Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 16. Серебро и олово

– Хорошо сейчас, но лето выходит очень жарким, – начал принц. –Чиновники и судьи пишут, что в некоторых местах хлеб уже горит. Например, у вас там, на юге.

– Да, – соглашается генерал, – часть урожая сгорит. Зной, дождей у нас мало. Тучи, что с юга идут к нам, через горы не переваливают.

– А в Винцлау? – спрашивает герцог.

– Там ещё жарче, – отвечает Волков. – Когда собирался биться с горожанами, так стало тяжко от жары, что думал – не упасть бы перед врагом. Голова в шлеме словно в котелке была. Уж как выдержал, то лишь Богу известно.

– И что же, там тоже засуха?

– Нет, монсеньёр, с юга от морей дуют ветра, всё время несут тучи, в горах они собираются, там дожди весьма часты, и реки, что текут с гор, полноводны. И их много.

– Реки? – переспрашивает курфюрст.

– Да, там много мелких речушек протекает с гор, они там повсюду, – подтверждает генерал. – А в тех реках полно форели. Я сам её пару раз видел, когда переправлялся через те реки. Рыба некрупная, чуть больше ладони, но её там столько, что даже крестьяне могут себе её позволить.

– Значит, земля там благодатна? – задумчиво то ли спрашивал, то ли утверждал герцог.

– Безусловно, сеньор. Винцлау необыкновенно богата. Вы ведь поедете на свадьбу своего племянника и сами в том сможете убедиться.

– Да, смогу, смогу…. – и тут герцог, до сих пор смотревший куда-то вдаль или на звезды, поворачивается к барону и спрашивает: – Значит, стоит за ту землю схватиться?

И тут, после этих слов, Волков вдруг подумал, что сеньор его ничего, кажется, ещё не решил по Винцлау.

– Не знаю, Ваше Высочество, – честно отвечает генерал.

– Не знаете? – кажется, герцог удивлён. – А вот ваш приятель Виттернауф говорит, что такого провидца как вы, стратега, ещё надобно будет поискать. Неужели вам не ясна сила, что может нам противостоять в Винцлау?

– Как раз сила, что может противостоять нам в Винцлау, мне понятна, мне не ясны ваши силы, сеньор, – сухо отвечает ему генерал.

– Ах вот как? – тут герцог не стал уточнять, что Волков имел в виду. Он лишь спросил: – Думаете, придётся воевать?

– Несомненно, – ответил генерал. – Но это в том случае, если нам не удастся быстро провести бракосочетание.

– Значит, нужно торопиться?

– Я не осмелюсь давать вам подобные советы, Ваше Высочество, но будь я на вашем месте, я бы поторопился, и до Рождества точно бы тянуть не стал, – отвечал своему сеньору барон.

– А Винцлау сильны будут в войне? – продолжает герцог.

– А кто там будет воевать? – в свою очередь интересуется генерал. – Армия Винцлау – это малочисленная гвардия. Охрана дворца. Их от силы полтысячи будет, да и то нужно уточнять. Она на вид хороша, конечно, вооружена прекрасно, но про обученность я ничего сказать не могу, как и про желание умирать за кого бы то ни было. Сеньоры? Они за последние двадцать лет садились в сёдла лишь чтобы поохотиться, два поколения не воевали. Какое из них рыцарство? Горожане? – Волков говорит это с презрением. – Я отдал им серебро лишь потому, что они не дали бы мне уйти, утомили бы наездами. У них было много кавалерии, а я за неимением лишних денег кавалерии взял ровно столько, сколько нужно для разъездов и разведки. Так что всё, что они смогут выставить, – это горцы да ламбрийцы.

– Ну так это же хорошие воины, – замечает герцог.

– Это отличные воины, уж и не знаю я лёгкой кавалерии лучше ламбрийской, не знаю лучших арбалетчиков, чем они же, а горцы… – тут он даже вздыхает, – горцы есть горцы. Но и у тех, и у других есть один большой недостаток.

– И что же это за недостаток? – интересуется принц. И вопрос этот показался Волкову вовсе не праздным.

– И те, и другие очень дороги, – отвечает генерал. – И никогда не будут терпеть задержек с деньгами.

Тут герцог всё понял, он помолчал немного и вдруг произнёс:

– Говорят, что вы воздвигли какой-то необыкновенный замок. Мне донесли, что он и сам неприступен, да ещё и стоит так, что к нему попросту не подступиться. В половину его река, а в половину – топи да пески прибрежные, – тут сеньор снова смотрит на своего вассала и ждёт ответа.

