Ветер океана звёзд. Часть 3

Навстречу вечности

Состояние Рейнара неумолимо угасало. Через несколько дней его перевели на парентеральное питание – жизнь теперь поддерживалась тонкими трубками, вливавшими питательный раствор прямо в кровь. Он спал почти постоянно, погружённый в небытие, из которого уже не возвращался ни к проблескам сознания, ни к боли. Никакой отдых не мог обратить вспять разрушение его разума. Каждое посещение погружало Офелию во всё более бездонное отчаяние. Мир вокруг померк, окрасившись в оттенки апатии и глухой, безучастной тоски.

Она стояла за перегородкой его герметичной палаты, наблюдая, как грудь Рейнара едва заметно поднимается под стерильным покрывалом. Мысли текли медленно, тяжело, как расплавленный свинец:

«Триста миллиардов душ… И всё равно ты одинок в этой переполненной галактике, когда боль сжимает сердце.

В момент испытания ты остаёшься наедине с собой. Никто не видит битвы внутри, не слышит вопля нейронов под натиском агонии. Никто не придёт – не потому что не хочет, а потому что не может знать. Не повезло нам с телепатией. Никто не узнает о твоей борьбе в одиночку, о том, как ты, превозмогая, делал следующий шаг.

Твой личный ад существовал только для тебя. Пока кто-то смеялся под солнцем, а кто-то брёл сквозь свои мелкие бури. Пока гигантский мир бурлил триллионами суетливых мелочей – лихорадочный котёл жизни – ты был один. И этот остров боли навсегда останется твоим. Никто не узнает. Им не понять. Боль познаётся лишь в её объятиях. И каждый из трёхсот миллиардов, встретившись с ней лицом к лицу, узнает ту же истину: в этой вселенной страдания ты всегда одинок.

Рейнар Гару познал эту истину сполна.»

Наконец, в Академию прибыли следователи. Михаил Артелин встретился с Офелией в почти пустой кают-компании. Его лицо было сурово.

– Рейка Руна задержали. Официально – по подозрению в применении эстерайского боевого вируса против Гару и вашего брата.

– Нашлись доказательства, что это был он? – выдохнула Офелия, чувствуя, как сердце колотится, как птица в клетке.

– Нашлись, – твёрдо подтвердил Артелин. – Мы прочесали все записи камер с момента того нападения. На одной из них – на первой палубе – Рун что-то бросает в шлюз утилизации мусора, ведущий прямо в космос. На повторном допросе мы нажали на этот момент. Спросили, что он выбросил. И он… дал слабину. Замялся, пульс скакнул, голос задрожал. Мы не отпустили. Он признал: это была пустая ампула.

Слова следователя обрушились на Офелию всей своей тяжестью. Силы покинули её, она осела в кресле, будто кости превратились в песок. Но почти сразу бездонная скорбь сменилась леденящей яростью. Она подняла на Артелина горящие глаза:

– Я убью его. Своими руками.

– Офелия, нет, – его голос звучал мягко, но не допускал возражений. – Это будет лишь месть. Быстрая и импульсивная, и вы заплатите за неё свободой. Преступник здесь – он, а не вы. Убийство Руна – это поступок сгоряча, и он сделает преступницей вас. Не забывайте о его статусе беженца, находящегося под защитой Флота. Его убийство – уголовное дело. Вас осудит трибунал.

– Сгоряча, – передразнила она с горькой усмешкой, не скрывая презрения к его аргументам.

Артелин оставался непоколебим.

– Убийство преступника – это избавление монстра от страданий. Тюрьма же – мучение. День за днём. Год за годом. Смерть – конец всему. Тюрьма – вот наказание. Позвольте правосудию сделать свою работу. Он получит своё – пожизненное заключение строгого режима в исправительно-трудовом лагере, или роль пушечного мяса в горячей точке.

