Данные

Особенно гипнотизировала центральная звезда – не статичная точка, а пульсирующая сфера, чей свет то усиливался, заливая небо матовым сиянием, то угасал, превращаясь в едва заметное биение. В эти мгновения по краям созвездия вспыхивали новые огни, будто ответные сигналы, и тогда весь шар начинал медленно вращаться, обнажая слои – словно кольца Сатурна, но сотканные из чистой энергии. Миноину чудилось, что он видит нечто древнее, вневременное: легенды гласили, что Д'Варвин – это око забытого божества, заточенного в небесную темницу. Его свет, падая на землю, окутывал лес и поле призрачным сиянием, превращая мокрые листья в серебро, а лужи – в зеркала, отражающие иной мир.

Оно, словно огненный шар неземной красоты, изливаясь во все стороны, переливался различными цветами. Ведь и вправду, это созвездие имело форму приплюснутого шара, объемного и завораживающего. Не линия, а именно шар, пульсирующий светом. Миноин остановился, завороженный, чтобы посмотреть на всю эту красоту, что простиралась вокруг, заполняя всё его сознание. И вдруг, словно расколов тьму, прошла черно-белая, четкая белая линия, изящная и стремительная, и сразу исчезла, оставив лишь воспоминание.

Потом еще и еще, он успел насчитать аж девять до того момента, как это закончилось, словно небеса посылали ему некое послание. Есть ли судьба, размышлял он, и является ли она чем-то предопределенным? Если да, то явно это какой-то знак, правда такой, смысл которого мне пока неведом, словно иероглиф на древнем свитке. Ладно уж, что-то меня на ночь глядя потянуло философствовать. Тема эта многогранна и сложна, оставлю её на потом, для более подходящего момента. После долгой ходьбы по мокрой траве он дошел до предполагаемого места, и долго бродить в поисках цели не пришлось.

На расстоянии меньше ста метров, в месте, где лес начинал отступать, неохотно уступая место полю, но и до чистого поля было еще далеко, он заметил огонь, мерцающий в ночи. Вблизи он разглядел трех человек, фигуры которых зловеще маячили в свете костра. А рядом с ними какое-то углубление, возможно, вырытое недавно. Узнать, какой оно глубины, было невозможно с такого расстояния, лица были еле видны, скрытые тенью и отблесками пламени.

Трое болтали, но тихо, словно заговорщики, и у каждого из них было по автомату, готовому в любой момент выплюнуть смерть. Первый просто лежал, расслабленно ожидая чего-то, и жуя лист от пырея, держа автомат в левой руке, словно небрежную игрушку. Второй нервно ходил с руками за спину и о чем-то ворчал, словно недовольный пес. Автомат был на нем, держался благодаря застежке. Третий находился в состоянии полусидя, держа автомат прикладом вниз, углом наверх. Это положение не мешало ему положить голову прямо на дуло автомата, словно это была удобная подушка.

Миноин услышал тихие шаги за спиной, словно крадущийся зверь, и был готов мгновенно схватить свой пистолет, дабы защититься. – Миноин, это ты, что ли? – раздался очень знакомый голос, заставивший его замереть. Он обернулся и увидел знакомого человека, чье лицо прорезалось сквозь тьму.

Часть вторая.

Если у человека есть „зачем“ жить, он может выдержать любое „как“»

Фридрих Ницше

Нет Предназначения… Оно не существует. Единственное, что предназначено всем, – это смерть

Анджей Сапковский.

Я знаю, что ничего не знаю

Сократ

1

Солнце только-только начинало своё триумфальное шествие по небосводу, предвещая жаркий летний день. Первые лучи, словно золотые нити, просачивались сквозь утреннюю дымку, лаская верхушки низких гор, утопающих в лесах. Аромат хвои и нагретой солнцем земли плыл в воздухе, обещая день, полный возможностей. Небо было безупречно чистым, ни единого намёка на надвигающуюся грозу. Лишь перистые облака, окрашенные в нежно-розовый цвет, лениво дрейфовали. Море простиралось до самого горизонта, словно зная, что сегодня никто не посмеет нарушить его безмятежность.

