– У каждого человека есть свои демоны. Каждый человек сам решает, кормить своих демонов или нет. Если их перекормить, человек скатится во тьму, упадет на дно. Если своих демонов задушить, то ты уже навряд ли будешь здравомыслящим человеком со своим мнением. Демоны каждого человека – это его собственное «я».

– А самое смешное то, что в конце не останется ничего: ни нажитого добра, ни близких людей. Останутся твои шрамы, татуировки и демоны.

– И сам по себе напрашивается вопрос: зачем я все это делаю? Правда? – Ирландец расплылся в хитрой улыбке. – Но у каждого своя мотивация. Чаще всего это память. Воин жив, пока его помнят.

– А я всегда считал, что человек жив, пока он молод. Ты видел этих серьезных людей? Ну не идиоты ли? – возмутился Бобби.

– Вот-вот. Я не понимаю взрослых людей. У них какие– то дела, умные разговоры ни о чем. Когда я вырасту, буду таким же… Это отвратительно и пошло, – подхватил волну возмущения Ирландец.

– Вот он, спальник, – после небольшой паузы продолжил Бобби. – Ты как бы существуешь вместе с ним, ты часть этого муравейника. Но одновременно ты – это ты, а твои соседи – это отдельная вселенная. Представь, что для дяди Толи с завода мы бездари и лентяи. Да что допускать, это так и есть. А ведь он тоже был молодой. Молодые способны мечтать, вот в чем их главное отличие. Они не привязываются к своим возможностям на данный момент или к положению дел. Они просто мечтают.

– Тем сильнее поражаешься людям, которые в зрелом возрасте остаются молодыми душой. Как-то раз наблюдал картину: по дороге ехал старенький «харлей». А на нем дед, такой с расплывшимися татуировками, в потертой кожанке и с длинной седой бородой. При этом за него держится такая же старая женщина. И они счастливы. Кто скажет, что они не молоды, пусть первый кинет в меня камень, – подытожил Ирландец.

Район окончательно погрузился в темноту, в многоэтажках горели отдельные окна, по дворам проезжали единичные машины, а тротуары отдыхали от натиска кроссовок и каблуков. И только легкий шум со стороны оживленной дороги с другой стороны дома давал фоновый звук.

– Если так подумать, то, наверное, единственное, чего я боюсь, – это старость, – вздохнул Ирландец. – Ты только представь… Пройдут десятки лет. А все мои татуировки стянутся в единую кашу, здоровье будет ни к черту. Постоянные болезни и хроническая обиженность на жизнь.

– Да, быть старым и счастливым крайне тяжело. Я даже завидую тем, кому это удалось.

– Молодость вообще напоминает мне ночь, – усмехнулся Ирландец.

– Это еще почему? Такая же непонятная и темная? – улыбнулся Бобби.

– Ночью можно все. Ты чувствуешь себя свободным, кажется, тебя ничто не держит, нет никакой ответственности. Ты пьянствуешь, проводишь ночь с девушкой, куражишься, в общем, берешь от жизни все. Но, как всегда, настает день. И придет то время, когда от пьянства будет похмелье. Утром ты проснешься рядом с девушкой, которая ночью казалась хорошей, а вот утром совсем не то. И все кутежи покажут свои не самые приятные бока, – рассуждал Ирландец.

– Интересные у тебя метафоры, – посмеялся Бобби. – Но мне нравятся.

– Авантюристам никуда без высокопарных речей, – развел руками Ирландец.

– Вообще, сложнее всего в этой жизни уловить тот тонкий момент, когда пора спать. И кажется, мы с тобой его уже упустили. Пойдем нагонять? – Бобби затушил остатки самокрутки.

Утро. В квартиру пробивались лучи яркого солнца, освещая танцующие пылинки. Ирландец спал на диване, закинув ноги на спинку, а его дреды были небрежно разбросаны по подушке. Рядом, уткнувшись в грудь Ирландца, сопел Июль. Ваня обнимал раскладушку, сквозь сон ощупывая теплое место под боком. Нос Бобби обонял запах свежих блинов, тянущийся из кухни, от которого он изредка облизывался во сне.

Раздался гром пружин, появилась активность в области дивана.

– Нук, малыш, дай пройду, – промычал Ирландец, скидывая Июля.

Ирландец вылез из-под горы одеял, потянулся и отправился на призыв блинов. В кухне за плитой орудовала над сковородой Оля: волосы собраны в шишку, тельняшка, короткие шорты.

