Незакрытый гештальт

1.

Двадцать пятое декабря. Среда. Суетливое рождественское утро в середине недели. Я со своей девушкой Жанной гуляю по парку Долина Муринского ручья. Со всех сторон от нас движутся нескончаемые потоки машин. Все спешат куда-то в предновогодней кутерьме. Кто-то мчится за подарками для близких. Или не слишком близких, но достаточно важных. Нужно подарить что-нибудь учительнице ребёнка в школе или проверяющему на работе. Важному заказчику, от которого ты весь год получал оплату за сделанную для него работу. Не для того, чтобы сделать им приятное, а чтобы просто не оказаться единственным, от кого они ждут и не получат презента.

Для многих эта обязанность вошла в привычку и приносит чувство удовлетворения от исполненного долга. Но у меня нет ни детей, ни проверяющих на работе, и никто ничего мне не заказывает. И потому это всеобщее мельтешение мне непонятно и напоминает бессмысленный хаос броуновского движения.

А ещё эта предновогодняя неделя хлопотна потому, что если ты в начале осени отдал кому-то в починку свой велосипед, и названивал первое время каждый день с единственным вопросом: «когда?», надеясь, что успеешь ещё покататься на нём в этом году, а в ответ только слышал, что сейчас завал и очень много работы, потом мастер заболел или куда-то уехал. Потом всё это стало неважно, потому что наступила зима и все улицы, и дорожки завалило снегом. И вдруг именно сейчас велик чудесным образом починили, и ты должен немедленно бросить все дела, принять работу и рассчитаться. Потому что деньги за выполненный заказ именно теперь нужны как воздух.

Или же летом, перед отъездом в отпуск нанимаешь подрядчика, чтобы пока ты в отъезде, тебе положили в санузле новую кафельную плитку. Ведь в другое время так неудобно пользоваться ванной комнатой, в которой производятся грязные процессы. Ты месяц как вернулся, а работа не сделана. Звонить и уговаривать бесполезно. От тебя отбиваются как от назойливой мухи, придумывая на ходу разные отговорки. И вот уже давно зима, а ты всё ещё должен выходя после умывания, вытирать ноги о мокрую тряпку, чтобы не оставлять характерных следов по всей квартире. Зато перед самым Новым Годом твой телефон взрывается требованием немедленно принять работу. Ну, и что, что затирка не сделана? Неужели нельзя войти в положение? Ведь дело к Новому Году и мани-мани и тити-мити необходимы сейчас даже больше, чем шампанское и оливье.

Газоны в парке ещё покрыты зелёной травой, что не редкость для Петербурга в середине зимы. Идёт снег. Пушистые снежинки медленно спускаются с небес на землю и хочется думать только о хорошем. Но взгляд упирается в здание медсанчасти, за которым комплекс областной клинической больницы и в голову лезут мысли, что в этих огромных из красного кирпича строениях кто-то сейчас встречает Рождество и будет встречать Новый Год. А некоторые из них вообще никогда не выйдут на улицу. Разве что через здание морга с той стороны больничного городка, которая выходит на улицу Сантьяго де Куба. И все мы как эти снежинки падаем так же неспешно и так же неумолимо, чтобы соприкоснуться однажды с дорожным покрытием и растаять.

Через перекрёсток проспекта Культуры с проспектом имени первого наркома её же родимой, стоит высоченный дом с квадратной башней наверху. Его построили здесь, когда я был ещё маленьким. И для меня всегда было загадкой, – кто живёт в этой башне? Один мой ровесник на детской площадке уверил меня, что там живёт Карлсон из сказки про Малыша. И мне тогда пришлось поверить ему, потому что контраргументов у меня не нашлось и своей более правдоподобной версии в наличии не оказалось. Я посмотрел на неё сейчас и подумал: «Надо же, я до сих пор не знаю, кто в ней живёт».

А прямо через дорогу от меня стоит длиннющая девятиэтажка. В ней на первом этаже находится квартира моего отца. Ему сегодня исполняется пятьдесят лет, и мы с Жанной пришли его поздравить. Он вчера поздно вечером возвратился из рейса и рано утром уехал на разгрузку. Обещал вернуться к одиннадцати. Времени ещё больше часа. Можно многое успеть в жизни сделать за это время. Ключи от квартиры у меня есть. А мне ещё ни разу не довелось затащить Жанну в постель.

2.

