- -
- 100%
- +
Марина Комаркевич Иллюстратор
Марина Комаркевич Дизайнер обложки
© Марина Комаркевич, 2018
© Марина Комаркевич, иллюстрации, 2018
© Марина Комаркевич, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4490-8977-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
МИМОХОЖИЙ ФЛЕЙТИСТ
«Стук за дверью…»
Стук за дверью.Зачем же ты, Нelen, вино пролила?Открывай, это я – мимохожий флейтист,В пору-полночь твоих прикасаюсь дверей,Открывай, не страшись и от флейты моейНе пытайся закрыться, поспешно уйти.Мне не нужно покорных друзей,Поспешающих следом.Я просто хочу показать тебе мир.Ты, перед кем я останусь наивен и слаб,Для других – всё равно, для меня – без греха,Слушай – лодка готова, два тонких весла,И над башнями полночь кротка и тиха.Мы отчалим, мы сами, как башни в ночи,На носу и корме нашей длинной ладьи,Неподвижны, волну рассекая, влачимНеподвижные тени свои.Я люблю тебя, слышишь? Не бойся.Иного здесь нет.Моя флейта нахлынет в сплетении тем,Окружит, как орган, как хорал – но скажи,И замолкнет, и станет внезапная темь,Как ты дальше тогда вознамеришься жить?Лишь на этой земле, а иных не нашед?Лишь в одном из колодцев черпать синевы?Не узнав – травяным называемый цвет,Не единственный цвет у травы.Защищаясь уйди и дверей не открой,Отрекайся, хоть трижды, хоть тысячу три,Мою флейту – сломай, неклассический стройЭтих звуков развей, обессилев замри,Посмотри – и увидишь – над нами в небесной рекеКак две башни, две тени качнулись в ладье-гамаке.Так себя ли убьёшь,Если музыку эту убьёшь?Ты учила меня – сколько медленных лет,В твоём доме твой свет, сохранивший от зла,Я ушёл эту флейту искать на землеТой дорогой, к какой ты меня привела.Я пришёл (не вернулся) – и флейта со мной,Я всего лишь хранитель – случайный флейтист,Но встают и растут за моею спинойТе миры, по которым ты можешь пройти.Я созвал их к тебе, не пугайся – бери,Не спеши отказаться и чуждым назвать,Это Царствие Царствий вовне и внутриОзначает – ты просто жива.«Я-то люблю ее мужика…»
Я-то люблю ее мужика,А она моего мужика —Поменяться бы нам мужикамиДа и жить уж не кое-как.А ее-то мужик за работой поет,А мой-то за песнями пашет до дня,А ее-то мужик обожает ее,А мой-то любит меня.А меня с моего-то берёт колотун,А её от её-то с лица воротит,Как поплакать мы с ней убежим за версту,Так бегут мужики нас домой воротить.А её-то мужик приезжает за ней,А мой-то мужик приезжает за мной,У её мужика лошадь снега белей,Под моим мужиком конь идёт вороной.Как мы вечером едем домой вчетвером,Кони головы клонят друг другу шепча,Что у ихних хозяев душа – серебро,Что у ихних хозяек, ой, кровь горяча.Багряницею солнце оденет травуПоднебесное зарево выстелит сплошь,Наши красные кони вступают – плывутЧерез ярую медную рожь.«Мы не властны в мирах…»
Мы не властны в мирах,Которые мы создаем.Мы даже не в силах задутьСвечу,Которую тот, кто должен предатьПоставилИ ее увидит тот,Кто должен быть предан.И если мы вдруг входим в наши мирыИ начинаем там всеКроить на свое усмотренье.Тот, кто читает потом наши книгиЗакрывает глаза и говорит:– Человек. Ты лажаешь.Зачем?Но высокая осень над моей головой!Я вхожу туда,В толпу людей вливаюсьНа Невском проспекте.Потому что сейчас – вот сейчасВ этом городеВ этой нелепой толпеЯ увиделЧеловека в зеленом плаще и с мечом,Свернувшего мимоСтарых стен и домов.Я его догоняю.Но нет ни меча, ни плащаНа случайном прохожем.Он смотрит усталоОн смотрит за стены домов.Нет, я не ошибся,По этому взгляду я его узнаю.Как странно?Как живут они, те,Кто не создал наших миров,Но знает дорогу туда?Не их ли мы ищем все время?Помоги мне, госпожа моя – светлая Осень,Помоги мне в моем многотрудном пути,В моем плаванье долгом,По морю твоей бесконечнойопавшей листвы.«Знаешь, гадать на тебя не стоит…»