Глава 7

И вассал отвечает своему сеньору; благо, что ему всегда есть что ответить:

– Сеньор, хотелось бы вам напомнить, что с тех пор как вы передали мне во владения мой лен, в мои пределы дважды вторгались горцы… Дикари, не знающие чести, известные всем своей непреклонной свирепостью и жестокостью. Первый раз мне удалось побить их прямо на реке, но второй раз они были хитрее, и я едва смог остановить их уже в середине моих владений. А до Эшбахта им тогда оставался всего день пути. А там, в Эшбахте, у меня тогда и простых стен не было, чтобы отсидеться. То была просто деревня. Это хорошо, что мне в помощь были посланы добрые люди от соседей, из Фринланда. Не будь их, так уж и не знаю, говорил бы я сейчас с вами. Так что хороший замок мне, в моих пределах, совсем не лишний будет.

– Тем более что он ещё и всю торговлю на реке под присмотр берёт, – замечает, как бы между прочим, курфюрст. – Говорят, что если на западных стенах вашего замка поставить хорошие пушки, мимо него на лодках разве что ночью проскользнуть возможным станет. Да и то если только бурлаки пойдут по дикому, противоположному от вас берегу.

– Так то хорошо для нас с вами, сеньор, – ничуть не смутившись, отвечал генерал.

– Для нас с вами? – уточняет герцог.

– Конечно, – продолжает Волков. – Случись что, так мы Ланну и Фринланду в одночасье всю торговлю по реке, то есть всю южную торговлю, прикроем.

– Да, наверное, – соглашается Его Высочество, вот только в этом его согласии чувствует вассал какое-то сомнение сеньора. И поэтому барон продолжает:

– Но это лишь в том случае, если я замок тот дострою, сеньор. Он же у меня недостроен, и пушки мне там никак пока не поставить, да и мало их у меня, – и тут он делает намёк своему сеньору: – Уж больно велики траты на этот замок, я на многие, многие годы отдал себя в рабство ростовщикам и банкирам, – и так как герцог его намёк, кажется, игнорирует, он продолжает: – И заниматься мне своими делами совсем нет времени, так как я всё время исполняю долг свой вассальный.

Но сеньор и тут его не слышит.

– А ведь с горцами, с теми, что за рекой от вас, давно мир и любовь.

– Пока да, – соглашается генерал.

– И торговля у вас с ними хорошая; говорят, ваши товары допускают на их ярмарки, а ваш племянник женился на горской женщине знатного рода. Живёт с нею на том берегу, она родила ему двух детей уже. И всё у них хорошо, но замок вы всё равно воздвигаете неприступный.

– Так это сегодня всё хорошо, – сразу отвечает барон. – Одному Богу ведомо, что случится с нами завтра. Но чтобы ни случилось, всем неприятелям нашим, – он сказал именно «нашим», то есть не отделяя себя от сеньора, – один вид крепкого замка на реке в удобном месте будет отличным усмирением. А врагам так истиной костью в горле встанет.

И на всё это сеньору нечего было возразить. А что он мог сказать: я тебе не верю? Ты не против горцев замок возводишь, не против Ланна и Фринланда, ты против меня его возводишь, отсидеться в случае раздора со мной полагаешь. Герцог мог такое сказать, не постеснялся бы. Но, кажется, сеньор имел какие-то виды на своего вассала и потому снова сменил тему:

– И всё-таки, отчего же вы не пожелали возглавить свадебную миссию в Винцлау? Уверен, в том была бы вам выгода большая. И Ребенрее и Винцлау вас бы не позабыли, – он делает паузу. – Возможно, от нового маркграфа вы получили бы хороший надел. Какую-нибудь тихую долинку с пашнями и лугами. И одним мостиком через реку, чтобы взымать за переезд плату. Уверен, молодому курфюрсту тоже не помешал бы такой доблестный рыцарь, как вы. Тем более что и супруга его к вам благоволила бы.

