Тайная сторона
Анастасия Командор
1. Таинственный незнакомец
За покрытым разводами окном поезда “Ласточка” показался знаменитый смоленский собор. Возведенный на самом высоком холме, он гордо возвышался над всем городом. По-летнему теплые лучи заката касались его белых с бирюзовым стен, купола-луковки блестели золотом. На соседнем крутом холме над крышами домов поднималась круглая угловая башня крепостной стены из красного кирпича – еще одна знаменитость.
Кроме крепости и соборов в Смоленске смотреть особенно не на что – Слава помнила это еще с того раза, когда несколько лет назад приезжала сюда навестить дедушку.
Сколько же ей было – десять? – когда она в последний раз видела его? Дед звонил иногда, звал на выходные или праздники, но у Славы вечно находились неотложные дела. В другой раз, обещала она. Но кто же знал, что поводом для поездки в итоге станет его смерть.
Недавно Славе позвонила соседка деда, чтобы сообщить печальные новости. Как оказалось, дедушка оставил той запасные ключи от квартиры и записку с номером телефона внучки всего пару недель назад. Странное совпадение, которому Слава не придала особого значения. Куда больше ее заботили сейчас похороны и вопросы с наследством.
Девушка тяжело вздохнула, убрала за ухо выбившуюся прядь коротких, до плеч, серебристых волос и откинула голову на спинку кресла. Поезд дрожал и слегка покачивался, неминуемо приближаясь к конечной станции, а за окном город спрятался за глухим забором из бетонных плит, разрисованных граффити, и облупленными стенами промышленных зданий.
Смоленск ничуть не изменился за тринадцать лет. Нагоняющие тоску разруха и серость, прикрытые обильной зеленью, соседствовали с удивительно красивыми памятниками архитектуры и удивительно уродливыми современными фасадами. Что ж, Слава не собиралась задерживаться здесь надолго, только уладить дела с наследством. А потом – кто знает – вернется в съемную московскую студию, вложится в ипотеку или купит какую-нибудь дачу на вырученные деньги. В любом случае, несмотря на то, что собственного жилья у нее не было, она собиралась подыскать себе местечко для жизни получше пыльного городка, застрявшего в прошлом веке.
Пассажиры, как обычно, повскакивали с мест еще за десять минут до прибытия и теперь толпились в узком проходе между креслами, задевая своими сумками сидящих рядом людей. Видно, им не терпелось встретиться с семьями, разойтись по домам после утомительной дороги, или, может, кого-то уже ждало такси на переполненной стоянке. Славу же никто не ждал, она никуда не торопилась, да и вообще, кажется, чем ближе подступал момент приезда в пустую дедушкину квартиру, тем меньше ей туда хотелось.
За пару минут до остановки она вызвала такси, пропустила вперед всех, кто спешил поскорее покинуть вагон, закинула на плечо тяжелый рюкзак и ступила на перрон. Смоленский вокзал встретил характерным запахом креозота и пылью, что теплый летний ветерок поднимал с уложенных асфальтом дорожек. Здание примостилось между двумя перронами, выполненное в неоклассическом стиле, как и многие другие вокзалы, на которых приходилось бывать Славе. Его украшали колонны и башенки, а бирюзовая с белым штукатурка на стенах выглядела вполне новой. Перед входом на крохотном зеленом пятачке торчали несколько елок и туй вокруг древней чаши фонтана, сейчас не работающей. Под ногами валялись бычки и раскатанные ботинками жвачки, голуби искали среди мусора хлебные крошки, десятки людей толкались вдоль поезда в обе стороны, выискивая в толпе знакомые лица.
На парковке уже ждало такси – серая девятка. Слава устроилась на заднем сиденьи и понадеялась, что водитель не из болтливых. За сто пятьдесят рублей и десять минут она добралась из одного района города в другой, основательно отбив мягкое место на вездесущих выбоинах и трамвайных рельсах, с каждым мгновением все сильнее жалея, что вообще решилась на эту поездку.
