Данные

Затем он упал на колени, на пол, кинув его, схватился за голову руками, вцепившись пальцами в волосы. – Нет! Снова! – Событие повторялось, и каждый раз имело единый и неизменный исход. Он видел его снова: это был роковой разговор между ним и той девушкой. Андропов… Он хотел признаться в чувствах, но им владел панический страх, парализующий. Но тогда… рука сама потянулась к оружию… достал пистолет и нажал на курок. Грохот. Тишина. Она упала. Видение было невыносимо ясным. – Нет! Нет! – кричал он в реальности, голос сорванный, хриплый. Серый человек в серой комнате. Это не могло случиться, это сон! Но сон не кончался. Раз за разом, моментом за моментом – выстрел, падение. Эта реанимация агонии истощала его душу. Остановить ее было невозможно. Приступ памяти, вины, безумия, стыда, ненависти, печали и неосгладимой боли продолжался. Он бился головой о пол. Это было не ново для него. Долгое время он был в глубокой депрессии после случившегося в тот вечер, затем был выброшен как брак, нашел пристанище в забытом богом Протополисе, где естественно, увлекался сложными механизмами, пытаясь собрать разбитое. Внезапно, как удар тока, он открыл глаза. И замер. В комнате перед ним, он был не один. Перед ним стояла та самая девушка с первой картины. Реальная? Призрак? Испуг дикий, животный последовал за этим видением. Он отскочил в панике и упал навзничь. Подняв голову, он увидел: ничего не изменилось? Нет! Она была здесь.

Ее глаза пристально смотрели на него, бездонные и скорбные. – Ты… – ее голос был шелестом сухих листьев, – ты убил меня.

– Я не хотел! – вырвалось у него, голос полный отчаяния. – Ты… жива? Мне нужно сказать… я обязан был… сказать тогда! Я обязан был сделать это ещё очень давно! С него побежали слёзы, горькие и жгучие. – Любить тебя… было запретно… невозможно… Думая, что пытаясь совершить великое добро для нас обоих, избавить от мук я пошел на великое, непоправимое зло. – Просить прощения было бы лишь актом эгоизма перед тобой, поэтому он глубоко вздохнул, задыхаясь. – Я не смогу… никогда не смогу… договорить… до конца…

Лицо женщины перед ним поменялось мгновенно, стало устрашающим, искаженным болью и гневом. – Ты убийца! – зазвучало громче, тверже. – Из-за тебя прервалась не только моя! Прервались сотни жизней косвенно, уничтожив меня, ты уничтожил и наш шанс! Ты не столько искоренил собственное эго, сколько взрастил его до чудовищных размеров! Получил власть над жизнью и смертью!

– Прошу… не надо… – Андропов закрыл лицо руками, сжимаясь в комок. – Нет…

– Ты заплатишь за все! Женщина с первой картины уже не была похожа на саму себя. Она перевоплотилась в кошмарный образ с третьей картины, точно повторяя ее: мертвенная бледность, желтые зрачки в бездонных черных глазницах, окровавленная рука… Она была здесь, в этой комнате, над ним. Андропов попятился назад в ужасе и уперся в стену. Холод кирпича просочился сквозь рубашку. Дальше пути не было. Женщина медленно и неумолимо подходила к нему, ее пальцы, стиснутые в кулак, были в крови.

– Кончено! – Мужчина отчаянно схватился за пистолет на полу, как вдруг… воздух дрогнул. Женщина растворилась, исчезла. А на ее месте появился другой силуэт. Высокий человек в идеально сидящем ало-красном костюме. Он приподнял руки вверх, ладонями наружу, в жесте мира.

– Брат… – прозвучал спокойный, знакомый голос. – Это я. Не стреляй. Успокойся.

Шизофреник? Измученный виной? Андропов просто уронил от бессилия пистолет, звякнувший об пол, а сам начал падать в бездну небытия, сознание плыло. Но брат его ловко подхватил его ослабевшее тело прежде, чем оно рухнуло. – Все хорошо, – проговорил брат тихо, почти нежно, поддерживая его. – Я здесь. Все кончилось.