Пашке-Оленёнку
Знаешь, гадать на тебя не стоит,Слишком явно всё началось —В лесу бродяги шальной гурьбоюКороновали тебя всерьёз.Слишком отчётливый путь исканийУказала твоя стрела.Слишком кстати пришелся камень,Тот, что я тебе отдала.Словно книги глупы и скудны,Словно хватил через край вина —Слишком открыто и безрассудноИщешь учителей среди нас.Словно больше заняться нечем —Радуйся, если день прожил —Слишком уверенно тратишь вечностьВ поисках единокровной души.Словно узнав заранее строгоМесто, где примут тебя таким,Слишком быстро наметил дорогуК берегам бескрайней реки.В эти воды не входят дважды,Пьют, не ратуя исцелеть.А умрешь, как все мы – от жаждыНеутолимой здесь, на Земле.«Баю – баю – баиньки…»
Баю – баю – баиньки,Ходят в поле заиньки,Точат, косорожики,На морковку ножики,Но морковку твой отецСпрятал в золотой ларец,Ты, малой, не плачь – у насЕсть морковочки запас.Плачешь? Я тебя тогдаДеду волчьему отдам,Он тебе расскажет сказку,Да возьмёт к себе в подпаски,Перестанешь ты расти,В лес пойдёшь – волков пасти.А под вечер, а под вечерУкрадёшь у нас овечек,Украдёшь у нас коровку,Сватью нашу и золовку,Из конюшни жеребца,А из горницы – отца.Украдёшь свою сестрёнку,Унесёшь её в сторонку,Дверку от петель отняв,Украдёшь, малой, меня,Как под камушек змеюСпрячешь матушку свою.Ой, не кради меня, сынок,Я сплету тебе венок,Подарю тебе с утраТрижды пять возов добра:Одеял да распашонокЧепчиков да рубашонок,Шёлком-золотом повышитых пелёночек,Спи, мой ангел златокрылый, воронёночек.«Ходит полем вереница гусей…»
Ходит полем вереница гусей,Едет полем вереница кобыл,Эх, кабы да по земле да по всей,Вот тогда бы, если б только кабы.У Марии на руках человек,А душа твердит уверенно – Бог.Мы устроимся в стогу на ночлегИ развяжем на платке узелок.Как развяжем узелок на платке,Позабудем, как грустить да скучать,И тогда нас в Райский сад налегкеСнова впустит добрый Пётр-ключарь.Не в Содом пойдём гулять – по Садам,Полем гречневым пойдём, не межой,А садовником там будет Адам,А Мария будет там госпожой.А за нами вереница гусей,А за ними вереница кобыл,Эх, кабы да по земле да по всей,Вот тогда бы, если б только кабы.«Немного музыки, немного смеха…»
Немного музыки, немного смеха…Пальцы и струны – конечно, за.Шариком пестротканого мехаКошка будет смотреть в глаза,Дочь Египта поёт, смешавНежный рокот и дрожь смущения.Время от Рождества, не спеша,Еще когда повернет к Крещению.Еще когда… Да и будет вообще?Дни побегут торопясь и скучая,Когда окажутся вдруг ни за чемНемного музыки, немного чая?Идёт, беспечна в своём торжестве,Полночная церемония чайная,Музыка ткёт по небесной канвеОт простого до необычайного.Флейта, скрипка в один полёт,Точно как и в оконной рамеВетер снежный ворох несётНад дрожащими фонарями.Флейта через скрипичный ручейПробегает волной, смотрите,Снег гудит в басовом ключе,И один единственный зритель:Здесь – фарфоровым естеством,В мыслях – где-то за снежной стаей,Отмеряет ритм головойМудрый дедушка из Китая.«Не обреку тебя в гневе моём…»