Дедушкин многоквартирный дом стоял на довольно тихой улице на самом краю парка Реадовка. Двор с облупленной ржавой каруселью и остатками песочницы в центре освещал одинокий фонарь – все остальные оказались разбиты. Благо, солнце только-только скрылось за крышами ближайших домов и все еще бросало в просветы между постройками тепло-золотые лучи, давая возможность во всех подробностях рассмотреть обшарпанные стены, перекошенные скамейки и заплеванные подъезды.
Слава дернула ручку двери на себя. Домофон, похоже, сломали сразу же после установки, так что дверь поддалась без особых усилий, но с оглушительным скрипом, спугнувшим стайку воробьев с пышного куста сирени. Тут же в нос шибануло ароматами канализации и сырости из подвала, а чтобы добраться до жилья в целости, пришлось подсветить стертые деревянные ступени тусклым телефонным фонариком.
Квартира находилась на втором этаже старого двухэтажного дома. Лампочки на площадках оказались выкручены, стены расписаны разноцветными каракулями, которые даже при всем желании Слава никак не могла сложить в осмысленные слова. Единственное окно на лестничной клетке было покрыто внушительным слоем пыли и лишь слегка обозначалось посреди утопающей в темноте стены.
В детстве Слава то ли не замечала всего этого, то ли попросту не обращала внимания. Она хорошо помнила, как бегала по этим темным лестницам с соседскими мальчишками, как лепила куличики в песке для посыпки улиц, который и песочницей-то не был, и как дед катал ее на скрипучей карусели, провернуть которую даже в те времена стоило огромных усилий.
Теперь же и двор, и подъезд казались чужими, неприветливыми, а от густой тьмы вокруг невольно вставали дыбом волосы на затылке.
В каком-то напряжении Слава позвонила в дверь. Спустя неприлично долгое время с той стороны донеслось приглушенное шарканье и настороженный старушечий голос:
– Кто?
– Здрасьте, теть Тоня. Это Слава Белова. Я за ключами.
Щелкнул замок, скрипнула первая дверь. По шороху и некоторому промедлению со стороны соседки Слава поняла, что та пытается разглядеть ее через глазок. Однако увидеть она могла разве что темный силуэт на темном фоне, и, будь девушка на ее месте, такого зрелища она бы наверняка испугалась.
Раздался еще один щелчок, и дверь наконец распахнулась, излив на площадку желтый свет.
– А, Слава, ты что ли? Боже мой, да тебя не узнать! Давно же ты деда не навещала, помню тебя еще вот такой. – Соседка изобразила рукой рост маленького ребенка. – А оно вон как вышло, с дедом-то…
Удивительно, но сама тетя Тоня за это время почти не изменилась: невысокая женщина с дряблой кожей, вторым подбородком и короткой стрижкой, она по-прежнему носила крупные очки на маленьком носу, халат в цветочек и рваные тапочки. От нее пахло лекарствами и домашней едой, но сильнее всего чувствовался едкий кошачий дух.
– Ага, – проговорила Слава, чтобы не казаться совсем уж невежливой, потому что понятия не имела, что ответить соседке. Разговаривать вообще не хотелось, ни с пожилой женщиной, которую она едва знала, ни с кем бы то ни было еще.
– А мы иногда с ним беседовали, с Виктором Ивановичем-то, – печально улыбнулась тетя Тоня. В прихожей за ее спиной показалась одна из кошек и поглядела на Славу, дергая хвостом. – На чай с пирожками заходил, а то ведь дети разъехались, совсем навещать перестали, все работа, работа. Вот иногда торт приготовить хочется, а угостить-то некого кроме соседей. Мне одной так тоскливо бывает, а как Виктор Иванович придет, то про зверушек расскажет что-нибудь эдакое из практики своей, то про литературу, то про театр, уже и не так тяжело на душе. Про тебя рассказывал много. Помню, гордился очень, что ты по его стопам в ветеринарию пошла и что в приют для животных устроилась. Дело-то хорошее, важное. А то тваринки и сказать не могут, если у них заболит что-то, и не узнаешь, пока совсем худо не станет. Ой, что-то Мурка моя в последнее время совсем вялая стала, может, съела что, а может от старости. Ей-то, дай бог памяти, лет пятнадцать уже. Может, зайдешь как-нибудь, Слава, посмотришь кошечку? А я тебе пирожков наготовлю, а то вон какая худенькая.
