Отель «Ностальжи»

Прямо по курсу Николай Витальевич увидел совсем уж молоденькую, как бы это помягче сказать – putain проститутка (франц.), которая стояла между колоннами аркады, возле лавки с пестрым хламом китайского производства.

– Salut!– приветствовал ее Егоров.– Скажите, милая, вы верите в coup de foudre?

– Чего?– встрепенулась девушка, и глаза ее разбежались в разные стороны, быстро оглядели зал и вновь сосредоточились на лице и фигуре подошедшего к ней мужчины.

– Я говорю: верите ли вы в любовь с первого взгляда?– повторил Егоров.

– Иностранец, что ли? двадцать баксов за раз, в губы не целуюсь, без резинки не даю,– быстро отрапортовала девица свою дежурную программу.– Согласны?

– А чем займемся post coitus?

– Чего?

– Ну, после того…

– Разбежимся, естественно.

– Вы полагаете, что это естественно?

– Можно еще раз, опять двадцать баксов. Ну дак сниматься мне или как?

Егоров смутился, оттого что попал в неловкое положение. Он просто хотел блеснуть шуткой перед хорошенькой девушкой и гоголем пойти к себе в номер, но получилось, однако, так, будто старый хрен собирается прочесть лекцию на тему нравственности. И тогда, за такой срыв, Егоров решил себя покарать. Прямо и честно глядя в глаза девушке, он сказал:

– Прошу прощения, мадемуазель, я сегодня под градусом и, кажется, переоценил свои силы.

– Да ничего, случается хуже,– миролюбиво ответила putain.– Я здесь до утра работаю, если замаячит, звякните Эльвире.

Девушка кивнула в сторону стойки.

– А-а, так ее Эльвирой зовут,– догадался Николай Витальевич,– значит, она в курсе?

– Естественно,– ответила putain.– Я ей отстегиваю…

"Естественно!"– размышлял Николай Витальевич, поднимаясь по гостиничной лестнице.– "Как быстро все неестественное стало для них естественным… Так же, как убийства средь бела дня, похищения людей… Естественно…"

* *т*

Егоров вернулся к себе в номер. Вечерело. День кончился, последние лучи золотили крыши. Сторожила все еще не было. Жаль, подумал новый жилец, не с кем потрепаться перед сном. В дороге, в чужом городе, перед чужим человеком легко раскрыть душу, в чем-то покаяться. Хорошо помогает. Очищает. К тому же, чужие обычно прощают почти все ваши грехи и с легкостью дают индульгенции. Что ж, ляжем спать без покаяния. Только вот немного почитаем перед сном.

Тут он вспомнил про рацию, достал ее из кармана плаща– черная массивная коробочка с короткой толстенькой антенной наверху. Николай Витальевич щелкнул миниатюрным переключателем. Рация ожила, захрипела, как мучимый приступом астматик, атмосферные разряды, насыщенные озоном, помогли ей прокашляться. Чувствовалось, что к городу приближается гроза. Егорова охватило нестерпимое желание заорать в микрофон что-нибудь несусветное, объявить ложную тревогу или отдать какое-нибудь дурацкое приказание, чтобы переполошить их всех там, засевших в соседних номерах, чтобы обосрались со страху,– но подавил в себе это хулиганский позыв, выключил рацию и спрятал ее под подушку.

– Нет, черт возьми, пить мне совсем нельзя…

Да, если бы не это пагубное пристрастие, Николай Витальевич Егоров давно бы уже занимал высокую должность в Министерстве Внутренних Дел. Мог стать хоть генералом– с его-то умом и легендарной интуицией… но не стал. В свои сорок пять лишь майор, а должность и того проще – все тот же старший опер. И то, если бы лично не взял убийц-отморозков Моторика и Зубаткина, оставаться бы ему капитаном. Все потому, что начальство частенько его ловило на работе выпивши… Парадокс – на Петровке пьют все (даже иногда легендарная Анастасия Каменская из соседнего отдела), а попадается всегда Николай Витальевич. Такая уж его планида.

Нет, он не запойный алкоголик, может держать себя в руках. Даже никогда не зашивался. Ну, в смысле антабуса. Но иногда срывался на рюмку, другую, третью, четвертую… Особенно, когда был без Луизиного присмотра. Сами понимаете, что доверить руководство каким-нибудь отделом такому человеку начальство не решалось, и по-видимому, никогда не решится.

