- -
- 100%
- +
В ситуации со мной всё оказалось наоборот: мне постелили в зале и велели Янке с утра напоить меня чаем.
Возможно, во мне видели потенциального мужа, но я придерживался другой точки зрения, впрочем, как и сама Янка.
Через много лет наши пути снова пересекутся, но на этот раз – в танцевальном кружке для малышей, куда мы приведем уже своих детей, хоть и не общих.
Глава 14 Последнее лето детства
Лето после девятого класса я, как всегда, проводил в деревне. Я всё больше ощущал разницу в общении: деревенская жизнь уже не прельщала меня так, как раньше, хотя её незамысловатый уклад меня по-прежнему забавлял.
Вся суть деревенской жизни обычно сводилась к пьянкам, сенокосу и субботним дискотекам. Деревня "Саргино" делилась на два участка – верхний и нижний.
Нижняя часть находилась под уклоном, и чтобы подняться наверх, приходилось приложить усилия. Для детей это было развлечением – зимой и летом они катались с горки на санках или велосипедах. Но для пенсионеров, идущих в магазин, это становилось настоящим испытанием.
Это было интересное время. Моего деда по маминой линии звали Лобанов Сергей Калистратович.
Он всегда был суровым, импульсивным и вздёрнутым парнем. Был молод, получил повестку в 45 от военкомата на войну, но к моменту, когда собрался, война уже закончилась.
В Калуге, где он жил, работы не было, поэтому он перебрался на север для работы по валке леса, где и там отличался своей вспыльчивостью и характером.
На лесоповале было много бывших заключённых, на которых по молодости он хотел походить, сделав похожую татуировку на руке в виде восходящего солнца, о которой потом жалел.
По праздникам он всегда надевал серый костюм и начищенные хромовые сапоги, которые называл прохаря. Они хранились у него в шкафу вместе с тремя гармонями.
Когда шёл по деревне, нож всегда был за голенищем. Из-под кожаной кепки торчал кучерявый чуб и сверкали чёрные глазища.
Но при этом он всегда вставал в пять утра, чтобы наносить воды для огорода и теплиц, накормить скот и убрать хлев. Лютый по натуре, он резко менялся в присутствии моей бабушки – просто стихал, его цыганский пыл куда-то сразу пропадал.
Она была родом из Одессы, обладала невиданным спокойствием и любовью. Она пекла вкусные пироги и всегда хранила в кладовке запас конфет.
Нам туда вход был запрещён, но конфеты мы получали всегда. Бабушка заведовала магазином и столовой – должность по тем временам считалась весьма престижной и значительной, особенно для такого небольшого посёлка.
Но, в отличие от других, она этим не пользовалась, и я считаю это правильным.
Несмотря на всю свою суровость, дед очень любил и уважал бабушку. Даже будучи пьяным с гармонью в руках, он не смел сказать ей грубого слова.
Я не зря уделил столько внимания бабушке и деду. Пока родственники со стороны отца гордились своим дедом-фронтовиком, я гордился дедушкой и бабушкой, которые прожили хоть и трудную, но интересную жизнь, полную взаимной любви.
Второго деда, по отцовской линии, звали Колесников Филипп Григорьевич. Он родился в 1924 году в городе Клинцы под Брянском. Уже в 1942 году он был призван в ряды Красной армии, прошёл обучение в снайперской школе и отправился на фронт.
В этом же году под Ворошиловоградом (ныне Луганск) во время Харьковского наступления попал под обстрел из миномёта и был тяжело ранен.
После лечения в госпитале его комиссовали, но уже в конце 43-го года он прошёл перекомиссию и снова был призван.
Служил на Западной Украине в войсках НКВД. Теперь уже автоматчиком. Там война закончилась не сразу, и вплоть до 1947 года он воевал с так называемыми "бандеровцами" – теми, кто перешёл на сторону фашистской Германии ещё во время войны.
С 1947 по 1949 год мой дедушка служил в войсках МГБ СССР и охранял дачу Иосифа Сталина на озере Рица.
В 1949 году его демобилизовали. Сказались старые раны.
Как всякий воевавший, а не отсиживавшийся в тылу человек, дед практически не смотрел военные фильмы, говорил, что война – это совсем не то, что показывают в кино. Это кровь, страх, спать в окопе, грязь, вши, голод.