– Зайду, теть Тоня, – вежливо пообещала она, хотя уже несколько лет как забросила и учебу, и работу.
Она помнила, как дед обрадовался, как поздравлял ее, когда Слава поступила на первый курс, и как тихо вздохнул в трубку, когда она сообщила, что нашла себе занятие получше. Может, он был разочарован, так же как ее мать и отец, но в отличие от них не сказал этого вслух. А Слава не жалела. Это ее жизнь, и она не собиралась оправдывать чужие ожидания.
– Горе-то какое, все никак поверить не могу, – покачала головой соседка, не обращая никакого внимания на молчаливость Славы. – Ведь он не старый даже был, здоровье – ого-го, и вдруг такое… Жалко Виктора Ивановича, очень жалко. Золотой был человек, вежливый, интеллигентный. Всегда помогал, о чем ни попроси. То полку прикрутить, то сумки с продуктами донести, а то новый холодильник мне с каким-то молодым человеком на второй этаж поднимали. Всегда кошек во дворе подкармливал, а моих сколько раз лечил – и ни копейки не брал! Ой, как без него-то…
Женщина всхлипнула и вновь сокрушенно покачала головой. Видно было, что слова эти – не простая вежливость, и что смерть искренне ее опечалила.
Слава вдруг почувствовала, как к горлу подступает ком. Она ни слезинки не проронила с того момента, как узнала о смерти дедушки. Глаза уже вот-вот готовы были наполнится влагой, как тетя Тоня вдруг совсем другим тоном добавила:
– Ты, Слава, будь осторожна. Хоть я про Виктора Ивановича ничего дурного и не могу сказать, но все же к нему в последнее время часто какие-то странные люди захаживали, маргиналы какие-то. Уж не знаю, что там у них за дела такие…
Слезы отступили, не успев даже показаться, а грусть в душе стремительно вытеснило раздражение. Напридумывает себе черт знает что от скуки, а потом весь подъезд станет за спиной шептаться. В надежде оборвать угнетающий разговор, Слава холодно бросила:
– Ясно. Ладно, теть Тоня, так что там с ключами?
– А, сейчас, сейчас.
Женщина скрылась в узком коридоре своей желтой, пропахшей кошками квартиры, и через несколько мгновений появилась вновь. Связка ключей опустилась в протянутую ладонь, и прежде, чем соседка успела сказать еще что-нибудь, Слава бросила:
– Спасибо, – и отвернулась.
Тихий вздох раздался за спиной, дверь скрипнула и закрылась, лишив площадку хоть какого-то освещения. Пришлось искать замочную скважину на ощупь.
Два оборота ключа – и сердце наполнилось болезненной тоской. Стоило только переступить порог, нахлынули детские воспоминания о беззаботных временах, о дедушке, который еще был жив.
Слава нащупала выключатель, захлопнула за собой дверь и замерла на несколько секунд, не решаясь пройти дальше. Грудь словно сдавило что-то, стало тяжело дышать. Ужасно захотелось увидеть его снова, обнять, сказать, что не забыла о нем, что по-прежнему любит, попросить прощения, что так долго не приезжала, ссылаясь на совершенно неважные дела. Но не могла. Теперь уже никогда не сможет.
В квартире ничего не изменилось за эти тринадцать лет. Слава помнила ее именно такой: деревянные полы с рыжей потертой краской, темно-коричневая лакированная мебель, обои в синий цветочек, укрытые старыми покрывалами кресло и диван. Дед всегда поддерживал безукоризненную чистоту, во всем соблюдал порядок. Его куртки висели на стене сбоку, каждая на отдельном крючке, ботинки стояли ровным рядком в обувнице, а на тумбе под зеркалом не было ничего лишнего, только домашний телефон с трубкой, которые уже мало где увидишь, и записная книжка.