Офелия яростно сопротивлялась его логике, но холодный рассудок знал – он прав. Убийство было слишком милостивым для Рейка. Смерть Рейнара требовала большего. Медленно, с трудом, ярость стала отступать, уступая место ледяной, опустошающей усталости. Она обмякла в кресле, будто гиря свалилась с плеч.

– Он смотрел мне в глаза… – прошептала она, глядя куда-то в пустоту. – Говорил спасибо… заботился… Играл друга. Так убедительно. Притворщик.

– Некоторые обладают этим даром лжи, – согласился Артелин. – Но не думаю, что он задумал зло с самого начала. Реалии его сломали. Подросток… неразделённая любовь… лучший друг, получивший то, чего он так хотел… Не каждый выдержит такой удар по гордости и чувствам. Разум в этом возрасте хрупок.

– Вы его оправдываете? – резко спросила Офелия.

– Нет. Объясняю мотив. Пытаюсь понять, как это произошло. Чтобы предотвратить такое в будущем.

В памяти Офелии всплыли первые дни: робкий, искренний Рейк. Потом – перелом. Точка, после которой его улыбка стала пустой, а глаза – непроницаемыми и холодными, как космический вакуум. Губы кривились, но радости в них не было. Только расчёт. Жестокость.

– Нет, – твёрдо сказала она. – Иметь в себе силы пережить отказ не каждому дано. Но опускаться до убийства? Многие проходили через подобное, не доходя до крайней точки. Никто не стал убийцей. Эстерайское отродье. А мы… мы поверили. Приютили змею. Утешали себя сказками, что и среди них есть «хорошие». – Голос её сорвался. Но тут, она смогла взглянуть от противного. И тогда… глубокая, режущая правда вонзилась в сердце: Она – Офелия – стала спусковым крючком. Её отказ, её выбор Рейнара перевернули что-то в Рейке. Он пытался быть другом, а в душе клокотала ревность. И он отомстил. Страшно. Окончательно. Она знала – вина за смерть Рейнара лежит и на ней.

– Может, среди эстерайцев и есть союзники, – глухо проговорила она, глядя на свои руки. – Но, наверное… Это я виновата… я… я отказала Рейку. Выбрала Рейнара. Если копать до корня… я виновата в том… что Рейнара больше нет.

– Офелия, – мягко, но настойчиво остановил её Артелин. – Первоначально, я не знал о ваших чувствах. И теперь отчасти понимаю мотив Руна. Но виновна в отравлении не вы. Рука, державшая ампулу, – его рука. Не ваша.

Она молчала. Его слова не могли смыть горечи самообвинения, въевшейся в душу. Убедить её не удалось.

– Схватить бы этого тщедушного недоноска за глотку! – вырвалось у неё сдавленно, с дикой ненавистью. – Вытрясти из него подлую душонку!

– Согласен, – неожиданно просто сказал Артелин. – Будь я на вашем месте – желал бы того же. И желаю сейчас, если честно. Но мы с вами уже решили: насилие – не наш путь. Мы сделаем иначе. Законно. И у нас есть для этого все рычаги.

Перспектива законного, неотвратимого возмездия – не быстрой смерти, а долгого, унизительного заточения – принесла странное, горькое успокоение. Оно не снимало боли, но давало слабую надежду на то, что справедливость восторжествует.

Новость пришла быстро: бывшего курсанта Академии Королёва, младшего лейтенанта Рейка Руна, предали трибуналу. Но никакой приговор не вернёт Рейнара. Никакое наказание не искупит содеянного. Мать Рейнара сначала не могла расстаться с сыном, которого в мире живых удерживала искусственная нить, но в какой-то момент ей самой стало ясно, что её надежды – это мольбы к пустоте. Фрау Гару, сломавшаяся под тяжестью вида сына, привязанного к аппаратам, подписала бумаги на отключение от систем жизнеобеспечения. Надежды не было.