Мой отец с детства мечтал стать пилотом гражданского авиалайнера. Ведь перемещение в пространстве на большие расстояния это то, что доктор прописал для тех, кому никогда не сидится на одном месте. Представь себе – ты командир корабля. В кабину входит старшая стюардесса и подаёт тебе на подносе стаканчик кофе со сливками. Ты отставляешь его в сторону, кладёшь руку на талию девушки и мысленно восхищаешься стройностью её фигуры. Хотя другой она в принципе быть и не может. Ведь политика компании – брать на работу только восхитительно худеньких женщин. Ибо перевозка одного килограмма живого или любого другого веса на тысячу километров имеет себестоимость пятнадцать долларов. Следовательно каждый лишний килограмм массы их тела ляжет тяжким бременем на рентабельность предприятия.

– Светик, – обращаешься ты к ней ласковым голосом – принеси-ка ты мне чего-нибудь покрепче.

– Виски и колу? – уточняет она приветливо.

– Да. Всё как обычно, умничка моя.

А сам, тем временем, подмигиваешь второму пилоту, чтобы закрыл на замок пуленепробиваемую дверь кабины, как только она войдёт и взял управление на себя. Разве может быть в жизни мужчины что-нибудь более высокое, чем эта мечта о небе?

Но не у всех нас наши самые светлые желания сбываются. Одним не хватает трудолюбия и терпения. Другим – смелости или природных данных. Уж не знаю, чего не доставало моему родителю, но он стал водителем-дальнобойщиком. Точно также перемещаешься на дальние расстояния. Также сидишь в кабине высоко над дорогой. Где-то внизу проплывают мимо крыши легковушек. Тебя все побаиваются и уважают. Стюардесс своих нет, это так. Зато время от времени попадаются голосующие на обочине девушки. Их много, ведь что-то нужно делать всем тем, кому не сидится дома. Кому судьбой предназначено место в пилотской кабине, а в стюардессы не взяли. То ли пары сантиметров длины ног не хватило до норматива, то ли несколько килограммов массы тела оказались критически лишними. А что тебе эти несколько килограммов, когда у тебя двадцать тонн груза за спиной, крепкие рессоры и упругие амортизаторы? Такие, что «лежачего полицейского», которого ты случайно прозевал, проглатывают легче, чем ты незамеченную арбузную семечку?

Моя мама – учительница в школе. Может быть, поступая в университет, она мечтала о другом поприще? Не знаю. Но разве может быть что-то благороднее и прекраснее учительской стези, если разобраться? Конечно же не может. Но, если не разбираться, а просто, сказать по правде, то большинство девушек мечтают тоже о высоком, но совсем о другом. Она не была в восторге как от своей работы, так и от трудовой деятельности отца и, в сердцах, иногда называла его «шоферюгой проклятым».

Через несколько лет, когда я был ещё маленьким, отец со своими «стюардессами» спалился – ведь это же надо так постараться – аж несколько раз подряд. Тогда мать от него ушла. С тех пор он живёт один в небольшой квартире на первом этаже. Опрятный солидный холостяк, которого, встретив на улице, не сложно принять за пилота самолёта.

Нереализованная мечта не давала покоя отцу всю его неугомонную жизнь. И, хотя я жил отдельно от него, я чувствовал нашу с ним общую природу, и он продолжал оставаться для меня авторитетом. С самого детства он внушал мне, что я непременно должен стать лётчиком. А я любил в свободные от школы дни увязываться за ним хвостиком, и много времени проводил в ремонтной зоне на автобазе. Возможно поэтому, когда я подрос, то стал автомехаником. Хотя в своих собственных мечтах я видел себя совсем в другом амплуа.

Ещё мальчишкой я научился играть на гитаре и до поздней ночи пел песни Высоцкого и Розенбаума сидящим вокруг меня с открытыми ртами соседским пацанам. Потом я стал серьёзно заниматься музыкой, хотя меня никто не заставлял. Я освоил ударные и клавишные и сам стал писать песни. В старших классах создал свою собственную группу и стал её лидером. А после началось топтание на месте. Словно реактивный самолёт, разогнавшись, упирается в звуковой барьер. И, чтобы прорвать его, нужна особенная сила, чья-то поддержка или чудесное стечение обстоятельств. У меня же ничего этого не было.

В мире популярной музыки, чтобы о тебе узнали, недостаточно писать яркие талантливые песни. Мало даже иметь, при этом, влиятельного продюсера и солидного спонсора. Ни один музыкальный телеканал или радиопрограмма не выпустит в эфир новую яркую вещь даже если заплатить им за это большие деньги. Почему-то у них считается законом крутить без конца бездарные с музыкальной точки зрения творения с глупейшими текстами, которые навязли у всех в зубах и в ушах. Так я со своим коллективом и прозябал в безвестности, перебиваясь фестивалями и конкурсами, на которых мы занимались "самоопылением" вкупе с себе подобными, как и мы мечтающими о славе.

