Тени зеркального зала. Человек, который собрал себя
- -
- 100%
- +
Ты ошибся, – мысленно сказал он, и его внутренний голос приобрёл новую, стальную твёрдость. – Ты – часть меня. Важная часть. Ты помогал мне выживать. Но выживать – это не значит жить. И теперь… теперь я учусь жить. А для этого мне нужны все части. Даже те, что ты называешь слабыми.
Он повернулся и пошёл прочь от того места, откуда доносился Голос.
– Куда ты?! – Голос зазвучал снова, но теперь в нём слышалась не злоба, а почти паническая настойчивость. – Вернись! Без меня ты заблудишься! Ты не знаешь, что ждёт тебя впереди!
Артём не оборачивался. Он шёл по коридору, и с каждым шагом матовые зеркала по бокам начинали понемногу светлеть, отражая уже не тьму, а его собственную фигуру – уставшую, измождённую, но идущую вперёд.
– Там есть монстры, Артём! – кричал ему вслед Голос, и его голос начал терять чёткость, становясь эхом. – Монстры, которых ты сам создал! Я единственный, кто может их контролировать! Вернись!
Но Артём уже не слушал. Он вышел к развилке. Один коридор уходил вниз, в полную, непроглядную тьму, откуда доносился низкий, угрожающий рык. Другой – вёл вверх, по едва заметной лестнице, и оттуда веяло запахом увядших цветов.
Голос Актёра окончательно растворился, оставив после себя лишь лёгкий, ядовитый привкус страха в воздухе.
Артём постоял на развилке, прислушиваясь к рыку из подвала. Это была Тень. То, чего он боялся больше всего. Но теперь он знал, что бежать от неё бесполезно. Рано или поздно ему придётся спуститься вниз.
Но не сейчас.
Собравшись с духом, он шагнул вперёд, выбрав тот путь, который вёл наверх. К следующей комнате. К следующему уроку.
А где-то далеко, в самых потаённых уголках Зеркального Зала, чей-то уверенный, насмешливый голос тихо, с ненавистью, прошептал всего два слова:
«Жалкий неудачник».
ГЛАВА 6: Первая трещина
Лестница, ведущая наверх, оказалась не каменной, а словно сотканной из спрессованного тумана. Ступени пружинили под ногами, поглощая звук шагов. Воздух густел с каждым пролётом, наполняясь тяжёлым, сладковатым ароматом, в котором угадывались ноты пыльцы, мёда и чего-то безвозвратно увядающего. Это был запах памяти, лишённой свежести, запах прошлого, которое уже никогда не станет настоящим.
Артём поднимался, и стены вокруг менялись. Гладкий зеркальный камень сменялся тёмным деревом, испещрённым глубокими царапинами – будто кто-то точил о него когти. Потом дерево уступило место штукатурке, с которой облезала краска, обнажая слои старых обоев с чужими, незнакомыми узорами. Казалось, он шёл не вверх, а сквозь время, сквозь пласты своих же забытых обиталищ.
Наконец лестница закончилась. Перед ним была дверь. Не монументальная, как у Стража, и не ностальгически-узнаваемая, как в детской. Это была простая, серая, безымянная дверь, какая могла бы вести в офисное хранилище или в подсобку старого театра. Из-под неё струился тусклый, мерцающий свет, и доносился приглушённый гул голосов.
Он толкнул дверь, и его охватил внезапный, тошнотворный мандраж. Он узнал это место. Не в деталях, а костной памятью, спазом в глубине живота.
Конференц-зал. Тот самый, в его первом месте работы, крошечном рекламном агентстве «Вектор». Воздух был спёртым, пахло дешёвым кофе, пылью от проектора и потом человеческого страха. За длинным столом из светлого дерева сидели человек десять. Молодые, невыспавшиеся, с напряжёнными лицами. Шло еженедельное планерочное истязание.
И он был среди них. Артём-двадцатитрёхлетний. Сидел, сгорбившись, втиснувшись в свой дешёвый, плохо сидящий костюм. Его пальцы нервно перебирали ручку. На столе перед ним лежала папка с его проектом – смелой, почти безумной концепцией для нового сока «Ягодный взрыв». Он неделю не спал, вынашивая её. Это была его кровь, его плоть, его ребёнок.
А напротив, во главе стола, восседал босс. Олег Станиславович. Человек с лицом бульдога и душой бухгалтерской книги. Он что-то говорил скучным, гнусавым голосом, и все кивали с одинаково пустыми глазами.
Артём-настоящий стоял у стены, невидимый, как призрак. Он смотрел на своего двойника и чувствовал, как в груди закипает знакомая, едкая смесь страха и надежды.
– Гордеев, – внезапно произнёс Олег Станиславович. – Что у тебя там? Говори, да поживее.
Молодой Артём вздрогнул, словно хлестнули по нему. Он неуверенно поднялся, подошёл к проектору. Его руки дрожали, когда он вставлял свою презентацию.
– Коллеги, я предлагаю полностью отказаться от скучных форм, – его голос срывался, был слишком тихим. – Представьте… не просто упаковку. А взрыв. Форму неправильную, как лопнувший фрукт. Цвета кислотные, неоновые. Слоган… «Разорви шаблон!»
Он говорил. Говорил увлечённо, с искрой, которая когда-то горела в его глазах. Он рисовал словесные картины, жестикулировал. Это была чистая, нефильтрованная креативность. Та самая, что жила в Мальчике с мелом.