– Доброе утро, – дружелюбно улыбнулась Оля.

– Доброе, – загробным голосом ответил Ирландец.

– Будешь завтракать?

– Не откажусь, – Коля с ногами залез на табуретку, облокотившись на стол.

Оля закружилась, наливая чай и раскладывая стопки блинов.

– Разве это не счастье? – улыбался Коля, заворачивая блин.

– Что именно?

– Летнее утро. Запах блинов. Друзья. А для Вани еще и девушка. Счастлива душа – счастлив человек, – Ирландец взялся за блины, запивая их сладким чаем.

– А ты думаешь, он воспринимает меня как девушку?

– Какая разница, как он это называет? Значение имеют только чувства, эмоции – то, что между вами. А ведь в ваших глазах огонь, когда вы смотрите друг на друга… Да-да, даже не красней, – усмехнулся Коля.

– Для тебя сейчас тоже счастливое время? Даже с проблемами вне стен этой квартиры?

– Какой смысл думать о проблемах, которые за этими стенами? Тут уют, и не надо его портить черными мыслями.

– А ведь еще позавчера Ваня жил один, – Оля закончила печь блины и принялась убираться.

– Я и вовсе до сих пор один живу. Иногда так паршиво становится, когда просыпаешься в большой квартире. Совершенно один. Никто доброго утра не пожелает, чаю не нальет. Потом задумываешься: а может, это мне досталось за все то, что я сделал плохого в этой жизни? Живи красиво, но один. Мне даже есть чему позавидовать в этой квартире. Когда в ней есть близкие люди, то ты их лучше ощущаешь. Они ближе тебе. А когда один, то не так сильно ощущается одиночество, – рассуждал Ирландец.

– Я думала, ты не любишь бедность, – улыбнулась Оля, закончив уборку и сев на табуретку.

– В ней есть свой шарм. Те, кого она не ломает, становятся замечательными людьми, – наевшись, Коля отодвинулся от стола и откинулся спиной на стену.

– Сам-то не жалеешь, что до сих пор один?

– Я ведь не просто так ищу себе приключений. Во всей этой суете порой забываешь о том, что рядом нет любимой.

– А не боишься, что до конца дней своих один останешься?

– Честно?.. Боюсь, – лицо Ирландца стало серьезным, а взгляд задумчивым.

В зале послышалось ворчание, скрип дивана, на пороге кухни появился заспанный Июль, безразлично глядящий в пустоту.

– Доброе утро, – выдавил из себя Июль.

– Доброе, – в один голос ответили друзья.

Июль сел у окна, сложив руки на колени, ссутулившись, и наблюдал, как прохожие топчутся по свежей надписи на плитке у того места, где стоял памятник Гагарину. Оля поставила на стол завтрак, налила чай Июлю.

– А вот у Июля сейчас интересное состояние, – улыбался Ирландец.

– Что не так? – нахмурилась Оля.

– Проснулось тело, но душа еще витает в облаках. Что бы мы ни говорили, он ничего не ответит. Глаза стеклянные, реакция нулевая. Думаю, можно сказать, что он спит.

– Да ну вас, – промычал Июль и потянулся за кружкой с чаем.

– Дружелюбие также нулевое, что характерно.

Вскоре проснулся и Ваня. Кухонька нагревалась от пыла плиты, вился пар от завтрака. Оля, прижавшись к Бобби, пила сладкий чай, прикрывая глаза. Июль, прижавшись плечом к стене, читал «Горе от ума».

– Как будешь проблемы решать? – обратился Бобби к Ирландцу.

– Посмотрим. Для начала нужно до парней доехать, – пожал плечами Коля.

– Как насчет плана «Б»?

– План «Б» универсален. Адреналин, безразличие и оружие. Город оставлять не буду, мне, как выяснилось, некуда идти. Местные панельки мне роднее матери.

– Их законы дали тебе корону, они же ее и собьют, – иронизировал Ваня.

– В таком случае пусть не промахиваются. За себя не боюсь, боюсь за брата, – Ирландец крутил в руках чайную ложку, остановив на ней взгляд.

– Родной брат? – удивился Ваня.

– Родной. Мы с ним давно уже от отца ушли. Сейчас ему семнадцать, уже в мелком криминале крутится… Несмотря на все мои старания, не смог его уберечь от моей участи.

– Думаешь, с таким примером у него был другой вариант?

