Игрушки

Позднее осеннее солнце заглянуло в комнату. Ни единого движения. Серая пыль покрывала все: от полок и прочих горизонтально поверхностей до вертикально стоящих и косо висящих зеркал, забивая всевозможные впадинки оседая на пригорках, выравнивая все шероховатости и сглаживая все углы.

Там и тут в комнате разбросаны сломанные и сломанные, но не до конца, а местами даже и новые игрушки. Когда-то ярко-красные, оранжевые, кислотно-зеленые, нежно-голубые, все эти деревянные войска, пластмассовые поезда, плюшевые коты, пружинистые зайцы, пучепуговицеглазые медведи и машины на инерционном ходу и на веревке были навалены кучей и хорошенько перемешаны между собой. По углам кривились дома, с потолка свисали пикирующие вертолеты, самолеты, потерявшие свой ход, с застывшими в ужасе пассажирами, зависшими над бездной за секунду до падения, а выше их зубастые звезды, глазастый полумесяц и кроваво-красное огнезубое светило.

Ползущее осеннее солнце вздрогнуло и поспешило отвернуться от мертвого дома, нащупав своими колючими лучами все эти мертвенно бледные иссохшие чужие неведомые воспоминания.

Заспанное утренне светило, вырвавшись из пыльных покоев, поспешило убраться восвояси на противоположную сторону улицы, и дальше распрыгалось зайчиками, поблескивая на гладких шлифованных кладбищенских фотографиях, а оттуда дальше и дальше по полю, через лес, лишь бы подальше от «страшного дома».

Но как только солнце отошло на достаточное приличное расстояние, внутрь заброшенного жилища заглянула пара любопытных мальчишеских глаз. Ну, кто еще будет исследовать то, что никому в жизни не нужно и пролезать туда, куда нельзя?

***

Нужно было придумать в этом году какую-то реально страшную штуку. Пока мелюзга попрошайничает конфеты, перебегая от дома к дому, взрослым молодым людям не к лицу метаться по тротуарам с собачьим хвостом, свисающим со штанин, и выкрикивать глупости – решили Вилли и Билли практически в одно и то же время, независимо друг от друга. Кстати, именно так совершаются все великие открытия в мире науке: две светлые головы внезапно понимают одно и то же. Если это происходит по-другому, то это обычное замшелое никому не нужное что-то.

Старшим ребятам нужно сделать что-то такое, что запомнится городку надолго. Поэтому Билли и Вилли вышли из дому пораньше, каждый разными путями добрались до назначенного места, чтобы никто не догадался, что они что-то планирует.

Все еще спали, когда окна домов, стоящих друг напротив друга на одной из улиц сонного городка, раскрылись, словно по команде, и оттуда показались: рыжая кучерявая зеленоглазая голова Вилли и сонная толстогубая с белыми ресницами голова Билли.

Вилли кивнул, Билли поднял вверх сжатый кулак. Не было сказано ни слова между друзьями, потому что разве нужны в мире хоть какие-то слова для тех, кто дышит одним воздухом проказ, грез и желания навсегда убежать из дому.

Слова нужны тем, кто пытается обмануть других, и чем длиннее слова, тем легче удается обман. Старый цыганский трюк: женщина говорит, говорит, говорит что-то тебе, и, пока ты жадно хватаешься за поток ее слов, пытаясь удержать его в своей голове и понять, куда он ведет, ее руки делают свое веселое дело. Тебя уносит на волнах торопливой бессмыслицы все дальше и дальше от тех ценностей, которые ты хранил в глубоких карманах своего пиджака, возвратив лишь печаль твоего сердца, напомнив о том, что не сбылось, веру в любовь и гордость, в то, что кто-то когда-то тебя ждал… Что ж, за это можно и заплатить немного?

Так работают слова. Они работают всегда и везде. По телевизору, на распродажах, в церкви, где угодно. Там, где тебя хотят обмануть, там всегда используют слова: громко говорят их, задиристо бумкают в барабан, малюют цветными кислотными красками на экранах Й. Лучший способ отвлечь кого-то, прекрасное средство сделать кого-то слепым, не дать ему увидеть мир реальный – это слова.

Кто смотрит телевизор? Что там мелькает, разве хоть кому-то интересно? Это только кажется, что привлекают искрящиеся точки на экране, причудливо складывающиеся в подобие реальности. Не верите? Попробуйте выключить звук и смотреть его так хотя бы неделю. Долго ли продержитесь? А вот звук без картинки – сможете. Потому что слова – это единственное, что может схватить человеческий ум, что может дать ему то, что он хочет, что может поместить его в сад восхитительных теней и грез, обмануть и навсегда увести от реальности.

Как завороженная крыса своего коварного дудочника, любой будет слушать своего убийцу, лишь бы речь не останавливалась, лишь бы выкатывались красивые яркие слова изо рта говорящего, словно шары из шляпы фокусника, лишь бы выскакивали ловкие и пугливые словно кролики, вылетали как голуби, и лишь бы поток бы длился бы вечно. Пауза – смерть для обманщика. Пауза – это приглашение к раздумью.

