Во мраке горят синие огни

Он замолчал, сжимая кулаки.

– Её отчёт в «Астру» был лаконичным: «Крылов подходит. Готов к переходу на второй этап».

Дед хрипло крякнул, словно давно знал эту кухню.

– Старая песня, – прошепелявил он. – Узнаю почерк.

– Но случилось непредвиденное, – Михаил произнёс это тихо, почти с изумлением, будто до сих пор не мог в это поверить. – Она… влюбилась. В меня.

Старик перестал теребить свитер и внимательно посмотрел на Крылова. Это был новый поворот.

– Позже я нашёл её письма… к Луне, – Михаил с трудом подбирал слова, выдавливая их наружу. – «Влюбляюсь в его смех, когда он проигрывает в карты. В то, как он морщит нос, засыпая… В его наивное неведение о настоящем устройстве мира, хотя он так уверенно рассказывает о странах…»

– Когда отпуск кончился, и я вернулся на подлодку, привычная жизнь стала невыносимой. Моторный отсек, где раньше проводил большую часть времени, казался адски душным. Чинил турбины – а перед глазами стояло её тело, изогнутое в лунном свете. Проверял давление – и чувствовал на плечах следы её ногтей.

– А потом… сломался клапан, – рассказчик перешёл на шёпот, его взгляд стал отсутствующим, он снова был там, в металлическом чреве корабля. – Я несколько дней не спал, не ел. Марлевая одежка на потном теле , жара… Еле-еле починил, но надо было постоянно следить. И вот я почти отрубился, склонился над этим проклятым механизмом… и что-то мокрое и холодное коснулось моего плеча. Холодное, но… нежное. То что нужно было именно в тот миг.

Дед перестал дышать, застыв в ожидании. Его старческие глаза сузились.

– Я обернулся… и увидел. На глубине, под сотнями тонн воды. Девушку. Нет, русалку, как в тех дурацких байках, что матросы рассказывают. С чёрными мокрыми волосами… и серебряными глазами, которые светились в темноте. Я списал на галлюцинацию. На усталость. Отказался верить.

– Она наклонилась… и прошептала прямо в ухо: «Фортуна просила передать тебе поцелуй». Её губы… были как лёд. И ничего прекраснее я за всю свою жизнь не знал.

Михаил замолчал, его мощное тело содрогнулось от давнего, но живого воспоминания.

– А потом она исчезла, – он выдохнул. – Оставив запах моря, но не нашего… другого. Следы воды на полу, что испарились через минуту. И ощущение, будто… будто душу вывернули наизнанку. И мысли о том, что я схожу с ума.

Он поднял на деда взгляд, полный старой боли и недоумения.

– Я тогда всё списал на усталость. Но с тех пор в моих мыслях жили не только воспоминания о рыжей Фортуне… но и образ той русалки с серебряными глазами. И я боялся признаться даже самому себе… что очарован этим, возможно, придуманным видением.

– После девяноста суток в стальном чреве, где дышишь парами солярки и отчаяния, я наконец ступил на землю. Ноги подкашивались, будто земля сама уходила из-под ног, не желая принимать обратно. Портовые огни плыли перед глазами расплывчатыми пятнами, а в ушах стоял навязчивый гул – отзвук турбин, врезавшийся в самое нутро.

Я снова не поехал к матери. Снял комнату в "Северном сиянии" – циничное название для места, где пахнет плесенью и одиночеством. Первую ночь провалился в бездну, а на вторую… Меня понесло обратно в тот самый бар. Туда, где год назад начался мой крах. Или вознесение? Я до сих пор не решил.

Коньяк жёг горло, но не мог сжечь наваждение. Я пил жадно, стакан за стаканом, пытаясь либо вернуться в тот безумный мир, либо навсегда забыть его. И тогда… в грязном зеркале за стойкой я увидел отражение – мокрые чёрные волосы и бледную кожу.

Ледяное прикосновение к плечу заставило меня вздрогнуть.

Я обернулся – и время остановилось. Передо мной стояла Она. Та самая. Её серебристые глаза светились в полумраке, словно два лунных серпа. Мокрая ткань облегала тело, словно вторая кожа. Капли воды с её волос падали на пол, но исчезали, не долетая. И самое жуткое – никто в баре не видел этого явления. Никто.

Мои пальцы непроизвольно сжали стакан. Даже сейчас, спустя годы, по спине пробежали те самые мурашки.

"Луна," – прошелестела она, и её голос звучал как шепот прибоя в раковине.

Я, уже достаточно опьяневший, чтобы принимать видения за реальность, позволил ей вести себя. Её прикосновения были холодными, но от этого не менее волнующими. Когда её губы коснулись моей шеи, мир перевернулся.

И в этот миг… в дверях возникла Фортуна.

Её рыжие волосы пылали в дымном воздухе, словно закат в аду. Когда она улыбнулась, что-то щёлкнуло в моём сознании. Я забыл всё – подлодку, долг, даже собственное имя. Оказаться между этими двумя женщинами… это было за гранью любого опыта.

Свет мерцал, отбрасывая пляшущие тени на стены, покрытые инеем. Внезапно лампочка над головой Михаила заметно потемнела, словно поглощая свет, а из открытых ворот донесся нарастающий гул – не механический, а низкий, вибрирующий, будто стонал сам металл. Он заглушал слова, врываясь в паузы, напоминая о том, что покой здесь лишь временный.

Лицо Михаила исказилось, черты заострились, став похожими на маску агонии. Его тело затряслось – не от холода, а от внутренней вибрации, будто каждая мышца помнила то, что видели глаза.

– Забудь, как я получил и жену, и любовницу, – его голос стал хриплым шепотом, в котором слышался надрыв. – Но именно эти две ведьмы… эти вербовщицы… привели меня в самое сердце кошмара. Так я стал агентом и «Астры», и «Урана».