Проводить Рейнара в последний путь пришли его взвод, друзья с других курсов – Рома, Вектор, Валера, Янис, Энрике, Андреа, Эмма, Зоя, Саша, Наташа. Пришли Офелия и Блайз. Американская красавица стояла, словно тень себя прежней – ссутулившаяся, раздавленная. На её щеках застыли дорожки от слёз, такие же серые как глаза, из которых они вытекли.

Тело Рейнара Гару, облачённое в парадную форму, было бережно помещено в воздушный шлюз. На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь гудением систем корабля. Потом раздался мягкий шипящий звук – и его останки медленно уплыли в беззвёздную черноту космоса, навстречу вечности.

Ог и Лахт

Покинув хижину, нехлианцы и земляне быстро распределились по ждущим электромобилям. Забрав свой боекомплект, Тамар сел в салон к Огу. Машина нехлианца выделялась чуть более футуристичным дизайном, но не настолько, чтобы привлекать ненужное внимание. С тихим гулом двигатели ожили, и маленький конвой растворился в пурпурных сумерках Лирюлта, каждый – к своей временной базе.

Их путь лежал на юг, где под двойным солнцем раскинулось обширное солёное Карпурское море, а вдоль его побережья выстроились города Жёлтого края. Скоро вдали показался Парарт.

Город предстал резкой сменой ландшафта и социальных слоёв. Архитектура кричала о неравенстве:

У подножия теснились глинобитные постройки, облепленные спутниковыми тарелками и вентиляционными трубами – удел нехлианцев, аполлинарцев, хараднийцев, акваритян.

Выше раскинулись ряды безликих, быстросборных кубов из обливиона – жилища эстерайского среднего класса.

В небесах вздымались массивные, ледяных пропорций небоскрёбы правящей элиты Лирюлта. Среди них высились административные башни – нерукотворные, бескомпромиссные, холодные, как сами их эстерайские хозяева; яйцеобразные бизнес-центры, чья несуразность обманчиво скрывала сложные расчёты; причудливо выпуклые торговые комплексы. Вся эта мощь концентрировалась в сияющем центре, оттесняя неприметные жилые кварталы окраин в тень.

– Как и говорил Гын, наши народы живут в резервациях – «пригородах», прилепленных к каждому крупному городу, – пояснил Ог, пока их электромобиль петлял по нарастающему потоку. Его голос, несмотря на привычный свист, звучал открыто и радушно. – У Дакайлайта – Барахир, у Плойерта – Градур… А мы с тобой едем в Юджур – это резервация Парарта. Там у нас временное убежище. – Он махнул рукой в сторону небоскрёбов. – Парарт, Плойерт, Дакайлайт… Экономические артерии Лирюлта. Нам, «низшим», здесь не место для собственных дел. Работаем по найму у эстерайцев. Сфера обслуживания, непрестижная, грязная, низкооплачиваемая. Основа их благополучия.

Они окончательно влились в урбанистический хаос Парарта. И тут Тамар увидел их.

Высоко над землёй, в километре от серых улиц, по невидимым трассам скользили магнитолёты. Каплевидные, отполированные до зеркального блеска, они сверкали под багровыми солнцами, как россыпь алмазов, вычерчивая безупречные, изменчивые узоры между гигантскими башнями. Это был танец высшего порядка – точный, скоординированный до микросекунд.

– Их так много… – вырвалось у Тамара, и он сам удивился детскому восхищению в своём голосе. Он не мог оторвать взгляда от этого футуристичного балета, сотканного из пунктирных линий.

Ог усмехнулся его реакции, но в его глазах светилось понимание – сам он тоже завороженно смотрел вверх.