Пахло чем-то родным и знакомым: немного старым деревом, немного книгами. Пахло домом.
Помявшись немного в прихожей, Слава скинула кроссовки и зашла в проходной зал, через который можно было попасть в крохотную спальню. Сбросила на пол тяжелый рюкзак и осмотрелась. Тусклая улыбка сама собой возникла на сжатых губах, когда Слава заметила на полке перед книгами фотографию в деревянной рамке. Они были здесь все вместе: родители, еще молодые и любящие друг друга, дедушка в очках и пиджаке, с аккуратной стрижкой, которая так ему шла, и улыбчивая маленькая девочка с прорехой на месте передних зубов. Сейчас никто не узнал бы в хмурой молчаливой девушке с короткими волосами и скверным характером ту добродушную, открытую девчушку. Даже она сама.
Интересно, узнал бы ее дедушка, появись она на его пороге? Был бы разочарован ее выбором профессии или стилем жизни, понял бы ее взгляды и убеждения? Славе хотелось верить, что понял бы, ведь раньше всегда понимал. Но теперь уже нет смысла думать об этом.
Она поставила на место фотографию, провела пальцами по книжным полкам и обнаружила на них тонкий слой пыли, словно их протирали всего пару дней назад, заглянула в сервант, где за стеклом хранился праздничный хрусталь. Нахлынула ностальгия по семейным посиделкам, когда папа с дедом раскладывали в центре комнаты стол, разливали компот по хрустальным бокалам, а в центре ставили глубокие тарелки с оливье и отварной картошкой. Это казалось чем-то незыблемым, неизменным. Казалось, так будет всегда. Но со временем не осталось ничего: ни дружной семьи, ни праздников, ни даже дедушки. Только воспоминания.
Все как-то резко осложнилось с разводом родителей. У обоих появились новые семьи, ни в одной из которых Славе не было места. Постоянные попытки получить хоть немного внимания и подростковая склонность к протестам и излишнему драматизму в конце концов окончательно испортили ее отношения и с отчимом, и с матерью. Так что в шестнадцать она без каких-либо сожалений вырвалась в другой город и практически оборвала все связи с родственниками, которым в любом случае не было до нее никакого дела. Только дед, с которым она не виделась много лет, по-прежнему звонил ей куда чаще, чем родители.
Даже сейчас, когда смерть вроде бы должна была собрать родственников вместе в последнем прощании с любимым человеком, мать заявила, что чужая семья давно ее не касается, а отец не смог приехать из-за границы, погрязнув в каких-то своих проблемах. Что ж, Славу это не особенно удивило. Ничего другого от них она и не ожидала. Наверно, не ожидал и дед, потому и оставил именно ее номер соседке.
Слава хотела было пойти на кухню, чтобы поставить чайник и немного отвлечься от грустных мыслей, как вдруг настойчивый стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Тут же припомнилось предостережение соседки, но Слава быстро отмахнулась от этих глупостей. Должно быть, тетя Тоня и стучит, забыв сказать о чем-нибудь еще.
Не успела девушка сделать и пары шагов, стук повторился уже громче. Вряд ли соседка стала бы так отчаянно колотить в дверь, просто чтобы попросить щепотку соли или пару картофелин для супа. А глазка в двери как назло не было.
– Да иду я, боже… – проворчала Слава себе под нос, повернула защелку и распахнула дверь с твердым намерением высказать соседке все, что она думает о ее сплетнях, соболезнованиях и просьбах.
Однако за порогом стояла не пожилая женщина в потрепанном халате, а молодой человек с легкой щетиной, выбритыми висками и длинными, свисающими на глаза темными прядями. С первого взгляда привлекали внимание его удивительно желтые глаза. Таких ярких Славе видеть не доводилось, и потому появилась мысль, что парень носит линзы. Помимо интересного цвета глаз, у него были слегка крючковатый нос с горбинкой и тоннели в ушах. Он опирался о дверной косяк снаружи с таким видом, словно пробежал до этого пару километров и сейчас впервые остановился передохнуть, а на лице его удивления отразилось ничуть не меньше, чем на лице Славы.
