- -
- 100%
- +
– Ну всё – дельта пошла.
Он сразу садится за станцию, а Саблин вертит головой – его нашлемный фонарь освещает плотные стены рогоза – и потом предполагает:
– Тут выдры водятся.
– Их тут жуть сколько… И выдры, и удоды, и бакланы, и репницы попадаются…
– Репницы? – интересуется Денис. – А это кто?
– А вы, что, не знаете? – сначала удивляется радист. Но потом вспоминает: – А-а… вы-то далеко, вы же на Обь ходите… У вас она там не водится, она… зараза такая… очень вредная тварь. Всё больше у большой воды проживает, и как раз где жижа… Ох, надеюсь не увидимся… А то стрелять придётся.
Саблин молча открывает ящик с оружием; двухстволки, что лежит рядом на корме, ему уже кажется недостаточно. Он достаёт свой армейский дробовик. Новый. Получил его до того, как ему присвоили прапорщика, почти не стрелял, только проверил его на стрельбище – и всё. Аким снял оружие с предохранителя, отвёл затвор, проверил, заряжено ли, поставил на предохранитель и лишь тогда успокоился: порядок. И потом спросил:
– Денис? Не устал?
– Не-е… Отдыхал же час назад, – откликается тот. И опять снижает скорость. Дальше болото идёт трудное.
А Карасёв сообщает им:
– Радиомаяк «Девятнадцатой» ещё ловится… Нам до Реки… тридцать восемь километров. Если курс сменим.
– И всё по этой жиже? – уточняет Калмыков. Он имеет в виду сплошные поля ряски с кувшинками, что иной раз полностью покрывают протоки меж стенами рогоза.
– Всё по ней, всё по ней… – заверяет его урядник. И потом уже говорит, обращаясь к Акиму: – Слышь, атаман, русло что есть, что нету, одна ряска… Нам теперь напрямки быстрее будет… Вот так вот, на восток, даже лучше пойти. Так до Реки ближе. Скорее выйдем на чистую воду. А уже по Енисею сразу на север пойдём, да ещё по течению… Там всё потерянное время наверстаем.
Саблин с ним согласен, лучше быстрее выбраться на чистую воду, и он командует:
– Денис, Мирон верно говорит, держи-ка на восток ровно.
– Есть держать восток ровно, – отзывается Калмыков.
Бакланы бились в рогозе, визжали-скрежетали почти все пять часов, что они шли до чистой воды. А один раз очень большая выдра ударила лодку в борт. В том месте лодка шла медленно. Выдра заскрежетала жёсткими своими лапами по пеноалюминию. Аким сразу вскочил, снимая дробовик с предохранителя… Уже светало, но он, включив фонарь, заглянул за борт. И увидал сначала тонкие и прочные, как ультракарбон, лапы гада, вцепившиеся в металл, закогтившиеся в нём, словно он был чем-то мягким, – а потом и огромные чёрные жвала. Кривые и острые, они пытались вцепиться в гладкий борт, грызли его, соскальзывали, неприятно скрежеща о металл… Он поднял дробовик, но его нужно было вывернуть за борт, стрелять отвесно сверху; пока вставал поудобнее, пока приноровился, страшный болотный хищник либо понял, что металл ему не по жвалам, либо увидел человека, в общем, отвалился от лодки, мелькнул в воде сегментарным горбом и скрылся, ушёл под поле соседней ряски.
– Чего не стрелял-то? – едва не с укором интересуется Карасёв.
– Неудобно было, – отвечает Аким.
– А кто был-то? – в свою очередь спрашивает Денис.
– Выдра.
А рулевой продолжает интересоваться:
– А большая?
– Метра три с половиной, не меньше…
– Ух ты… Вот разожралась-то, – удивляется Калмыков. – Видно, тут есть что ей покушать.