12

Наждачкин шел по Протополису, рядом текла небольшая речка, а в ушах еще гулко звучали последние слова Марвартова, как послание. Теперь, после тяжелого и двусмысленного разговора с ним, он гулял, точнее, механически переставлял ноги по тротуару, мимо фасадов и витрин, пытаясь осмыслить всё.

– Каков будет подход? – прорычал он про себя, сжимая кулаки в карманах плаща. – Я бы не стал использовал прямую силу – слишком шумно, итог получался один – хаос, который я пока не готов был выпустить на волю. Слишком рано. Хаос должен служить моим целям, а не быть самоцелью. Зачем мне этот человек? – назойливая мысль вертелась в сознании, как шестеренка в голове. – Неужели смерть этого человека… Миноина…свернет весь мир на путь добра? Или просто освободит место для нового хаоса? Это одна сторона медали…Я должен принять это во внимание. Он остановился, глядя на гигантскую стройку, где краны впивались когтями в серое небо. С другой… он мысленно продолжил, – …убивая "будущих злодеев", мы словно подрезаем сорняки. Но что, если среди них мог вырасти дуб?" Уничтожая паразитов, вырубаем и лес будущего. Мы останавливаем развитие? Нет, нечто большее. Мы создаём стабильность, ту самую гнилую, прогнившую, но все же опору, как болотная кочка под ногами, и эта стабильность не дает права родиться сильным людям, тем самым буйным росткам сквозь асфальт, которые смогли бы создать лучшие времена. Зато это дарит иллюзию порядка. Парадокс,– прошептал он.– Правда, говоря, с человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – ко злу . И свет, и тьма – части одной сущности, которые уж слишком похожи, и которые, уже давно неразделимы. Тень от гигантского завода легла на улицу, напоминая о корнях Протополиса, уходящих в уголь и сталь, в кровь и пот его обитателей.

Он двинулся на следующую улицу, где шли уже вечерние толпы. Беззаботные люди? Или просто уставшие до онемения. Все они так похожи, но у каждого при этом своя мысль. Все таки, – подумал он, – время работает на меня. Время – песок в моих часах. Мои связи… они никуда не денутся. Да, именно они не исчезнут. Вурвселен – мысленно произнес он. – Это хорошая идея, мощный рычаг… но в ней я потеряю независимость, контроль, тоесть то, что я так сильно ценю. Стану винтиком в чужом, пусть и мощном, механизме. А винтик можно заменить, выбросить… Я хотя бы знаю теперь кто они такие.

Наждачкин взглянул на пробегающих рядом детишек, их грязные лица, стоптанные ботинки, потрёпанную невзначную коричневую одежду. Их смех звенел, резкий и хрупкий, резко контрастируя с тяжестью его мыслей. Один мальчуган, споткнувшись, чуть не упал, но его подхватила мать, усталая, в поношенном пальто. Простое человеческое движение. Жизнь, цепляющаяся за жизнь. В глазах Наждачкина что-то дрогнуло, ледяная броня на миг дала трещину. Да. Решено. Контроль дороже сиюминутной мощи. Дороже чужих ресурсов и чужой власти. Путь будет сложнее, тернистей, но я останусь на своим путем. Своим господином. В любом случае долго я с ними не придержусь и просто уйду. Когда моя игра здесь будет окончена. А я ведь только во второй раз бываю в этом городе, но чувствую его грязь и энергию как свои. Мне нужно чаще здесь быть. Здесь моя лаборатория, мое поле для посева хаоса и сбора информации. Здесь я нахожу свои самые ценные… ростки. Мне определённо стоит познакомится с другимим членами этой организации.

13

Миноин сидел за массивным дубовым столом, на котором, помимо привычного беспорядка из бумаг, виднелись старинные механические часы с тихим мерным ходом и зеленая настольная лампа, отбрасывающая островок света. На плечах давили тяжелые погоны. Перед ним, словно провинившийся школьник, застыл его заместитель Тостик, сжимая в дрожащих руках пачку документов, края которых помялись от напряжения.

– Этого не может быть! – Миноин рявкнул, ударив кулаком по столу так, что задребезжали стаканы с карандашами. – Уже середина лета, солнце в зените, а вы так и не достали мне ни одного из них. Всего три имени, черт возьми! Три! Три призрака, которые водят вас за нос! А поскольку им это получается, то мне стоит усомниться в вашей компетентности или доверии?