– Воздушное движение – искусство Империи, – начал он объяснять с живым интересом. – Каждый магнитолёт синхронизирован с центральной навигационной сетью. Маршрут, скорость, интервалы – всё просчитано виртуальным диспетчером. Ведёт машину ИИ. Хотя эстерайец-пассажир может взять управление в свои руки… – Ог сделал значительную паузу, – но это редкая прихоть. Тогда на лобовом стекле возникают голографические подсказки – строжайшие указания, от которых нельзя отклониться ни на метр. Свободы манёвра – ноль. График движения планируется на день вперёд. Нарушить его – значит выпасть из системы. Опоздал? Жди «окна» – отмены кого-то другого. Шанс успеть сегодня – призрачный. Зато аварии… – он свистяще выдохнул, – аварии здесь реже, чем восход одного солнца. Дисциплина.

– Почему мы не летаем? – в голосе Тамара снова прозвучала та самая детская досада, смешанная с горечью. Он ловил взглядом очередной сверкающий корпус, проносящийся высоко над их скромной машиной. Восхищение технологиями врага смешивалось с чувством несправедливости.

Ог покачал головой, его улыбка стала жёстче.

– Магнитолёт? Запретная роскошь. По закону – только для эстерайской крови. Да и цены… нам не потянуть даже подержанный корпус. Мы, «низшие», – он кивнул на руль, – ездим только по земле. И то… – его взгляд скользнул по почти пустым улицам вокруг их электромобиля. Резкий контраст с кишащей жизнью воздушной паутиной высоко над головой был разительным. – Видишь, как пусто? Без специального кода в РГК – рабочего пропуска – нам запрещено даже находиться в Парарте. Попался без разрешения? – Ог сделал многозначительную паузу. – Смертная казнь. Разрешение на перемещение по городу дают редко – только по служебной необходимости, непреодолимой силе. Оно индивидуальное. Семья остаётся в резервации. Поэтому на улицах – только единицы, у кого есть этот пропуск. Остальные после смены спешат обратно, в Юджур.

– Погоди, – насторожился Тамар, глядя на своего спутника, – ты ведь сам из Барахира? Зачем нам тогда Юджур?

– Верно, наша база – Барахир, – подтвердил Ог. – Но ехать туда напрямую – слишком долго и рискованно. Юджур – перевалочный пункт. Наши люди подготовили там места. Отдохнёте, а мы тем временем всё организуем для финального броска.

– Значит, у нас нет разрешения пересекать Парарт? – Тамар посмотрел на Ога с немым вопросом. Риторического оттенка было не скрыть.

Ог хитро улыбнулся, улавливая мысль.

– Рисковать жизнью просто так? Лихачество. Но есть лазейка, – он понизил голос, хотя вокруг никого не было. – Проезд транзитом. Если ты не останавливаешься, движешься без задержек из пункта А в пункт Б через городскую черту – Тар Наумек, то формально это не считается «посещением». Кара не настигнет. Главное – не сворачивать и не тормозить без крайней нужды.

Ог назвал его Тар Наумек. Впервые. Имя прозвучало чужим, режущим слух. Тар Наумек. Тамар мысленно повторил его, ощущая, как старая жизнь – Земля, Академия, его настоящее имя – на мгновение отступает, стирается. Ог сознательно использовал легенду даже наедине – чтобы новый псевдоним быстрее прижился, чтобы Тамар научился откликаться на него без малейшей задержки. «Я надеваю маску» – с тревожной ясностью понял Тамар. Он украдкой взглянул на нехлианца. Взгляд снова зацепился за большой белый пластырь на затылке Ога, чуть выше линии коротко стриженных чёрных волос. Ранее было не до вопросов, а сейчас он снова вспомнил о нём. Он уже открыл рот, чтобы спросить…

Но Ог, словно почувствовав его интерес, вернулся к теме:

– Перемещаться между резервациями – можно. Запретов нет. Но… – он поднял палец, – есть бюрократическая удавка. Каждый из «низших» обязан встать на учёт по месту временного пребывания. Вот я и моя Лахт… – в его голосе мелькнула нежность при упоминании жены, – мы снялись с учёта в Барахире, как постоянные жители. Теперь мы здесь – «каникуляры». Встали на учёт в Юджуре. Не встанешь вовремя – жди неприятностей.