– Да, тут рыбы пропасть, – заверяет его Карасёв. – Пропасть… Ловить – не переловить. Но никто сюда, в дельту, не ходит, уж больно места дикие. Вот такая вот зараза водится. Не дай Бог в лодку заскочит… Сюда же только в броне ходить…
– Это да… – соглашается с ним Калмыков. Но не успокаивается. – Слушай, Мирон, а ведь тут и налим бывает.
–Ну а то! – кивает в ответ радист. – Бывает. Здесь, у Реки, как раз его места, ему тут вольготно.
– Малёк бегемота из Енисея как раз сюда идёт искать себе свободные омуты, вот налим тут и промышляет, – рассуждает Калмыков, а он в налимах понятие имеет. – Щуку берёт ещё… Тут ведь и щука должна быть. И прочая большая рыба. Да… налиму тут раздолье.
– А ты, Денис, я вижу – налимщик? – спрашивает Карасёв.
– Ну, есть такое дело, – не без скрытой гордости отвечает Денис.
– Тяжёлое дело, – размышляет Карасёв. – Опасное.
– Ну, непростое.
– А сколько же ты добыл налимов?
– Хороших дюжину, – опять Калмыков важничает. – Мелких, незрелых – не считал.
– У-у… Дюжину! – восхищается радист. – Видно, неплохо ты живёшь, Денис.
И тут вся гордыня с Калмыкова спадает.
– Живу? – он говорит, чуть тушуясь. – Да нет, живу как все.
– Как все? А лодка у вас вон какая… – не унимается радист.
– Лодка чужая, – пытается поставить точку в этом разговоре Саблин. – Не наша, на рейд взяли.
– Чужая… Вот и я думаю, – не хочет заканчивать разговор Карасёв. – Думаю, такую лодку даже на налимах не заработаешь. Да и на офицерское жалование тоже. Нет, простым казакам такая вещь не по карману.
«По карману, не по карману… Вот какой дотошный человек. Хочет всё вызнать, до всего докопаться».
– Это да… – соглашается с ним Калмыков. – Так Аким же и говорит тебе, нам эту лодку на время дали попользоваться.
– Да понял я, понял…
А вскоре тины и ряски стало меньше, один за другим среди рогоза стали возникать большие плёсы, сначала ещё с кувшинками, а потом и с открытой водой. Калмыков было начал накручивать, но Карасёв его придержал:
– Не гони, Денис, не гони, тут вода вроде открытая – это потому, что течение всю траву в Реку вымывает, а на самом деле здесь мелко. Мели, банки сплошняком…
– Принято, – отвечает рулевой; но уже минут через десять хода перед ними, как-то вдруг, сразу открывается, словно распахивается, огромная перспектива чистой воды. Маслянистая, тягучая, бурая от рыжей амёбы, что скапливается в самом верхнем её слое, вода великой реки, на которой бликует беспощадное солнце.
– Вот он, казаки, Енисей-батюшка, – говорит Карасёв так, как будто открыл им эту реку; и после добавляет: – Это вам не Обь.
– Да, не Обь, – соглашается с ним Денис. И тут же спрашивает: – Ну что, Аким, прибавить?
– Гони, – коротко отвечает тот.
И тогда не спеша, укладывая лодку в длинный вираж, разворачивая её на север, Калмыков прибавляет и прибавляет газа, набирая обороты. Моторы, словно почуяв свободу, начали сначала рычать, а уже когда лодка вышла на середину реки, то и вовсе взревели высокими нотами. И понесли судёнышко вниз по течению, да так, что видавший виды Карасёв произнёс восхищённо:
– Как бы нам не взлететь, господа казаки!
– Не боись, Мирон, – заверяет его Калмыков и смеётся. – Не взлетим. Зато бегемоты на нас не поохотятся.
– Уж это точно, – соглашается с ним радист.
И едва урядник это сказал, тут же Денис сбрасывает скорость и меняет курс – не очень-то плавно, так что и Саблин, и Карасёв теряют равновесие, а Саблин, вглядываясь вперед, понимает его, так как впереди, в воде, происходило какое-то шевеление.