Над всей этой красотой вальяжно наблюдал человек. Полулежа в бархатном кожаном кресле, он закинул ногу на соседний столик, словно хозяин жизни, которому подвластно всё сущее. В руках он небрежно вертел дорогую сигару, будто размышляя, достоин ли этот день быть отмеченным её ароматом. Всячески игрался с ней. Это утро ему понравилось, а сигарета могла его испортить, поэтому размышления продолжались. Мужчина был чуть ниже среднего роста, с непримечательным телосложением, разве что широкие плечи намекали на скрытую силу. Лицо – типичное для тридцатилетнего: ещё юношеская мягкость в чертах, но уже с отпечатком пережитого опыта. Гладко выбритые щёки и подбородок выдавали привычку к аккуратности, если не сказать педантичности.

Одет он был в просторную серую рубашку, брюки в тон и туфли, идеально сливающиеся с общим ансамблем. На правой руке красовался массивный золотой перстень, в центре которого был искусно выгравирован чёрный дракон из обсидиана. Остальная часть перстня была покрыта матовым серебром, что придавало украшению зловещий, холодный оттенок.

– Товарищ Андропов! – чей-то встревоженный голос разорвал утреннюю тишину. Незнакомец стремительно спустился по лестнице, тяжело дыша.

Андропов лениво приоткрыл глаза, не поворачиваясь.

– Чего тебе надо? – отозвался он, стараясь сохранить спокойствие в голосе, хотя внутри уже зарождалось раздражение. Он достал зажигалку, искусно стилизованную под миниатюрную копию его перстня, и наконец прикурил сигару. Утро, казалось, было безвозвратно испорчено.

– Какой-то Наждачкин передал, что хочет с вами поговорить. Не знаю, кто это, но, кажется, вам знаком. Говорит, дело не терпит отлагательств.

Андропов выпустил густую струйку дыма в сторону неба. Дым растаял в лучах солнца.

– Замшелый типаж, – проворчал он, сжимая перстень так, что дракон словно ожил, сверкнув обсидиановыми глазами. – Давно таких не встречал. Так и тянет пулю в башку всадить… Но нет, рано.

– А если он пришёл с миром? – рискнул спросить подчинённый.

– С миром? – Андропов усмехнулся, поворачиваясь впервые за весь разговор. – Мир здесь только я творю. Ладно, иди вниз, разберись с его людьми. Выясни, что им нужно.

– Там двое ждут. Может, уже ушли… – И вообще, какого чёрта? Вы вломились в мой дом и находитесь здесь уже очень долгое время! Что вы здесь забыли? Сколько это будет продолжаться? – в голосе мужчины звучало отчаяние.

Андропов встал, медленно приближаясь к нему. Его тень накрыла собеседника, словно хищник, готовящийся к прыжку.

– Не моя забота! – прошипел он. – Пока я прощаю тебе эту дерзость, но… – Рука его скользнула к ремню, откуда внезапно возник пистолет неестественных размеров, холодно поблёскивавший во тьме. – Знаешь, как я называю таких, как ты?

– Н-нет… – пробормотал мужчина, отступая.

– Прах. Прах под ногами.

Собеседник невольно сглотнул, заметив презрительный взгляд карих глаз, тонкие губы и мелкие черты лица Андропова, искажённые циничной усмешкой.

– Держи. – Андропов небрежно швырнул купюру, согнутую под прямым углом, словно крылья подбитой птицы.

Тот поймал её, несколько секунд ошарашенно разглядывая пятитысячную банкноту. Подняв голову, он обнаружил, что Андропов уже спустился на первый этаж.

У подножия крыльца стояли двое невзрачных мужчин, одетых в помятые кожаные куртки. Один из них, коренастый, со шрамом через левый глаз, надменно произнёс:

– Наждачкин недоволен, что вы лезете в его дела… Говорит, вы перешли черту.

