Растворитель

«В ад тебя тянут за руки,

а выбираться приходится одному»

Он входит в нашу жизнь под маской друга; он говорит, что вливает красноречие в уста молчунам, дает решительность робким и заразительную веселость стеснительным, он заставляет забыть про кривые зубы, спелые прыщи, сияющие лысины, впалые груди рыхлый жир. Он развязывает руки, языки и дарит предприимчивость при любовных свиданиях; он развеивает приступы вечерней печали и заставляет играть более яркими красками утреннюю бодрость. Он помогает творцам творить, подстегивая воображение. Он помогает молодежи приобщиться к взрослому миру…

Все так… он рождает болтливость, которую скорее можно назвать словесным поносом – и собеседник в этом случае играет роль свободных ушей, не более того. Решительность как-то невзначай подменяется хамством и наглостью, за которые нормальному человеку становится стыдно. Он действительно отодвигает на задний план физические недостатки, устраняя само стремление к совершенству. Он развязывает руки и языки при свиданиях, это так, но все большие и большие дозы делают мужчину все меньше и меньше мужчиной. Он развеивает приступы вечерней печали, заменяя ее черной хмарью беспощадной тоски, от которой хочется рвать зубами вены и биться о стены головой. Утренняя бодрость сменяется разве что лихорадочной активностью – при этом совершенно бессмысленной и непродуктивной. Творцов он лишает главного – чувства меры… Молодежь он приобщает к миру грязи, предательства, проституции, деградации вплоть до полного оскотинения, вымирания.

На его счету еще много чего – разваленные топорами головы, вспоротые животы, пахнущие калом висельники с вывалившимися синими языками, трофические язвы на раздутых, багрово-лиловых ногах, недоразвитые уроды, выходящие из отравленного чрева, голодные дети с задержкой развития, сбитые машинами ни в чем не повинные люди, толпы отправленных в лагеря…

Он приходит в нашу жизнь звоном рюмок над колыбелью новорожденного; он остается в граненой стопке под черным ломтем после ее завершения.

Он заводит знакомства, он бросает в постель, он заставляет совершать необдуманные поступки и рушить карьеры, а иногда их строить, но приводя все к единому концу – он хозяйничает. Еще не было Хозяина на просторах несчастной страны, обладающего такой полнотой власти – царские династии и различные картавые и усатые самозванцы, уголовные диктаторы угрюмых северных земель по сравнению с ним картонные марионетки.

Вот он, настоящий бог – он многолик, вездесущ, неподвластен уму, и фактически неуязвим. Крестами на могилах уничтоженных им рабов можно покрыть несколько стран; из описаний разрушенных судеб составить библиотеку толстых томов; и ему поклоняются – кто-то явно и даже демонстративно, кто-то тайно, обманывая себя и других, кто-то удерживаясь со все большим трудом на своем месте социальной лестницы, кто-то – давно и безвозвратно скатившись в самый низ.

Конечно, Хозяин слишком хитер для столь жестоких определений и всегда и оставляет лазейку для своих слуг и рабов. Можно отдавать ему свои силы и не сознавать этого и быть благодарным за каждый подлый удар, который Хозяин наносит по телу.

Рабы, которые безоговорочно и полностью отдали свою волю в Его распоряжение, обладают широким выбором убеждений. «Сто грамм для храбрости», для сугрева, для настроения, встретить, помянуть, отметить, залить горе, подчеркнуть радость, развеять хмарь…

И он, ненасытный, ежедневно требует новых жертв, и невинных пока людей продолжают вести к нему на заклание…

Мне тяжело про это писать. Моя история песьей службы Хозяину отличается от миллионов таких же историй только частностями. Но эти частности до сих пор саднят и кровоточат – хотя жизнь без хозяйского жестокого гнета стала легче и привлекательней во всех своих проявлениях.

Хозяин – абсолютное зло, но, давя и уничтожая очередную судьбу, он может делать это весело. Юмор, который сопровождает приключения пьяных бедняг, сродни юмору висельников. « И сколько весит этот зад, узнает скоро шея».

Но даже с ними, с этими вызывающими улыбку и даже несущими некий ностальгический отблеск моментами за всеми историями прослеживается встающая чернота и веет ледяной тоской – Хозяин никого не отпускает просто так. Плата, которую рабы отдают за свою свободу, изначальную и принадлежащую им по праву, не всякому под силу. Обычно к этому моменту от человека остается только внешняя оболочка, и оценить масштаб разрушений, который нанес Хозяин психике своего слуги, действительно невозможно.

