Рог изобилия

Заключение врачей – физически здоров.

Заключение партийного органайзера с места работы – «морально устойчив, идеологически выдержан, ведет трезвый образ жизни».

Примечания – без таковых.

С благополучным прибытием на сателлит «Авангард» – спасибо.

Дата, подпись – 142 г ЭСТ КПосл…»

Но вот все формальности были соблюдены, и командированный готов уж получить заветный ключ от обители покоя и отдохновения.

– Ключей нет, опять жилец не сдал, – сказала женщина-администратор, все так же боком глядя на приезжего. – Фекласа, – обратилась она к уборщице, – проводите, пожалуйста, друга инженера и откройте ему номер.

– А и не хрена ему не сделается, ежели и обождет маненько, – ответила половых дел мастерица, не прекращая работу.

– Ах, Фекласа! Ну я же вас тысячу раз просила не грубить клиентам, – скривя мордочку, плаксивым тоном пропела полуаристократка. – Эти ваши вульгаризмы… какое бескультурье!.. Друг все-таки инженер, прямо с Большой земли, а вы…

– А мне все едино: анженер, не анженер… мне до ваших кливентов (непечатное слово) никаких делов нет. По мне их хочь совсем не будь – меньше срачу будет.

– Фекласа! – отчаянно вскрикнула администраторша, сжимая тонкие пальцы и закатывая глаза. – Вы уж извините, – понизив голос, сказала женщина Послику, – что с них взять… Гегемон. – И громче, адресуясь уборщице: – Как это «хоть совсем не будь»? рабочую карточку за просто так не дают.

– А нешто я не работаю!? – злобно огрызнулась гегемонша, яростно наяривая шваброй так, что брызги летели во все стороны. Инженер прокрался возле стеночки и резво вспрыгнул на лестницу, чтобы не запятнать вымытый пол. А бабка все ворчала:

– Я, слава Отцу, Сыну и Внуку, да живут они вечно, тридцать лет отмантулила в кагале. Пущай тепереча другие пашут. Рабочей карточкой меня попрекает, ишь ты какая… Бескультурье… как же, сами больно культурные… А ежели вы такие культурные, пошто тогда в тувалете гадите – гумажки сраные в ящик с чистыми кидаете. Ходи за вами тут, за культурными, гОвна убирай…

Администраторша подпрыгнула на стуле, будто ей стальное перо воткнули в мягкое место. И загорелась она как факел.

– Я! – взвизгнула она истерическим голоском и задохнулась от обиды. – Это неслыханно!.. Я бросаю! Вы отдаете себе отчет?!.

– Ну, не вы, так другие… – смягчилась вредная бабка и, с грохотом отодвинув ведро и хряснув швабру об пол, велела Послику следовать за ней.

Гегемонша двигалась походкой списанной рабочей лошади, шаркала больными ногами с синими венами, на ходу перебирая связку ключей. При этом она не переставала бурчать. Послик ясно слышал только непечатные слова, прочие звучали невнятно: «быр-быр-быр… бур-бур-бур».

Номер полулюкса, в котором Послику предстояло короткое время прожить, начинался маленьким коридорчиком-прихожей. Тут же была дверь, ведущая в туалетную комнату, совмещенную с душевой. Далее раскинулся собственно сам апартамент – большая квадратная комната с высокими псевдоокнами, наполовину закрытыми шторами из тяжелой материи небесного цвета, то есть грязновато-розового. Посредине пола лежал потертый ковер. Вдоль стен расположились: холодильник, два шкафа и две обшарпанные с боков кровати темного дерева, расставленные в разных углах помещения. Вдобавок к этому шику на хлипкой мобильной подставке громоздился цветной телевизор – мастодонт прошедшего десятилетия.

Едва лишь шаркающие и бурчащие звуки, издаваемые гегемоншей, затихли вдали, Послик скинул одежду и побежал в душ. Но тут его ожидало привычное разочарование: горячей воды не было. Холодной – тоже, впрочем, нет – пошла. Из крана тонкой струйкой потекла холодная вода. Послик отыскал чайник, долго его наполнял, потом поставил на плитку греть. Здесь хоть электричество есть. Не надо с углем возиться. Но все равно как-то было обидно. Наверное, от Малой земли он подсознательно ожидал большего, не полного изобилия, конечно, но что-то около того.