В зале повисла тишина. Кто-то скептически хмыкнул. Кто-то зевнул.
Олег Станиславович смотрел на него, как на насекомое.
– Это что вообще такое? – наконец произнёс он. – Взрыв? Шаблон? Гордеев, мы продаём сок, а не устраиваем психоделический трип для хиппи. У нас целевая аудитория – матери семейств, а не наркоманы. Садись. Не позорься.
Молодой Артём стоял, побелев, как полотно. Искра в его глазах погасла, затоптанная сапогом реальности. Он был уничтожен.
И тут Артём-настоящий почувствовал это. Тот самый момент. Тот самый выбор. Он видел, как в его двойнике что-то сломалось. И как на обломках тут же начала выстраиваться новая структура.
Он видел, как по лицу молодого Артёма проползла тень. Лёгкая, едва заметная улыбка. Плечи расправились. Взгляд из потерянного стал… расчётливым.
– Вы абсолютно правы, Олег Станиславович, – сказал его двойник, и голос его стал твёрже, глаже. Это был первый, пробный звук голоса Актёра. – Я просто хотел протестировать границы восприятия. Но, разумеется, классика всегда надёжнее. Я подготовил второй, более консервативный вариант. Яблочко на зелёном фоне. Слоган: «Натуральная сила».
Босс медленно кивнул, довольный. Кто-то из коллег одобрительно заёрзал на стуле.
А молодой Артём стоял и улыбался. Пустой, победоносной улыбкой. Он только что совершил своё первое настоящее предательство. Предательство самого себя.
И Артём-настоящий не выдержал.
НЕТ! – мысленный крик вырвался из него с такой силой, что воздух в конференц-зале задрожал.
Он не думал. Он действовал. Он шагнул вперёд, к своему двойнику, к тому, кто с такой лёгкостью отрёкся от всего святого.
– Посмотри на него! – закричал он, тыча пальцем в призрачного босса. – Он посредственность! Ты был прав! Твоя идея была гениальной! Она могла бы изменить всё!
Но его двойник не видел и не слышал его. Он продолжал улыбаться, принимая фальшивые поздравления.
Ярость, тёмная, слепая, поднималась из самого нутра Артёма. Ярость на босса. На систему. На коллег. Но больше всего – на самого себя. На этого улыбающегося предателя в дешёвом костюме.
Он огляделся. Его взгляд упал на стену. Там висело большое овальное зеркало в позолоченной раме – типичный атрибут дешёвого пафоса. В нём отражалась вся сцена: его униженный двойник, довольный босс, и он сам – призрак с искажённым от гнева лицом.
Этот гнев был знаком. Он был старым, как мир. Это был гнев, который он всегда подавлял, загонял глубоко внутрь, потому что «злиться – некрасиво», «гнев разрушителен», «мужчины не злятся, они действуют».
Но сейчас этому гневу было на что опереться. На боль Мальчика. На молчание отца. На предательство самого себя.
С рыком, который вырвался наконец из самой глубины его существа, Артём взмахнул кулаком. Он не целился. Он бил. Бил в отражение. В этого улыбающегося двойника. В босса. Во всю эту ложь, в которую он сам себя загнал.
Его кулак со всей силой обрушился на зеркало.
Раздался оглушительный, хрустальный треск. Не такой, как при аварии, а более личный, более яростный.
Зеркало не разлетелось на осколки. От его центра во все стороны поползла одна-единственная, но глубокая, зияющая трещина. Она разделила отражение пополам, искривив все лица в гримасах.
И в тот же миг мир содрогнулся.
Конференц-зал затрепетал, как от подземного толчка. Свет ламп погас и замигал аварийной желтизной. Лица людей за столом поплыли, расплылись, как под дождём чернильные кляксы. Стол, стулья, проектор – всё начало терять форму, превращаясь в абстрактные пятна цвета.
Но это было не всё.
Трещина на зеркале не исчезла. Она осталась висеть в воздухе, чернея, как шрам на самой реальности. И через неё, из её тёмной глубины, хлынул… звук.
Не голос Актёра. Не рык Тени. Это был низкий, мощный, неоформленный гул. Гул самой Ярости. Он был полон рёва двигателя, лязга металла, сдавленного крика и первобытного, животного рычания. Он был таким плотным, что его почти можно было потрогать.
Артём стоял, тяжело дыша, и смотрел на свою руку. На ней не было ни крови, ни ссадин. Но он чувствовал жгучую боль – не физическую, а боль высвобождения.
Он это сделал. Он позволил себе гнев. Настоящий, ничем не сдержанный.
И мир не разрушился. Он… изменился.
Трещина в воздухе медленно начала зарастать, но не исчезла полностью. Она осталась едва заметной, фантомной линией, искажающей пространство вокруг себя. Теперь она была частью Зеркального Зала. Его первым шрамом. Его первой правдой.
Конференц-зал исчез. Артём снова стоял в зеркальном коридоре. Но теперь все зеркала вокруг него были испещрены той самой трещиной. В каждом отражении его лицо было разделено надвое. С одной стороны – он сам, с глазами, полными шока и осознания. С другой – смутный, искажённый силуэт, в котором угадывались черты и Мальчика, и Актёра, и чего-то третьего, тёмного и могучего.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.