– Сэр, я вас прекрасно понимаю, – голос Тостика был сдавленным. – Работа кипит, как муравейник в растревоженном состоянии. Мы день и ночь прочесываем город, но… Он опять засел на дно, словно крыса в норе. Следы обрываются у старого канала. В очередной раз ускользнул, как дым. Будто растворяется в воздухе.

– Свободен, – отрезал Миноин, не желая больше слушать оправдания, его взгляд был ледяным.

Заместитель молча кивнул и вышел, тихо прикрыв за собой дверь, пытаясь не тревожить начальника еще больше. Миноин устало потер переносицу, ощущая начинающуюся мигрень, и принялся перечитывать полицейские рапорта, небрежно брошенные на столе. Информация была уныло однообразной. Связи Наждачкина уже иссякли, словно пересохший колодец. Теперь в министерствах царит мир и спокойствие. —Слишком уж спокойствие,– подумал он мрачно. – Тишина кладбища. А сам он укрылся опять на дно. Похоже на правду, но а что если он опять вылезет в неподходящий момент и наделает шуму? Вылезет, когда мы расслабимся? Как он уже один раз сделал? Что тут у нас во втором рапорте написано?

В город стекается множество трудолюбивых и законопослушных граждан. Уровень преступности почти нулевой, тишь да гладь. —Идиллия… или затишье перед бурей?– Прочитав содержимое на автомате, он отложил его в сторону с презрительным фырканьем. Перед ним лежал большой официальный лист, испещренный множеством печатей, разноцветных и громоздких, словно звездное небо. В центре листа, жирным шрифтом: Поймать или уничтожить. Крупными буквами, словно предостережение, будто глава полиции прямо здесь и уже отсчитывает секунды до разгрома. Список имен: Грибнякова, Наждачкина и Невидимого. Ответственный: Миронов Миноин Миноинович. За подписью: мэра Марвартова, главы полиции Язнака, главы по координации особых операций Промейка, начальника правого отдела Викрама и начальника охранной службы Правотарамея. Каждая подпись – нож в спину. Отложив приказ, Миноин посмотрел на потолок, словно ища там ответы, но на потрескавшейся штукатурке их не было.

– Три имени и ничего, – пробормотал он себе под нос, – ни одной зацепки, ни единой ниточки. Три призрака.

Он достал из кармана новенький кнопочный телефон, он холодно блестел в свете настольной лампы. Может Роулю позвонить? Как у него дела там, на периферии? Хоть капля поддержки…

– Алё, – ответил на другом конце знакомый голос, заглушаемый гудением двигателей.

– Алё, привет, Миноин, – сразу перебил Роуль. Слушай, ты сейчас не вовремя. Если что-то важное, говори быстро, как пуля. – В трубке послышался резкий гудок клаксона. Просто, работа зовёт, словно сирена корабля. Горячий след. Не могу бросить.

– Ладно, бывай, – буркнул Миноин, ощущая знакомую горечь одиночества. – Вечером позвоню. И Роуль бросил трубку, оставив в ушах противный гудок разъединения.

Может, Анфисе позвонить? Она всегда умела поднять настроение своим звонким смехом. Хотя…Нет, не сейчас. Не хочу тащить этот мрак к ней.

Он откинулся в кресле, закрыв глаза. Тишина в кабинете вдруг стала гнетущей, звенящей. И тогда он услышал. Шаги…Что? Откуда?

Четкие, мерные, по каменному полу коридора. Они приближались к его двери. Не торопясь, уверенно. Миноин насторожился. Дежурный не докладывал о посетителе. Шаги остановились прямо у двери. Тишина. Ни стука, ни щелчка ручки.

Дверь бесшумно приоткрылась. В проеме никого не было видно. Но ощущение присутствия, плотного и холодного, влилось в кабинет, словно туман, сопровождаемое едва уловимым запахом озона и… старой пыли.

– Кто здесь? – резко спросил Миноин, рука инстинктивно потянулась к ящику стола, где лежал пистолет.

Тишина. Но он чувствовал взгляд. Пристальный, невидимый, скользящий по нему, по столу, по злополучному приказу с тремя именами, словно читающий мысли.

– Невидимов? – Миноин произнес имя шепотом, но оно прозвучало громко в звенящей тишине.