– Чего там? Чего? – волнуется радист.
А лодка как раз проходит мимо непонятного поначалу явления. И тут уже Саблин и догадывается:
– Бегемот дохлый.
И вправду, огромное, шестиметровое, бревно в обхват большого мужчины, обычно тёмно-коричневое, плывёт по течению, едва выступая на поверхности одним боком. Туша уже испортилась, стала серой, а её энергично и деловито рвут несколько тупорылых мощных щук. Енисейские щуки и сами огромны, присасываются своими мордами к туше, дёргаются резко всем корпусом и вырывают по солидному куску тканей мертвого исполина; и тут же ещё какие-то рыбы, что никогда в другом случае не подошли бы к щукам, дерутся за крошки.
– Убился, значит, – поясняет Карасёв, имея в виду бегемота, когда они миновали тушу. – Кинулся, видать, на баржу от злобы, да башку себе об днище и сломал. Тут такое сплошь и рядом.
Да, по Енисею ходят баржи с крепким днищем. И это здесь не редкость.
– А рыбы тут прорва, – замечает Калмыков. – И всё крупняк. Аким, видал, какие щуки?
– Видал, видал… – Саблин думает, что места тут и вправду рыбные. Но сейчас, как бы он ни любил рыбалку, ему не до того. – Денис, ты поглядывай как следует.
– Я гляжу, – отзывается тот.
– На сорока километрах налетим на такого бегемота – расшибём лодку, – продолжает Саблин. Впрочем, это он так просто… Казаки с ним – люди опытные, сами всё знают.
– Понял, буду внимательнее, – уверяет его Калмыков и тут же опять прибавляет оборотов.
Саблин снова открывает карту на планшете, смотрит, изучает и зовёт Карасёва:
– Мирон… А мы же остров Хренова ещё не прошли?
– Через час будет, – отвечает тот, потом копается в станции и через пару минут добавляет: – Маяк Девятнадцатой заставы уже почти не читается… Значит… да… нет, раньше будет. Раньше… Через полчаса или минут сорок, думаю. А потом и Тридцатая застава.
– Угу, принял. – Саблин делает для себя отметки. И говорит: – А быстро мы идём.
– О-о… – соглашается с ним радист. – Не идём, а летим; я на своей лодчонке ещё бы по Тазу тащился. А с вами от хутора до Реки за полтора дня доехали. Виданное ли дело!
А минут через пять, Аким ещё и планшета не выключил, как урядник и докладывает:
– Два мотора на севере.
– Приближаются? – сразу насторожился прапорщик.
– Мы их догоняем, – через некоторое время отвечает ему Карасёв. Саблин встаёт и пробирается по лодке вперёд; и, выкрутив камеры на полный зум, пытается рассмотреть, что там впереди. Но ему приходится ждать, пока лодка не зайдёт за поворот реки, и лишь тогда…
– Баржи, что ли? – интересуется у него радист.
– А как угадал? – удивляется Саблин.
– По импульсам, – отвечает Карасёв. – Частота больно низкая…
Так и есть: перед ними, держатся центра русла две большие баржи.
– Торговцы? – спрашивает Денис.
Аким всматривается, всматривается и наконец разбирает на корме последней баржи… грузовики… И лишь тогда отвечает товарищу:
– Либо наши, либо армейские…
Они догнали баржи; это и вправду были армейские транспорты, и перевозили они, судя по номерам на машинах, «Тридцать первый пехотный».
Когда их лодка поравнялась с баржами, солдаты, что выходили на палубу курить, махали им руками, приветствовали. Саблин махал рукой в ответ, а Мирон так даже и бубнил солдатам:
– Здорово, браты, здорово… Здорово… – хотя солдаты его слышать, конечно, не могли, так как были без брони, без шлемов.
– Знаешь их, что ли? – спрашивает у него Калмыков.