– Казнь? – вырвалось у Тамара, леденящий страх сжал горло.

Ог рассмеялся, его свистящий смех прозвучал неожиданно легко.

– Нет-нет! Лишь арест и долгая отсидка. Смерть – только за самовольное проникновение в священные для эстерайцев города без пропуска. – Он коснулся своего РГК, и через мгновение на устройстве Тамара отобразилась детальная карта. – Держи. Парарт, Юджур, основные ориентиры. Знание местности придаёт уверенности. Тебе ведь, Тару Наумеку, теперь ориентироваться здесь, – он снова произнёс его новое имя, закрепляя легенду.

Тамар (Тар?) взглянул на карту, а затем снова на пластырь Ога. Вопрос повис в воздухе, отложенный, но не забытый.

Пока электромобиль Ога петлял по лабиринту улиц Парарта, похожих на замысловатую паутину, а нехлианец играл роль гида, Тамар окончательно осознал, где он оказался. Они были в субтропическом сердце Зоны Терминатора. За окном царил «Двойной Расцвет» – период, когда оба солнца, Ариэль и Нимрод, зависали в зените, заливая город густым, почти физически ощутимым светом. Эта нестерпимая жара длилась добрых шестнадцать лирюлтских часов. Асфальт на поворотах дорог пузырился и плавился, искажая очертания зданий.

– Не могу привыкнуть, – пробормотал Тамар, щурясь от света и потирая виски. Голова гудела от усталости. – День тянется вечность, то бледнеет, то снова слепит… А ночи – настоящей, тёмной, дающей выспаться – и в помине нет. На Земле, на Флоте… всё просто: день – ночь. Восемь часов темноты – минимум. Отдых. А здесь… – Его голос звучал удручённо и растерянно.

– Сутки на Лирюлте тянутся 52 земных часа, – объяснил Ог, – но это лишь наш рукотворный ритм, метроном для сердец и машин. Природный же свет танцует свой танец: то льётся с неба вдвоём, то гаснет одиноким факелом, то сменяется Глубокими Сумерками, когда оба солнца касаются края мира. Ничего не поделаешь – наши «Кровавые дьяволы». Или «Кровавые Близнецы» – кому как нравится. Сейчас у нас Активность Главная – всё кипит. Через шесть часов начнётся «Тихий Отлив» – многие уйдут на первый сон, город приглушит свет, замедлит пульс.

Тамар заметил массивные светозащитные ставни на окнах.

– А настоящая ночь? – спросил он с надеждой.

Ог усмехнулся:

– Настоящей тьмы здесь не бывает, друг. Даже в фазу «Тёмного Времени» – это лишь час-два самых глубоких сумерек, да и то не всегда. Кто-то спит под этим полусветом, но большинство предпочитает «Капсулы Абсолютной Тьмы» или светонепроницаемые спальни для имитации ночи и качественного сна в любое время цикла. Мы спим урывками, как вахтенные в долгом плавании: 4-5 часов сна, потом 10-12 бодрствования. За полные Сутки – два, а то и три таких цикла. К этому привыкаешь, особенно с нашими стимуляторами и адаптогенами, – он достал из кармана пачку жевательных мармеладок. – Помогают пережить долгие Активности.

Взглянув на небо, Тамар увидел, как меньший диск Нимрода начал заметно клониться к горизонту, окрашивая всё вокруг в насыщенные багровые и лиловые тона. Ариэль ещё держалась высоко.

– Вот и начинается «Багряный Шквал», – сказал Ог, – Самое зрелищное время. И сигнал, что скоро пора на первый сон. Но у нас по плану – подкрепиться. Скоро приедем.

Они проезжали вдоль побережья Карпурского моря. Золотистый песок пляжей искрился под двойным светом. Лучи двух красных карликов – Ариэль и Нимрода – преломлялись в толще воды, окрашивая море в необычайно густой, почти яично-жёлтый цвет. Это было гипнотизирующее зрелище.