Никто не видит себя деградировавшим существом, от резкой вони которого шарахаются даже собаки – когда под одобрительными взглядами рабов принимают первую рюмку из многих последующих. Никто не понимает, что не становиться лучше и умнее, а лишь приближается к границе, жизнь за которой хуже смерти…

Никто по доброй воле не пойдет в смрадную трясину – поэтому стоящие в ней по пояс рабы с улыбочками берут под руки и помогают сделать первый шажок…

Три вида алкоголиков.

Конечно, специалисты – психиатры и наркологи могут мне возразить и привести массу примеров моих ошибок, я даже спорить не буду. Я не специалист. А обычный алкаш, прошедший все круги не по одному разу и долго наблюдающий своих собратьев по болезни.

И имею основания со всей уверенностью заявить научному и не очень сообществу – видовой состав алкоголиков исключительно беден, конкретней – представлен тремя видами.

Это – алкоголик, который от всего отказывается, алкоголик, который хочет все, и алкоголик, который не хочет вообще ничего.

При кажущейся схожести между первым и вторым лежит огромная пропасть.

Первые – это как раз те самые несчастные сынки одиноких властных мамаш, которые привыкли жить по гнетом и не представляют себе иного существования.

Они могут вожделеть всего на свете – и женщин, и машины, и престижные работы в разных сферах. Особенно хороши и живы эти мечтания после первого стакана, когда брюзжание мамочки почти не слышно.

В принципе, такие алкаши довольно деятельны – но, к сожалению, только на словах. Иногда у них бывают периоды работы, самой низкооплачиваемой – которую они с гордостью бросают после первой же зарплаты. Потомок князей Принтези, как известно, не замарает свои руки работой.

А одинокие мамы, до безумия любящий отпрысков, легко убеждают их, кровиночек своих, в княжеских кровях.

Я много раз сталкивался с такими. Идет – штаны с пузырями на коленях и лоснятся, руки-ноги истончены, одежда засыпана перхотью, часто запах мочи и пота – но при этом он искренне уверен, что гораздо выше всякого разного быдла, пашущего от зари до заката.

Что он сам сидит на морщинистой маминой шее или бегает по бабкам стрелять деньги – мамочка, бабушка раз, бабушка два, а там друзья на опохмелку найдут. Потом по новой. Так вот, его ни на секунду не смущает то, что он сидит на женских шеях. Он совершенно искренне уверен в своей исключительности, и ему в ней вполне комфортно.

В таком состоянии он пребывает вплоть до смерти матери – и потом быстренько, прямым курсом идет вслед за ней.

Впрочем, гораздо чаще матери сами хоронят своих непутевых сыновей, до конца не понимая, что произошло и почему из любимый беленький кудрявенький ангелочек, такой забавный и послушный, вдруг превратился в желтого иссохшего морщинистого монстра, пьющего и частенько бьющего.

Первый вид – который от всего отказывается – наверное, вечный, хотя последнее время его представителей становится все меньше и меньше.

Второй вид – те, кто хочет быть первыми. К ним относятся в первую очередь люди творческих профессий, лицедеи, трудяги от звонка до звонка, любители шумных компаний.

Вы их все прекрасно знаете – рубаха-парень, замучает всех своими анекдотами, постоянно шутит, спорит, поет и пляшет, рвет струны гитары и хрипит с надутыми венами.

Они всегда нарасхват, их алкоголизм поддерживают восхищенные друзья и поклонники – а в последнее время, в связи с катастрофическим падением вкуса у населения, кумиром может стать абсолютно любой бездарь – и этот прекрасный карнавал заканчивается только тогда, когда рубаха-парень перестает себя контролировать и начинает после очередного стакана бить морды собутыльникам.

Тогда друзья или меняются, или – чтобы остаться в памяти народной как ближайший друг гения – вырабатывают стратегию, и исчезают при первых признаках скандала. А уж эти признаки они знают очень хорошо. Такие друзья были у Рубцова, что и привело к пьяному скандалу и остановке сердца. Такие друзья были у Высоцкого и Даля – оба, кстати, при невероятном обаянии становились отвратительными после пятидесяти лишних грамм.

В эту же группу – тех, кто хочет быть первым так, что не останавливается ни перед чем – относятся всякие разные трудоголики и карьеристы. Аферисты, кстати, в этой группе не замечены – для них хватает адреналина от наглого обмана публики.

А трудоголиками и карьеристам надо отдыхать от своих крысиных гонок, а лучшее средство, как принято считать в народе, это одурманить себя и превратиться на вечер в блаженно улыбающийся овощ.

Опять же, карьеристы и трудоголику заливают свои неуспехи на выбранном поприще – ничего, что их неудачи для многих являются совершенно недостижимыми вершинами? – но делают это, хотя и регулярно, но под своим контролем.