Когда мы спрашивали деда про войну, он всегда отмалчивался. Иногда к нему приходили однополчане, но о войне они не говорили даже выпив. Только вздыхали и матерились.
Глава 15 Поворот на неизвестный путь
Наступил сентябрь. Мне 16 лет, летние каникулы закончились и вот я уже сижу в плацкартном вагоне. Мама собрала мне вещи и я еду в Няндому, маленький железнодорожный городок, где расположено профессиональное училище № 11.
Это было то самое училище, в котором я буду учиться несколько лет, и после окончания которого буду сам водить поезда.
В купе со мной ехали трое мужчин. Они читали газеты, пили чай и просто лежали на своих полках. А я всю дорогу читал книжку и думал о том, что меня ждёт впереди. На душе было немного тревожно.
Время в пути текло очень медленно, как всегда бывает, когда ты не знаешь, куда и зачем ты едешь.
А я, пытался за чтением отвлечься от тревожных мыслей и
как-то убить время в дороге. Но оно тянулось как резиновое. Да, и надо сказать о том, что я уже больше не употреблял алкоголь.
Во время поездки были интересные встречи. У купе проводницы я столкнулся с двумя пацанами – Серегой и Лехой.
Мы немного поболтали за чаем, и выяснилось, что они едут в тоже училище и вскоре станут моими одногруппниками.
Серега, когда проводница спрашивала, сколько налить ему чая, всегда отвечал: «Вы что, краев не видите?»
Когда через много лет, я снова его встретил, он уже будучи уволенным с железной дороги и из других предприятий находился в глубокой стадии алкоголизма.
Ну, вот, а я думал, что хотя бы этот абзац закончу без упоминаний об алкоголе.
На первое время я должен был остановиться у тети Гали. Мама договорилась с ней, и на бумажке написала мне её адрес.
Без телефона, без карт, в незнакомом городе шестнадцатилетний подросток идет к человеку, которого едва знает, доверившись только бумажке на которой написан адрес. И он не имеет права ошибиться, заблудиться или просто не найти этот дом, потому что в противном случае придется ночевать на улице или в отделении полиции.
Но в этот раз у меня все получилось и я нашел тетю Галю. Хотя до сих пор могу заблудиться в трех соснах. Если не ошибаюсь, это называется географический кретинизм.
Во всей этой истории я совершено не помню своего отца. Он как будто устранился от всего этого. Словно исчез на какое-то время.
Зато мама за меня очень переживала. Она сама предложила мне ехать именно сюда и потом все время мучила себя сомнениями.
Глава 16 Город, который забыл мечтать
Няндома – небольшой городок в Архангельской области, по размерам чуть больше моего поселка. Он держался только на том, что находился на крупной узловой станции, а 70 процентов населения работали на железной дороге.
По своим устоям и нравам он мало отличался от моей малой родины: молодежь до сих пор говорила на жаргоне, слушала «блатняк», а на рынке в отделе дешевой бижутерии всегда можно было найти перстни, похожие на воровские.
Каждый пацан в этом городе знал значение этих перстней лучше таблицы умножения и непременно хвастался этим в компании.
Наверное, всё это сохранилось до сих пор, потому что город находился далеко от так называемой цивилизации, от большого города. В центре стояли пятиэтажки, но достаточно было отойти на три километра в сторону, и уже можно было встретить дома с печным отоплением, удобствами во дворе и скотом в хлеву.
Весь уклад жизни крутился вокруг училища – молодежь с детского сада знала, куда пойдет после школы: мальчики – в машинисты или слесари, а девочки – в дежурные по станции. Железнодорожные семьи здесь существовали поколениями и это называлось трудовой династией.
Но как правило младшие члены этих династий в школе учились посредственно, зная свою дальнейшую судьбу и потому за знаниями не гнались.
В первый же день в училище, я снова ощутил себя в родном поселке, только местные порядки мне напомнили фильмы из 80-х. Я снова столкнулся с проявлениями беспричинной ненависти, злобы и агрессии.
Тут снова нужно было выживать, и выживали только сильнейшие. Избиение кого-либо в туалете было обычным делом.