Не обреку тебя в гневе моёмИмя носить, угодное мне.Не обреку тебя в страхе моёмСтраху служить, который сильней.Мне эта горечь дороже, чем привкус мускатаИ поцелуй танцовщицы Долорессквозь кружево жёсткой мантильи.Рэб Ишмаэль свою Тору учил, отвергаяизучение тела прекрасной Ребекки,пока она не умерла.Отойди от меня, берегись одержимого силой,Которая делает правым и вновь виноватым,Отойди, или снова начнём,а тогда уж дотла —и на ложе смертельном безумием изнемогая.Как люблю я тебя – до кровавого звона в виске.Как люблю я тебя – как надежду на вечную боль.Отряхну от ступней, что содеяно было тобой,Потому что не в силах делить тебя боле ни с кем.Горечь моя под черным платком.Лучше, нежели руку подать,Мучить и мучаться, дабы потомНе простить уже никогда.Рэб Ишмаэль молодую еврейку отверг,чтобы, слабость его разглядев, самого не отвергла,Ребекка тогда умерла,чтоб у рэба причина была перечесть его Тору.Боль подобную я пережить не могу,Мне легче тебя ненавидеть живого,Чем плакать о мертвом.«В феврале воют псы по дворам…»
В феврале воют псы по дворам,Чуют псы приближенье весны,Псы тоскуют, псы говорят: Пора.Отпустите нас к нашим предкам лесным.Там чутьем на февральском ветруМы найдем дорогу через метель,Там мы встретим диких своих подруг,Там мы выведем диких наших детей.Они будут красивы – щенки своих матерей —С поджарым брюхом, в каждом шаге легки,Вы вздрогнете, люди, в час, когда у дверейЛунной ночью взвоют наши щенки.До тьмы в глазах каждая цепь в натяг,Давит горло круг ременных оков,Эти злые люди совсем не хотятСлушать зимнюю песню диких щенков.Заслонив хребтом своим небеса,Четверолапый, снежен и волосат,Бродит в метели дух бродячего пса,Надрывая души сидячим псам.«У детей весны безумства легки…»
У детей весны безумства легки,Точно перья синих гусей,Остановлю себя взмахом руки,Прахом холод осел.Жаль, ещё нету яблок,Но земляника уже близка,Темень листьев возле тепла виска.Дымное кружевоЛьнёт обратно к золе,Травам недужнымНе подняться с колен.Ветер сносит туманК стремнине реки,Едут в туманеСиние всадники.Начинается лето.Исцеляя траву одним касаньем крыла…Синие перья плывут по тёмной воде…Крик донесся с небесного купола…Они были здесь, они снова нигде.Там, где лосиК воде идут по росе,Ветер носитПерья синих гусей.Там, где мыСидим у костра вдвоём,Лес над намиДумает о своём.«В Валаамскую церковь с моим бубенцом…»
На 19.02.1994
В Валаамскую церковь с моим бубенцомИ своё несерьёзное горе несу,Побеседуем мирно с Небесным Отцом,Если прочим сейчас недосуг.Здесь высокие окна цветного стекла,Ещё выше и звонче за певческий рядС медным шорохом плавают колоколаВ поднебесном жилье звонаря.Чернокрылых монахов торжественный стройЗавершает вечерню объятьем любви,Две любимых иконы, и я перед той,Где Мария с Младенцем Твоим.Зимний вечер над Питером нежен, как теньОблаков, как прозрачное пламя дрожит,И скользящие в нем силуэты людей —Пришлецы из пределов чужих.Их одежды багровой вечерней парчи,В камилавках, чалмах, под шитьём золотымМаркитанты, султаны, евреи, врачи,Куртизанки, волхвы и шуты.Хороводом бессмертных вдоль замерших летОдержимая пляска куда-то спешит,Это празнество жизни, где смуглая смертьВ переходах поёт за гроши.Её голос насмешливый, голос глухойИ усталость в сутулом наклоне плечей,Этот город – заснеженный Иерихон,Полюбивший меня ни за чем.И пока я – паломник к святым городам,Не увидев меня в этой пляске шальной,Он гадает, наверное, что за бедаПриключилась сегодня со мной.В Валаамском приходе под сводом поётМногогласый, отселе невидимый хор,Я три тонкие свечки несу на своёВозвращение в Иерихон.«Мы с тобой – хорошая пара…»