Из этого слоя АА вербуют своих приверженцев – они радостно меняют алкогольное одурманивание на сладкое чувство власти и превосходства, они же могут десятилетиями жить во второй стадии алкоголизма – и умереть вместе с ней в преклонном возрасте.

Именно они идеально подходят для лечения – просто потому, что им есть что терять. На них имеют влияние жены, они дорожат детьми – не все, но очень часто – они могут взять себя в руки и найти другие способы снимать стресс, менее разрушающие – и если не бросить окончательно, то по крайней мере как-то регулировать свой алкоголизм. Хотя бы не пить на работе. Таких примеров полно вокруг, далеко ходить не надо – то же самое вечернее или пятничное пьянство.

Ну и третий, последний вид – это те, кто вообще ничего от жизни не хочет, только пить, пить и пить.

Это, конечно, удивительный вид. Ощущение такое, что они пришли в этот мир по ошибке и сильно возмущены этим. На окружающую их обстановку они могут смотреть лишь размытым и искаженным взглядом – трезвый же взгляд им причиняет невыносимую боль (об этом, о невыносимой боли бытия, очень любят говорить поклонники и поклонницы спившихся кумиров второго вида. На самом деле нет – именно третий вид не способен жить без спиртного)

Но дело тут, как я подозреваю, ни в тонкой душевной организации, а в каком-то биологическом стремлении к спиртному.

Они не могут не пить, для этого не нужны причины. Если их посадить в золотую клетку или на золотой трон, дать им возможность сделать всех счастливыми, чтобы никто не ушел обиженным, осыпать их деньгами, наделить властью – деньги они пропьют, власть употребят на то, чтобы открыть как можно больше тошниловок.

Яркий пример такого алкоголизма – Ника Турбина. Я ее очень люблю именно как пример безоглядного самоуничтожения, которым так славятся алкаши третьей группы.

Подумайте сами – первые годы ее жизни дали ей такой задел, что плоды можно было снимать до старости. Они могла бы играть в театре, сниматься в кино – тем более что начало оказалось вполне успешным – могла бы, в конце концов, продолжать писать стихи сама, наплевав на обман, которым ее окружили две тщеславные бабы (бездарные стишки, принесшие славу ребенку, писали ее мать и бабка) – но не стала.

Он не могут остановиться на второй стадии – они ее минуют на крейсерской скорости, чтобы погрузиться в деградацию третьей.

На третьей же стадии, как известно, у алкоголика все прекрасно и великолепно. Он пьет с утра до ночи – точнее, утро и ночь у него обозначаются лишь наличием спиртного и похмелья, да открытием магазинов – и не очень понимает, что происходит.

Опьянение обычно происходит без подъема настроения, который так любят начинающие пьяницы – это сразу резкое отупение, потом идет период вербального расторможения, болтовня, а потом уже длительный тяжелый сон.

Классических запоев на третьей стадии не бывает, запойный алкоголизм – отдельное явление, так же как галлюцинозы и белая горячка

Грубо говоря, алкоголики третьего вида видят смысл своей жизни в том, чтобы побыстрее ее закончить.

И в этом они гораздо более целеустремлённы, чем алкаши двух других видов – первые живы, пока живы их матери, вторые вообще очень сильно зависят от одобрения общества.

При этом, как ни крути, но социума алкашам третьей группы все же избежать не удается – им, как минимум, нужно ходить в магазин за спиртным, где-то добывать деньги, иногда даже платить квартплату. У многих есть непьющая родня, поклонники, как у Турбиной, неравнодушные друзья – такое тоже встречается.

И если не брать психологические игры, где между жертвой и спасителем обязательно есть простачок, который с невинными видом всегда поднесет стопарик – то можно смело говорить, что у каждого есть искренние защитники.

Не те, которые брюзжат и при этом дают на опохмелку. Но те, которые действительно хотят излечения своих близки и делают отчаянные попытки выйти победителем из этой неравной схватки.

Неравной – потому что победителями в борьбе с алкоголиками третьей группы всегда выходят они.

Конечно, алкаши не спорят, что пьянство – вред. Они готовы бросить завтра же. Да зачем завтра – прямо вот сейчас. Вот сказал – не пью – и больше не пью. А почему водкой разит? Так это так. Сто грамм для храбрости. Очень страшно не пить, знаешь ли.

Они честно, как бычки на заклание, ходят к психиатрам и психотерапевтам. Поддерживают профилактические беседы и обещают все, что угодно, даже не пить. После чего идут в магазин и покупают, на задумываясь, шкалик.

Деградация у таких происходит очень быстро – их ничего на этой земле не держит, даже близкие. Единственное, что может их остановить – это отсутствие денег, но похмелье никуда не денешь, поэтому они быстро пропивают все, что можно продать, потом начинают клянчить у магазинов.