– Тридцать первых? Ну а то! – сразу откликается радист. – Полк Лазаревский. Крепкие бойцы. Соседи наши вечные, у нас участок на рыкском рубеже, севернее Кроликов, вот «Тридцать первые» у нас с левого фланга завсегда стоят. Какой год уже. Да-а… Хорошие бойцы, хорошие… Ребята с призыва идут.
Саблин машет солдатам на носу первой баржи, когда его лодка обходит транспорт; а капитан баржи даёт гудок. Длинный, раскатистый. А едва баржи скрылись за очередным изгибом большой Реки, радист докладывает:
– Радиосигнал «Тридцатой».
– Далеко до неё? – сразу оживился Аким.
– Сто шесть километров, – сообщает Карасёв. – Но это, сам понимаешь, по прямой. По реке, по изгибам, оно больше будет.
Прапорщик всё понимал.
Глава 4
А на Енисее было людно. Они встретили ещё одну большую баржу, на этот раз она шла вверх по течению им навстречу, то была торговая баржа. Кроме барж, встречались и лодки. Большие солдатские; тяжёлые, гружёные торговые; дорогие и быстрые старательские, и даже рыбачьи попадалась. За четыре часа хода они встретили или обогнали одиннадцать таких.
Каждую такую встречу Аким ожидал с настороженностью, хотя и понимал, что опасаться ему нужно тех, кто их догонял, но таких-то как раз не было, так как их лодка шла быстро. А когда Денис решил отдохнуть и у руля оказался сам прапорщик, так он ещё прибавил оборотов. В общем, двигались они очень хорошо. Едва ли не в два раза лучше запланированного. Но даже при таком хорошем движении Саблин каждый час спрашивал у дремавшего, кажется, Карасёва:
– Мирон, ну что там…? Дронов нет?
Тот приходил в себя, оглядывался и потом сообщал:
– Никаких дронов. Моторы только… Один удаляющийся и… ещё один идёт нам на встречу. Больше никого, – и прежде чем Саблин успевал задать ему следующий вопрос, сообщал дистанцию до «Тридцатой».
– Принял, – отвечал прапорщик и вел лодку дальше.
А когда время шло уже к семи, когда отдохнувший Калмыков вылез из кубрика, уселся возле него на ящики и стал не спеша крепить наголенники брони, радист и говорит им:
– «Тридцатка» вот уже. Запросить их насчёт постоя? Ночку можем там скоротать. А поутру и дальше пойдём.
Но Акиму не хочется этого делать, он побаивается, думает, что контрразведка могла сделать запрос, и на заставе их могут ожидать… Могут задержать, а то и конфисковать груз, даже лодку… Во всяком случае, на месте контрразведчиков он сам бы так сделал… Но вот так вот, напрямую, об этом говорить своим товарищам он не хочет, стесняется, что ли, поэтому и придумывает отговорку:
– Да там и мест в казармах, наверное, нет. Видели, сколько народа по реке ходит? Поспать на кроватях не получится.
– Да в лодке поспим, – не соглашается с ним Денис. – Зато поедим за столом, у них там кухня… И помоемся ещё…
– Да, помыться – неплохо… – соглашается с ним Карасёв.
Правы казаки: снять броню, поесть за столом, покурить, помыться – это, конечно, очень приятно; даже если не найдётся на заставе свободных коек, так можно и в лодке поспать. Нет места на реке безопаснее мощной заставы… Но Аким тревожится.
– На обратном пути, казаки, – произносит он, и никто больше ничего у него не спрашивает. В рейде слово атамана – закон.
Расстроил он казаков. Ну да ничего. Должны понимать, что это не прихоть, а предосторожность. Про дрон ведь они не забыли. И уже вскоре он получает косвенное подтверждение правильности принятого решения.
Застава высилась на правом берегу реки. Двадцатиметровый бетонный колосс над рекой, заросший рыжим лишайником до самого верха и с крышей, заставленной десятком самых разнообразных антенн. В красных лучах заходящего солнца застава выглядела багровой, величественной и даже мрачной.