Мы с тобой – хорошая пара,Ты – завидный парень с гитарой,И со мной – седоюи злобной бабой,одноглазой каргою старой.Эх, пошляемся мы по свету,Мне доверишь хранить монету,Для тебязеленый плащ на мехуя сошью,как кончится лето.Будет многим девкам завидно.Скажут: приворожила видно.Обзовут кривой,Проклянут не впервой,Да на правду мне не обидно.Я иначе тебя любила,Мне твоя молодая силаНе нужна была —И своей дотла,Не по одной ли дороге шли,Не от одной ли яблони плод —Это темная кровь говорит,Это черный огонь встает,Поднимается из глубины,Из бездонной славянской тьмы.Пеленами черные сны.Пеленами крылья чумы.Там цыганская боль течёт,Их гортанный, горький язык,Или, может, глубже ещёКровью эльфов – ночных владыкНаводнит, и тогда – одно,Всё одно, хоть древняя тьма,Будешь новый ковать клинок,Будешь петь, бродя по холмам.Бесконечный черный огоньВ сердцевине черных цветов,Только лучше, сынок, не троньВсё, что мне известно о том.Погуляй с седою каргойДо её последней реки,Жаль, что больше уже никтоНе полюбит тебя таким.Песенка о глиняной свистульке
1.Подарила я братишке пегаса,Чтобы он почаще улыбался,Чтоб не думал об этой дуре, дуре,У которой его, бедного, надули.А пегас из коричневой глиныВесь белилами раскрашен да кармином,На четыре дырки под рукою,Засвистит – сердечко успокоит.Как забудет брат о всём злополучном,Мы найдем ему девицу получше,Чтоб умела петь да балагуритьНазло этой дуре, дуре, дуре.2.Подарила мне сестренка пегаса,Чтобы я почаще улыбался,Чтоб не думал об этой дуре, дуре,У которой меня, бедного, надули.А пегас из коричневой глиныВ голубых полосках да карминных,На четыре дырки под рукою,Засвистит – сердечко успокоит.Как забуду я о всём злополучном,Так подыщут мне девицу получше,Чтоб умела петь да балагуритьНичета какой-то дуре, дуре.«В черном плаще, в зелёном плаще…»
В черном плаще, в зелёном плащеГоворили стояли – опять вотще,Разбрелись, оставив пустырь,Он – в свой лес, она – в монастырь.Туда, в проемы надежных стен,Чтобы держать себя от страстей,Чтоб, обуздывать мысли устав,На колени поспешно встать,Блуд и святость себе вменя:– Матушка, посеки меня.А в лесу ночном тишина,Голос сосен – небес струна,Над водою рассеян свет,Исступленья в помине нет.Не проси, молитвы верша,Будет всё, была бы душа.А на завтра опять с утраК их черте святая сестраПрибежит из монастыря,А глазенки-то как горят.Найдем, найдем, о чём попенять,Тебе, в лесу проведшему век:– Ты у Бога ли отнять меняОбольстился, лесной человек?Как, не думал? Не может быть?!Лжешь. От страха уходишь вспять.Ты же сам обещал любить,Ты же просил приходить опять.Мой и Божий не тронь союз!– Полно, пальцем не прикоснусь.Ни в серьез не возьму, ни шутя,Я ведь тоже монах, дитя.– Сам не смей меня укорять!– Славно, что ты из монастыря,Таким не надобно жить в миру —Они до крови себя сотрут.Не сердись, я сейчас уйду,Ночью северный ветер подул.Лето кончилось, мне пора.Ну о чём ты плачешь, сестра?В черном плаще, в зелёном плащеГоворили стояли – вотще, вотще.«Кому в корчме на соломе…»
Кому в корчме на соломе,Кому в королевском доме,А нам выпало там родиться,Где ходили вещие птицы.Они над нами стояли,Алмазным пером сияли,Алмазным, иссиня-черным,С тех пор и тьма нипочем нам.В бороздах, в несеяном полеМы лежали, малы поколе,Разумели себя едва лиИ над нами птицы стояли.Они стояли, молчали,А в глазах вековой печалиТочно снега, и слезы в придачу,С той поры без дела не плачем.Наполнялись дни чудесами,Мы ходить научились сами,А когда на крыло вставали,Птицы нам крыло подавали,Ну а после того, ночами,Мы учились у них молчанью,Или зря людей растревожим,Знаем то, что назвать не можем.Теперь меж людей мы ходимПри тайне какой-то вроде,Да тайна у нас простая —Не ходим мы, а летаем.Кому в колыбели новой,Кому под кустом терновым,А мы ни в гнезде, ни дома,За птичьим криком ведомы.«Ты счастлив о чём-то?..»