Где-то я читал, что для того, чтобы в классе была нормальная психологическая обстановка, в нём должно быть 60% девочек и 40% мальчиков. В нашей же группе было 30 озлобленных парней, от которых воняло перегаром, табаком, несвежей одеждой и потом.
После той закалки, что я прошёл в своём поселке, меня уже трудно было чем-то напугать или удивить. Скорее, я просто не хотел возвращаться в прошлое. Я постоянно вспоминал свой класс: сейчас они наверное пошли в кино, на дискотеку или в поход, громыхая стеклотарой.
Девчонки каждый день меняют наряды, а Иван в моменты загрузки игры на компьютере читал книгу.
Через несколько недель ко мне приехала мама. Все места в общежитии были заняты, поэтому нам пришлось искать комнату. Мы ходили вдоль домов, читая объявления на подъездах. К счастью, искать долго не пришлось – мы нашли комнату в трехкомнатной квартире, где жила пожилая пара с взрослой дочерью. В этой комнате уже жили двое парней: один из моего города, второй из Мурманска, сын военного.
Хозяйка квартиры (я забыл её имя) с первых минут показалась мне какой-то странной, что-то необычное было в ее внешности и в цвете кожи. Позже я узнал, что она страдала от цирроза печени. Одним из симптомов данного заболевания является желтая окраска кожи.
Муж периодически её бил, когда они вместе напивались. Они крали у нас еду, а мы подсыпали им в сахар слабительное. Дочери на всё было плевать. Как итог, хозяйка скончалась буквально через восемь месяцев, после того как ей диагностировали последнюю стадию цирроза.
Мама недолго погостила у меня. Она почти сразу уехала домой и я видел, что она уехала с неспокойным сердцем, переживая за меня.
Старое, обшарпанное трехэтажное здание под названием ПУ-11 было "кладезью" железнодорожной науки – по крайней мере, так считали здешние преподаватели. Нам нужно было отучиться три курса.
Первокурсников звали "зелеными" и были правила, которые необходимо было соблюдать: нельзя проходить через группу третьекурсников, лучше обойти или подождать, пока они пройдут; нельзя курить в туалете, если там третьекурсники; нельзя садиться на скамейку рядом с ними во время перемены.
Для меня это было дико и одновременно я испытывал эффект «дежа вю» – всё это я уже прошел, забыл и не хотел вспоминать.
Мои одногруппники не представляли для меня никакого интереса. Среди них не было человека с сильным характером, на которого хотелось бы равняться и походить. Не было отличников, лидеров, вдохновителей. Всё общение состояло только из фраз "пойдём покурим" или "кому-то опять разбили лицо на дискотеке".
Девчонки, приехавшие из деревень, резко отличались от тех, с кем я учился в школе. Однажды я даже услышал, как одна из них сказала своему парню: "Ты будешь хорошим муженьком…".
Я понимал, что круг может замкнуться и тогда для меня всё начнётся сначала. И тогда я стал больше общаться с соседями по комнате. Во-первых, один из них был из моего города и уже на третьем курсе, а второй – на втором.
Но самое главное – они не пили. С ними можно было хоть о чём-то поговорить, кроме обсуждения драк, пьянок и выдуманных историй про то как: "оприходовал сразу трёх баб". Почему-то рассказы на эту тему здесь особенно ценились.
С первого дня обучения у меня в душе было ощущение, что группу абсолютно не интересует учеба. Учащиеся не уважали преподавателей, а те, в свою очередь, – учащихся.
Были преподаватели по спецпредметам, занятия которых нужно было обязательно посещать, иначе можно было поучить «неуд» по предмету. И понимая это наши наставники этим пользовались, смеясь над нами.
Как ни странно, денег никто не брал и не вымогал. Или, может, я об этом просто не знал, стараясь добросовестно учиться. Все жили с одной мыслью: всё уже заранее решено за нас, поэтому не стоит и рыпаться.
Меня это напрягало, потому что такая апатия была заразной и передавалась друг от друга.
Столовую в училище убрали за ненадобностью. И действительно, зачем в учебном заведении нужна столовая?
Молодые люди ведь могут обойтись без еды, заменив её небольшой денежной компенсацией. Нам выдавали продуктовые талоны, которые мы отоваривали в специальном магазине.