И вот, когда они ещё не дошли до неё, индикатор на рации стал помигивать, и Карасёв тут же докладывает:
– Аким, тут запрашивают с заставы: кто идёт. И куда.
В общем-то, это было делом почти обычным, заставы иногда этим интересовались. Не всегда, но когда дежурному было не лень, интересовались.
– Скажи: Второй пластунский, – он немного думает и потом решает соврать: – А идём мы на Туруханск.
Мирон набирает текст и отправляет его. И через несколько секунд снова докладывает:
– Аким, говорят, что у них есть место у крытых пирсов и свободные койки, говорят, что могут нас принять.
– Скажи, что рады бы, да некогда, – отвечает Саблин. – Хотим до утра быть в Туруханске.
Вот, казалось бы, и весь разговор, что тут ещё говорить, но не прошло и половины минуты, как снова рация пискнула и снова замигал индикатор приёма.
– Ну, что они там? – интересуется Калмыков.
– Говорят, что у бегемота гон начинается. Что сейчас по темноте ходить опасно.
Видно, те, кто это им писал, не очень хорошо понимали, что в лодке, уходящей вниз по реке, сидят люди опытные, и они прекрасно понимают, что как раз ночью бегемоты не опасны. Они из-за темноты из своих омутов не очень хорошо видят, что над ними кто-то проплывает. И одного шума мотора для нападения чудищу маловато.
– Напиши им, что мы будем осторожны, – говорит Аким.
Мирон отправляет радиограмму, а потом и сообщает товарищам:
– У нас бегемоты иной раз паскудствуют, беда с ними.
– До нас тоже нет-нет да и доплывёт какой очумелый, – отвечает ему Денис. – Вон Аким за ним ходил.
– Ходил за бегемотом? – спрашивает радист с интересом.
– Пару раз, – нехотя отвечает Саблин. Он не хочет говорить об этом. Карасёв понял тон прапорщика, больше о том и не спрашивал. А меж тем и темнота спустилась, пришлось снизить скорость и включить фонари: и носовые прожектора, и кормовой тоже. Теперь в ночной тиши их было далеко видно. Тут Аким попросил Дениса взять руль, а сам включил планшет и стал в который уже раз изучать карту. И, не отрываясь от неё, говорит Карасёву:
– Мирон, как отойдём от заставы на десять километров, так дай мне знать.
– Есть дать знать на десяти километрах от заставы.
– Нет… – Саблин всё ещё разглядывает карту. – На восьми. На восьми километрах.
– Принял. На восьми, – отзывается радист. И, покопавшись в станции РЭБ, добавляет вдруг: – Слышь, Аким… Опять дрон.
И в лодке повисает пауза. И Калмыков, и Саблин, и сам Карасёв… все молчат некоторое время.
Дрон!
«Откуда он? Неужели нас нагнали те…? – но Акиму в это не верится. – Нет, не могли, мы же по реке просто летели. Почти весь день прошли на высокой скорости… Не могли они нас нагнать… – и тогда ответ напрашивался сам собой: – С заставы запустили».
– И что, он за нами идёт? – интересуется наконец Калмыков.
– За нами, тысяча двести метров запад от нас. Идёт параллельным курсом, – почти бесстрастно отвечает Карасёв.
«Вот рогата жаба… И сбить-то его в темноте непросто будет».
– Ладно, пусть идёт, – наконец произносит Саблин. – Ты, Мирон, только скажи мне, когда восемь километров от заставы пройдём.
– Радиосигнал от заставы чёткий, я тебе до метра всё определю, – обещает радист.
***
После того как солнце совсем скрылось на востоке, над рекою повис гул. Шум, привычный казакам. Мелкие насекомые роились над водою, издали создавая иллюзию тумана. Только чёрного.