Билли и Вилли были достаточно молоды, чтобы помнить эту истину. Для настоящих людей и настоящей дружбы не нужны слова: достаточно взгляда, вполне хватит кивка головы. Истина не передается с помощью слов, она перелетает по воздуху, как грипп. Один выдыхает – другой вдыхает.

Этим утром Билли и Вилли, один – с удочкой, другой – с пластмассовой банкой для червей, встретились за домом Эрлов, тем самым страшным злополучным домом, что каждый добропорядочный гражданин старался обходить стороной, обязательно напоминая детям, что находиться вблизи этого дома опасно, особенно по вечерам, в обед и утром.

Так говорили все взрослые в городе. Но Билли и Вилли не верили словам, они предпочитали узнать все сами.

Как только солнце скрылось за поворотом, мальчишки заглянули внутрь сквозь заляпанное временем и дорожной грязью окно.

***

И не скажешь, что это было давно. Может, каких-то лет двадцать назад. Многие в городе еще помнили, как выглядели Эрлы. Отец был высокий и тощий, как жердь, и нос у него был под стать, начинался почти от края волос и тянулся вплоть до верхней губы. Был он нелюдим (папаша Эрл, конечно, не нос же), сторонился знакомств, и избегал посещать по воскресеньям собрания в церкви.

Мама-Эрл была темноволосой, и волосы ее всегда были сжаты в тугой тесный пучок на затылке, платья она носила темные, скорее больше темно-серые, неприглядного мышиного цвета, которые никогда не украсили бы ни одну женщину. Ее нос, напротив, был маленький, и она была совершенно не любопытна. С ней никогда не пришлось никому обменяться тем самым многозначительным взглядом, какие обычно вспыхивают и порхают в местах женских собраний от одной надушенной уложенной аккуратной женской головки к другой, перенося запахи нездешних духов, заграничных силуэтов и местных сплетен. Она и не бывала в местах женских собраний.

Местная бакалея, булочная «У Мадлен», которая славилась тем, что почти в любое время дня и вечера там был такой шум и гвалт, поднятый местными кумушками, обожающими посудачить насчет всего будь то троюродный кузен или то, как споткнулась Мэри, идя навстречу Джону, и как все же подобает ходить по дорогам настоящей леди, чтобы не споткнуться, так вот эта булочная, всегда стихала в минуты, когда в нее входила Мама-Эрл. Известный в городе серпентарий, которому на язык боялись попадать даже очень смелые мужчины, замирал при входе Мамы-Эрл.

Даже местное кладбище, расположенное на выезде из города по правую руку, не могло в эту минуту соревноваться в унылости с бакалеей «У Мадлен» , потому что на кладбище все же пели птицы и иногда пробегали зайцы.

Повторно бакалея оживала только в тот момент, как за Мамшей-Эрл закрывалась дверь. Натерпевшиеся змеи наперебой шипели, обсуждая очередное мышиного цвета платье своей странной гостьи. Между прочим, здесь была выведена теория о том, что поскольку нос у мамы-Эрл такой маленький, то именно поэтому она такая неприветливая и несловоохотливая. Но это все были несусветные глупости, напомню вам, что нос у папаши Эрла был размером к клюшку для гольфа, а он был еще менее разговорчивым. К чему это я? Да, к тому, что, если вам однажды придется узнать, что какая-то кумушка отзывается о вас нелестно, помните, она это не от большого ума делает, бедняга. Если б было у куриц достаточно соображения, они бы знали, не нос влияет на характер человека, а черт знает что, и никому это неизвестно.

Итак, проначалу Эрлов обсуждали и осуждали. Но потом как-то скорее начали избегать и вовсе упоминать о них, словно слово «Эрлы», сказанное однажды, могло рассеять какую-то заразу или лихорадку среди тех, кому пришлось его услышать. Про них говорили: «эти».

Дом Эрлов стоял там же, на выезде из города, где располагалось и местное кладбище, только кладбище было по правую руку, а дом Эрлов – по левую. И неизвестно, что было страшнее. В любом случае, на кладбище иногда ходили жители городка, к Эрлам – никогда.

В общем-то, городок жил своей жизнью. И Эрлы были его неотъемлемой частью. Если бы окраину человеческого существования не заняли бы Эрлы, на это место был бы выбран кто-то другой.

Так уж устроен человеческий быт: люди живут меж полюсов: с одной стороны, – идеал, к которому нужно стремиться, как правило, такие встречаются в книгах или в телевизоре, там, где можно использовать много слов. На другом полюсе – отбросы, те, кем пугают детей: если не будешь учиться, будешь сидеть в тюрьме как Джон, если будешь врать – станешь как Эрл. Вполне себе наглядное пособие. Людям надо постоянно напоминать, чтО с ними произойдет, если они перестанут работать, платить налоги и начнут жить так, как им хочется. Страшилка быть обязательно должна, и как можно ближе и нагляднее. Пока в город не приехали Эрлы, символом горя и неудач был тот самый Джон, возвращавшийся из окружной тюрьмы раз в год или в два. Был он стар и беззуб, пил самогон, который сам же и производил на заднем дворе. Хозяйство его было под стать ему, такое же старое и заброшенное. Но в тот момент, когда в город въехали Эрлы, Джону вручили пирог на праздник основания города. С этого момента звание «дна» с него было снято.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.