– Ты кто? – спросил парень, справившись с замешательством.
Вместо ответа Слава в тон ему бросила:
– А кто ты?
Незнакомец оглядел ее, потом кинул взгляд за ее плечо, в коридор, видимо, ожидая увидеть там кого-то другого.
– Виктор Иванович здесь? Мне нужно…
– Он умер.
После этих слов установилась тишина. Незнакомец замолк на полуслове, глаза его округлились, лицо приобрело такое беспомощное, потерянное выражение, какого, кажется, не было и у самой Славы, когда соседка сообщила ей ту же новость. Парень вдруг побледнел, пошатнулся. Показалось, тот готов вот-вот потерять сознание, и неожиданно для себя самой Слава тут же шагнула вперед, чтобы придержать за плечи. Кем был для него дедушка, раз он столь болезненно воспринял весть о его смерти?.. Когда же незнакомец, который был выше ее примерно на голову и раза в полтора крупнее, облокотился на Славу всем своим немалым весом, она едва сумела удержать равновесие и не повалиться вместе с ним на пол.
Ну и денек! Обниматься с первым встречным ей еще не приходилось. Она обхватила ладонями его плечи с намерением оттолкнуть, но так и застыла. Позади него на деревянных досках площадки в свете желтоватой лампочки из прихожей блестели темно-красные пятна. Потом Слава уловила в воздухе металлические нотки, очень хорошо ей знакомые.
– У тебя кровь? – растерянно спросила Слава практически в самое его ухо, хотя, разумеется, ответ ей не требовался. – Давай, заходи. Сейчас вызову скорую.
– Не надо скорую! – тут же запротестовал парень и попытался отодвинуться от нее.
Слава же крепко стиснула его куртку в кулаках, не давая уйти. Собственная реакция стала неожиданностью для нее же самой. Возможно, разумнее было бы просто позволить ему разбираться со своими проблемами самостоятельно. Однако что-то вдруг проснулось внутри, подозрительно похожее на желание помочь. Если она сейчас закроет перед ним дверь, будет потом мучиться угрызениями совести, хоть и недолго.
– Не дури. Куда ты собрался? Пошли, хоть посмотрю, что там.
Она подставила ему плечо и попыталась приобнять за спину, но незнакомец зашипел от боли. Он шагнул в квартиру, и Слава наконец смогла закрыть дверь. Подхватила его под руку, придерживая при этом за грудь, чтобы тот не завалился вперед. Минута слабости незнакомца, кажется, миновала, и он вполне уверенно и почти не шатаясь заковылял по узкому коридору, свободной рукой опираясь о стену. Слава попыталась было завернуть его в зал, но он упорно двинулся в другую сторону.
– В ванную. Иначе ковер испачкаю.
Такая забота парня о чужом имуществе, когда сам едва на ногах стоит, и позабавила Славу, и одновременно удивила. Совершенно не к месту у нее вырвался короткий нервный смешок.
Распахнув дверь и щелкнув выключателем, она помогла ему доковылять до ванны и опуститься на ее край. Отодвинула в сторону порыжевшую от времени клеенчатую шторку. Парень в это время с кряхтением скинул ветровку, открывая растерянному взору Славы окровавленную футболку, исполосованную четырьмя глубокими порезами. Незнакомец попытался ее снять, потянул вверх, но видно было по молчаливой гримасе на его лице, что двигать рукам ему сейчас не слишком приятно. Поборов накатившее оцепенение, Слава схватила ножницы, разрезала футболку и бросила ее к ветровке в ванную. На бежевой эмали с разводами ржавчины остались алые капли.
Парень схватился за край раковины, поднял желтые глаза на Славу и прежде, чем та успела раскрыть рот, проговорил:
– Не надо скорую. Я им не доверяю. У меня и полиса нет. Сможешь сделать что-то?