С другой стороны это даже хорошо для дела. Зато Николай Витальевич не превысил уровня своей компетенции, как это часто бывает с продвиженцами на высокие должности. Напротив, уровень его компетенции намного превышает его служебные обязанности. (Главное, не превысить уровень своей потенции, как любит шутить один знакомый опер) И чисто технически ему работалось легко. Он часто видел свет там, где для других был абсолютный мрак. За это, собственно, начальство его и ценило, поэтому он до сих пор и не вылетел со службы с позорным билетом в зубах. Более того, частенько из других отделов приходили к Егорову за советом и товарищеской помощью. Редко кому Николай Витальевич отказывал. Разве что самым бестолковым. Начальник отдела, Иван Евгеньевич Незлобин, его любил и всё жалел, что Николай не его зам. Вообще все в отделе его любили и уважали. Ну, почти все. Кроме разве что замначальника отдела Стрекозина, по кличке Стрекозёл. Ну, так он ко всем плохо относится. Сволочь и карьерист.

Подполковник Стрекозин спит и видит, как уходит на пенсию начальник отдела Иван Евгеньевич Незлобин, чтобы занять его место. Стрекозёл дурак, того не понимает, что замы никогда, ну, почти никогда, не становятся начальниками. Если ты второй, то быть тебе вторым вечно. А новые первые приходят со стороны…

За окнами исчезли последние лучи солнца. В комнате быстро темнело. Егоров почистил на ночь зубы, разобрал постель, зажег ночник-фонарик над кроватью, взял со стола журнальчик, купленный в холле, и с наслаждением растянулся на чистых прохладных простынях. Как приятно было лежать в неподвижном помещении – ни качки, ни тряски, ни стука колес. Сюда, в Семисадов, в столицу Семисадовской области, Егоров из Москвы приехал поездом, да еще дал крюк через Саратов (по легенде, он из города на Волге – Саратова), а всё потому, что боялся летать на самолетах. Да, бесстрашный опер, не раз и не два выходивший одни на один с вооруженным бандитом, Николай Витальевича просто жуть охватывала, когда надо было садиться в самолет. Поэтому, если была альтернатива, он выбирал всегда поезд. Или машину.

Открыв журнал и вооружившись карандашом, Егоров сразу взялся за суперкроссворд. "По горизонтали: 1. Живопись первобытных людей. "Ну, это просто – граффито". 3. Муж, которому кажется, что жена изменяет ему даже с буфетом".

Егоров усмехнулся. Это про него сегодняшнего. Сегодня он приревновал. Ладно, а ответ, стало быть, будет – "ревнивец". Восемь букв… Подходит. Действительно, ничего сложного нет. Смотрим дальше: "6. Эстрадный певец-эмигрант, исполняющий народные песни". Кто такой? Фамилия короткая, всего из четырех букв. Скорее всего, еврейская, типа Герц, Кац – нет, это уже на три буквы. А, черт! Не так-то все просто…

Примерно через час из открытого окна потянуло холодком и сыростью. Егоров нехотя поднялся с постели. На улицах уже горели фонари, с каждой минутой становилось все темнее. Черное покрывало туч надвигалось на зеленоватый клочок чистого неба. По ногам дуло, Николай Витальевич притянул рамы и юркнул в теплое свое гнездышко.

ГЛАВА 3

Ночью он внезапно открыл глаза, ему показалось, что его разбудил какой-то шум. Голова его была ясной, как бывает, когда просыпаешься внезапно. Тем не менее, ему потребовалось несколько мгновений, показавшихся вечностью, чтобы сориентироваться в обстановке. Прислушался. Что-то с шелестом упало на пол – журнал, который он читал. Темнота комнаты была очень глубокой и какой-то вещественной, почти осязаемо давящей на глазные яблоки так, что иногда мерцали не то искры, не то отблески молний – на дворе бушевала гроза. Издалека доносилось завывание ветра. И этому вою вторил еще какой-то, похожий на собачий. В самом деле, погодка на улице – добрый хозяин собаку не выгонит. Видать, псина бездомная.

Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел очертания стола и одного стула, который он передвинул, когда раздевался. Казалось, на стуле кто-то сидит, вроде как человек в шляпе. У Егорова слегка ёкнуло сердце. Послышался гул автомобиля, проехавшего по улице мимо отеля. Под колесом хлопнула крышка канализационного люка, которые почему-то всегда располагаются на дорогах, свет от фар мазнул по стенам номера, высветив на мгновение истину: сразу стало видно, что никто на стуле не сидит, просто на спинке висели брюки Егорова, пиджак и рубашка. Абажур настольной лампы зрительно соединялся со спинкой стула и играл роль шляпы. Все просто объяснялось. Машина проехала, свет угас, и на стуле опять кто-то сидел.