– Не знаю, из меня родитель тот еще, – усмехнулся Ирландец. – Но несколько лет назад я избил отца, защищая его. После того и ушли. Тяжко было поначалу, но отсутствие морали может дать и хлеб, и кров. Уже через полтора года у нас было все для жизни. В свои дела я его никогда не посвящал и ругал, когда он связывался не с той компанией. Всегда хотел, чтобы он занялся тем, к чему душа лежит… Искусство, наука… Что угодно. Моя жизнь облита грязью, а у него еще есть шанс.

Июль лениво перелистывал страницы книги, Оля убирала со стола. Бобби провожал собиравшегося Ирландца.

– Береги ее, – тихо сказал Коля выходя.

– У него все будет хорошо? – тревожно спросила Оля.

– Подобные Ирландцу так просто не пропадают, – улыбнулся Ваня.

– Либо пропадают с особой эпичностью, – добавил Июль, не отвлекаясь от Грибоедова.

Ваня вышел на балкон, озирая петляющие дворы. Ранним утром людей во дворе не было, только тихо гудела одна машина, стоявшая у подъезда. Открылась тяжелая железная дверь подъезда, вышел Ирландец. Опустилось стекло автомобиля, по двору раскатились три громких хлопка. Заревел двигатель, авто сорвалось с места и быстро удалилось. На асфальт тряпкой свалилось худое тело Ирландца. По широкой белой майке расползлись багровые пятна, огненные дреды раскинулись на земле, стеклянные глаза смотрели в небо. В окна начали выглядывать испуганные мордашки, на горизонте появились прохожие, все вокруг начало оживать. Только ошеломленный Бобби неподвижно наблюдал за багровыми пятнами. На земле лежал человек, который пару минут назад разговаривал, делился своими мыслями, а сейчас он один из павших на войне. Невидимой войне недолюбленных в детстве детей.

Дыхание Евгения Матвеевича сбивалось, ноги подкашивались, руки дрожали. Он вновь стоял напротив двери своей бывшей квартиры. Его сердце сжималось. За дверью раздался звон, шорохи, дверь открылась, на пороге стояла жена Евгения Матвеевича в вечернем халате. Супруги долго смотрели друг на друга, на глаза у обоих наворачивались слезы.

– Где же ты был? – сглотнув ком в горле, спросила супруга.

– С друзьями, – сдерживая слезы, отвечал Евгений Матвеевич.

– Проходи, чего на пороге стоять?

– Нет, Валь. Я не могу, – по щекам Евгения Матвеевича покатились слезы.

– Что значит «не могу»? – взволновалась Валя, глядя в глаза супругу.

– Я пришел, чтобы сказать… что я ухожу. Хочешь, можем развестись. Это неважно. Я ухожу, – дрожащим голосом изъяснялся Евгений Матвеевич.

– Куда же ты уходишь? – слезы катились ручьем из глаз Вали.

– Неважно. Я еще сам не знаю. Но прошу – отпусти. Детям можешь рассказать любую историю. Считай меня последней мразью, но, пожалуйста, отпусти.

– Женя! Ты чего? Куда ты уйдешь? Зайди, поговорим, – Валя дрожащими руками потянулась к супругу.

– Нет! Валя, я не могу! Прощай, – разрыдался Евгений Матвеевич и убежал вниз по лестнице.

Евгений Матвеевич вырвался на улицу, где уже было по ночному свежо. Слезы с глаз сдувало ветром, а он, несмотря на возраст, задыхаясь, убегал от прошлой жизни. Выбежав к остановке, Евгений Матвеевич прыгнул в такси, не спрашивая цены, сказал водителю ехать к больнице имени Преображенского.

Такси быстро летело по улицам ночного города. Все уже давно спали, и только клубы, кафе и рестораны дарили свет.

Таксист был молчалив, а Евгений Матвеевич глушил плач ладонью. Вскоре такси остановилось напротив здания больницы. Оплатив проезд, Евгений Матвеевич пьяной походкой пошел в сторону ворот больницы. Ворота были давно закрыты, и Евгению Матвеевичу пришлось покорять высокий забор с пиками, которые забрали себе кусок брюк. В больнице на вторгшегося обрушился весь гнев дежурной медсестры. Но визитер был вежлив.

– Милочка. Вам пару дней назад был привезен мужчина тридцати трех лет. После аварии. Зовут Глебом. Как мне его найти? – Евгений Матвеевич был совершенно разбит, но уже не вытирал слез.