Герцог так и толкал его в это предприятие, подталкивал вассальным долгом и заманивал прекрасными посулами. Земля в Винцлау! Эко хватил, не помелочился. Хотя, конечно, иметь хоть десять тысяч десятин земли где-нибудь в Цирле! Да с виноградниками, с мелкими речками холодными, что катятся с гор до самых запруд с мельницами. Со стадами коров, что пасутся на склонах. Да, всё это было прекрасно. Но нет, барон понимал, что там может приключиться. И ему придётся тащить на себе, на своих плечах, тяжёлую войну, что потянется долгими, изматывающими годами. Осады, штурмы, сбор армий, дезертирство из-за неуплаты содержания и солдатские бунты. А ещё бесконечные переходы по адской жаре летом и под лютыми горными ветрами зимой, и непрекращающаяся кровавая «возня» с засадами и контрзасадами на передовой, ловля чужих обозов, разорение вражеских магазинов, рейды в тылы противника и всякое прочее из того, чем он уже неоднократно пресыщался.

Нет, нет и нет, он не хотел ехать за перевал, и пусть герцог его не соблазняет; и он твёрдо отвечает своему сеньору:

– Ваше Высочество, я не могу уехать в Винцлау, когда мой собственный дом в огне. Я для того и вернулся, чтобы пожар сей усмирить. Иначе я был бы там до сих пор, как о том обещал маркграфине.

– Ваш дом в огне? – только и спросил курфюрст.

– В огне, сеньор, хотя из вашего окна того огня и не видно, – отвечал Волков, и прозвучало это как прямой упрёк сеньору. Ведь не только вассал давал клятву сеньору, но и сеньор давал клятву младшему своему, что всегда вступится за него и за его имущество, особенно в тот момент, когда вассал находится на исполнении своих вассальных обязанностей.

– Расскажите мне подробнее, – просит его принц.

Ну, раз принц просит… Волков собрался всё ему изложить, изложить вовсе не так, как излагал ему обер-прокурор.

– Ну, вы уже знаете, что на мою сестру и племянника было совершено два покушения.

– Два? – удивился сеньор. – Мне доложили об одном, о какой-то уличной драке, в которой оказалась графиня.

– Конечно же, вам доложили об уличной драке, – усмехается генерал. – Вот только в той драке было изрублено два человека, два именитых горожанина Малена, в карете которых и ехали графиня и граф Мален. Но они смогли дать нападавшим первый отпор, и нападавшие дважды стреляли в карету из пистолетов, пытаясь убить юного графа. Но тут подоспели люди, и убийцам пришлось ретироваться, – и уже здесь он стал говорить с заметной горячностью, с едва скрываемой яростью. – И на том дело вовсе не кончилось. Графиня и граф спрятались в доме богатого горожанина, поставщика вашего двора Кёршнера, и надеялись, что там-то они в безопасности… А розыска в городе никто не учинил, никто и не собирался искать убийц. И едва село солнце, как к дому купца подошёл отряд подлых бригантов, и, никого не боясь, они стали штурмовать дом Кёршнера, и выломали ворота, он и его прислуга стреляли в нападавших из аркебуз и арбалетов, отбивались долго, пока иные горожане не собрались, не вооружились и не пошли на помощь к купцу и графу, – Волков тут остановился, он подумал, что курфюрст сейчас сам ужаснётся тому, что происходило в Малене, но тот не возмущался; странное дело, но он был, кажется, абсолютно спокоен. И молчал… Молчал, то ли ожидая продолжения рассказа, то ли от отсутствия всякого к этому делу интереса. И тогда барон осознал, что его сеньору, может быть даже, всё равно, ничуть всё это его не трогает, он просто ждёт, когда вассал закончит свои причитания и жалобы… После этого генерал чуть переосмыслил происходящее и продолжил уже без всякой горячности. – В ту ночь старшим стражи дежурил один офицеришка, так после того он из города сбежал, но я его всё равно отыскал, да только лежал этот дурак на столе… мёртвый, а его рыдающая жена сказала, что зарезал его какой-то бродяга, а перед тем как из города сбежать, обещали ему немалую мзду. Но я всё равно разыскиваю затейников нападения на графа, – и всё ещё чувствуя, что герцог не проникся его рассказом, он добавляет: – И приведу их под ваш суд.

– Под мой? – спросил герцог.

– Под ваш, Ваше Высочество, – подтверждает генерал. – Суда Малена эти негодяи не боятся, – и тут он решает немного приврать: – Судья, что вынес решение в пользу моей сестры, так потом прибегал ко мне и просил защиты, так как его пытались на улице побить палками и камнями, насилу ушёл.

– И с кем же судилась ваша сестра? – интересуется принц.

– Так я фон Виттернауфу говорил про то, всё, как было, рассказывал, просил вам передать, – уверенно говорит генерал. Но всё-таки в его ответе больше вопроса: а разве вы ещё про то не знаете, сеньор? – Про те распри вам и бургомистр Малена писал, он мне про то сам рассказывал. Судилась она с господином Гейзенбергом.