– Я? Я даже не ветеринар, как дедушка. А это…
Слава сглотнула подступающий к горлу ком и качнула головой. От плеча до пояса спину парня пересекали неровные раны, похожие на следы когтей какого-то огромного животного. Тут и там на бледной коже виднелись старые и новые синяки и несколько грубых шрамов, свидетельствующие, что не впервые таинственный незнакомец попадает в подобную переделку.
– Что, все плохо? – тускло улыбнулся он.
– Ну, одной перекисью не обойдется.
– Зашить сможешь?
– Зашить? – ахнула Слава. – Нет уж, давай лучше…
– Никаких врачей! – отчаянно рявкнул парень, заставив Славу вздрогнуть. Потом уже чуть мягче, но по-прежнему непоколебимо добавил: – Если вызовешь службу, я уйду отсюда быстрее, чем они приедут, свалюсь в какой-нибудь подворотне и помру. Виктор Иванович же твой дед? Не поверю, что он не научил тебя хоть чему-нибудь.
– Ага, зашивать игрушечных зверушек.
– Это почти то же самое. Я бы и сам справился, но на спине не удобно.
Она с изумлением покачала головой.
– Ты или отчаянный, или дурак.
– Всего понемногу. Давай уже, пока вся кровь не вытекла.
Слава обреченно вздохнула и, понимая, насколько эта затея рискованная и сомнительная, все-таки согласилась. В конце концов до третьего курса ветеринарной академии она дотянула и даже успела поработать в приюте для животных, пока не уверилась окончательно, что подобная работа не только тяжелая морально и физически, но еще и мало оплачиваемая.
– Ладно. Сейчас поищу аптечку.
– Она в зале в шкафу на нижней полке, – подсказал незнакомец, который, видимо, уже не раз бывал в квартире деда, как и не раз обращался к тому за помощью.
Быстро отыскав аптечку, Слава разложила ее на крышке унитаза. В аккуратном чемоданчике было все необходимое: хирургические иглы в индивидуальных упаковках, марлевые тампоны, бинты и даже местный анестетик.
Пульс Славы участился, она по-прежнему не была уверена, что зашивать раны без подготовки хорошая идея, но вместе с тем казалось, что это не так уж и сложно, учитывая наличие минимального опыта и множества часов наблюдений за операциями. В приюте вечно не хватало рук, и ее буквально после первой же недели поставили ассистировать в операционной. На тот момент в этом виделась отличная возможность получить практические навыки гораздо раньше, чем если бы она устроилась ассистентом в клинику.
Пока она мыла руки, поглядывая искоса на бледное, покрытое испариной лицо парня, уверенности поубавилось. Она исчезла вовсе, когда Слава обработала раны перекисью, заставив незнакомца дернуться и шумно втянуть воздух. Хотя при более тщательном осмотре раны оказались не такими уж глубокими, но все же выглядели страшновато. Немало вопросов вызывало, как он вообще умудрился их получить. Неудачно сходил за грибами в дикие места? Разругался с подружкой с убийственным маникюром?
Слава изо всех сил постаралась подавить нервный смешок. В стрессовых ситуациях у нее почему-то частенько возникало неуместное желание пошутить.
Руки начали слегка подрагивать, но она все же взяла шприц и анестетик. Подумала, а нужен ли он вообще. Парень выглядел крепким, раны не настолько глубокими, чтобы вызывать немедленное желание помереть от боли, хотя больно ему, несомненно, было. Решила, что хуже от этого точно не станет. Застыла за плечом незнакомца, пытаясь понять, чего ей сейчас хочется больше: попробовать свои силы или сбежать. Зачем вообще она ввязывается в подобную сомнительную авантюру? Похоже, здравый смысл вконец оставил ее.
Да, пожалуй, это был бы интересный опыт.
– Ты точно уверен?
– Точно, точно.
Слава стиснула зубы, почувствовала, как сердце колотится в груди, едва не пробивая ребра, и сделала первый маленький укол. Парень не дернулся и не закричал, да и вообще никак не выразил, что ему больно. Это немного приободрило, и Слава быстро насколько могла ввела анестетик вокруг раны. Потом отыскала иглодержатель и взялась за иглу.