Обычно я брал тушенку, рыбные консервы, макароны, крупы. Но всё это потом оказывалось на столе у хозяйки квартиры, которая бессовестно крала у нас продукты.
Я понял, что с этим нужно что-то делать, иначе меня ждёт неизбежная деградация. Совершенно случайно я узнал от одногруппника Славика о туристическом кружке, члены которого постоянно ходили в походы, катались на байдарках, поднимались в горы и забирались на скалы.
Хоть и без особого желания, но я всё-же решил туда записаться.
Глава 17 Отбиться от стаи
Сам кружок представлял собой небольшое помещение: класс для занятий и комнату для хранения снаряжения – всё, что нужно для походов в горы, восхождений на скалы, сплавов на байдарках и других не менее захватывающих приключений.
Как я уже говорил, сначала эта идея казалась мне чем-то несерьёзным. Ну, сходим в поход, разожжём костёр – и что дальше? Но оказалось, что этот кружок круто изменил всю мою жизнь.
Благодаря ему я исколесил полстраны. Прошёл сотни километров по горам, взбирался на скалы, преодолевал речные пороги на Байкале, искал и перезахоранивал останки без вести пропавших бойцов Великой Отечественной.
Я обрёл друзей по всей стране, нашёл единомышленников, познакомился с людьми, для которых идеи и принципы значили больше, чем алкоголь и пьяные бессмысленные драки.
Я понял, что девушки могут быть не только красивыми, но и умными, рассудительными, с чистыми мыслями. Я освоил игру на гитаре и научился выживать в экстремальных условиях.
Но самое главное – я отбился от стаи.
Той самой стаи, где смысл жизни сводился к трём вещам: найти, где можно было напиться, потом подраться и кому-нибудь об этом рассказать.
Вся эта волшебная метаморфоза состоялась благодаря одному человеку. Его звали Александр Юрьевич.
Он был человеком, который учил нас стоять на лыжах и преодолевать по горам сотни километров, зимой жить неделями в палатках. Человеком, который умел вязать двадцать один узел, нужный в скалолазании, и мог добыть финансирование для поездки куда угодно – на соревнования, в экспедицию, на раскопки.
Он учил нас дисциплине, выносливости, справедливости. И доброте, но по-мужски, без излишнего сюсюканья.
Я ждал конца уроков, чтобы бежать в знакомое мне серо-розовое кирпичное здание – ДЮСШ. На второй этаж, где мы готовились к походам, изучали карты, чинили снаряжение, праздновали дни рождения и просто были вместе.
Александр Юрьевич делал всё, чтобы мы проводили больше времени в кружке и в походах – лишь бы только не пошли по кривой дорожке.
Он был человеком, которого знали даже в столице. Человеком, которому писали письма и которого отмечали наградами.
Я говорю был…
Он умер. Точнее, погиб. От пьянства.
Это было самое странное. Человек, у которого было столько друзей и знакомых по всей стране, человек, который мог убедить кого угодно и в чём угодно, ушёл в полном одиночестве.
Я читал, что Дейл Карнеги, великий оратор, собиравший толпы, умер так же как и наш любимый преподаватель – в одиночестве. Видимо, алкоголь и одиночество связаны крепче, чем кажется. Алкоголизм не зря называют болезнью одиночества. А это именно то, чего я стараюсь избегать.
Время походов и соревнований я вспоминаю с особым трепетом.
Но возвращение в училище было болезненным. После недели на природе, среди своих, я снова попадал в мир, который казался мне не просто чужим, а чуждым.
В классе не менялось ничего.
Всё те же похмельные лица, безразличные, но одновременно агрессивные взгляды. Всё те же порядки, будто списанные с тюремных понятий.
И всё же были уроки, которые мне нравились.
Например, однажды я впервые услышал о Достоевском и его романе «Преступление и наказание». Эта книга сыграла в моей жизни особую роль.
Именно благодаря Достоевскому я научился без мата излагать предложение, в котором больше трёх слов.
Что забавно, это было не на уроке литературы. Это был занятие по МХК.