«Полулюкс – полусервис», – саркастически усмехнулся он и рухнул на кровать прямо поверх покрывала. Усталое тело расслабилось. Под шелест вентилятора, нагнетавшего воздух в помещение, командированный с Большой земли инженер задремал. И неизвестно по какому наитию приснился ему ностальгический сон. Будто бы ему вовсе не сорок лет, а где-то около двадцати. И он идет домой после вечерней смены со своего любимого завода. Улица ярко освещена, как это и было двадцать лет назад, и шагает он свободно, открыто, без того обычного в последнее время скребущего душу страха стать жертвой «обувщиков». Их еще нет, местная обувная фабрика выпускает обувь, а не бандитов. И это с непривычки странно. И еще более странно видеть настоящий, электрический свет в окнах. Не те жалкие колеблющиеся огоньки свечей и масленых ламп, что давно уже вошли в теперешний наш быт, а яркий белый свет или подкрашенный шторами – оранжевый, зеленый… Это просто чудо какое-то. Значит, работает электростанция (значит, не истощились еще природные ресурсы – нефть, газ…). Люди сидят, пьют после работы чай, ужинают, смотрят телевизоры, слушают магнитофоны, одним словом – живут. Слезы выступили на глазах у двадцатилетнего Послика – сварщика завода имени Славной Революции.

Он вбежал в освещенный (!) подъезд, по привычке закрывая голову от возможного предательского удара в темноте, но вместо подозрительных личностей, которые обычно приходят к местному «колдуну» – торговцу дурью, под лестницей целовалась премилая парочка юнцов. Они не кололись, не нюхали, не тащились как-нибудь еще, просто целовались. При виде нарушителя их идиллии – прыснули на улицу.

Лифт работал! Басовито гудел, поднимая счастливого сварщика под небеса. Хотелось от восторга завопить. И он крикнул в упоении: «Слава Отцу, Сыну и нашей Партии!»

И мама. Живая. Открыла дверь, не дожидаясь звонка. «Я тебя еще из окна кухни увидела, – сказала она так просто, будто никогда не лежала на полу спальни с безвольно вытянутыми руками вдоль покойного тела, с лицом, закрытым старым халатом.

Он моется под горячим душем, потом садится за стол. На столе ужин. Нет, не та омерзительная баланда из его скудного инженерного пайка. Это был восхитительный флов! Каша – зерно к зерну и кусочки мяса, настоящего, а не эрзац из крила. И настоящий акарский чай с розовыми… Сейчас, только чайник закипит, и он напьется вволю этого ароматного… «Мама – говорит он, накладывая в чашку еще не драгоценного тогда сахара, – мама, мне так много надо тебе сказать…» «Не успеешь, – с грустью отвечала мать, – вода уже закипает, слышишь, чайник свистит?»

Сквозь стены кухни проступают очертания апартамента, находящегося от материнской планеты за сотни километров. Интерьер кухни и мать бледнеют, тают, как дым, как туман, как воспоминания горькие и болезненные. Свистит чайник, вода согрелась.

Послик нехотя встает с постели, идет, как пьяный к плитке, выключает её. Он все делает машинально: берет чайник, в душевой находит таз, разбавляет воду, моется, а мысль его все еще бьется ночной бабочкой в ярко освещенное окно невозвратного прошлого. «Мама, мама, – шепчет Послик, – я был часто груб с тобой. Ссорился с тобой по пустякам. Бывало, по неделям не разговаривал с тобой, не понимая, как это отражалось на твоем больном сердце. Прости, пожалуйста, если ты слышишь меня в своем царстве теней». Вода течет по его худым небритым щекам, по жестким складкам кожи, затекают в уголки губ, и были среди капель соленые.

Инженер, стоя у зеркала, причесал мокрые, изрядно поредевшие волосы, критически оглядел себя. Из запыленного, мутноватого антимира на него смотрел хмурый, заросший щетиной субъект, находящийся на последней стадии молодости. Осунувшееся лицо, грустные глаза. Нос картошкой – это от матери, белесые брови – отцовы, а перпендикулярно приставленные к голове прозрачные уши от кого? Шутка природы? «Лопушок, – звала мама его в детстве, – когда же ты перестанешь писать в постель, ведь большой уже, учиться пошел…» Постыдный онурез скончался наконец в третьем классе гимназии им. Отола Валика, героя Славной Революции.

Послик пальцами обеих рук слегка подтянул назад к вискам дрябловатую кожу и помолодел сразу лет на пятнадцать. Жесткие вертикальные складки возле губ превратились в тонкие полоски, почти исчезли и не портили лица. Он с сожалением отпустил кожу и вновь стал старым.

«Через двадцать лет, – подумал он, – меня, как бездетного, отведут в Дом Светлой Старости! Вколют наркотик – покайфуй напоследок – и в простынь. Чтоб не объедал общество. Изобилия пока что нет. Не побеспокоился в свое время, дурак этакий, а теперь уж поздно искать невесту. А все, казалось, успею, все некогда было: учеба, работа, опять учеба в вечернем институте («Учиться, учиться и еще раз учиться». Отец.), потом лаборатория – снова работа до седьмого пота – давай, давай… Вот Рог Изобилия построим, тогда отдохнем. И заживем!»

Однако все оказалось гораздо сложней, чем предполагали в начале. Отзвучали фанфары, наступили трудовые будни. Великая стройка затянулась на полвека, превратилась постепенно в долгострой.

«Не мы, так хотя бы дети наши поживут как люди», – подумал Послик и нахмурился: детей-то у него как раз и нет. Зато у других есть! Надо искоренять позорный индивидуализм.