Руки дрожали, внутри все заледенело от страха сделать что-то не так, а незнакомец дышал часто и шумно, сжимая кулаки, но терпел и не двигался. За это Слава была ему благодарна, хоть и не стала бы говорить подобное вслух.
Напряжение ничуть не схлынуло и руки все так же тряслись время от времени, но Слава чувствовала себя все более уверенно. На покрасневшей коже появился один не слишком аккуратный, но вполне приемлемый шов, затем еще один и еще.
Наконец она сделала последний стежок, обрезала хирургическую нить и выпустила иглодержатель из онемевших пальцев. Вместе с иглой он тихо звякнул о дно раковины, а девушка навалилась на край, не в силах поверить, что все получилось. Слегка ошалело взглянула на незнакомца – проверить, жив ли тот вообще. Он выдавил слабую улыбку.
– Совсем не больно. Ты молодец.
– Ага. Будешь мне должен как минимум один обед и подробный рассказ о том, что вообще происходит, – съязвила Слава.
– Знал бы, что здесь такие расценки, пошел бы к другому лекарю.
Подобие улыбки на его бледных губах быстро потухло, он опустил голову, видимо, вспомнив о дедушке. Слава помрачнела тоже. Быстро смыла кровь с рук под струей холодной воды, ополоснула лицо, а после принялась тщательно обрабатывать швы перекисью, стирая попутно кровавые потеки с кожи. Когда с этим было покончено, она закрыла швы повязкой, отметив про себя, что подтянутое тело парня с рельефными мышцами и выступающими на руках венами выглядит вполне неплохо. Мысль эта быстро рассеялась под натиском вопросов и переживаний, что вновь нашли себе место в ее голове.
Проводив незнакомца до дивана, Слава устало опустилась в кресло напротив. Появилась возможность рассмотреть гостя чуть более внимательно. Тот, положив локти на подушку, тоже разглядывал Славу. В зале на несколько секунд повисла напряженная тишина, в которой каждый из них пытался решить, что делать дальше.
2. Иглы, зеркала и секреты
– Так ты, значит, Мирослава, девочка с фотографии? – нарушил молчание парень.
Он лежал на животе, опустив щеку на скрещенные перед собой руки. Старенький дедушкин диван оказался маловат ему, и парню пришлось свесить ноги с края. Вечная проблема высоких людей, которая обошла Славу стороной с ее ростом чуть выше среднего.
– Просто Слава, – отозвалась она, едва не скривившись от звучания полного имени, которое обрело небывалую популярность в последнее время и потому невероятно ее раздражало. – А ты?
– Януш.
– Что за имя? Немецкое?
– Польское. Родители переехали в Смоленск… много лет назад.
Волнение из-за недавней операции и пережитого потрясения потихоньку проходило, и теперь никто из них не понимал, как себя вести. Незванный гость вел себя настороженно, словно присматривался. Размышлял, стоит ли ей доверять. Слава не винила его. Понимала.
Она с большим подозрением, хоть и без страха, относилась к незнакомым людям, не торопилась переводить их в разряд знакомых, да и в принципе общение не было ее коньком. Окружающие частенько видели в ее манере высокомерие и грубость, хотя она всего лишь пыталась быть честной с самой собой и всеми остальными. Если кто-то не нравился ей, она не стеснялась об этом заявить. А уж то, что в последнее время людей, которые нравились ей, становилось все меньше и меньше, своей проблемой она не считала.
Пауза затянулась, и когда стало понятно, что Януш не собирается рассказывать семейную историю и что он не из тех, кто с легкостью идет на контакт, Слава протянула:
– Ясно.
Что еще тут скажешь?
– Виктор Иванович много о тебе рассказывал, – заметил Януш.
– Правда? И что же? Кто ты вообще такой?
Этот вопрос давно крутился в голове, но только теперь появилась возможность уделить ему внимания чуть больше. Поспешное решение впустить незнакомца в квартиру внезапно начало беспокоить.
