагало, что война эта будет не длительная, что напряжение всех воюющих стран будет так велико, что война скоро кончится. Я сошлюсь, например, на мнение лидера кадетов Милюкова, который был убежден, что война будет продолжаться восемь месяцев. И в правительстве, сколько я знаю, эта точка зрения преобладала. Таким образом, все их расчеты по снаряжению и были построены вот на этом основании. Но вы помните, конечно, дни энтузиазма, 26 июля. Созыв Думы, наше заседание и прочее. Это, конечно, была вспышка патриотическая, которая засим, в силу обстоятельств, должна была замениться отношением деловым. И когда Дума была распущена, и вступило в действие правительство Горемыкина, тут уже явилась масса организационных вопросов, принципиальных, по устройству командного состава. Не до того было. В это время я много беседовал и старался убедить Горемыкина и Кривошеина. С Маклаковым (министром внутренних дел) у меня были отношения довольно рогатые. Извините за выражение. Но тех, с которыми я мог говорить, и даже со Щегловитовым немного беседовал, я предупреждал, что, по всем имеющимся данным, оставлять так это дело, в надежде, что война скоро кончится, нельзя. У нас уже тогда обнаружился недостаток снарядов. По расчету первых же боевых действий тратились такие безумные количества боевых припасов, которые не имели себе подобного. Так же было относительно обуви и одежды. Сейчас положение дел близкое к катастрофическому. Вы, Михаил Александрович, своим предложением о производстве чудо-оружия вдохнули в меня надежду, что победы будут, и положение в стране нормализуется.

На такой пассаж нужно было отвечать, и я ответил:

– Я тоже надеюсь, что катюши и напалм помогут русской армии, но это не панацея от всех бед. Армии нужен крепкий тыл, а тут чёрт знает что творится. Развелось море всяких партий и движений. Понятно, что тяжело, что просчитались мы в оценке длительности войны, но делать-то нечего – нужно жить и бороться за свою родину. На фронте понятно, как себя вести власти, а вот в тылу как? Обеспечить народ теми же благами, что и до войны, страна не в состоянии. Репрессиями народ не успокоим – только злее станут люди. Демагогия и какие-нибудь указы на потребу плебсу уже вряд ли помогут успокоить общественность, а тем более профессиональных бунтарей. Остаётся только одно – обескровить самые радикальные партии. Предложить активным членам этих партий и движений новую цель. Если вы проведёте исследование национального состава руководящего звена радикальных партий, то увидите, что большинство из этих людей далеко не великороссы. Как правило, это евреи, поляки и представители кавказского региона. Вот и нужно предложить этим людям заманчивую цель, ради которой они перестанут бороться с самодержавием. Прекратят расшатывать страну, руководствуясь принципом – чем хуже, тем лучше. А нам нужно действовать по принципу – разделяй и властвуй. В первую очередь из радикальных партий нужно выбить наиболее многочисленную когорту – и это, несомненно, иудеи. Предложим им сосредоточиться на исполнении вековой мечты еврейского народа – создание государства Израиль. Продвигать эту идею будет мой секретарь господин Джонсон. Очень удачно, что по крови он англосакс. Евреи будут думать, что эту идею поддерживает не только Россия, но и Англия, по крайней мере часть её общественности. Россия должна поддержать эту идею на официальном уровне. По крайней мере, все будут знать, что великий князь Михаил Александрович сторонник создания государства Израиль.