Ответа не последовало. Но воздух в дальнем углу кабинета, у высокого окна, затянутого тяжелой шторой, вдруг заколыхался, словно от легкого сквозняка. Штора чуть дрогнула.

– Я знаю, ты здесь! – Миноин встал, пистолет уже в руке. – Что тебе нужно? Говори! Он сделал шаг вперед, нацелив оружие в пустоту. Глава спецназа кинулся в сторону движения воздуха и запнулся о невидимую преграду, словно о стену, затем встал стремительно и попытался схватить пустоту. Она сопротивлялась – невидимые руки отбрасывали Миноина с нечеловеческой силой. Миноин пробовал его душить, но его собственные пальцы сжимали лишь холодный воздух. Внезапно перед лицом мелькнуло что-то темное, сладковато-терпкий запах ударил в нос – затем ему почему-то резко поплохело, голова закружилась, ноги подкосились, и он упал на колени, будто зачарованный, тело отказывалось слушаться. Он услышал только легкий шелест бумаги на столе, сорванный внезапным движением воздуха. И окно… Оно было закрыто наглухо, но тяжелая штора теперь была отодвинута. А на подоконнике, где секунду назад ничего не было, теперь отчетливо виднелся отпечаток – четкий контур ступни в дорогой кожаной обуви, проступивший на слое пыли. Фигуры больше не было видно.

Миноин с трудом поднялся, бросился к окну, распахнул его. Внизу, на темной улице, было пусто. Ни тени, ни движения. Только холодный ночной ветер ворвался в кабинет, гоняя по полу клочки бумаг.

Невидимов был здесь. И ушел так же, как появился – бесследно, оставив лишь ледяное чувство слежки, отпечаток на пыльном подоконнике и странную слабость в мышцах. Миноин сжал рукоять пистолета до побеления костяшек. Теперь он знал наверняка – призраки существуют. И игра продолжала своё развитие..– Это нельзя никому говорить… мне не поверят, – подумал он, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он сел и принялся пить чай, рука все еще слегка дрожала. Чай был горьким и не согревал.

14

В летней небольшой беседке за столом друг напротив друга сидело два человека. Стол был аппетитно заставлен едой, самой разной. Запах вкусной еды летал повсюду. Вокруг беседки стояло две дюжины охраны. Первый человек из тех, что был за столом, был в алом костюме, 25-30 лет, высокий, с осанкой и красивыми плечами. Да, в принципе, выглядел очень хорошо с острым подбородком. Напротив него сидел человек ниже среднего роста, с хорошими плечами и молодым лицом, но с тенью глубокой усталости под глазами и нездоровой бледностью. Его пальцы нервно перебирали край скатерти.

– Ты же понимаешь, что сказал тебе доктор? – Андропов молчал. Данная перепалка продолжалась уже 10 минут. Велодемар задавал вопросы, на которые слышал нейтральное молчание. Хотя оба понимали, что это долго продолжаться не может. Молчание было густым, тягучим. Андропов уставился куда-то поверх плеча брата, его взгляд казался остекленевшим, апатичным, будто он видел что-то иное. Алая птица (Велодемар) достал из кармана листочек. Вот выписка: Реанимация, паранойя. Подозрение на раздвоение личности и шизофрению. И жирным шрифтом: ПТСР, Тяжелая депрессия.

– Я понимаю, тебе нелегко, брат, – голос Велодемара смягчился. – Только одно мне непонятно. Почему ты мне ничего не сказал? Я бы сразу оказался тут. Я бы помог тебе всеми силами. Ты же знаешь мою альтуристичность.

– Я и вообще не знал, не подозревал, что ты тут, – начал, наконец, Андропов. – У меня просто-напросто не было сведений. Я предполагал, что ты живешь куда лучше жизнью, чем я. Попиваешь знаменитого Фрагуса, смотришь на лучшие виды, которые только можно увидеть. Но ты тут, как и я. За какие заслуги был сослан? За красивую улыбку?

– У нашего дома не лучшие времена. Всех, кто естественно рос, пытаются выпнуть. И как можно быстрее. Я был из таких. Людей настоящих, – подчеркнул Велодемар, его взгляд стал жестче. Это скрытый террор – не на публику, это больше напоминает избавление. В первую очередь от лучшего, что было взято из прошлого, чтобы о нём вспоминали только с негативной стороны.