Ты счастлив о чём-то?Да. Наверное да.День рождения. Мой.Но о чём ты растерянный?Не знаю, вчера на небе играли мистериюО Рождестве Христа.Так здорово, они слепили из облаков ВифлеемПочти в натуральную величину, или больше,Ведь ангелов много,а участвовать в действе думалось всем.Потом они записали роли на бумажкахи сложили их в шляпу Святого Фомы.Знаешь, если бы там были мы,Мы бы слышали, как Херувим, достававший листоксо словом «Младенец», смеялся громчевсех земных сорванцов,А Фома Аквинат, вот кому не везет,вытащил роль Ирода,хорошо, что мы не видали его лицо.Огорчились, конечно, доставшие роль фарисеев,но цветные наряды утешили всех —так красиво и пестро наводнилсятолпой Вифлием,И все с белыми крыльями,представляешь – с белыми крыльями,в пестрых нарядах,в облачном том Вифлиеме,прекрасные…Потом, как и должно, пошло:писцы заполняли тетради,фарисеи учили народ, а солдаты наводили порядок,пастухи выгоняли овец, спокойствия радисёк детей непослушных ретивый отец,торговали торговцы, плясали фигляры,Мария явила Христа, и пришлис поклонением волхвы,и два ангела – Сим и Иаков – запутались в шкуре вола,и чуть-чуть не испортили дела,а небо светлело,мистерия шла,шли воины Ирода,рыскали в сонных дворах,Иосиф, Мария и тот Херувим в пеленахСокрылись в Египет,в котором они заранее сложилииз туч грозовых пирамиды,в угрюмое странствие…Знаешь, как сам Он на это смотрел,и как волновался о бедном Младенце,как будто бы это не было с Ним,как будто впервые увидел…Откуда я знаю? Сегодня жемой день рожденья…«Вода…»
Очевидно, С. Маркелычу
Вода.Мимо стен, в жерла труб водосточныхНисходит вода,Мы захлебнемся сегодня, это точно,Причем навсегда,Мимо крыш, мимо снега, мимо окон,Через наши дома,Шум воды в водостоках,Повторившийся в прочих шумах.Наши мокрые руки ничего не удержат,Ветер нас разметал в наших мокрых одеждах,Сквозь завесу воды уплывающих, ибоМы теперь вот такие пернатые рыбы,Сотворенье воды прямо здесь происходит,И четвёртое небо на землю нисходит,И наверное завтра взглядом неудивлённымМы встретим солнечный диск не золотым, а зелёным,И пойдем, избегая движений неверных,Опасаясь нечаянно всплыть на поверхность.Вода.Мимо нас, так упорно желавших прихода весны,Утомленных, промокших, озябших, потерянных мимо,Но как странно всегда пахнет в вымокшем воздухе дымом,Топят печи в домах,Это значит, что мы спасены.Гефсиманский сад
1. ЛипаСнег растаял и снова выпал,Где ты, моя гефсиманская липа,Под которой лениво и нежноДумать о куговерти снежной,На другом конце мира, мира,На другом конце света, светаБыстротечное наше лето,Август венчан сияньем млечнымВ удалении бесконечномОт тепла такого, как это.Я лежу в покое и негеПод прохладной дымчатой кроной,Солнце тает в листьях зелёных,Здесь Давиду служила Ревекка,Здесь, на ложе ему готовом,Разноцветье коринфских тканейНебольшими устлав цветами,Омовенье в сосуде новом,И простая пища, и танец.Разве липы растут в Гефсимане?Я не знаю об этом, не знаю,Но стою под моею липой,Словно летаю.Только руки раскину и падаю вниз непременно,Что за сладость разлита в моих обессилевших членах,Виноградного сока и мёда,Листвы, проплывающей в небе,Над моей головой запрокинутой,Что мне так горько,Так сладкоОпять оказаться в начале,У истока всего:– Таки что же мне делать теперь? —восклицаю в восторге.