Полнейшее безумство. Никто в здравом уме не стал бы делать того, что сделала Слава, а на вопрос “почему” она и самой себе не смогла бы дать четкого ответа.
– Я понимаю, как все это выглядит, и мне жаль. Но я не знал о его смерти. А кроме него мне больше не к кому было идти.
Слава поджала губы и прищурилась. Интересно, как давно дедушка переключился с лечения животных на помощь людям? Возникло предположение, что он связался то ли с какой-то бандой, то ли с непонятной организацией. Хотя, может, парень был единичным случаем, каким-то давним знакомым. Слава не удивилась бы, что это так. Вполне в характере деда – помогать всем, кто просит помощи.
Удивительно, что, сидя с незнакомцем в одной комнате, она не чувствовала страха, хотя ситуация вполне располагала. Должно быть, сказывались ее старые связи с компаниями людей, которых в обществе принято называть “плохими”. Теперь же они остались в далеком прошлом вместе с юношеским духом бунтарства.
– Мы с Виктором Ивановичем знакомы много лет, – снова заговорил Януш. – Он был хорошим человеком и я многим ему обязан. Мне не хочется доставлять тебе беспокойство, и, если позволишь, я немного приду в себя, а потом уйду отсюда.
– Ладно. А как вы познакомились?
– Он иногда заходил в наш детдом. Помогал чем мог. – Печальная улыбка появилась на его губах. – Научил меня играть в шахматы.
В голове словно щелкнуло, всплыли обрывки телефонных разговоров с дедом. Слава изумленно приподняла брови.
– А, теперь я вспомнила. Он что-то рассказывал о тебе.
– Правда?
Она пожала плечами.
– Я не вслушивалась.
Его улыбка сразу потухла. Возможно, он хотел услышать что-то другое, возможно, ему важно было знать, как дед отзывался о нем. Но что Слава могла сказать? Едва ли она придавала значение рассказам о незнакомом человеке, и чаще всего они быстро вылетали из головы.
Однако теперь у нее стало чуть меньше причин для недоверия. Возникла даже какая-то благодарность к Янушу, который оставался рядом с дедушкой в те моменты, когда не могла она. И вина, потому что ее рядом не было.
Парень бросил хмурый взгляд на трельяж, что стоял у окна напротив дивана. В трехстворчатом зеркале отражался почти весь зал.
– Надо бы закрыть.
– Серьезно?
– Да, так будет спокойнее.
Слава скептически изогнула бровь, однако спорить не стала. Суеверия суевериями, но иногда сознание играет с людьми злые шутки в моменты сильного душевного потрясения. Наткнуться на зеркало ночью и в полусне увидеть там покойника она не горела желанием, так что закрыла створки трельяжа, а зеркало в коридоре занавесила простыней. После этого вновь опустилась в жесткое кресло напротив дивана, получив от Януша благодарный кивок.
– И часто ты приходил к деду вместо того, чтобы пойти в нормальную больницу?
– Довольно часто. Он многим из нас помогал.
– А вы – это кто?
Януш прищурился, поерзал немного и осторожно спросил:
– Виктор Иванович не рассказывал тебе?
– О чем именно? – сухо проговорила Слава, изогнув бровь. Пришло в голову недавнее предостережение соседки. Хотя, может, он имел в виду всего лишь детдомовских детей. – О связях с нелегалами, смоленских бандах, сектах? Я уже и не знаю, о чем думать.
– Раз не рассказывал, то, видно, у него были причины. Значит, и я не должен говорить.
– Ой, да брось! Я только что уйму времени зашивала твою спину! Что хоть произошло?
Януш задержал изучающий взгляд на сердитом лице Славы. Его молчание красноречиво говорило о том, что правды от него можно не ждать. В конце концов он вздохнул:
– Можешь считать это дворовыми разборками.
– Класс. – Слава с разочарованием скривила губы, скрестила на груди руки и холодно бросила: – Уберешься отсюда как только полегчает.