– А всё равно мошки тут поменьше, чем у нас, – замечает Калмыков, смахивая надоедливых тварей с фронтальных камер.
– Меньше, – соглашается с ним Аким.
– Ну да, есть такое дело… – говорил Карасёв. – В рогозе им раздольнее, чем на открытой воде.
Моторы негромко тарахтели на небольших оборотах, а Река жила своей ночной жизнью. То и дело до их микрофонов долетали всплески. А иной раз что-то попадало и в свет прожекторов. Много мошки падало в липкую воду, а разнообразная и неизвестная им речная живность лакомилась ею в чёрной воде великой сибирской Реки. Но это всё не представляло большой опасности для лодки, так как размеры рыб были явно не исполинские, так, мелочь всякая, до полцентнера.
Саблин перешёл на правый борт лодки и, не выключая планшета, через ПНВ всматривался в черноту берега, но почти ничего не мог различить, кроме стены зарослей… Слишком большое расстояние, да и тучи мошки серьёзно мешали.
– Денис, держи ближе к берегу.
– Есть ближе к берегу… – отзывается Калмыков, и лодка уходит со стремнины в медленные воды.
Но в принципе ничего особо не изменилось. Сплошные заросшие лишайником и разной растительностью камни, выступающие из воды. Берег всё так же был угрюм и неприветлив.
«Где-то должна быть протока… Не пропустить бы… Где же мы с Савченко тогда проходили на восток? Ведь до Тунгуски доходили… Вспомнить бы… Да чёрта лысого тут, в темноте, что вспомнишь. Когда это было? Да и меняется тут всё каждый год».
Так и шли они не спеша, пока Карасёв не сообщил:
– Аким, восемь тысяч метров от «Тридцатки».
– Принял, – Саблин опять смотрит в планшет. А потом и говорит: – Денис, давай-ка к берегу. Поближе подходи… – и когда Калмыков подводит лодку к берегу метров на пятнадцать, Аким командует: – Малый ход…
Сам он лезет во внутренний карман пыльника, расстёгивает его и достаёт оттуда небольшой кусочек бумаги. Потом обращается к радисту:
– А ну-ка, Мирон, давай вот это в эфир запустим…
– А что там?
Аким читает ему цифры и буквы, пока радист набирает их у себя на клавиатуре: как цифры были набраны, Карасёв спрашивает:
– А частота?
– Не знаю, давай широкой полосой.
– Широкой полосой? – удивляется радист. – А код?
– Нет кода.
– Не кодировать и гнать в открытую по всем частотам? – ещё больше удивляется радист.
Но у Саблина, кроме этого набора цифр, больше и нет ничего, и он продолжает:
– Да. Давай три импульса.
Но перед тем как запустить передачу, урядник его предупреждает:
– Три импульса, принял. Но имей в виду… Перехватят на заставе, мы же рядом с ними совсем.
– Это понятно… Давай запускай. – настаивает Саблин.
И тут же Карасёв докладывает:
– Передача прошла.
– Принял, – отвечает Саблин, и больше ничего не говорит. Лодка не спеша идёт вдоль чёрного берега. Ночь на Реке. Только чуть слышно урчат моторы на малых оборотах, гудит мошка да время от времени слышатся всплески воды. И лишь минуты через три Саблин спрашивает:
– Мирон, а дрон-то тут ещё?
– Да куда он денется… Вон, болтается… Тысяча двести метров на север от нас. Следят.
«Следят, – и Саблин почему-то теперь уверен, что дрон этот запустили с заставы. А зачем армейским это делать? Не иначе как по чьей-то убедительной просьбе. – Ладно, отойдём километров на тридцать, придётся им птицу свою приземлить. В самом деле, ну не пошлют же они за нами лодку с оператором».
И опять тянутся и тянутся минуты. Саблин понимает, что его товарищей беспокоит этот дрон. Особенно радиста. И поэтому говорит:
– Денис, прибавь малость и держи так же у берега.