– Кажется, я даже знаю из-за кого началась вся эта переберда.

– Не вини себя, про твоё выступление ходят легенды, у многих ты на слуху.

– Как отец мой поживает?

– Тоже был сослан. А куда именно, не имею представления. Даже не знаю, жив ли он. Про это на самом деле можно сказать про каждого жителя Вортолиза. Мы с тобой в одной ложе.

– И в одной жопе, – хрипло добавил Андропов, наконец оторвав взгляд от пустоты.

– Я бы так не говорил. Уверен, в Вурвселене во главе с Марвартовым что-нибудь придумают, – Велодемар попытался улыбнуться ободряюще. – Там уже собралась крупная команда, каждый в которой мастер, есть как естественные, так и нет, и всем хорошо. Марвартов – лидер, готовый вести за собой, других кандидатов я не вижу.

Андропов начал механически обкладывать кости аппетитной курочки. Его движения были резкими, отрывистыми, а курочка сдавала свои позиции.

– Чем тебе сдался Марвартов? – спросил он глухо. Он хотел добавить, но в последний момент не придумал. Ему нравились идеи Вурвселена, хоть он их и не признавал при людях. На Вортолиз и его совет он зол, очень зол, за то, что они сделали с некогда прекрасным миром, они сделали стремление к познанию и науке и к удовольствию как прикрытие для скрытого геноцида. – И да, зачем ты состоишь в его организации?

– Он вскрыл систему, как и ты, и пытается её уничтожить, потому я и помогаю ему, – Велодемар кивнул на охрану. – Марвартов видит гниль в самом фундаменте. Его цель – не власть, а снос старого, чтобы на пепелище выросло что-то настоящее. Что-то больше подходящее к природе. Та яма на этой улице – твоих рук дело?

– А кого ж еще? – в голосе Андропова мелькнула тень былой гордости, тут же погасшая.

– Покажешь костюм?

– Пошли! – ответил Андропов с внезапной, почти детской готовностью, словно это был шанс отвлечься от давящих мыслей.

Серая птица (Андропов) подошел к одному из охраны и подал ему ключ.

– Отдохни сегодня! – Он развернулся ко всем. – Можете доедать!

– Да… – нестройно ответили несколько голосов.

– На здоровье всем, друзья?! – крикнул Велодемар.

Братья медленно прошли в одно из зданий и спустились по лестнице на метров десять в глубину. Стук их шагов гулко отдавался в бетонной шахте.

– Ух, ё-моё! Ты его доработал однако! – Велодемар, как вкопанный, смотрел на костюм. Он стоял на манекене, внушительный, покрытый матово-серой броней с новыми стыковочными швами. – Это уже не просто броня… Это произведение инженерного искусства.

Рассказчик (Андропов) сел за стол с чертежами. Он провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть усталость.

– Орудие я заменил. Спасибо друзьям из Вурвселена, конечно. Отстой, но чуть получше. Несколько разных стволов на любой вкус, – Он ткнул пальцем в схему модульного блока на предплечье. – От дробовика в упор до снайперской иглы на километр. Жаль, что они мне больше не доверяют передавать такие вещи, мне приходится их делать самому, а это сложно.

– Интересно… – пробормотал Велодемар, подходя ближе. – Универсальность – сила.

Создатель данного поприща встал и подошел к костюму. Сзади пристроил джетпак. – Летать можно, но недолго. Минут пять, не больше. Аккумуляторы… тяжелые. Зато вещь качественная. Он стал тверже на вид. И брони добавил. Раньше это был обычный экзоскелет. Брони было минимум. Сейчас около половины меня защищено. Половина головы, торс, основные суставы… – Он похлопал по нагрудной пластине. – Выдерживает попадание бронебойного калибра. – И напоследок, для увеличения боязни у моих противников, я добавил небольшую панель красного цвета, которая при отражении на глаз делает их красноватыми, а также в ней простейший анализатор. Распознает основные типы вооружения, сканирует биоритмы… на предмет угрозы. – Видит страх, видит агрессию за мили. Эти технологии опережают свое время на сотню лет. Если об этом узнает Марвартов, то я лишусь последней капли доверия.