– Из-за солнц вода такая? – спросил Тамар, завороженный.

– Отчасти, – ответил Ог. – Но главное – их свет, пропущенный через атмосферу, насыщенную «винными спорами». Не будь древних атмосферных процессоров… – он махнул рукой, – может, и океаны были бы голубыми, а леса – зелёными, как у вас. Шутка, конечно, – добавил он, видя изумление Тамара. Но в его словах звучала горечь.

Искрящаяся жёлтая гладь манила своей неземной красотой.

– Не слишком обольщайся экзотикой, – предостерёг Ог, его голос стал серьёзнее. – Под этой красотой Карпур таит те же опасности, что и ваши синие моря. Неосторожность, легкомыслие – и он утопит или скормит тебя обитателям своих коричневых глубин.

– Какие обитатели? – спросил Тамар, не отрывая взгляда от мелькающих за неровностями берега жёлтых волн.

– О, там водится всякая причудливая живность, – отозвался Ог. – Но звезда местного «шоу» – это, безусловно, «иллюзоры». – Он активировал свой РГК, вызвав голографическое изображение. Существо напоминало земного дельфина, но его голову венчал странный выпуклый гребень, на котором была… точная, но мертвенно-неподвижная копия его собственной морды, расположенная чуть выше настоящей.

– Не дай этой красоте обмануть тебя, Тар, – предупредил Ог, следя за реакцией Тамара. Его улыбка была без юмора. – Внутри этого, казалось бы, бесполезного хрящевого нароста скрывается второй мозг. Наделяет их телепатией. Сильной. Животные, оказавшиеся рядом, попадают под власть иллюзий. Капризных, насмешливых. Безобидным существам иллюзоры могут досаждать проказами, но хищников… – Ог сделал многозначительную паузу, – их иллюзии дезориентируют, сбивают со следа, заставляют терять стаю. Часто – навсегда. Красиво, но смертельно.

Тамар переключился на карту Юджура в своём РГК, переданную Огом. Схематические улочки Парарта и его резервации казались огромным, запутанным лабиринтом. Запомнить всё сходу было невозможно.

Въезд в Юджур ударил по ощущениям. Высоченные эстерайские башни-иглы остались позади, словно отрезанные ножом. Мир резко сплющился, стал приземистым, горизонтальным. Перед ними расстилались «лысые» пустыри и низкие, словно придавленные к земле постройки. Контраст с вертикальным могуществом Парарта был ошеломляющим. По мере движения вдоль побережья стали видны окультуренные ландшафты: плодородные участки, засаженные лиловыми и пурпурными лирюлтскими фруктами, ягодами и овощами. Повсюду росли деревья, отдалённо напоминающие пальмы, с причудливыми плодами. На некоторых виднелись гроздья стеклянных «ягод» с прозрачно-салатовой мякотью внутри, по форме удивительно похожих на земные оливки. «Лирюлтские оливки», – мысленно окрестил их Тамар, ощущая новую волну отчуждённости от этого мира.

Наконец, миновав условную границу, обозначенную лишь потрёпанным знаком, Тамар въехал в самое сердце резервации Юджур. Перед ним открылся мир, резко контрастирующий с футуристичным Парартом. Одно- и двухэтажные домишки, слепленные из подручных материалов и обмазанные грубым цементным раствором, теснились вдоль узких улочек. Штукатурка местами облупилась, обнажая трухлявое дерево или ржавую арматуру. Воздух был гуще, пропахший пылью, морем и чем-то сладковато-кислым – запахом перенаселённой жизни на краю.