– Надо работать, работать и работать, – вслух сказал Послик. – И все будут счастливы в конце концов. Просто мы утратили энтузиазм. ЭНТУЗИАЗМ!

Он вспомнил, как их, гимназистов сопливых, выстроили на линейке в актовом зале, и директор, по прозвищу Плешь Мироныч, вслух зачитал постановление Партии о том, что через двадцать лет нынешнее поколение будет жить при Изобилии. Что будет построена база Изобилия, Рог которого начали строить на орбите. После занятий, идя домой в барак, Маленький Послик с оттопыренными ушами представлял себе, как они там ходят по внешней оболочке, одетые в громоздкие скафандры. Этот кадр он взял, конечно, из фильма «Полет в космос». И яркие вспышки сварки озаряли его воображение. И тогда уже он решил, что будет сварщиком. Но не простым, а космическим. Это, казалось бы, детское решение, тем не менее, стало целью всей его жизни. И вот наконец первые плоды. Он, инженер, приехал на Сателлит, на Великую стройку, испытывать сварочный аппарат космической сварки собственной конструкции. Может быть, аппарат назовут аппаратом Послика. Если испытания пройдут хорошо. Если он получит сертификат качества… Но для этого надо еще работать, работать и работать!

После водной процедуры инженер почувствовал новый прилив сил. Привычная жажда деятельности охватила его. Только бы побыстрей выцарапать свою установку из таможни. И начать испытания. И внедрять, внедрять, запустить в серийное производство. Вот тогда дела на Стройке пойдут шибче.

Применяя его новейшей конструкции сварочно-резательный аппарат монтаж несущих конструкций «Рога Изобилия» пойдет несравненно быстрей, и кто знает, на сколько его изобретение скорректирует сроки сдачи Объекта в эксплуатацию. Месяцы? А может, годы! Послик залился краской здорового тщеславия, с гордостью посмотрел на себя в зеркало. Взгляд невольно косил на то место груди, где, возможно, когда-нибудь будет висеть орден «За доблестный труд». А что? Он это заслужил, вернее, заслужит. Иначе, зачем вообще жить.

Когда аппарат войдет в серию, а стало быть, и в историю, вот тогда на него, на Послика, обратят внимание, и отношение к нему уж будет совсем другим. И, в частности, это касается женщин. Женщины любят победителей. Чем черт не шутит, может, у него еще будут наследники славного дела сварщиков.

– Ну ладно, хватит витать, – опять же вслух сказал Послик, – Не мешало бы подкрепиться. Где тут у них кормят техническую интеллигенцию? И, главное, – чем?

Инженер быстро оделся (сказалась служба в инженерных войсках) и собрался уж было уходить на поиски буфета или столовой, как вспомнил, что ключа-то у него нет. Дожидаться напарника с урчащим желудком – перспектива далеко не радужная. А если он придет поздно или вовсе не явится? С командированными такое случается.

Затравленным зверем Послик стал озираться по сторонам и – о, чудо! – узрел на тумбочке с телефоном злополучный ключ. Судя по бирке на ключе, его оставила гегемонша. И оставила не случайно, все-таки она не такая уж вредная, а даже очень премилая старушенция.

«Упос доротен, пари хони бен», – как говорили древние болары, мамины предки. – «За грубой внешностью скрывается ранимая душа».

Послик запер дверь номера и сбежал вниз по лестнице. Отдал ключи администраторше. Поблагодарить гегемоншу не представлялось возможным, – её уже не было. Зато вымытый пол сверкал чистотой. Полуаристократка была сама любезность. Изысканным жестом поправляла прическу, вспенивала кружева на блузке. Улыбаясь, она стыдливо прикрывалась мизинцем левой руки, чтобы не очень были заметны её не совсем ровные зубы. Уставшая от грубостей низшего персонала, она явно благоволила к интеллигентному Послику.

Она указала другу инженеру примерное направление в столовую. Примерное, потому что точного направления и сама не знала. Там такие лабиринты, сам черт ногу сломит. Да она, признаться, и не ходит в столовую, предпочитая питаться домашним. Может быть, друг инженер, вечерком разделит её скромную трапезу?

– Кстати, меня зовут Мелима Мурака. Можно просто Лима…

– Очень приятно… Благодарю, – сказал Послик любезно, как-нибудь в другой раз воспользуюсь вашим приглашением.

Ему было неудобно вот так сразу набиваться в гости к человеку практически незнакомому, да еще к женщине. А может, у них тут так принято, подумалось ему. Может, они рады видеть новое лицо. Послушать вести с Большой земли из, так сказать, первых рук. И совсем уж неприличная мысль пришла ему в голову: а может, она тоскует без мужчины…

Ладно, оставим флирт на время отдыха. Там посмотрим… А сейчас некогда. Еще предстоит выполнить массу формальностей. Успеть бы до конца рабочего дня.