3.

В двадцать лет ума нет – и не будет. Я надеялся, что это не про меня. Но мне скоро тридцать. И, чтобы доказать себе, что вся эта поговорка в целом ко мне неприменима, я решил жениться. Теперь я смотрю на девушек более пристальным взглядом, чем раньше. А всё же… Не в кино же мне Жанну вести? Что нового я узнаю о ней во время киносеанса? Сейчас мы пойдём в квартиру. Поставим на плиту чайник. Достанем из холодильника заранее приготовленный торт и будем ждать именинника. И времени в запасе останется почти час. Мне приходилось уже приводить сюда кое-кого из своих фанаток, чтобы проверить их на профпригодность к должности жены не вполне состоявшегося рок-музыканта.

Впрочем, ни одна из них должным образом эту проверку не прошла. Вот Жанна – другое дело. Она зубной врач. Я познакомился с ней, полулёжа в специальном кресле с широко раскрытым ртом, глядя сквозь защитные очки на её серьёзные глаза. У меня никогда ещё не было девушки с таким серьёзным взглядом. Может именно таким он и должен быть у нормальной жены? Вдруг как раз сейчас всё и случится? Я узнаю что-нибудь, чего не знал о женщинах раньше и, возможно, она станет спутницей моей жизни. Тогда я брошу музыку и буду жить, наконец, как все обычные люди.

Мы вошли. Я отправил Жанну на кухню, а сам пошёл в спальню, чтобы приготовить кровать на случай, если всё пойдёт по моему плану. К своему удивлению, я обнаружил, что на кровати кто-то лежит. Это была молодая девушка. То, что она была молодая, можно было разглядеть даже через толстый как грим слой размазанного по лицу макияжа. «Вот тебе на!» – подумалось мне – «Седина в бороду – бес в ребро. Хорош же мой батяня. Всё ему неймётся. Ну, сажаешь ты девочек на дороге, а домой-то зачем их привозить? Что, тебе просторной кабины с удобной лежанкой мало? Ладно, будем пить на кухне чай. А отец, когда вернётся, пусть сам думает, что ему делать со своей гостьей».

Прошуршал в замочной скважине ключ. Я вышел в прихожую, обнял отца за крепкие плечи, поздравил с юбилеем.

– Что за тело, скажи мне, родитель, лежит на твоей постели? Ты до сих пор живёшь со своим незакрытым гештальтом и в каждой девушке, голосующей на дороге, видишь свою сокровенную стюардессу?

– Нет, сынок. У меня теперь только одна цель в жизни – чтобы ты реализовал свою главную мечту. Сделай это для меня, и у меня не останется в душе никаких незаживших ран. А девушек я уже давно не подвожу.

– А эта? – я показал рукой в сторону спальни.

– Это другое, сын. Не подумай плохого. Только отъехал я вчера ночью от Москвы, вижу стоит на обочине девушка. Замерзает. Притормозил. «Тебе куда?» – спрашиваю. «Не знаю. Пустите погреться» – отвечает. И бормочет всё время – «Только не уезжайте». А сама такая пьяная, что даже говорит с трудом. И что ты мне прикажешь делать? Человека оставить погибать? Пусть даже это пьяная девица?

– Ну, допустим… Ты, конечно, посадил её в кабину, уложил на лежанку, согрел своим теплом…

– Напрасно иронизируешь. Если бы так, разве повёз бы я её к себе домой? Высадил бы на первой заправке, где тепло, и оставил.

– Кстати, а зачем ты привёз её домой? Не жениться же ты на ней собираешься?

– Опять ты за своё… Когда я уложил её на кушетку и врубил на полную печку, – она тут же отключилась. Но бормотала поочерёдно то «Не уезжайте», то что-то бессвязное по-английски. Иностранка, стало быть. Как её бросишь?

– Откуда ты знаешь, что по-английски, если бессвязно?

– Когда я ещё в школе учился, мечтал работать на международных авиалиниях. Английский был единственным предметом, по которому у меня была пятёрка.

Мы сидели на кухне и пили чай. Вдруг тихим привидением в проёме двери появилась девушка.

– Вы кто? – спросила она настороженно?

Отец привстал из-за стола.

– Меня зовут Михаил Иванович. Я хозяин этой квартиры. Но ты можешь называть меня просто – дядя Миша.

– Меня похитили? – спросила незнакомка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.