Решением Министерства Просвещения РСФСР с 1977 года курс международной художественной культуры преподавался как
экспериментальный вариант обязательного предмета в старших классах общеобразовательной школы, а с 1988 года – уже как обязательный учебный предмет в старших классах общеобразовательной школы.
К концу первого курса я впервые по-настоящему заинтересовался железной дорогой. Точнее, локомотивами. Только тогда я начал осознавать, на кого вообще учусь.
А потом умерла хозяйка квартиры. От цирроза печени.
Её муж, бледный, с опухшим лицом, еле ворочая языком, сообщил нам, что мы должны съехать. Мы не слишком расстроились – начинались каникулы.
Я ждал лета в деревне с нетерпением. Хотелось увидеть друзей, которые, как и я, поступили учиться. Мне не терпелось послушать их истории. Поделиться своими.
Но в деревне всё свелось к привычному сценарию: вечером пьянка, по выходным дискотека.
Меня алкоголь уже не так привлекал. Гораздо интереснее было общение с девушками. Мне показалось, что кажется и им, тоже. Мне было что рассказать, а им было интересно послушать.
Но вдруг, впервые мне стало скучно.
Раньше я не мог представить себе летнего отдыха вне деревни. Теперь же мне казалось, что она становится тесной, как старая одежда.
Глава 18. Общий вагон
Вот и наступил второй курс. Общежитие снова было переполнено, но хозяин, у которого мы раньше снимали комнату, согласился снова меня взять. Даже, скорее, был рад этому.
Мои новые соседи по комнате – те самые парни, с которыми я встретился в вагоне в первый день учебы – связались с какими-то цыганами и часто проигрывали им деньги в карты.
Они уже были настолько зависимы и запуганы, что мне пришлось прятать деньги и еду не только от хозяина квартиры, но и от них.
Ещё один сосед дышал бензином, ацетоном, краской и пребывал в постоянном галлюциногенном состоянии. Однажды, он по неосторожности облил себя чем-то горючим и загорелся. Он сжёг себе всю паховую область и долго лечился в больнице.
В училище за истекшее лето мало что изменилось. Когда я учился в школе к новому учебному году одноклассники хорошели и взрослели – мальчики становились мужественнее, девочки привлекательнее.
А когда я увидел своих одногруппников у меня было ощущение, что они уже начали стареть. Перегар, запах табака, плоские матерные шутки и какая-то дурацкая привычка заправлять свитер в джинсы.
Преподаватели не отставали от своих учеников. Например, мастер по устройству локомотивов был одержим инопланетянами и НЛО. Почти каждый урок он уделял десять минут «просветлению», предсказывал будущее по газетным вырезкам и уверял, что однажды нас посетят инопланетяне. Всё это складывалось в одну и ту же картину постылой предрешённости: сигареты, алкоголь, тупая жизнь.
Я же после уроков сразу убегал готовиться к соревнованиям по скалолазанию. Мы тренировались не в зале, а на настоящих скалах, по несколько дней жили в палатках, каждый день прокладывая новые маршруты. Как бы странно это ни прозвучало, но скалолазание для меня стало не только спортом.
Это были вечерние сборы у костра, немного лёгкого алкоголя, разговоры до глубокой ночи. Но можно было обходиться и без всего этого – мне было достаточно играть на гитаре и общаться с новыми интересными людьми.
Меня всё больше тянуло к книгам и музыке. Нравилось приезжать домой, где кипела жизнь большого города, где были развлечения и интересные друзья.
Моим бывшим одноклассникам тоже нравилось общаться со мной – я играл на гитаре, рассказывал интересные истории, которые случались со мной в походах. Если мы и выпивали, то не на улице, а в приличной обстановке, с нормальными девчонками, играя в компьютерные игры или просто слушая музыку.
С каждым разом возвращаться в свою серую обыденную жизнь становилось всё сложнее. Даже поездки с палатками, уже не утоляли тоску. После Нового года мой одногруппник Веня предложил снимать однокомнатную квартиру на двоих – одному ему было дорого, а вдвоём вполне можно потянуть.
Подумав я согласился, тем более, что мутные дела соседей с цыганами напягали меня всё больше.
Новая квартира казалась раем: своя кухня, две кровати, диван, телевизор. И главное – никого лишнего, никакого хозяина. Теперь я мог спокойно играть на гитаре, читать, заниматься.