– Мужчина! Какой Глеб?! Приходите днем! Покиньте территорию! – раскричалась мясистая медсестра.

– Не кричите, пожалуйста. Давайте все решим спокойно, – Евгений Матвеевич вытянул из кармана пару крупных купюр и, не глядя, бросил на стол медсестры.

– Кто вам нужен? – сменила тон сестра, быстро убрав купюры в свой карман.

– Глеб, после аварии, тридцать три года, – спокойно повторил Евгений Матвеевич.

– Пройдемте за мной, – медсестра закрыла входную дверь, повела гостя по служебным входам, лифтам и вскоре вывела в коридор с палатами.

– Тут мужчине помочь надо, – сказала проводница, подойдя к столу дежурной по этажу.

– Что еще за мужчина? Надь, ты с ума сошла? – тихо возмущалась дежурная.

– Галь, я тебе все расскажу. Помоги мужчине, – медсестра выразительно посмотрела на дежурную.

– Что вам нужно? – дежурная нехотя обернулась к Евгению Матвеевичу.

– К вам поступал мужчина после аварии. Зовут Глеб. Тридцать три года, – снова объяснил гость.

Дежурная достала большую папку и начала перебирать листы. Остановившись на одной странице, она поводила пальцем по бумаге. Что-то прочитав, она повела Евгения Матвеевича к палате.

– Ждите тут, я его позову. Если он не крепко спит, то сейчас выйдет к вам, – сказала дежурная и зашла в палату, оставив гостя снаружи. Вскоре из палаты вышел заспанный Глеб с растрепанными волосами, синяком над левым глазом.

– Женя? – удивился Глеб.

– Живой! – улыбнулся Евгений Матвеевич со слезами на глазах.

– Как видишь, – усмехнулся Глеб.

– Сестра, а можно мы отойдем немного? – Евгений Матвеевич вопросительно взглянул на дежурную.

– Только не выходите из больницы, – дежурная удалилась на свой пост.

Друзья прошли по коридору на балкон. Глеб сильно хромал и сутулился из-за травм. На балконе было свежо, с него открывался вид на панельки по ту сторону парка больницы, который так сильно был похож на лабиринты. Один вход, а дальше дорожки теряются среди бетонных стен.

– Как ты тут? – волнительно спросил Евгений Матвеевич.

– Хорошо. На ноги, как видишь, поставили. Еще неделю-другую – и выпишут. Лука навещал на днях, с Алисой приезжал, – ответил Глеб, облокотившись на ограждение.

– Извини, что затянул тебя в эту авантюру.

– Ничего страшного. Еще вместе погоняем, – улыбнулся Глеб.

– Ты серьезно?

– Конечно. Мне теперь бояться, что ли? Жизнь без риска и авантюры не так сладка. Ты же сам хотел уйти от рутины, а без резких ощущений от нее не уйти. Иначе ты просто меняешь шило на мыло.

– Тут ты прав, без резких ощущений никуда, – погрустнел Евгений Матвеевич.

– Что случилось? – Глеб пронзительно смотрел в глаза собеседника.

– Был у жены, наверное, уже бывшей. Только что, – слезы с новой силой скатывались по щекам. – Объяснил, что ухожу. Просил, чтобы меня не искали. Вещи собирать не стал, попрощался на пороге и ушел.

– А дети?

– Я их не видел, – заревел Евгений Матвеевич и сполз по стене на пол, закрывая лицо руками. – Как-то не по человечески. Как то по-дурацки все. Как вся моя жизнь.

– Ну-ну, друг мой, – Глеб сел рядом с товарищем и приобнял его. – Если уж ты все и решил, оборвал, не смотри назад, нельзя так. Только убивать себя будешь.

Евгений Матвеевич достал из кармана обручальное кольцо, которое снял с руки пару недель назад. Долго смотрел на него, закатываясь плачем, а после выбросил с балкона.

– Будет, друг мой. Начинается новая жизнь.

Друзья просидели на балконе до утра, наблюдая, как оранжевое солнце восходило над горизонтом, опаляя битумные шапки панелек. Больница начала оживать, в парк на прогулку выходили первые люди, в коридорах слышались голоса.

– Тебе, наверно, пора завтракать, – сказал Евгений Матвеевич.

– Пора, но сейчас меня больше волнует, как ты себя чувствуешь, – ответил Глеб.