При этом вокруг них собирается компания таких же никому не нужных самоубийц.

В итоге здоровые люди начинают от них шарахаться – даже если алкоголикам третьей группы удается сохранить какое-то подобие человеческого облика, или хотя бы изобразить его в некоторых ситуациях, то энергетика чуть лучше, чем у мертвеца.

Это чувствуется и очень пугает.

Общество инстинктивно держится от таких парий подальше. Тем боле что все понимают – любые попытки спасти того, что спасаться не хочет, это убийство того, кто спастись еще мог бы.

Есть некая граница, после которой все попытки смешны и нелепы.

Всем – и несчастным близким – остается только наблюдать и ждать. Не чуда, но закономерного конца, и надеяться, что на тот свет с собой алкоголик заберет все причиненные им беды.

Понятно, что из этих трех групп спасти можно только вторую. Как это не прискорбно, первые и третьи спасаться не хотят и не могут.

Хотя теоретически – касаемо первых – возможность, конечно, есть. Нужно всего лишь убедить бедолаг, что их мамы, их теплые стены, их вечная защита и поддержка в самом тяжелом похмелье, хотят именного того же – чтобы сын бросил пить. Тем более что они и в самом деле этого хотят, но еще больше хотят не отпускать кровиночку от себя дальше, чем дорога до магазина. Делают они это несознательно, всесокрушающая материнская любовь вполне может прятать проблемы в тумане самообмана. «Он не пьет, а выпивает», а уж сколько раз он обещал бросить – и не сосчитать.

Беда в том, что самим пьющим в этом состоянии вполне комфортно. И если их удается убедить в том, что так жить нельзя, и мама не против – то шансы на выздоровление есть, и они велики.

Со второй категорией все вообще просто – как только они понимают глубину пропасти, в которую сами себя загнали, как только понимают, что могут быть объектом для подражания, поклонения, восхищения и так далее даже будучи трезвым – особенно будучи трезвым – то алкоголизм исчезает в прошлом. Все-таки лидеры обладают мощнейшей волей, и стоит только ее направить в нужное русло, как они победят все, в том числе и алкоголизм. Тем более что у них вполне хорошие жизненные сценарии (и антисценарии тоже), которые помогают борьбе. Они с головой уходят в карьеру и семьи, находят себе новые увлечения и начинают жить действительно – в полном смысле этого понятия – богатой жизнью.

.«Святая материнская любовь.»

«Мамаша, а не пойдете ли вы на х…» говорил один спившийся интеллигент своей престарелой маме, когда она начинала пилить его за пропитую жизнь. Поскольку он был действительно интеллигентом, воспитанном в лучших традициях жанра, обращаться на «ты» к своей ближайшей родственнице он не мог, но и выплеснуть все, что накипело в остатках души, был способен только этой заезженной фразой. Хотя, кто ж спорит, звучащей по отношению к женщине, давшей ему жизнь по меньшей мере кощунственно. Примерно так же – бывало и жестче, бывало и мягче – к своим матерям обращались и обращаются сотни тысяч неудачников, живущих в клетке слепой родительской привязанности и не представляющих себе иной жизни. Как правило, к моменту, когда их оглушает жестокая ясность, большая половина жизни прожита – обычно бездарно и впустую, силы растрачены зря, иллюзии потускнели, как застиранная тряпка, здоровье подорвано и перспектив – никаких.

Таких случаев сотни тысяч – никто с этим не будет спорить. Так же практически нет спившихся девушек, живущих под неусыпной и постоянной опекой властных отцов. То есть вина за погубленную жизнь сыновей лежит на материнских плечах, в первую очередь, и уже во вторую – на плечах отцов, которые по каким-либо причинам не смогли дать своему ребенку должного мужского воспитания. Поскольку каждый случай похожий, как две капли воды, и разнится только причинами, по которым отцы ушли от своих жен, можно сделать странный вывод – причин таких много быть тоже не может. Обычно две – пьянство супруга и измена жены. Два этих варианта переплетаются между собой, образуя причудливые связи, переходят из одного состояния в другое, подпитываясь мелкими, как мошкара, и столь же назойливыми обидами – но результат неизменен – отец исчезает в небытии, жена взваливает на свои неженские плечи заботы по воспитанию сына. И ведь справляется, надо сказать, весьма успешно. Да, я не оговорился, назвав плечи «неженскими». Какими бы милыми, добрыми, любящими, воздушными и неземными не казались бы одиночки, они обладают стальной крепостью плеч, которым может позавидовать любой мужчина. Любой, кроме оставшихся с матерью сыновей – поскольку этих бедняг, предмет нашего любительского разбора, назвать мужчинами очень трудно. Даже при самых весомых, заметных и достойных первичных половых признаках…