– Ну так ляг и поспи, – шелестенье листвы отвечает.2. ДавидТы помнишь ли Анну?Так ново казалось, что женщину можноне только что видеть,Но целовать и касаться руками.А помнишь Ревекку?Она танцевала,Ногой не приткнувшись о камень.Как шёл ты к Ревекке от АнныСквозь долгие годы,И сам танцевал,И играл на тимпане.Но разве ты Анне сказал, что полюбишь Ревекку,Ревекке – что некогда был с рыжекудрою Анной,Сегодня умершей,Что глаза у Ревекки и столь зелены, и столь жежеланны?Обид не нанёс не прошедшему веку, ни новому веку,С любимою каждой по новому век проживая.В саду ГефсиманскомПод липой и сонной оливойТебя ожидают Ревекка и Анна.Останься счастливым.3. Смерть(А. Шельену, бабушка которого
носила фамилию Привман)
Я отдаю тебе все мои сказки, возьми.Не тебе, так кому же ещё?Кого ещё перед Ним и людьмиЯ могу так не просить ни о чём?Есть ли во мне эта еврейская кровь,Если бабки с фамилией Привман уж точно нет,Если знаю на идиш несколько слов,И Моисеем именовался дед.Интересная личность – дед Моисей,Польский каторжник из сибирской Руси,А вот был ли он к тому же еврей —Мне теперь не у кого спросить.И такой ли это солидный дар:В мешанине всех моих праотцовЕсть и горстка плоти казанских татар,Есть и горстка крови эстонских купцов,Есть и горстка силы сибирских дев, —Ой, какие там девки, так Боже жь мой!Смешаный сей многоязыкий напевТоже возьмёшь, брате крестовый мой.Право, ты ведь не знаешь, когда уйду,Я и сама не знаю, когда уйду,Но на пути хочу очнуться в СадуПод липой, в том моём Гефсиманском Саду.Окунусь в текущий по листьям Свет.Удивлюсь – такая нежность в груди.Господи, гам ки элех бегей цальмавет,ло йира ра, ки ата имади. 1«Храни меня, Господи, от старых друзей…»
Храни меня, Господи, от старых друзей,Храни меня, Господи, от новых врагов,Храни ото всех, кто однажды вдруг вспомнит,Что где-то живу я вдоль твоих берегов.Спаси меня, Господи, усердье приняв,От тех, кто спасением бредит моим,Чьи лодки прекрасны, корма позолочена,Парус над ними – сияющий розовый дым,От тех, чьи – серебряный звон – скакуныКрылаты и голосом арфе подобны,А там, где шагают – цветы вырастаютПод взглядом их мудрым на камне гранитной стены,Чьи песни способны и Смерть одолеть,Чей голос бойцов поднимает из прахаОдною лишь силой любви, не позволь мне еёИспытать на себе, но лучше позволь умереть.Пошли меня, Господи, замёрзнуть в снегуОт тех, кому дать я ничего не могу,От тех, кому горек порядок вещей,В котором лишь Твой я и больше ничей.«Весь день не свою удачу…»
Весь день не свою удачуСтавлю на кулачок,Весь день я хожу и плачуСама не знаю о чём.Весенья – старая сводня,Кот – мошенник и плут.Как будто меня сегодняКому-нибудь продадут.Заставят трясти мякины,Стирать чужое бельё,И станут чужие мужчиныРядить про тело моё.Подбросят орёл-монетку,А выпадет вечный туз,Порвут друг другу жилеткуИ зубы сочтут во рту.Полягут в ряды их лица,Печальны, уж не со злом,Стану за них молитьсяВ церковке за углом.Буде вам докричатьсяСквозь мою маету,Как умру без причастьяГде-нибудь на лету.Ave Магдалена
Чем заняться, скучая,Как не смотреть на лица,Вот она едет с печальнымИ строгим лицом блудницы.Скрежетая на Среднем,Мимо дома и горы,Едет трамвай последнийЧерез полночный город.Мимо старинной кирхи,Ныне – фабрики шорнойЕдет домой блудницаВ свой полумрак дешевый.В пальцах – смятые астры.Взгляд суете не внемлет.Может и правда – завтраБог вернётся на землю?Крестница смерти