– Лучше, легче. Давай я тебя отведу, – Евгений Матвеевич поднялся сам и помог подняться Глебу.

Гость довел Глеба до столовой, там и попрощались. Евгений Матвеевич прошел к посту узнать, работает ли сегодня медсестра Анна. Узнав, что сегодня ее смена, он принялся разыскивать ее. Запах больницы отдавал болью – и физической, и моральной, передавая, как много сломанных судеб сошлось здесь. Стены хранили в себе не одну тысячу молитв, койки впитывали не одну каплю крови и слез. По сравнению с некоторыми обитателями этого заведения, Евгений Матвеевич находил свои беды никчемными. Вскоре он набрел на перевязочную, где в прошлый раз встретил Аню. Очереди не было, потому Евгений Матвеевич тихо постучал в дверь

– Да, входите, – за дверью послышался знакомый женский голос.

Евгений Матвеевич виновато вошел в перевязочную, не смотря в глаза Ани, сел на кушетку.

– Женя, а ты-то чего тут забыл? Тебе, насколько я помню, швы давно сняли, – Аня готовилась к рабочему дню, раскладывая лекарства, бинты, инструменты.

– Был я у жены. Объяснился. Ушел, – не поднимая глаз, говорил Евгений Матвеевич.

Аня медленно подошла и обняла гостя, поцеловав в лоб.

– Все будет хорошо. Я верю, – ласково сказала она.

– Хоть кто-то верит, – усмехнулся Евгений Матвеевич.

– Всегда тяжело отрываться от того, что прикипело. Такой вот минус души человеческой.

– Раз мы тут. Ты обещала узнать, что случилось с моим соседом по палате.

– Давай сейчас это и узнаем.

Подойдя к посту, Аня попросила журнал, после чего начала быстро перелистывать его в поисках нужной даты.

– Как его звали? – не отрываясь от журнала, спросила Аня.

– Ваня… Бездомный или Безродный, фамилию точно не помню.

Найдя нужное имя, Аня замерла и долго не отводила взгляд от журнальной записи.

– Безродный Иван Максимович, 27.10.1992 года рождения… Умер 01.07.2017. Родственников не нашли, тело кремировано… Он умер в палате на следующей день после аварии.

Евгений Матвеевич побледнел и молча смотрел в окно. Ваня выполнил свою роль и ушел… Ничего не оставив после себя, кроме изменившейся жизни Евгения Матвеевича. Человек с пустым карманом, но богатый душой, прожил жизнь в свое удовольствие, не задумываясь о том, что скажет окружающее общество, которое в большей степени жило на его же уровне. Единственное отличие общества – долги, ипотека, дети и ненавистная жена. Что лучше – решать каждому человеку самому.

Бобби сидел в коридоре, из которого не было выхода, а только лишь вход в один кабинет. Стояли удобные стулья, на стенах – фотографии природы. Из кабинета вышел недовольный Июль в фирменном костюме-тройке.

– И ты тут? – удивился Бобби.

– Разбился во время испытания нового самолета, – ответил Июль.

– А почему вышел? Выжил, что ли?

– Не, не туда направили, говорят. Мне к другим богам, тут ваш заведует.

– Даже тут бюрократия? – повел бровью Бобби.

– И не говори, – фыркнул Июль.

– Что же… Не буду задерживать. Было приятно познакомиться, – Бобби протянул руку, а на глаза наворачивались слезы.

– Люблю тебя, человечишко, – Июль кинулся с объятиями к Ване и расплакался ему в плечо.

– Еще свидимся, – Бобби похлопал Июля по плечу.

– Да, обязательно. Ты это – заходи, если что, – Июль принялся вытирать слёзы.

– А как же Оля? Она тоже погибла? – взволнованно спросил Ваня.

– Нет. Ей просто сон приснился. Говорят, ей еще долго там осталось. А Евгений Матвеевич после встречи с тобой ушел из семьи и живет сейчас с молодой медсестрой Аней. У Луки, кстати, работает бухгалтером.

– Неожиданно. Ну мне пора, наверное. Второй раз меня вряд ли отпустят, – улыбнулся Бобби. – До встречи.

Ваня еще раз крепко обнялся с Июлем. Инь-Фагустин-Юль де Ланж отправился дальше бродить по длинным коридорам в поисках покоя. Перед Бобби осталась лишь одна дверь. Дверь новой жизни.

<1...8910