Андропов затянулся сигарой, выпустив дым прямо в лицо говорившему. Дым пополз в его сторону, словно ядовитая змея.

– На чём? – перебил Андропов. – Хотите торговаться? А может, в карты сыграем? На жизни? Что скажете, господа?

– Он предлагает договориться на… – начал второй мужчина, но Андропов не дал ему закончить.

– Я уже всё решил! – взревел Андропов, и эхо его голоса разнеслось по округе. – Я – бог здесь! Я решаю, кому жить, а кому – кормить червей! Проваливайте, пока живы! Передайте своему Наждачкину: Западный округ мой! И тот, кто попытается оспорить это, отправится следом за вами!

Он с яростью ударил кулаком по стене дома, оставив в штукатурке глубокую вмятину, но тут же, словно отработанным движением, выхватил пистолет. "Вот и завтрак", – пронеслось у него в голове.

Выстрелы прогремели мгновенно, слившись в один оглушительный раскат. Первый упал, пробитый в лоб, даже не успев осознать произошедшее. Второй лишь успел судорожно схватиться за рукоять своего пистолета, когда пуля пробила ему грудь. Он забился в предсмертных конвульсиях, хрипя и царапая асфальт.

Андропов замер, равнодушно наблюдая за агонией умирающего. Затем взглянул на кровь, испачкавшую рукав его идеально выглаженной серой рубашки.

– Что за день… – пробормотал он, раздражённо встряхнув руками. – Утро только началось, а уже приходится пачкать руки. Да ещё и костюм испорчен. Кто мне это возместит? Наждачкин? – Он сплюнул на тела убитых и направился обратно в дом. – Устроили тут балаган. Теперь надо будет убирать за ними.

Из тени крыльца выступила фигура в чёрном плаще.

– Андропов… Ты опять начал войну? – голос звучал ледяно.

– Война? – обернулся он, ухмыляясь. – Это не война. Это напоминание.

– Наждачкин не из тех, кто прощает.

– Он уже мёртв, – Андропов щёлкнул пальцами. – Просто ещё не лёг. А ты, тень, замолчи, я не разрешал тебе болтать!

2

Ночь пала на город, и дождь, тихий и ласковый, словно шепот леса, окутал Пенталио. Не тот дождь, что хлещет по стеклам, стараясь их пробить, а грибной, теплый и уютный. Луна спряталась за плотной завесой облаков, оставив набережную во власти теней. Серый, древний гранит, которым она была вымощена, хранил в себе истории минувших веков. Где-то вдали, за поворотом реки, завыл пароходный гудок – протяжно, как зов забытого бога.

Вдоль реки Пинта, величавой и спокойной, тянулся ряд зданий, словно застывшие свидетели былой эпохи. На том берегу, как призраки из прошлого, вырисовывались старинные постройки, бережно сохраненные заботливыми руками реставраторов. Им было больше двух сотен лет, и в их стенах наверняка звучали голоса, давно умолкнувшие. Разнообразие архитектурных стилей поражало: готические шпили здесь соседствовали с барочными завитками, а строгие классические линии – с модерновой асимметрией. Но ни одно здание не смело возвышаться над восьмью этажами, дабы не нарушить гармонию этого места. Эти дома помнили времена расцвета Империи, могущество которой осталось лишь в учебниках истории. Той самой Империи, что когда-то простиралась от Бахрейского залива до Пиратских островов на востоке, а на юге ее границы терялись в песках пустыни Мехтов.

«А я был её последним императором», – с горечью подумал мужчина, сидящий за аккуратно сервированным столом. Рядом стоял второй стул, словно ожидая гостя, и был обращен к реке, такой же прекрасной в эту ночь, как полная луна. На столе лежала карта старого города, испещренная пометками киноварью – словно кровь на пергаменте.

Мужчина был высок и строен. В полумраке можно было различить лишь его силуэт в строгом офисном костюме, который он носил вопреки холодному дождю. Его пальцы нервно перебирали золотой медальон на цепочке – подарок единственной.

«Дождь стихает… – пронеслось в его голове. – Я владел огромными территориями. Меня называли владыкой. Актер из меня вышел отменный. Жаль только, что я знал исход. Исход всей кампании. Да и много чего ещё знаю…»

– Антарос! – Голос прозвучал из тени, полный искреннего недоумения. Огромный человек в длинном пальто, промокшем до нитки, вышел на свет. Его сапоги гулко стучали по камням. Дождь к этому моменту почти прекратился, оставив после себя запах мокрого камня и прелых листьев.

– Ты принёс? – Антарос даже не обернулся. Его голос был ровным и спокойным, будто они обсуждали погоду, а не судьбы империй.

– Разумеется. Твои намёки бывают сложны, но в этот раз, кажется, я разгадал, – гость швырнул на стол потрёпанный конверт с печатью в виде золотого дракона. – Хотя мог бы и прямо сказать: «Марвартов, укради архив у слепого библиотекаря». Экономь мои нервы.

– Садись.

Гигант опустился на стул, который жалобно скрипнул под его весом, и протянул Антаросу один из двух стаканов с кофе из ближайшей забегаловки.

– Представь, я знал, что ты зайдёшь именно в эту кофейню. Хотя, по-твоим меркам, это, наверное, обычная забегаловка, – уголки губ Антароса тронула едва заметная усмешка. – Ты всегда выбираешь места, где кофе пахнет уютом, а официантки спрашивают: «Сахар или соль?»

– Вечно ты загадками сыплешь. Время летит, а ты не меняешься, – проворчал Марвартов, разминая плечи. В его голосе исчезла натянутость, появилась легкая усмешка. – Почему бы не встретиться в нормальном месте? В театре, например. В ресторане.

– Тебе рано философствовать. Ты не готов.

– А когда буду готов? – Марвартов наклонился вперёд, и тень от его шляпы скрыла лицо. – Когда ты решишь, что я созрел для твоих мудростей? Или когда мне стукнет сто лет, как этим камням?

– Когда придёт время. – Антарос пожал плечами, разворачивая конверт. Внутри была фотография девушки с глазами цвета меди. Увидев фотографию, он порадовался: "Это действительно работает", – подумал он про себя.

– Если память не подводит, ты умеешь читать мысли. Скажи, о чём я сейчас думаю? – Марвартов скрестил руки на груди, ожидая ответа.

– Я не читаю мысли. Я использую научный подход, но при этом не наблюдаю и не анализирую. – Антарос поднял стакан, будто предлагая тост. – Ты думаешь: «Зачем тебе ехать тысячу километров из Протополиса в Пенталио, потратив двенадцать часов в поезде, если можно было отправить голубя?»

– В точку. Выкладывай. – Марвартов откинулся на спинку стула, всем своим видом показывая, что готов слушать.

– Мы давно не виделись, – Антарос разом осушил стакан и сморщился от горечи. – И ты перестал мне доверять. Думаешь, я кормлю тебя обещаниями. Но своё задание ты выполняешь с… необычным профессионализмом.

– Необычным? – Марвартов фыркнул. – Ты хотел сказать «деликатно, но с криками». Помнишь того таможенника в порту Ойтона? Он два дня не мог говорить после нашей встречи.

– Он жив. А это уже достижение.

Гигант протянул ему свой кофе, и Антарос залпом выпил, не моргнув.

– Ты прав. Я не понимаю, зачем весь этот театр вокруг обычного человека. Чего ты хочешь добиться? – голос Марвартова был полон нетерпения.

– Скоро узнаешь.

– Опять обещания.Может, сразу скажешь, что ждёшь, пока я поседею?

– Я перееду в Протополис. Насовсем. Чтобы помочь тебе. – Антарос отложил фотографию. – Как команда?

– Команда? – Марвартов засмеялся, но в смехе звучала горечь. – Мелкий совсем распоясался. Вчера украл почтовый дирижабль, единственный в Протополисе, чтобы «прокатиться к чёртовой матери». Контроля над ним нет.

– Не беспокойся. Судьба его проучит. Тогда он станет другим. – Антарос провёл пальцем по краю стакана, и стекло зазвенело тонко, как колокольчик. – Да и надо сказать, он много настрадался. Его поведение понятно. На его месте я делал бы то же самое, оказавшись в схожих обстоятельствах. Он несёт на себе груз аморального выбора, но спустя время он его отпустит и изменится настолько, что мы его не узнаем и будем предполагать, что его подменили с Вортолиза.

– Его уже ничего не изменит. – Марвартов встал и начал шагать вдоль набережной, его тень колыхалась на камнях, как исполинский призрак. – Вся наша команда – сумасшедшие. Но он… Он как дитя, которому дали бомбу вместо погремушки. Ладно, не будем. Антарос, ты веришь в судьбу?

– Ты… не готов к этому спору. – Антарос поднял глаза. В них вспыхнуло что-то древнее, словно само время глядело через его зрачки. – Но позже, возможно, приведёшь достойные аргументы.

– Я не хочу спорить. Мне интересно твоё мнение.

Последовало молчание. Лишь шум реки нарушал тишину ночи. Где-то упал камень, отколовшись от старой кладки, и Марвартов вздрогнул, будто услышал выстрел.

– Неужели ради этого спектакля ты заставил меня ехать в Пенталио? – Его голос был полон сарказма. – Показать мне руины империи? Напомнить, что всё прах? Или ты решил, что мне не хватает поэзии в жизни?

– Отчасти. – Антарос встал, поправляя манжеты. – Маслов выполняет свою часть сделки. А тебе, думаю, наскучил Протополис. Хотел, чтобы развеялся. Заодно встретишь важного человека – сегодня ночью. Она будет в седьмом вагоне с конца. Составь ей компанию.

– Снова спектакль, но теперь со мной? – Марвартов замер, а его пальцы непроизвольно сжались в кулаки. – Сначала ты ведёшь себя простачком, а теперь… Что дальше? Прикажешь мне влюбиться? Или станцевать на краю крыши?

– Остынь. – Антарос положил руку ему на плечо, и Марвартов почувствовал, как холод просочился сквозь ткань. – Я лишь знаю, что она будет там. Твои действия – твой выбор. Я за него не отвечаю. Ты сказал по приказу влюбиться? Но мы же вдвоём с тобой знаем, что ты не можешь любить. Ты можешь чувствовать только симпатию, и то недолго, поэтому она тебе на одну ночь, а затем симпатия исчезнет.

Собеседник встал, впервые оторвав взгляд от реки. Тучи рассеялись, и в небе ярко сияло созвездие Д’Варвина – то самое, за которым в эту же минуту наблюдал Миноин. Его спирали мерцали, словно насмехаясь над человеческой суетой.

– Удачи тебе, Марвартов, – произнёс Антарос, исчезая в тени, будто его и не было. – И не забудь: поезд уходит в полночь.

Марвартов остался один. Он достал из кармана монету с профилем давно умершего императора и подбросил её. Монета упала в воду, и река унесла её туда, где даже боги теряют свои лица.

3

Так, стоп! – Миноин вцепился в рукав своего друга из министерства инфраструктуры. – Давай еще раз, и медленнее. Это чертовски важно.

Они отошли от троицы головорезов, скрывшись в трехстах метрах, на небольшом холме, где деревья росли густо, словно щетина, а сварливые птицы переругивались на разные голоса. Воздух пах смолой и прелой листвой. Где-то вдалеке ухал филин, будто насмехаясь над их тихой паникой.

– Эх, помнишь, как на меня зыркал мой бывший друг, когда я тебе про этот проклятый город рассказывал? – вздохнул друг Миноина, поправляя протирая глаза намокшие под дождём. – Так вот, убили его, как собаку. Когда все уже выгребли барахло со складов Наждачкина, ко мне подкатил один из этих «квадратных» и процедил: «Босс недоволен. Друга у тебя больше нет. Ждем тебя ровно в полночь по этим координатам». Меня как параличом хватило. Не знал, что делать, вот и приковылял сюда.

Миноин нахмурился. Именно этого он боялся больше всего – что из-за его попыток спасти город начнут гибнуть близкие ему люди. Ведь кроме них у него никого не осталось. Ни единой души. В ушах зазвучал голос отца: «Спасать мир – значит терять себя по кускам».

– У меня есть план! – воскликнул Миноин, крепче сжимая пистолет.

– Валяй, – отозвался его друг печальным голосом, доставая из кармана смятую пачку сигарет.

– Ты попробуй с ними поговорить, вытянуть хоть что-то. А я тебя подстрахую.

– План, мягко говоря, дерьмовый, – фыркнул тот, закуривая. Дым смешался с туманом. – Они меня на части разорвут.

– Мне нужна хоть какая-то информация! – Миноин схватил его за плечо. – Из них клещами не вытянешь, а тебе, может, скажут из чувства… – он запнулся, подбирая слово, – …из чувства жалости а может и признания. Поверь, я буду рядом.

– Жалости? – друг горько усмехнулся. – У этих кретинов вместо сердца болт. Ну что ж… была не была. – Он швырнул окурок под ноги. – Я пошел.

Миноин занял позицию всего в десяти метрах от назначенного места. Тихо, как крот, он подполз к самой границе и стал внимательно слушать. Луна, выглянув из-за туч, осветила поляну, превратив корни деревьев в сплетение змеиных тел.

Позиции троих бандитов изменились. Тот, что ходил туда-сюда, теперь спешно вышагивал, словно замеряя расстояние между деревьями. Другой, прижав к себе автомат, растянулся на земле, вполне возможно, задремал. Третий от скуки облокотился на одно из двух могучих деревьев, поблескивающих в лунном свете, и уставился в темноту.

– Кто идет? – рявкнул тот, что у дерева, и направил автомат в сторону звука. Его голос напоминал скрежет железа. Бродячий сделал то же самое, наклонившись, чтобы хоть что-то разглядеть. Спящий продолжал храпеть.

– Эд! Это я, Савласов! Сказали подойти. – Он поднял руки, мирно идя в их сторону. Его тень дрожала на мокрой траве.

– Чего так поздно? – бандит у дерева щёлкнул затвором. – Да ладно. Буди нашу канарейку Рейку.

Тот, что высматривал в темноте, обернулся и смачно пнул спящего. Тот начал издавать ругательства, каких Миноин, имея огромный опыт общения с подобными типами, никогда не слышал и даже не понимал, на каком языке они произнесены. Вполне возможно, на обезьяньем. Спящий поднялся, отряхнулся, подтянул ремень автомата.

– Так, что за птица? – спросил Рейк, почесывая щетину.

– Савласов, я же говорил. Вы должны знать, вас что, не предупредили? – голос друга дрогнул, но он сделал шаг вперёд.

Все трое были примерно одного роста с Савласовым, только не совсем проснувшийся казался более крепким, в отличие от двоих других. Его взгляд, мутный от сна, внезапно прояснился, словно он унюхал кровь.

– Наждачкин тобой недоволен, – начал Рейк, играя ножом. – Но он предлагает тебе очистить грехи. Нужно всего лишь ответить на наши вопросы и поработать на нашу… – он усмехнулся, – …великолепную команду.

Савласов сглотнул и замер, как вкопанный. Он боялся. Миноин под деревом понял, что пора действовать, и начал медленно подкрадываться к ним сзади.

– Итак, отвечай, что ты знаешь о Миронове Миноине Миноиновиче? Местном работнике Министерства по борьбе с коррупцией.

Когда Миноин оказался у них за спиной, ему стало не по себе. Слишком мало их. Как будто это засада. Он решил быстро осмотреть окрестности. За сосной мелькнула тень – четвертый? Или это игра света?

– О нем? – Савласов сделал паузу, переводя дух. – Может, что-то и знаю. А что вам конкретно нужно? Думаю, все, что я вам скажу, и так известно. – Он попытался улыбнуться.

– Хватит выпендриваться, простолюдин. Выкладывай, а то потом тебя придется выкладывать на этой полянке.

– Он… как бы сказать… достаточно умен в словах, выражениях, – Савласов протёр глаза.

– Хватит тянуть резину! – Рейк приставил нож к его горлу. – Быстро и по делу, а то пристрелю.

– Он интересуется Наждачкиным, всем, что хоть как-то связано с этим именем! – выпалил Савласов.

– А твое отношение к нему?

Все трое засмеялись. Звук был похож на треск сухих веток.

– Положительное. Хороший человек, с доброй душой, с сердцем… – последнее слово он произнес настолько неуверенно, словно не верил сам себе.

– Знаешь, – Рейк наклонился к его уху, – высокоуважаемый тобой Наждачкин был бы очень рад, если бы ты поцеловал мой сапог.

Раздались выстрелы. Четкие и ясные, с близкого расстояния. Всего четыре. Первая пуля попала крайнему справа в крестец – тот рухнул, хватая ртом воздух. Вторая задела среднего,а третья пробила трапецию. Третий успел опомниться и бросился бежать. Пуля прошла мимо него.

Миноин подскочил и побежал к другу. Ноги подкашивались, земля плыла под ногами.

– Ты как? Кажется, задела немного…

Пуля лишь слегка изменила траекторию, но этого хватило, чтобы оставить глубокий разрез на животе Савласова. Кровь сочилась сквозь пальцы.

– Беги! Поймай этого гада! – прошептал друг, сжимая его руку. – За меня не беспокойся… я справлюсь…

У Миноина не было времени на раздумья. Удостоверившись, что двое мертвы, он бросился в погоню. В голове промелькнула мысль: именно в этом месте они с Марвартом обнаружили разрушенный проход. Вполне возможно, его взорвали во время отступления. Третий мог спрятаться где угодно и, притаившись, напасть на него.

Но сейчас ему было не до этого. Надежда догнать преступника заполонила его разум. Через минуту беглец был уже близко. Миноин достал пистолет. Целиться на бегу неудобно, и он начал стрелять наугад. Первая же пуля попала в ногу. Тот упал, ударившись головой, но не потерял сознание.

– Не убивай! Я все расскажу, знаю много! – завопил бандит, прижимая рану. – Наждачкин… он не тот, за кого себя выдаёт!

– Ты пойдешь со мной! – Миноин схватил его за воротник.

Они двинулись обратно раненый пробовал помогать своей единнственной здоровой ногой . Как только вышли из прохода на холодный, мокрый воздух, перед ними открылась ужасная картина. Савласов лежал на земле, не подавая признаков жизни.

Миноин бросил раненого и подбежал к товарищу. Пульса не было, лицо застыло в маске. Ветер шевелил его волосы, словно пытаясь разбудить.

– Ты обещал… – прошептал Миноин, сжимая кулаки. Где-то в лесу закаркала ворона.

Раненый бандит засмеялся, лёжа в грязи:

– Привет от Наждачкина. Он передаёт… ты следующий.

4

Серое небо, словно прохудившаяся крыша, пропускало редкие слезинки недавнего дождя. Воздух, вопреки всему, был обманчиво теплым, а легкий ветерок, укравшись с полей, заунывно оплакивал уходящий день. Причина его необычного маршрута была очевидна – кладбище, свежая могила. Ничем не примечательная среди множества других, таких же новых, наспех вырытых, без изысков и траурных речей. Несколько скромных цветов – вот и все, что осталось от человека, у которого не было ни родных, ни близких. Лишь один друг, и тот, казалось, давно забыл о его существовании. На покосившейся табличке крупными буквами выведено: «Саврасов Вадей Антарасович. 544 данных».