– Не припомню я того, – отвечает герцог. И потом всё-таки нехотя уточняет: – А в чём же суть тяжбы?

– Он проживал в доме графа и не желал его освободить, это не говоря о том, что господа Малены не признают графиню попечительницей юного графа и не отдают ему причитающиеся владения, а назначили пенсион до совершеннолетия, не пенсион, а просто насмешка.

Всё это он теперь говорил спокойно, только лишь холодно перечисляя мерзости и подлости своих врагов. Он успокоился и прекрасно помнил разговор с Виттернауфом, когда тот сказал ему, что Брунхильда, по утверждению некоторых, ему вовсе не сестра, а гулящая девка, подобранная Волковым в трактире. А может быть, даже его полюбовница. И посему все их притязания на титулы и земли – тщетны и смешны. Это если не посчитать эти притязания преступными. Достойными плахи. И генерал ни секунды не сомневался в том, что герцогу об этом доложили в первую очередь. Уж дядюшка его, обер-прокурор, постарался бы. Но нет… Раз уж начал он этот разговор, надобно было его и закончить. Барон не собирался отступать.

– Но по дому-то, как я понял из ваших слов, суд принял решение в пользу вашей сестры? – спрашивает герцог.

– Выселять Гейзенбергов мне пришлось оттуда с солдатами, суд им не указ, только как пришёл и напугал их, так они оттуда и ушли, но дом перед тем разорили… Всю мебель забрали, посуду также, обдирали обивки со стен, а паркет из бальной залы не забрали, он стар был, так всё одно разрубили, испоганили, вели себя словно бюргеры, что достоинства не имеют вовсе. А ещё один молодой человек, по фамилии Ульберт, прозывающий себя Вепрем, стал опять разбойничать на реке.

– Но мне писали, что город его шайку разбил. А сам он бежал, – вспомнил герцог.

– Не город его логово разбил, а два моих офицера, шайку они разогнали, некоторых взяли в плен и отдали на суд городу. Сам же разбойник спрятался у одного из своих родственников в замке, а вовсе никуда не сбегал. Я не стал разорять тот замок, ибо… – Волков дал понять, что не будет нападать на дома родственников курфюрста. – Но едва я уехал со своими ближайшими офицерами в Винцлау исполнять свой вассальный долг, – генерал подчеркнул последние слова, – так Вепрь этот опять принялся за своё. Стал нападать на корабли моих купцов и купцов из Малена, на купцов из Фринланда. Они, соседи наши, страдали от его бесчинств больше всех.

– Фринланд? – уточнил герцог. И снова по его тону было ясно, что купцы Фринланада волнуют его меньше всего. – Кажется, фогт Фринланда писал мне что-то на сей счёт.

– А мне пришлось с ним встречаться дважды, Ваше Высочество, он в ярости – и грозится, коли приключатся ещё нападения на их торговлю, отнимать у купцов Малена их собственность, что есть на Фринланде, и отдавать её в счёт пограбленных.

А вот эта новость герцогу пришлась не по душе. Это было видно по тому, что он оживился. Он не мог допустить, чтобы иные сеньоры обирали его купцов, и, понимая это, генерал ещё и прибавляет:

– Этот разбойник нам рушит всю торговлю в верховьях Марты, а торговля эта приносит вам в казну… – барон делает паузу, – кажется, за прошлый год больше девяти тысяч талеров пошлин было собрано.

– Девять тысяч, – повторяет курфюрст. – Не так уж и много.

– Если сравнивать с Фёренбургом или Хоккенхаймом, то да… – соглашается Волков, но тут же напоминает своему сеньору, как бы между прочим, – но если сравнивать с тем Эшбахтом, что был десять лет назад…

То есть до того, как барон получил свой лен. Тогда это был огромный кусок дурной земли, что не имел никакой ценности и не приносил никакого дохода гербу Ребенрее. Даже жалких девяти тысяч талеров в год.

И тут сеньору уже нечем было парировать, и он всё ещё прохладно интересуется:

– И что вы намерены предпринять, барон?