Но что-то всё равно не давало мне покоя. Позже я понял – каждый раз, приезжая домой, мне всё сложнее было адаптировался к этой жизни, в которой ничего не менялось, и она напоминала мне затхлое болото.
Поездки домой в общем вагоне – это вообще отдельная история. Вагон был всегда набит до отказа, на каждой полке сидело по три человека. Почти каждая поездка сопровождалась поножовщиной или дракой., разбитыми окнами, сорванным стоп-краном.
Запах залитых кипятком бич-пакетов, пота, алкоголя и ещё чего-то такого, что не поддавалось определению. Если захотел спать – лучше сразу занимать верхнюю полку.
На нижней могли сесть прямо на тебя. Обувь лучше брать с собой и класть под голову – её крали самой первой. Потом куртки и сумки. С верхней полки я не раз наблюдал за тем, как люди проигрывали в карты свою зарплату, командировочные, часы, обручальные кольца и выходили из вагона буквально в носках и футболках.
Несмотря на всё это, я держался. Учёба давалась легко, я абстрагировался от всей этой мрачной изнанки жизни. У меня была цель – закончить учёбу и вернуться домой.
Глава 19 Последнее лето в деревне
Когда после второго курса я приехал в деревню, то я уже точно решил – это последнее лето, которое проведу здесь. Те, кого я три-четыре года назад считал образцом для подражания, превратились в пьющих опустившихся мужиков, мечтающих устроиться работать на пилораму.
Девчонки, которые совсем недавно казались мне привлекательными, всё так же носили короткие юбки и колготки, но теперь выглядели уставшими и будто потускневшими.
Деревня пустела – все, кто мог уехать, уезжали. Но оставалось ещё немало тех, кто окончил девятый класс и пошел работать на ту же пилораму.
Клуб, в котором молодёжь собиралась на дискотеки и кинопросмотры, превратился в обветшалое деревянное здание с покосившимися окнами и тесным танцполом. Казалось, что уходит целая эпоха чего-то радостного и беззаботного.
Перед поездкой в деревню я всё больше времени проводил с одноклассниками. Они окончили 11-й класс и готовились поступать в университеты.
Иван, обладатель IQ 147, с самого детства мечтал стать послом где-нибудь в Тибете, поэтому собирался поступать на факультет иностранных языков или филологии. Но в итоге он выбрал религиоведение.
Для меня это был странный выбор. Я понимал, что бюджетные места в вузах чаще всего доставались ребятам из деревень и их потом массово отчисляли за неуспеваемость и пьянство.
Остальным приходилось платить, либо учиться с полной самоотдачей. Иван как раз был из таких людей, но, похоже, его мать не хотела рисковать, опасаясь, что он не сдаст вступительные экзамены.
Практически вся "камчатка", к которой относились все те, кто сидел за последними партами каким-то образом умудрилась поступить в школу милиции.
А так называемая "элита", под давлением родителей, поступила на платные факультеты в университетах. Всё это казалось предрешённым заранее.
Тем не менее, встречаясь, мы не чувствовали разницы между собой и по-прежнему отлично проводили время. Даже когда потопили лодку Сани, все вместе – включая девчонок в красивых платьях – вытаскивали её из воды.
С Янкой мы попробовали снова встречаться, но дальше поцелуев дело не пошло.
И вот он – третий курс. В воздухе витает напряжение: экзамены, а затем армия. Второе воспринималось как нечто само собой разумеющееся, поэтому сами экзамены особо никого не волновали.
"Не служил – не мужик!" – этот сомнительный лозунг претендовал на истину в последней инстанции.
Попробуй только сказать, что хочешь учиться дальше, строить карьеру или семью – моментально запишут в категорию «недомужиков»… Самое забавное, что наши преподаватели придерживались того же мнения. Разборка и сборка автомата, снаряжение рожка патронами ценились куда выше, чем знания об устройстве локомотивов.
Меня спасал кружок по подготовке к горной экспедиции. Мы должны были преодолеть 180 км на лыжах, проходя по 20-30 км в день. Вечером разбивали лагерь, устанавливали большой шатёр, где спали по 12 человек, по очереди дежурили и жгли примус.