Приходи ко мне вечером,В лёгкой тиши,Разметай мои карты,Меня рассмеши,Чтобы я поняла:Все надежды – пустяк,Чтоб наскучило мнеВ этих долгих гостях,Чтоб на улице былНепременно июнь,Чтоб плясали колдуньиНа холодном ветру,Чтоб проведать мне,Как эти ведьмы поют,Как горят их волосья,Подобны костру.Белой Питерской ночиПрозрачный кристалл,И на пальце твоёмБезнадёжный хрусталь,Ну, столкни меня внизОт любви и тепла,Есть огонь и полёт,Остальное – зола,Остальное – не больше,Чем пепел у ног.Разреши мне примеритьТвой тонкий венок,Как родную сеструПриласкав и любя,Разреши мне твой саванНадеть на себя,И, баюкая мойНепоседливый сон,Разреши поигратьС твоей острой косой.Но от большего зла,Как от чёрного дняСохрани меня, пламенемКрыльев обняв.«Но ты дал мне крылья…»
Но ты дал мне крылья,А мог всего лишь взять с собой и идти,Не повернув головы, доброй беседой связави соединив,Там, где в бархатном чреве ночи золотыероятся огни,И отчаянье спит,И любовь похожа на старость, совсем нестрашна,А мы пребываем детьми,И наивность уже не смешна,Там драгоценную пыль одежды твоейЯ согласилась нести,Но ты дал мне крылья,И мне всё равно – останусь ли я одна.Они холодны, их тяжесть соразмерена и велика.Они над моими руками, или я на твоих руках?Где ты взял этот каменьпрозрачнее всех, к ним тебя приводила Смерть,Где ты взял резец, сотворивший любое перо —В бездну, куда облака боятся смотреть,Недобрые руки отдали твоё серебро.Почему мы так любим боль?Почему мы не любим тех, кого любить нетяжело?Что нам в радости неразделённой, что втяжёлой плоти детей?Или нам лишь тогда светло,когда земля кричит в темноте?Но ты дал мне крылья,И мне всё равно – в какое пламя лететь.«Ничего не хочу…»
Ничего не хочу.Ни почестей, ни свершений,ни переживаний.Сейчас придёт ночь,Возьмёт меня и укачаетв своей небесной люльке.Но хочу, чтобы ты позвонил.И я опять растеряюсь,как школьница,приглашённая на танецсамым красивым мальчиком нашейшколы.«Что-то начало душу щемить от военных оркестров…»
Что-то начало душу щемить от военных оркестров.Или это война?Так откуда ей быть между нами.Или снова, как предки, лишённые смысла и места,Побредём, протекая живыми людскими волнами.Не бродяги, которым сиротство – фетиш и конфета,Не мудрёные странники в поисках истин вселенских,Но усохшее семя, напрасно носимое ветром,Несуразная часть человечества – переселенцы.От какой бы надежды, размеренность вдруг оживившей,Откажусь, вдоль миров населённых себя подгоняя,Где же дом из твоей колыбельной, где чёрные вишни,Те, что к самой земле своей тяжестью ветви склоняют?«Горе ветра морского безмерно, и он…»
Горе ветра морского безмерно, и онВечно горек и молод, и вечно в пути,Словно тот, кто давно безнадёжно влюблён,Но ни гневу, ни смерти не дал подойти.Словно тот, кто открыл себя каждому дню,И теперь уж не будет напрасного дня,Тот, кто ночь поверял небесам и огнюИ открыл средоточье огня.Дюны – тоже холмы в седой щетине осок,Осока белей, чем соль, серп дюн не высок,Вверх – ветер в лицо, вкус ветра горчит,Вниз из-под ног ручьи – белый песок.У ночного костра, у самой кромки морейМы сидели с ним, мы говорили, покаНаша память не стала прозрачнее янтарей,Светивших в её волосах и в твоих руках,Он говорил: Я бессмертен, а что до любви —Это надежда моя, пролитая в века.