– Я собираюсь изловить Вепря, где бы он ни прятался, – и потом Волков добавил весьма решительно: – И заберу его самого и его негодяев у любого, кто бы его ни прятал. Банду его перевешаю сам, а его привезу в Вильбург вам на суд. Также собираюсь произвести в Малене дознание, выяснить, кто устроил нападение на графа и графиню, схватить его и также передать его на суд ваш, – Волков отвечал так, как будто заранее готовил этот ответ. И после этого снова намекает своему сеньору: – Некоторые мои долги я делал в спешке и брал деньги под огромные проценты, которые теперь ввергают меня в истинную нищету, в такую нищету, что я не могу позволить купить жене лишнее платье; посему я буду перезанимать деньги под менее страшный процент, да ещё хочу разобраться с нынешним урожаем и многими другими делами, что скопились у меня дома. Посему я и прошу у вас, сеньор, времени для упорядочения дел своих и дел ваших в южных провинциях Ребенрее.

Всё, теперь генералу больше нечего было сказать. И он ожидал ответа своего сюзерена.

Глава 8

Может и не долго сеньор не отвечал своему вассалу, но для того его молчание тянулось почти бесконечно. Барон не торопил курфюрста, а просто терпеливо стоял и ждал. Он прекрасно понимал, что своей этой просьбой поставил герцога в очень непростое положение. Решение и вправду для принца было трудным. По сути, Волков просил у сеньора дозволить ему учинить насилие над его собственной роднёй. Буйной роднёй, дальней, раздражающе глупой, жадной и докучливой, но всё-таки роднёй. И кто же его о том просил? Чужак. Непонятно откуда пришедший, с какой-то непонятной сестрой, что нашла способ породниться с ним, с курфюрстом Ребенрее. Одним из семи людей, что выбирают императора. Но вся ситуация для столь влиятельного человека заключалась в том, что просивший его уже бывал герцогу неоднократно полезен. Бывал и ещё мог быть. А вот пользы от надоедливой родни было немного, они и при дворе служить не особо рвались, а если и хотели, так сразу просили мест важных и хлебных, на которые он как раз пускать их и не собирался, зная, что случись что, он потом даже и наказать их не сможет, да и на войну родственнички не так чтобы рьяно шли. Клялись положить за него живот, да, видно, положить где-нибудь на паркете дворцовом, а не на поле бранном. Зато часто донимали его уведомлениями о своей вопиющей бедности, без конца говорили, что и для всей фамилии их нищета большой позор, после чего писали ему нескончаемые просьбы освободить от ужасающих долгов.

Уж сколько времени прошло с их общего молчания, и герцог вдруг и спрашивает:

– А что же графиня, она вам сестра родная?

Вот так вот, словно и не было той речи Волкова, которую он посчитал убедительной, словно не было того вопроса, на который он ждал ответа.

«Сестра? Почему спрашиваешь про неё? – тут, признаться, барон немного заволновался. – Что же тебе надо от меня?».

Но вопрос был задан, вопрос был прям, и на него нужно было отвечать, и он тогда говорит:

– Нет, графиня дочь моего дяди, младшего брата моего отца, они оба были мореходами, шкиперами. Но она мне как родная. Когда дядя уходил в море, так Брунхильда жила при нас. Росли мы вместе; после того как сгинули оба наших отца, я ушёл на войну, а она осталась при своей семье со стороны матери, а я, как навоевался, так стал искать всех родственников. И её нашёл, она бедствовала.

– Бедствовала… – как-то странно повторил курфюрст. – Ну, зато сейчас она проживает в достатке. Говорят, что она при дворе курфюрста Ланна частая гостья. Говорят, он к ней благоволит. Дом прекрасный к житию ей устроил, карета у неё лучшая в городе… Взялась откуда-то… А к ней ещё и цуг из четырёх жеребцов.

– Мне про то ничего не известно, Ваше Высочество, – отвечал Волков чуть обескураженно. А сам думал: «Чёртова потаскуха, снова голову какому-то дураку вскружила… Не иначе, опять зелье Агнес пользует». И чтобы не молчать, продолжил, вроде как оправдываясь: – Уж не думаю… – он не нашёлся, как продолжить фразу, и закончил так: – Курфюрст Ланна немощен, ходит с трудом, не думаю, что она… нынче у него в фаворитках.

– Да, – задумчиво продолжает принц эту неприятную для барона тему. – Сестрица ваша, как говорят, сразу заблистала и при дворе архиепископа, и в местном обществе. Быстро звезда взошла… Писали мне, что это благодаря некой госпоже Агнес. Та госпожа быстро вывела графиню в свет. Она тоже, кажется, вашей фамилии?

– Агнес фамилии иной, она моя племянница по линии матери, но так как она сирота, я дозволил ей именовать себя Фолькоф, – сразу стал отвечать генерал.