– Ты далеко продвинулся. Браво, – искренне восхитился Велодемар. – Мать была права насчёт твоего дара.

– А как же. Тебе достались музыкальные способности, а мне гениальность, – В глазах Андропова на миг вспыхнул огонек, тут же погасший.

– Это все хорошо… – Велодемар помолчал. – Не понял, – начал он с усмешкой. Мне лишь способности, а тебе – гениальность? – Он улыбнулся, но в улыбке было искреннее принятие шутки.

– Молодец, не весь интеллект потратил, общаясь с местной флорой и фауной, – парировал Андропов, но беззлобно. Он отвернулся, будто разглядывая сварной шов на костюме. В здешнем месте вокруг одни идиоты, не то что Вортолиз.

– Почему ты не хочешь убирать свои психические отклонения? – спросил Велодемар, осторожно подбирая слова. – Ты же видишь, как они тебя съедают изнутри, портят.

Серый (Андропов) сломал карандаш, который вертел в руках. Резкий звук треснувшей древесины заставил его вздрогнуть.

– Вот опять… Только нормально начали говорить! – его голос сорвался. Он замер, сжав обломки карандаша в кулаке, дыхание участилось. – Снова лезешь туда, куда не просят!

– Прости, – быстро сказал Велодемар. – Но я… я не понимаю просто. Зачем жить с этим адом в голове? – Зачем добровольно оставаться в этой темнице?

– Понимаешь, – начал Андропов тихо, с усилием разжимая пальцы, – обычный человек в этом мире не сделал ничего и не стоит и капли. Он канул в лету бытия. Его не помнит никто. Он приходит и уходит, словно пыль на моих сапогах. Зато успехами, особенных, так сказать, мы наслаждаемся до сих пор. Люди в депрессии создали самые счастливые вещи. Самые добрые сотворили самое ужасное. Нарциссы сделали самые гуманные направления. Мои отклонения… эта тьма… делают меня одним из таких. Они заставляют мою душу превращаться в хаос. Я не черствею и не облекаюсь камнем. Я живу, как человек естественный. Кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звёзды. – Он посмотрел на костюм, этот символ его гения и защиты.

– Разве твоя изобретательность не делает тебя особенным?

– Она делает меня особенным. Но важно не только это. Важен именно хаос в душе. Он… двигатель. Изобретательность дает порядок. Она структурирует мир. Из-за нее я бы ни о чем не волновался, сидел себе на диване и попивал чего-нибудь. А так… Вот мои отклонения дают мне хаос и море переживаний. Страха, ярости, пустоты… То есть вторую часть известности и успеха. Топливо для созидания. Или разрушения. То, что меня убивает, но взамен из частиц меня, невидимых, но важных, создаёт мои изобретения. – Без этого огня внутри – я просто умелый механик. С ним – я творец новых миров, пусть и из стали и боли.

– Теперь я тебя понимаю… отчасти, – он потер переносицу. – Но агрессия… Ее-то можно взять да вылечить. Без нее тебе будет проще. Спокойнее. Конечно, технологии этого места не позволят такого сделать, но Антарос продвинулся далеко, он там тебе и поможет. Хочешь верь, хочешь нет. – Там работают с нейронными сетями, перепрограммируют людей. Это шанс.

– Без нее уже буду не я. Эта ярость… она часть меня. Как щит. Это будет кто-то новый, совершенно не схожий со мной человек, это будет не синтетическое понятие Я. – В его глазах мелькнул настоящий страх при этой мысли. – Они сотрут Андропова и подсунут удобную копию. Нет уж. Я не прогнулся под обществом, я сохранил свою индивидуальность, то есть самое ценное, что есть у человека, и то, что у него стараются отнять так сильно, как только могут. Изощряяясь в данном направлении как душе угодно.

Алый человек (Велодемар) вспомнил слова психиатра: «Агрессивный взрослый – это ребенок в теле взрослого, который не смог понять своих чувств и не научился их контролировать. Ваш брат является таковым. Его ПТСР – это незаживающая рана, а депрессия – болото, в котором он тонет. Он цепляется за свою ярость, как за якорь, потому что без нее чувствует себя пустым и беззащитным, словно ребёнок.»