– Есть прибавить и держать у берега.
Лодка пошла быстрее и шла так минут десять, но ответа на радиограмму не было.
– Мирон, дай-ка ещё разок.
– Понял, – отвечает Карасёв и нажимает одну кнопку на рации.
И снова тянутся минуты. Все молчат. И Мирон, и Денис не знают, что и кому отправляет прапорщик, но понимают, что сейчас происходит что-то важное. Вот только ничего так и не произошло. Десять минут минуло, как в эфир ушла вторая радиограмма.
И Саблин вспоминает: «… подойдёте к Енисею – дадите код в эфир, вас по нему опознают и назначат место встречи».
«Мы уже почти сутки по Енисею идём к точке, неужели раньше надо было сигнал подать?».
И тут Карасёв оживился, зашевелился у рации и сообщает:
– Аким, радиограмма. Есть приём.
– Что там? – Саблин тут же перелазит через ящики и садится рядом с радистом.
– Канал сто шесть девяносто семь, частота четыреста двадцать МГ, – бубнит радист, фиксируя частоту на будущее.
– Ну, пишут-то что? Показывай.
Но Саблин был разочарован: радиограмма была сплошь из каких-то закорючек. Он переводит взгляд на радиста:
– Не декодируется, что ли?
– Нет, – отвечает тот, – стандартные декодеры, что «зашиты» в рацию, этот код не читают.
Вот так вот. Вот и прокатились по Енисею. Три дня в одну сторону ехали, и что? Всё зря, что ли?
Саблин выругался:
– Ядрёный ёрш! Вот зараза, а…
Ну как так… Как он сам-то об этом не подумал? Ведь нужно было сразу, сразу сообразить, понять – раз дело тайное, значит, Савченко должен был иметь свой код. Свой декодер. И Пивоваровы тут не при чём, какой с них спрос, они же медики. Откуда им про все такие тонкости знать?
А тут его Денис и окликнул:
– Аким?
– Ну? – чуть раздражённо спрашивает он.
– Рогоз – протока справа, кажись… – докладывает Калмыков.
Саблин отрывается от дисплея рации, встаёт и смотрит на правый берег Реки. Там действительно камни отвесные, как будто расступились, и начинается рогоз. Он сначала пучками, а потом и сплошной стеной уходит вглубь берега.
«Может, и вправду протока… Похоже… По карте тут где-то должна быть. Едва не прозевал… Вовремя Денис её заметил…».
– Давай-ка, Денис, посмотрим… Держи туда.
– Принято, – отзывается рулевой. И не спеша разворачивает лодку к первым пучкам рогоза.
Глава 5
Саблин же снова присаживается к рации. Он не знает, что ему делать. А ведь и Карасёв, и Калмыков на руле ждут от него чего-то. Он должен либо что-то сделать, либо объяснить им, рассказать, какие у него планы. Может, им стоит повернуть лодку да поехать назад…
– По какому каналу пришло сообщение? – наконец интересуется прапорщик.
– Так вот, зафиксировал частоту и канал, – Карасёв «пальцем» перчатки тычет в экран: «сто шесть девяносто семь, частота четыреста двадцать».
– Давай на этой частоте: «Декодер утрачен. Что делать?» – радист быстро набирает текст. А Саблин продолжает: – И тот личный номер, что сначала я тебе давал, в конце сообщения набери.
И снова они отправляют радиоимпульс в эфир. А лодка тем временем уже зашла в плотную прибрежную ряску, и Калмыкову приходится добавлять оборотов, чтобы идти по этой растительной каше.
Аким смотрит на всё это и предполагает:
– Слушай, Денис, может, это затон какой?
– Не, не… – уверенно отвечает Калмыков. – Течение есть, как раз против нас… Вишь, сколько травы сверху нагнало?
«Течение…Ну слава Богу. Значит, не проскочили. Спасибо Денису, что заметил. Ну, хоть что-то хорошее».