– Говорят, та дева необыкновенна набожна и умна, – продолжает Его Высочество.

– Писание знает наизусть, с какого места ни спроси, – отвечал своему сеньору вассал. – И то ещё с детства.

– С детства… Да… Она, говорят, постится и справляет службы в известном женском монастыре, дружна с настоятельницей, а ещё вхожа в высший круг священства Ланна, так же как и в круги светские.

Наверное, герцог знал об Агнес больше, чем он, и посему генерал только развёл руками:

– Меня сие не удивляет. Дева и вправду всегда была очень способна.

– Она уже немолода, она собирается принять постриг? – продолжает интересоваться курфюрст.

– Нет, сеньор, у меня не было времени заняться её судьбой, да и вход в Ланн мне ещё заказан. Но недавно Агнес была у меня и просила моего одобрения на брак.

– О, вот как! Значит, вас можно поздравить?

– Да, – отвечал Волков не очень-то воодушевлённо, – но боюсь, что мне придётся подарить ей мой дом в Ланне, в котором она сейчас проживает, – и он снова намекает своему сеньору: – Так как иных подарков пока я ей сделать не могу.

Но и этот намёк его сеньор игнорирует и просто говорит своему вассалу, как бы вспомнив:

– Давайте вернёмся в столовую, барон, я так легкомысленно бросил гостей, а то неправильно.

Вот и всё, герцог получил от барона ответы на все свои вопросы, всё, а барон ответа на свой единственный вопрос так и не получил.

Когда они вернулись, оказалось, что смены блюд после их ухода так и не было, гости доели жареную колбасу и всё время, что герцог отсутствовал, болтали, а так как лакеи за той болтовнёй непрестанно подливали гостям вина, болтовня эта шла весело. И хоть герцогиня слегка пожурила своего супруга, но гости, кажется, были на принца не в обиде. Тем более, что едва глава дома появился, как слуги понесли к столам большие пироги на подносах и целые чаши с пирожками маленькими, такими маленькими, что съесть их можно было за один укус, а угадать, с чем ты взял, можно было лишь по запаху. Пироги были жирные и постные. Печёные и жареные. С мясом, с печенью, с требухой и луком, со сливами и мёдом, с белой рыбой и с прочими другими начинками. К ним подвали кислые совиньоны и изумительные сладкие айсвайны. Вот и угадай, попробуй, какой пирожок чем запивать, иной раз гостей вкусовые сочетания приводили в замешательство: ну никак не шёл благородный и дорогой айсвайн к дурацкому пирожку с капустой или требухой. И все остальные гости смеялись над «неудачником», а атмосфера за столом была прекрасной. Сам герцог тоже посмеивался, что бывало с ним крайне редко, и Волков, после долгого и непростого разговора, что не дал ему ничего, выдавливал из себя улыбку, кивая уже чуть захмелевшей и весёлой жене, которая рассказывала ему, о чём говорили гости, пока их с курфюрстом не было. А тут принц вдруг наклоняется к генералу и говорит:

– Друг мой, вы мне понадобитесь завтра, будьте у меня сразу после завтрака. Я соберу малый совет, по делу о нашем сватовстве, хочу завтра принять решение.

– Конечно, сеньор, – ответил Волков Его Высочеству. «На малом совете!» Да, его положение снова росло. Теперь он уже допускался и до малого совета. До совета, на котором принимались важнейшие решения. – Я непременно буду.

Потом, как закончился ужин и чета фон Рабенбургов, покинув дворец, уже ехала домой, баронесса, всё ещё пребывая под впечатлением от прекрасно проведённого времени, да ещё и счастливая от вина, спрашивала мужа:

– А о чём же вы так долго говорили с принцем?

– О женщинах, моя дорогая. О ком же ещё могут говорить мужчины? – отвечал ей Волков очень серьёзно. – В основном о вас, госпожа моего сердца.

– Обо мне? – удивлялась жена, и счастие её становилось ещё больше.

– Да, он восхищался вами, говорил, как вы скромны и при том необыкновенно утончённы.

– Он так и говорил? Герцог? Обо мне? – она не всё ещё не могла поверить в сказанное только что.

– Так и говорил, – подтвердил супруг. – Это всё из-за вашего платья.

Она явно была польщена, и хоть в темноте супруг не мог разглядеть её лица, но, зная свою женщину, он был уверен, что она покраснела от удовольствия, а покраснев, она добавила: