Данные

– Не трать силы, – вздохнул левый Грибняков.

– Оно не откроется, – механически добавил правый, поправляя очки.

– Как не откроется? Оно же разбито! – возмутился помощник, хватая раму. Но створка, несмотря на треснувшее стекло, не сдвинулась ни на миллиметр, словно ее заклинило невидимой силой. Сверху посыпались пыльные осколки.

– Вам сказали – тот, кого здесь нет, – тихо произнес левый брат, глядя куда-то поверх голов Миноина.

– Он не любит, когда гости уходят раньше времени, – заключил правый, и оба снова улыбнулись своей сладкой, леденящей душу улыбкой. Где-то наверху громко скрипнула половица, и дверь сама отворилась напуганные люди тихо вышли.

Основную часть дня Миноин страдал от скуки, но эта встреча с братьями Грибняковыми заставила его всерьез задуматься о смене профессии – может, в дрессировщики клоунов? – и замотивировала читать книги, чтобы наконец понять: то ли город сошел с ума, то ли он сам.

13

– Я есть бог! – вопил во всю глотку человек в истончившемся сером костюме, балансируя на зубцах трехметровой каменной стены. Глаза горели не безумием, а холодной, расчетливой жестокостью, приправленной щепоткой театрального бешенства.

– Повторяю! Я – Бог, властелин мира, Судья, Исполнитель и Палач! А вы – кучка ничтожных червей! Проваливайте, пока не разгневали меня окончательно!

Сцена разворачивалась на самой западной окраине Протополиса, забытой богами и мэрией, у неприступной твердыни, окруженной трехметровой стеной из серого камня. На стене восседали Андропов и три дюжины его верных приспешников, осыпая проклятиями и угрозами толпу внизу. Все, кроме «бога», кутались в теплые одежды, защищавшие от пронизывающего ветра. Андропов же щеголял в легком сером костюме, словно не замечая холода, будто холод был его верным слугой.

– Наждачкин просто жаждет поговорить! – надрывался один из толпы, его лицо покрылось красными пятнами от напряжения. – Как попугай, повторяю одно и то же в десятый раз!

– Чего он хочет? – прошелестело в толпе, ползущей змеей взаимного подозрения.

– Эй, серая птица, – к кричавшему подошел человек, плотно закутанный в шарф, и нервно впился пальцами ему в плечо. – Давай уходить отсюда. Наждачкин говорил, у этого кретина в голове тараканы устроили не дискотеку, а карнавал с огнем! Никогда не знаешь, что ему взбредет в голову. Может, он решил нас всех в расход пустить? Валим отсюда, пока целы, а? Всем, кто здесь стоит, жизнь дорога!

Ведущий переговоры раздраженно сбросил руку с плеча.

– Подожди немного, прошу тебя, – упрямо твердил он. – Он же вот-вот заговорит по-человечески. – И снова воззвал к безумцу на стене, распахнув руки: – Дорогой царь царей, покровитель Протополиса, великий и могучий богатырь, высушивший слезы наши! Не гневайся, выслушай нас, супостатов презренных и люд простой, обремененный заботами! Дай шанс высказать мысли, не карай за дерзость речей!

Андропов внезапно сменил выражение лица. Ярость уступила место ледяному безразличию. Он явно замерз и начал поеживаться, словно его пробрало до костей.

– Ну же, выкладывай, не отнимай драгоценное время господина! Говори быстрее! – нетерпеливо рявкнул он, топнув ногой.

Два друга, стоявшие внизу, обменялись мрачными, злобными взглядами. Тот, что был в шарфе, едва заметно кивнул.

– Наждачкин предлагает вам… – он сделал паузу, словно ему было трудно произнести эти слова, – сто килограммов золота в обмен на… небольшую услугу!

Люди на стене, подчиненные Андропова, оживились. Один, ослепленный алчностью, вскинул автомат в воздух и уже собирался открыть пальбу в честь удачной сделки. Пальцы его дрожали на спусковом крючке.

Не успел он нажать, как Андропов молниеносно выхватил у него оружие и со всей силы ударил прикладом по голове. Раздался глухой удар, похожий на падение спелого арбуза. Несчастный рухнул вниз, во внутренний двор, издав приглушенный вопль. Со стены было видно лишь, как он безвольной куклой приземлился на землю.

Люди внизу не видели, что случилось с упавшим, но по их побледневшим лицам было видно, что результат переговоров пришелся «богу» не по душе. Андропов же, словно ничего не произошло, сплюнул косточку от какой-то крупной ягоды. Она звякнула о камень у ног упавшего.

– Говори! – прошипел он вниз, не отводя взгляда от точки, где лежало тело. Он стоял спиной к своим людям, демонстрируя полное презрение к опасности. Он был уверен в себе до безумия, зная, что его подчиненные при малейшей угрозе разорвут любого в клочья.

– Условия довольно просты, – заговорил угрюмый друг, вытирая ладонью пот со лба. – Вам нужно всего лишь… – он снова запнулся, словно боролся с собой. – Я понимаю, ваше величество, возможно, это предложение покажется вам дерзким или даже оскорбительным. Оно идет вразрез с вашими принципами и, осмелюсь предположить, с вашим представлением о справедливости. Но, умоляю, выслушайте до конца! Поверьте, игра стоит свеч! На кону нечто большее, чем просто золото. На кону будущее Протополиса, стабильность и процветание ваших подданных…

Андропову стало скучно, и он презрительно сплюнул сквозь зубы. После затянувшегося молчания угрюмый продолжил: – Он просто-напросто предлагает вам… залечь на дно. Не показываться на глаза около полугода. Наждачкин, в свою очередь, сделает то же самое. Как вам такое?

Андропову это предложение показалось настолько неинтересным, что он вскинул автомат и выпустил в воздух всю обойму. Грохот выстрелов оглушил площадь, эхо покатилось по камням. Затем он швырнул оружие в говорящего. Промахнулся, конечно, но зато угодил в пробегавшего мимо кота, который с душераздирающим визгом бросился наутек. Все замерли в ужасе.

Андропов лениво подал знак. К нему подбежали двое и внесли тяжелый стул.

– Не так поставили! – рявкнул Андропов и пнул одного из слуг так, что тот кубарем скатился вниз по стене, как колобок. Затем сам перевернул стул серого цвета с золотой спинкой так, чтобы спинка оказалась перед ним, и уселся верхом, лицом к толпе. Он положил локоть на спинку, превратившуюся в подобие трона, и посмотрел на собравшихся с театральной задумчивостью.

– Какие же вы скучные, – протянул он, вытаскивая из-под полы пистолет с огромным красным бриллиантом на рукояти. Небрежно направив его в толпу, он продолжил: – Вы пытаетесь предложить невозможное условие за возможные средства? Торгуетесь со мной, как на базаре, словно я старый хрыч, падкий на блестяшки? Как мне это понимать? Как вопиющую наглость? Как личное оскорбление, брошенное в лицо императору?! Вы все – воры и мошенники, племя жадных гиен, рыщущих в поисках легкой добычи! Пытаетесь доказать человеку, стоящему выше вас на тысячу ступеней, что достойны быть ему ровней? Мечтаете взобраться на мой пьедестал, облизываясь на мою власть? Я правильно понял вас, говорящая челядь? Отвечайте! Или я найду применение вашим языкам – на корм крысам!

Люди внизу обменялись нервными взглядами. Один из них вдруг бросился бежать, сломя голову исчезая в переулке. Другие лишь напряглись, готовые последовать примеру.

– Нет, нет, что вы, император императоров всея Рокмании… – забормотал угрюмый, пятясь назад, спотыкаясь о камни. – Мы лишь хотели передать информацию. Мы не пытались ее навязать!

Андропов убрал пистолет, сжал руки в кулаки, положил их на спинку стула и облокотил на них подбородок. – Вы откровенно тупы. О чем мне с вами болтать? Вы должны слушать меня и молчать, помалкивать. Наждачкин направил тебя сюда ради большой сделки. Ему необходима тишина, и, следовательно, цену он готов предложить невозможную. Молчание… Скажу откровенно: ты, жалкий смерд, украл у меня четверть тонны золота. Ты хотя бы понимаешь, что за такие поступки платят шкурой?

Говорящий, до этого пытавшийся завести руки за спину, услышав эти слова, скрестил их на груди. К нему подошел его друг, глаза его горели подозрением и гневом.

– О чем он говорит? Молчание… Это правда? Молчание… Ты украл сто пятьдесят килограммов золота и думал, что это никто не заметит? – его голос набирал силу, становясь громким и обвиняющим.

– А ты, я вижу, готов плясать под дудку этого поддонка! – крикнул друг, указывая пальцем на стену. – Он врет, я тебе говорю!

– За мою четверть тонны золота, – холодно произнес Андропов, – я, может, и соглашусь на ваше предложение. Но не меньше. Не люблю, когда люди лгут. Прямота – вот что способно изменить этот чертов мир. Лишь благодаря ей мы развиваемся и способны говорить о проблемах, а не угождать им. Вы же – живое подтверждение обратного.

Угрюмый сделал несколько неуверенных шагов вперед. – Я согласен. Золото твое. Забирай по координатам, которые я скажу, как только ты дашь согласие. Наждачкин верит, что твое слово всегда было выше клятвы обычного человека, даже самого ответственного.

– Так это правда?! – вскричал его друг, лицо его побагровело от ярости и предательства. – Предатель! – Он резко махнул рукой, и вместе с дюжиной ребят стремительно удалился, не оглядываясь.

– Знаешь, смерд, – обратился Андропов к угрюмому, зловещая усмешка тронула его губы, – ты жалок. Ты заботишься о мнении других, забывая о своем. Тебе было наплевать на мнение друга до тех пор, пока он не узнал о твоем плане. Ты, как любой человек с душой вора и волей тряпки, не боишься думать о запретном, зато как только кто-то начинает лишь предполагать о таких твоих мыслях, даже если их у тебя и в помине не было, ты тут же начинаешь оправдываться: «Ой, что вы, да я, да никогда». В общем, ты меня повеселил сегодня. Подумаю потом над твоим предложением. И над твоей судьбой.

Андропов встал. Его подчиненные мгновенно подхватили стул, больше похожий на трон. Спустя мгновение из-за стены послышались четкие, методичные глухие удары (тук… тук… тук) и хриплый, обрывающийся на полуслове стон. Судя по всему, Андропов лично добивал того, кто упал во двор в начале этой истории.

Угрюмый замер на месте, слушая ужасные звуки. Лицо его побелело, как мел. Пот струился по вискам. Он не выдержал и сорвался с места, как подкошенный, побежал к своему уходящему другу. Тот успел отойти всего лишь метров на сто, его фигура была уже расплывчатой в вечерних сумерках.

– Стой! Стой! Подожди! Я все объясню! – захлебываясь, заорал угрюмый, его голос сорвался на визг. Он бежал, спотыкаясь о булыжники, падая и снова поднимаясь.

Бывший друг остановился, медленно обернулся. Лицо его исказилось не просто неприятным, а откровенно мерзким выражением холодного презрения.

– Я не хотел забирать золото себе, будь оно проклято! – запинаясь и задыхаясь, выпалил угрюмый, добежав и хватая друга за рукав. – Я думал, мы разделим его! Уедем из этого города! Заживем нормальной жизнью, понимаешь?! Навсегда!

Уже бывший друг холодно посмотрел на руку, вцепившуюся в его одежду, затем медленно поднял взгляд на лицо бывшего товарища. В его глазах не было ни гнева, ни обиды – только ледяное, окончательное отречение.

– Не слишком ли много понимаю? – тихо, но так, что слова резали, как лезвие, ответил бывший друг. Он резко дернул рукав, освобождаясь от захвата. – Знаешь, есть одна песня… – он сделал шаг назад, – «Не плачься мне». Вот я тебе так и говорю. Всё.

Он развернулся и пошел прочь, не ускоряя шага, но с такой необратимой решимостью, что угрюмый понял – догонять бесполезно. Дверь в прошлое захлопнулась навсегда. Он остался стоять посреди пустынной улицы, один на один с грохочущей тишиной и отголосками ударов из-за стены.

14

– Раздался оглушительный взрыв! – кто-то рявкнул. – Подъем! Миноин, ты чего, дремлешь средь бела дня?!

Миноин встрепенулся, как от удара током:

– А? Что случилось? Землетрясение? Или очередной гений опять пытался поджарить хлеб как вчера устроив пожар?

– Красная тревога! Роуль всех поднимает!

Не успев толком проснуться, Миноин вскочил, форму натянул с ловкостью фокусника, и вылетел в коридор. Воздух гудел от недовольства, как растревоженный улей. Крики, ругань, лязг пряжек, и над всем этим – зычный голос начальника:

– Всем на место происшествия! Улица Бухтреча-Грама, последний дом! Живо! Бегом, ползком, катитесь кубарем – главное быстро! И чтобы к моему возвращению на столах стояли свежие бутерброды с икрой! Без огурцов! Я их ненавижу!

Толпа выплеснулась на улицу и рассыпалась: кто бегом, спотыкаясь о собственные ноги, кто шагом с достоинством опытного фланёра. Человек пятнадцать. «Миноин, Волосей, Тостик и новенький – ко мне! В машину! Пока я не передумал и не отправил вас пешком!»

– Товарищ Роуль, может, объясните, что происходит? – не выдержал Тостик, втискиваясь в салон и чуть не рассыпав припрятанный бутерброд. – А то у меня желудок от страха уже в морской узел завязался. Или это от голода?

Новенький поддержал, трясущимися руками поправляя великоватую фуражку:

– Что случилось? Может, учения какие? Или проверка на скорость пробуждения? Я не выспался…

Волосей выдвинул свою версию, почесывая затылок и зевая:

– Не Летун ли упал? Этот центнеровый громила вечно рискует… ставки на то, что влезет в очередной дверной проем. Или он опять перепутал поворот и влетел в витрину не кондитерской, а рыбного магазина? Говорят, там селедка первоклассная…

– Взрыв, – отрезал Роуль, его лицо было серьезнее, чем последний отчет профессора. – Вся полиция на ушах. Нас подключили. Ясно? И никаких селедок и кондитерских! Там, между прочим, могут быть осколки… не только витринные! Улики!

– Предельно, – проворчал Миноин, зевая во весь рот. – Но спать хочется… . И пирожок с мясом бы не помешал. Или два.

На месте пахло гарью, пылью и чем-то химически-сладким. Царил наведенный порядок. Множество полицейских, расставленных с выверенностью шахматных фигур. Никакой паники, все действовали слаженно, как хорошо смазанный, но слегка скрипящий механизм. Роуль повел группу за собой сквозь строй синих мундиров.

– Товарищ Лысов.

– Министр Роуль.

– Это Миноин мой заместитель. Товарищ заместитель, это новый глава полиции Лысов. Будьте любезны, только не обращайте внимания на его мрачный вид, он просто еще не выпил утренний кофе. Или выпил, но не тот.

Лысов, лысый, с абсолютно черными глазами, как две капли нефти, в которых не было видно зрачков, был крупным и надменным, словно гора, смотрящая на муравейник:

Роуль перестал улыбаться, но в его глазах заиграли искорки привычного ерничества.

– О чем вы, товарищ Лысов? Вина? В том, что кто-то решил устроить фейерверк посреди бела дня? Или в том, что я не успел лично проверить каждый кирпич в этом районе на предмет взрывоопасности? С чего такие обвинения? Может, вы просто не с той ноги встали? Или кофе переперчили? У нас тут, знаете ли, кафешка рядом, «У Марфуши», пирожки славные делают… может, компенсирует?

Лысов сделал шаг вперед, его тень накрыла Роуля. Голос был тише, но острее, как лезвие бритвы по камню:

– Не корчите шута, Роуль. Это уже не смешно. Вы отвратительно справляетесь со своими обязанностями. Ваше министерство – проходной двор для воров и бездарей. Коррупция проела его насквозь, как червь яблоко, а вы лишь проедаете деньги Марвартова и строите из себя важную птицу, раздающую указания о бутербродах! Именно из-за этой гниющей системы здесь и произошла трагедия! Системы, которую вы допустили!

Роуль не отступил, лишь прищурился.

– И Марвартов вам не угодил? Он что, тоже не поделился утренним кофе? Или его деньги слишком пахнут нефтью для вашего утонченного носа, товарищ координатор кризисов? А бутерброды – это святое! Армия на пустой желудок – это уже кризис, поверьте моему опыту!

– В этом городе, – холодно отрезал Лысов, – мне никто не нравится. От слова совсем. Если бы не настоятельные, граничащие с истерикой просьбы Маслова, меня бы здесь и не было. Я приехал разгребать ваш бардак. И начинать придется с вас.

Роуль фыркнул.

– Боюсь спросить, товарищ Лысов, но ваш прошлый пост был важнее этого? Может, вы шоколадки охраняли в Примсе? Или считали песчинки на пляже, пока Маслов загорал? Кто этот ваш Маслов? Выскочка с востока? Из Морска? За тридевять земель? У него, случайно, нет чайной лавки? Или он просто коллекционер чужих проблем? И почему я должен дрожать перед его «просьбами»?

Лысов сжал губы так, что побелели костяшки на крупных кулаках. В его черных глазах вспыхнуло что-то опасное.

– Пусть так, Роуль. Пусть он для вас выскочка. Просто знайте: это самый богатый человек на планете. Его состояние можно измерить только в тоннах золота. И когда он говорит «разгрести», – Лысов сделал паузу, подчеркивая каждое слово, – это значит, что все будет разгребено. До самого дна. И первая лопата – для вашего кресла. – В этот момент из кармана Лысова выпала та самая смятая бумажка. Он даже не взглянул на нее. – Хватит болтать! Беритесь за ум! Я позвал вас сюда не для дискуссий о чайных лавках и не для выслушивания ваших кулинарных фантазий! Здесь люди погибли! Или вас это волнует меньше, чем отсутствие сиропчика в кофе?

Роуль, которому до этого момента удавалось сохранять маску сарказма, скис. Обида и злость промелькнули на его лице.

– Люди… – он глянул в сторону дыры в асфальте, где работали криминалисты. – Да, волнует. Но ваши методы, товарищ министр, напоминают не разгребание, а закапывание. Громко, с угрозами и без объяснений. Вы даже сказать толком не можете, что случилось! Только обвинения сыпете. Так давайте решать! Конкретно! Может, начнем с кофе? Чтобы нервы успокоить? Мои, например, уже на пределе от вашей… любезности.

Роуль протянул руку, пытаясь хотя бы формально обозначить перемирие. Лысов взглянул на протянутую руку, как на что-то мерзкое и заразное.

– Я не здороваюсь с теми, кого не уважаю, Роуль. А вас я уважаю меньше, чем утренний насморк. Что касается кофе, – он повернулся, демонстративно отворачиваясь, – я пью только черный. Крепкий как жизнь. Без сахара. И особенно без всяких там сиропчиков! Это для слабаков и сентиментальных идиотов, которые думают, что мир можно подсластить. Мир – он вот такой. – Лысов кивнул в сторону разрушений. – Грязный, кровавый и требующий решительных мер, а не пирожков с капустой. Убирайтесь. Вы здесь только мешаете. И займитесь, наконец, своими прямыми обязанностями. Если найдете их под слоем бюрократической пыли и взяток.

Роуль, окончательно униженный, покраснел. Он резко опустил руку, отвернулся и пробормотал сквозь зубы: "Ну и ладно, сам как-нибудь… и пошел прочь, не оглядываясь, оставив Лысова одного посреди хаоса, который тот так "решительно" взялся разгребать.

Лысов перенес свой черный, бездонный взор на Миноина:

– Товарищ Миноин, вы, в отличие от вашего клоуна-начальника, более сообразительны и по уму язвительны? Хотя бы на крупинку?

– Я хуже его, – с невозмутимым видом ответил Миноин, – но при этом лучше вас. В вопросах человечности. И выбора кофе.

Лысов изучающе посмотрел на Миноина, склонив голову набок, словно рассматривал редкий, но неприятный грибок. К ним подошел служащий Пройнох, заикаясь от волнения, его пальцы нервно перебирали планшет:

– Товарищ генерал… Э… Тут… В общем… Черт возьми, как это сказать…

– Я слушаю. Говорите четче, как будто рапорт читаете! Или как будто вам сейчас оторвут язык!

– Тут странное дело. Очень. Очевидцы – парочка старушек и один слегка поддатый дворник – говорят, в толпу вооруженных до зубов людей буквально влетел неопознанный летающий объект, чиркнул чем– то и убил их всех мгновенно и оставил дыру в асфальте размером с бассейн. А потом он, кажется, вежливо попросил прощения через какой-то механический голос и улетел со скоростью мысли.

– Ах, Пройнох! – взревел Лысов. – Я за что тебя нанял? За чувство юмора?! Денег мало? Говори прямо, но я не терплю брехни! Особенно такой идиотской! Ты мне еще скажи, что это был розовый единорог на реактивной тяге! С радужным хвостом!

– Клянусь, товарищ генерал! Это чистая правда!

– Если это правда, – Лысов резко отвернулся от говорившего, и Миноину показалось, что в его черных глазах мелькнула тень настоящего страха, – мне срочно нужно кое с кем поговорить. Конфиденциально. Всем уйти, с глаз моих долой! Дело считается раскрыто. Драгонисты-неудачники. И не вздумайте распространять эту бредовую информацию! Иначе узнаете, что такое настоящая дыра… в карьере!

Миноин все это время молча стоял рядом, глядя на Лысова в упор, словно пытаясь своим видом вывести его из равновесия.

– Ты тоже свободен, Дим Дим, слышишь? – ядовито добавил Лысов, глядя на него. – Ты такой же растяпа, как Роуль. Иди лучше выпей свой кофе с коньяком и сиропчиком, успокой нервы. Тебе явно не помешает. Или помешает еще больше. Ах. Неважно.

Подбежали сотрудники антикоррупционного отдела, в строгих костюмах и с каменными лицами, в недоумении переглядываясь между собой.

– Что делать? – тихо спросил кто-то из группы Миноина, оглядываясь на "антикоррупционеров".

– Возвращаемся, – спокойно прояснил Миноин. – И по дороге за пирожками. С мясом. И с капустой. На всех.

– В смысле? – аж подпрыгнул новенький. – А как же справедливость? Убитые люди?

– Как так? – вторил ему Тостик. – А как же улики? Расследование? Мы же только приехали!

– Это все зря? – прошипел Волосей, разочарованно глядя в сторону исчезнувшего места с селедкой. – Энергия, бутерброды…

– Именно. Зря. – Миноин глянул в сторону Лысова. – И это был сарказм, насчет пирожков. Или нет… Может, единственное разумное действие в этом безумном дне абсурда.

Лысов достал из внутреннего кармана тонкий, черный кнопочный телефон и позвонил кому-то:

– Кто это?

– Это Лысов.

– Что тебе еще нужно? Пауза.

– Передай Алому Принцу, чтобы немедленно успокоил своего взбунтовавшегося брата. Иначе этот летающий кошмар начнет требовать не только чаевые, но и компенсацию за моральный ущерб и потраченное топливо! – Он криво ухмыльнулся, отключаясь. – Понял?

– Так и знал… – невозмутивно прошипел Марвартов на другом конце линии.

15

Немногим ранее…

Миг. Потом миг. Что могло произойти? Секунда за секундой проваливались в бездну, словно капли в бесконечный океан. Время перестало существовать. Были видны лишь его отголоски, порой являвшие себя стрынным и непонятным многим образом.

Пустота. Треск. Опять пустота. Звук? Нет. Скорее. Эхо треска. Гулкое и зловещее. Полная тьма. И вдруг – звезда! Пролетела. Секунда. Вторая. Третья. Время… Зачем нам этот неумолимый бег? Каждая его капля – пытка. Может, это и не тьма вовсе? А чья-то… тень? Тяжелая, безразмерная? Окутавшая собой всё, поглотившая разум всех существ.

Дождь? Сырость… Нет, обман чувств. Что? Что я несу? Тьма начинает рассеиваться? Или это и вправду лишь чья-то тень, зловеще нависшая надо мной? Море звезд, одна за другой, выстраиваются стойными рядами на этом незнакомом небе. А! Я понял! Там… это небо! Не то, не тьма… Небо! Настоящее, холодное, чужое.

Время и небо! Чья-то тень! Это загадка? Загадка моего конца? Что со мной? Звёзды. А ведь есть ещё звёзды! Их больше нет? Нет, есть! Они здесь, они смотрят! Молнии шлёпают будто встревоженные птицы, но под чьим началом? Чья рука мечет гневные стрелы? Я никогда не думал, что время и небо могут быть лишь тенью чего-то большего, но даже тогда найдутся звёзды и молнии, которые действуют вопреки этому большему, прорезая его и действуя из своих замыслов, обходя творца, и творя, может быть, как и ужас , так и благо. Но делая это лишь из собственного смысла. Звёзды – бунтари? Молнии – вольные стрелки? Кажется , я умер или сошёл с ума. Или прозрел.

Я открою глаза… Силы нет. Веки – свинцовые. Что произошло? Я ничего не помню. Голова кружится до невозможности, мир плывет, опрокидывается. Ни единого силуэта вокруг, все как море с бушующими волнами. Голова… Ах! Что я нащупал? Шишка? Болезненная, горячая. И… человек? Рядом? Он держит… Что? Пустоту? А где его нога? Стоп. Это сон? Мне все это кажется? Кошмар наяву?

Что-то смутно вспоминается… Друг… Он подошел… Лицо перекошено ужасом. Пытался просить прощения… За что? Голос его тонул в грохоте… каком? Потом – провал. Абсолютный. Я нащупал стену здания. Шершавый бетон. Это хорошо. Опора. Попробую встать. Толкаюсь локтем, отрываюсь от леденящего асфальта. Голова… голова… Вся в мыслях, и от этого кружится еще сильнее. В ушах – звон, нарастающий, пронзительный.

Огонь! Где-то близко? Вдалеке? Или в глазах? Пятна пляшут. Я нечетко вижу огромную яму. Дымящуюся, с оплавленными краями. Кратер. Если она на той же улице, где я был… Улица Бухтреча-Грама? Чепуха! Но здания… знакомые очертания… Раздался чей-то крик. Нечеловеческий, полный агонии. Кто это? Мне надо уходить, и как можно быстрее! Ползком, если надо. Стало чуть полегче. Звон отступил, оставив оглушительную тишину. Голова перестала кружиться. Хватит ли сил? Святой Антил! Что это? Это то самое место, где… Мы стояли? Говорили? Стоп! Посредине – огромная дыра, и повсюду разбросаны трупы. Искалеченные, обугленные. Запах смерти, сладковато-приторный, смешался с гарью. Что произошло? Мне надо валить! Сейчас же!