Увидев потрясение, застывшее на лице Тамара, Ог усмехнулся, его свистящий голос звучал с горьковатой иронией:

– Не думай, что мы в каменном веке застряли. Кое-что сюда всё же дотянулось. – Он указал на трубы, кое-где торчащие из стен. – Отопление есть, канализация, газ… хоть и гудят они как одержимые. А вон, на том холмике, – он махнул рукой в сторону невысокого травянистого бугра, – наша связь с миром. Радиовышка. Есть и лавчонки, столовки, где кормят чем попало, медпункт, куда лучше не попадать, да пару кабаков, где народ забывается.

Он замолчал на секунду, его взгляд скользнул по убогим фасадам.

– После того, как Уэрто Барвард опозорился перед эстерайским командованием и отправился гнить на Боушеские острова, новый администратор-господин бросил нам кость. Средства на «реновацию». – Ог произнёс это слово с явной издёвкой. – Пыль в глаза. Чтоб убаюкать, уменьшить ропот, отвадить от повстанцев. Но львиная доля денег оседает в карманах посредников. А что доходит… хватает лишь на косметику, чтоб язвы не так бросались в глаза. Не на успокоение.

Теперь их путь пролегал мимо настоящих трущоб – нагромождений бетонных коробок, утыканных пластиковыми навесами, балкончиками и пристройками, налепленными друг на друга в отчаянной попытке выкроить ещё метр жилья. Они утопали в этом хаосе дополнений, как в болоте.

– Это гетто аполлинарцев, хараднийцев, акваритян, – пояснил Ог, его голос стал тише. – Так живёт большая часть резервации. Нам, нехлианцам… – он сделал паузу, – отводят места получше. На окраине, ближе к морю.

– Привилегия верных псов? – не удержался Тамар, его взгляд цеплялся за нищету вдали, мелькавшую за окном – оборванных детей, стариков с большими пустыми глазами, женщин, стирающих в чанах прямо на улице.

Ог резко повернулся к нему, его глаза сверкнули, но не гневом, а чем-то более сложным – стыдом? горечью? признанием?

– Псов кормят чуть лучше, чтобы кусались сильнее, – отрезал он свистящим шёпотом. – Да.

***

Спустя тридцать долгих минут езды вдоль побережья, где жёлтое море Карпур лениво лизало золотистый песок, они свернули в тихий переулок. Резервация здесь отступала, уступая место более просторным участкам. Дома нехлианцев, сложенные из местного ракушечника или аккуратного бетона, выглядели скромно, но крепко. Жилище Ога оказалось небольшим, но опрятным особнячком, утопающим в буйстве пурпурной флоры. Высокие деревья с гибкими, махровыми ветвями и причудливые кусты, чьи ветви напоминали растопыренные пальцы, сплетали над крышей живой навес. Их гнуло под тяжестью странных плодов – жёлтых, в толстую чёрную полоску.

Следуя за Огом к двери, Тамар снова поймал взглядом белый пластырь на его затылке. Вопрос вертелся на языке, но отвлёк шум открывающейся двери и волна тёплого воздуха, пахнущего чем-то вкусным и незнакомым. В дверях стояла женщина.

Волнение Тамара («а вдруг неловкое молчание?») рассеялось мгновенно. Жена Ога, Лахт, оказалась миловидной девушкой, с живыми карими глазами, сверкающими искоркой озорства, и шапкой тёмных волос. Её черты были настолько… человечными, что Тамар невольно задержал взгляд.

Лахт окинула его быстрым, оценивающим взглядом, от макушки до сапог, и её губы тронула хитрая улыбка. На чистом, но с характерным нехлианским присвистом эстерайском, она произнесла:

– Ого! Так вот вы какие? – Её взгляд явно задержался на его светлых (для нехлианца необычных) волосах и серых глазах.

Тамар, слегка ошарашенный прямотой, но не желая ударить в грязь лицом, широко улыбнулся. В его голове мелькнула мысль: «Нужен достойный ответ». Он сделал шаг вперёд, с преувеличенной галантностью приложил руку к груди (где должен был быть сердечный платок) и ответил на чистейшем русском: