Marie Corelli
THELMA
© Перевод. А. Загорский, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Книга I
Земля полуночного солнца
Глава 1
Сон за сном видела она,
И каждый новый ярче прежнего.
Алджернон Чарлз Суинберн
Полночь выдалась светлой будто день, хотя и совсем без звезд. Полночь – но солнце, точно совсем не уставшее за день, все еще отчетливо виднелось в небесах и казалось королем-победителем, сидящим на розово-фиолетовом троне, обрамленном золотистой каймой. Небо – балдахин, накрывающий трон, – было глянцевого холодновато-синего цвета. По нему медленно плыло несколько бледно-янтарных облаков, которые по мере приближения к солнечному диску становились темно-оранжевыми. Струящийся сверху поток света заливал весь Альтен-фьорд, искрящиеся воды которого то и дело меняли оттенок, блистая то бронзой, то медью, то серебром, то лазурью и бирюзой. Окружающие фьорд холмы темнели фиолетовыми громадами, испещренными там и сям легкими ярко-красными мазками, словно сказочные феи разжигали на их склонах праздничные костры. Поодаль виднелась темная глыба ближайшей горы, но ее резкие линии смягчались нежной розоватой дымкой, наводившей на мысль, что вдали только что закатилось еще одно солнце, поменьше. Стояла полная, глубокая тишина, не нарушаемая даже криками чаек или других морских птиц. Воздух был совершенно неподвижен – даже легкий бриз не наводил рябь на зеркально-гладкую поверхность воды. Все это очень походило на картину воображаемого художника, мастерство которого превышает все мыслимые пределы. Однако это было замечательное зрелище, созданное норвежской природой и вполне привычное для этих мест, особенно для Альтен-фьорда. Хотя он и находился за полярным кругом, летом здешняя погода могла сравниться с погодой в Италии, а местные пейзажи, поистине прекрасные, – служить таким же эталоном красоты, как Эндимион[1].
Наблюдал это великолепие всего один человек. Это был мужчина с правильными чертами лица, благородной наружности. Сидя на специально расстеленной на берегу накидке из шкур, он взирал на окружающий мир с выражением искреннего восторга в ясных светло-карих глазах.
– Восхитительно! Превосходно, просто восхитительно! – пробормотал он вполголоса и, взглянув на наручные часы, увидел, что они показывают ровно полночь. – Что ж, кажется, мне удалось увидеть максимум из возможного. Даже если мои друзья найдут для «Эулалии» хорошее местечко, они не увидят ничего более прекрасного, чем все это.
Затем мужчина поднес к глазам подзорную трубу и вгляделся в даль в поисках своей прогулочной яхты, на которой трое его друзей пожелали отправиться на расположенный напротив остров Сейланн. Он возвышался на три тысячи футов над уровнем моря, а главной достопримечательностью был пик Джедке – самый северный ледник во всей необжитой части Норвегии. Паруса возвращающегося судна мужчина не обнаружил и продолжил рассматривать великолепное небо. Цвета и оттенки становились все более насыщенными, и облака, окаймлявшие снизу солнечный диск, сделались плотными и налились пурпуром, напоминая своим видом подставку для ног у королевского трона.
– Как странно тихо, будто только что отгремели трубы, провозгласившие воскрешение из мертвых, и ангелы вот-вот спустятся на землю, – негромко проговорил мужчина, улыбаясь собственным словам: несмотря на поэтическую жилку в глубинах его души, все же в целом он был скептиком. Весьма глубокое влияние оказал на него модный в последнее время атеизм, поэтому он не мог всерьез думать об ангелах и трубном гласе, возвещающем о воскрешении из мертвых. Но в то же время в нем все еще жила природная склонность к мистицизму и романтике, которую не смогли уничтожить даже учеба в Оксфордском университете и холодная скука английского материализма. Да и в самом деле, до того величаво и впечатляюще выглядело дневное светило на небосклоне в полночный час, настолько чудесным, почти неземным казалось созерцание все еще наполненного светом неба и эта невероятная тишина, царящая вокруг, что мужчина на миг действительно погрузился в состояние, близкое к религиозному экстазу. На память ему пришли строфы из стихотворений поэтов-мистиков, чье творчество он любил, фрагменты старинных песен и баллад, которые он слышал в детстве и не забыл до сих пор. Он переживал один из тех моментов, которые порой переживаем мы все: когда время словно прерывает свой бег, а окружающий мир замирает, и мы получаем возможность дышать вольно и свободно. В такие моменты все мы можем остановиться, оглянуться, прислушаться и на какое-то время задуматься о неизъяснимой силе, таящейся внутри нас и движущей нами, позволяющей нам спокойно размышлять, задержавшись в крохотной сиюминутной точке, которая есть настоящее и расположена между темными бездонными пропастями прошлого и будущего. На краткий миг наступает безмолвие, гигантские жернова Вселенной перестают вращаться, и сама бессмертная человеческая Душа подчиняется высшей и вечной Мысли, которая властвует надо всем. Балансируя на тонкой, почти неразличимой грани, что отделяет реальность от мира грез, мужчина позволил себе отдаться сладостному, но отчасти болезненному ощущению полного погружения в мечты и забыл обо всем. Внезапно покой и тишину, царившие вокруг, нарушило пение. Голос был женский – сильное, звучное контральто, в неподвижном воздухе подобное звону золотого колокола. Это была старая норвежская песня из тех, где собраны все страстные чувства – горе, восхищение, грусть, какие-то еще переживания, слишком сильные, чтобы выразить их словами; потому они и выплескивались из сердца единственно возможным способом, через музыку. Мужчина поднялся с земли и огляделся в поисках певицы. Однако вокруг никого не было видно. Янтарные полосы на небе тем временем стали превращаться в багряные огненные языки. Воды фьорда тоже, казалось, пламенели, словно горящее озеро, которое создал в своем воображении Данте. Где-то высоко в сияющих небесах бесшумно пролетела одинокая чайка, и отблески этой цветовой симфонии замерцали на ее белом оперении словно бриллианты. Никаких других признаков присутствия животных или птиц не было и в помине. Голос, чья обладательница все еще оставалась незримой, продолжал выводить мелодию. Единственный слушатель, изумленный и очарованный, стоял неподвижно, потрясенный совершенством звучания каждой ноты, слетавшей с невидимых губ.
«Голос женский, – подумал он. – Но где же сама женщина?»
Озадаченный, он еще раз посмотрел направо и налево, а затем устремил взгляд на сверкающие воды фьорда, уже почти готовый к тому, что сейчас увидит там неизвестную вокалистку, которая, сидя в лодке, работает веслами и поет на ходу. Но и на поверхности моря не было ни души. Внезапно голос смолк, и в воздухе стал отчетливо слышен скрежет, какой обычно издает трущееся о каменистый берег днище лодки, которую тащат волоком. Повернув голову в том направлении, откуда раздался звук, мужчина в самом деле увидел лодку, которую выталкивал из пещеры в скале, которая располагалась вблизи от кромки воды, кто-то, кого он по-прежнему не мог рассмотреть. Исполненный любопытства, он сделал шаг по направлению к пещере – и вдруг, совершенно неожиданно, оттуда появилась девушка. Выпрямившись, она встала в лодке, глядя на пришельца. Лет девятнадцати на вид, ростом девушка была выше большинства женщин. Бросилась в глаза грива чудных, неприбранных волос цвета полуночного солнца, рассыпавшаяся по плечам. Волосы обрамляли изумительно белую кожу лица, при этом щеки заметно порозовели. Голубые глаза незнакомки выражали одновременно удивление и возмущение. Мужчина же, явно не готовый к столкновению с такой совершенной красотой в столь уединенном месте, на мгновение был до такой степени поражен, что утратил дар речи. Наконец, восстановив свое обычное самообладание, он приподнял шляпу, а затем, указывая на лодку, корпус которой торчал из пещеры чуть больше, чем наполовину, просто сказал:
– Могу я вам помочь?
Девушка, не ответив, пристально рассматривала его, причем в ее взгляде явственно читались неприязнь и подозрение.
«Полагаю, она не понимает по-английски, – подумал мужчина. – А я ни слова не знаю по-норвежски. Что ж, буду объясняться жестами».
Приняв такое решение, он изобразил сложную пантомиму, довольно смешную и нелепую, но в то же время достаточно понятную. Девушка рассмеялась – громко и искренне, и от этого смеха ее чудесные глаза словно заискрились.
– Это было очень недурно, – с достоинством сказала она по-английски с легким акцентом. – Вас поняли бы даже лапландцы, хотя они, бедолаги, очень глупые!
Изрядно смущенный смехом этой высокой девицы с великолепными волосами, – понимая, что именно он причина ее веселья, – мужчина, прервав свою жестикуляцию, застыл неподвижно, глядя на незнакомку и чувствуя, что краснеет.
– Я знаю ваш язык, – спокойно сказала девушка после небольшой паузы, за время которой явно успела оценить внешность и манеры незнакомца. – Я поступила невежливо, не ответив вам сразу. Да, вы можете мне помочь. Киль лодки за-стрял между камнями, но вдвоем мы легко сдвинем ее с места.
Затем, выпрыгнув из суденышка, она ухватилась за край борта своими сильными белокожими руками и весело воскликнула:
– Ну же, толкайте!
Следуя ее указанию, мужчина, не теряя времени, налег на нос лодчонки, используя свой немалый вес и мышечную силу, и вскоре суденышко было уже на воде и нетерпеливо танцевало на небольших волнах, словно ему ужасно хотелось поскорее отплыть. Девушка уселась на банку, отвергнув попытку незнакомца помочь ей забраться на борт. Взяв весла, она вставила их в уключины и, казалось, уже готова была начать грести, но затем внезапно спросила:
– Вы моряк?
Мужчина улыбнулся:
– Только не я! А что, я похож на моряка?
– Вы сильный, и по тому, как вы обращаетесь с лодкой, видно, что для вас это привычное дело. Да и выглядите вы так, как будто вам доводилось бывать в море.
– Вы верно угадали! – ответил мужчина с улыбкой. – Мне действительно доводилось бывать в море. Я прошел по морю вдоль побережья всей вашей замечательной страны. Сегодня днем моя яхта отправилась на Сейланн.
Девушка вгляделась в собеседника более пристально и, будучи женщиной, без труда заметила, что одет он с большим вкусом. Не укрылись от ее внимания ни модный покрой его дорожного сюртука, ни отделанная великолепным лисьим мехом накидка, небрежно брошенная на землю неподалеку. Когда девушка закончила осмотр, на ее лице появилось смешанное выражение заносчивости и чего-то еще, напоминающего презрение.
– Так у вас есть яхта? О! Значит, вы джентльмен. Выходит, вы ничего не делаете, чтобы заработать себе на жизнь?
– В самом деле, ничего! – Мужчина пожал плечами – этот жест выражал одновременно скуку и жалость к самому себе. – Кроме одного: я живу.
– И что, тяжелая это работа? – с любопытством поинтересовалась девушка.
– Очень.
Оба замолчали. Лицо девушки стало серьезным. Она взялась за весла и посмотрела на мужчину прямым и честным взглядом, который, будучи оценивающим и любопытным, в то же время совершенно не казался наглым. Это был взгляд человека, в прошлом которого нет секретов, – взгляд ребенка, довольного свой нынешней жизнью и не думающего о будущем. Немного найдется таких существ женского пола – даже среди тех, кто еще находится в подростковом возрасте. Светское притворство, ломанье, неутолимое тщеславие, то есть все то, что стимулируют в женской природе современные жизнь и воспитание, очень быстро подавляют такую ясность и прямоту во взгляде. Между тем прямота и искренность взгляда, встречающиеся так редко, восхищают и очаровывают куда больше, чем кокетство и откровенное приглашение, которые читаются во взглядах большинства хорошо воспитанных светских дам, научившихся вовсю использовать в отношениях с мужчинами свои глаза, но не сердца. Эта девушка явно не получила надлежащего светского воспитания, иначе она бы «опустила внутренний занавес», чтобы не дать увидеть свет ее души. Она немедленно подумала бы о том, что находится на берегу в полночь, хотя солнце все еще остается на небе, а рядом с ней незнакомый мужчина. Она принялась бы жеманничать, изобразила бы смущение – даже если бы вовсе его не чувствовала. Однако она не стала делать ничего подобного. Когда она заговорила после паузы, голос ее звучал мягко, в нем слышались кротость и, пожалуй, тень сочувствия.
– Если вы не любите саму жизнь, – сказала девушка, – вы наверняка любите красоту, которая есть в жизни, разве не так? Взгляните вон туда! Это то, что мы называем встречей ночи и утра. Когда видишь такое, поневоле радуешься тому, что живешь на свете. Посмотрите, скорее! Этот свет скоро померкнет.
Девушка указала на восток. Ее собеседник взглянул туда и издал восклицание, почти вскрик, от изумления и восхищения. Всего за несколько последних минут вид неба полностью изменился. Преобладавшие на нем пурпурный и фиолетовый тона будто растаяли и уступили место розовато-лиловому сиянию – нежному, как цветущая сирень. На этом фоне по небосводу плыли два тонких, словно сотканных из паутины, облака – зеленоватые, с бледно-желтой оторочкой цвета лепестков примулы. Между этих облаков, перламутрово-полупрозрачных, похожих на крылья стрекозы, сиял полированным золотом солнечный диск. Испускаемые им лучи, словно копья изумрудно-зеленого оттенка, пронизывали воздух и заливали все вокруг нереальным светом. Казалось, что луна соперничает с солнцем за право господствовать над окружающим пейзажем. Она также была видна где-то на юге, но напоминала собственный призрак – бледная, тающая.
Опустив голову, мужчина посмотрел в лицо девушке, находящейся рядом с ним, и поразился ее невероятной красоте, которой меняющийся, словно танцующий свет лишь придал выразительности. Сама лодка, в которой сидела девушка, казалось, излучает бронзовое сияние, мерно покачиваясь в зеленовато-серебристой воде. Полуночное солнце переливалось и играло в водопаде длинных волос, подсвечивая каждый локон, каждую прядь медово-янтарным сиянием. Странный свет, заливавший небо, казалось, наполнил и глаза девушки, придав им бриллиантовый, колдовской блеск. Мужчине был отчетливо виден ее безукоризненный профиль – благородный высокий лоб, мягкие очертания губ и округлый подбородок. Отсветы солнечных лучей играли на алом лифе ее платья и причудливых застежках из старинного серебра на поясе и воротнике. Мужчине, глядящему на девушку во все глаза, вдруг показалось, что она – неземное существо, фея из сказочного северного королевства Альвхейм, «обители светлых божеств».
Девушка смотрела вверх, в небеса, и на лице ее читался благоговейный восторг. Какое-то время она сидела совершенно неподвижно, словно ангел на картинах Рафаэля или Корреджо. Затем, глубоко вздохнув, будто возвращаясь с небес на землю, она медленно опустила голову. И тут же заметила устремленный на нее откровенно восхищенный взгляд мужчины. Девушка чуть вздрогнула, и щеки ее загорелись румянцем. Однако она тут же подавила свое волнение и, легонько помахав ему рукой, взялась за весла, готовая отчалить от берега.
Ощутив внезапный порыв, сдержать который он попросту не смог, мужчина положил руку на край борта ее лодки.
– Вы прямо сейчас уезжаете? – поинтересовался он.
Девушка удивленно приподняла брови и улыбнулась.
– Уезжаю? – переспросила она. – Ну да. Я и так окажусь дома довольно поздно.
– Подождите минутку, – сказал мужчина, чувствуя, что просто не может позволить, чтобы случайно встреченное им чудесное создание покинуло его, словно сон в летнюю ночь, не позволив ничего узнать ни о своем происхождении, ни о том, куда она направляется. – Может быть, скажете мне свое имя?
Девушка выпрямилась с возмущенным видом:
– Сэр, я вас не знаю. Норвежские девушки не сообщают свои имена незнакомцам.
– Извините меня, – сказал мужчина, слегка смутившись. – Я не хотел вас оскорбить. Просто мы с вами вместе наблюдали полуночное солнце, и… и я подумал…
Он умолк, так и не закончив фразу. При этом почувствовал себя ужасно глупо.
– Вы можете часто встретить на берегах Альтен-фьорда крестьянских девушек, любующихся полуночным солнцем в то же самое время, когда это делали и вы, – заявила девушка, и мужчине почудился в ее голосе сдерживаемый смех. – В этом нет ничего странного. Такое мелкое событие даже не стоит запоминать.
– Стоит или нет, а только я его никогда не забуду, – сказал мужчина с внезапной пылкостью. – И вы не крестьянка. Послушайте, а если я сообщу вам мое имя, вы и тогда не скажете мне, как зовут вас?
Девушка сдвинула свои великолепные брови к переносице с несколько высокомерным видом, явно собираясь возражать.
– Мне ласкают слух только те имена, которые мне уже знакомы, – подчеркнуто холодно отчеканила она. – Мы с вами больше не увидимся. Прощайте!
Не произнося больше ни слова и не глядя на мужчину, она изящно наклонилась вперед, взяла в руки весла и решительно сделала первый сильный гребок. Лодка легко, стрелой двинулась вперед по искрящейся воде. Мужчина стоял неподвижно, глядя ей вслед, пока она не превратилась в крохотную точку, сверкающую, словно бриллиант, на фоне прозрачных вод. Когда он почти перестал различать ее невооруженным глазом, он достал подзорную трубу и продолжил наблюдать за движением суденышка. Оно шло по прямой, однако затем внезапно стало отклоняться к западу – по-видимому, держа курс на скалы, далеко вдающиеся в воды фьорда. К этому времени лодка почти пропала из виду, а достигнув скал, вообще исчезла. Одновременно роскошные цвета, которыми было украшено небо, стали уступать место сероватой, жемчужного оттенка мгле, которая расползалась вокруг, словно кто-то набросил накидку на роскошный дворец короля – солнца. В воздухе быстро распространились прохлада и особый, не поддающийся описанию аромат приближающегося рассвета. Над водой возник легкий туман, скрывший от глаз близлежащие острова. В окружающем пейзаже появилось что-то неуловимо осеннее, хотя стоял июль. Из гнезда, спрятанного в поле, взлетел жаворонок и, поднимаясь все выше и выше, огласил окрестности великолепными трелями. Полуночное солнце больше не сияло в небесах. Оно словно бы спокойно и умиротворенно улыбалось, спрятавшись за туманной пеленой наступающего утра.
Глава 2
Приди же, я буду петь тебе песни, которым научили меня кладбищенские души!
Чарлз Роберт Мэтьюрин
– Вот тебе и на! – воскликнул мужчина с несколько смущенным смехом, когда лодка окончательно исчезла из виду. – Ну и женщина! Кто бы мог подумать?
В самом деле, кто бы мог представить подобное! Сэр Филип Брюс-Эррингтон, баронет, весьма состоятельный человек и завидный жених, за которого мечтали выдать своих дочерей многие дамы, занимавшие видное положение в высшем обществе, объект восхищения и вожделения, способный стать прекрасной партией для любой знатной молодой леди… И вдруг ему оказан такой холодный прием, им, можно сказать, пренебрегли – и кто? Какая-то заблудившаяся принцесса, а то и вообще просто крестьянка. Размышляя по поводу случившегося, он зажег сигару и принялся расхаживать по берегу, причем черты его красивого лица выражали нечто близкое к раздражению. Он не привык к пренебрежительному отношению к себе, даже в шутливом разговоре. Его завидное положение в обществе позволяло ему практически всегда чувствовать свое превосходство, и большинство людей ему льстили или пытались добиться его дружбы. Он был единственным сыном баронета, известного как своей эксцентричностью, так и размерами своего состояния. В детстве его очень баловала мать. Теперь же, когда его родители умерли, он, унаследовав богатство отца, остался один на всем белом свете и ощущал себя совершенно свободным во всех своих действиях. Своеобразной платой за его богатство и внешнюю привлекательность было то, что дамы буквально преследовали его, и потому теперь его изрядно раздосадовало высокомерное равнодушие, которое проявила одна из красивейших – если не самая красивая женщина в его жизни. Он был уязвлен, его самолюбию нанесли ощутимый удар.
– Я уверен, что мой вопрос был совершенно безобидным, – угрюмо пробормотал он себе под нос. – Она вполне могла бы на него ответить.
Мужчина окинул воды фьорда нетерпеливым взглядом. Однако своей яхты, возвращающейся обратно, вновь не обнаружил.
– Да где же они? – раздраженно проговорил он. – Если бы на борту не было лоцмана, я бы решил, что они посадили «Эулалию» на мель.
Докурив сигару, мужчина бросил окурок в море. Затем, остановившись у самой воды, он принялся уныло наблюдать за тем, как небольшие волны ласкают гладкий коричневый берег у его ног. При этом он продолжал думать о странной девушке с прекрасными лицом и фигурой, с огромными голубыми глазами и копной золотистых волос. Она поразила его своим изяществом и гордой, независимой манерой держаться.
Встреча с ней стала для баронета своеобразным приключением – первым за долгий период времени. Он уже давно ощущал странную усталость, вызывавшую резкие перемены настроения. В результате такого внезапного порыва он и покинул Лондон в самый разгар сезона и отправился на яхте в Норвегию с тремя спутниками. Один из них, Джордж Лоример, вместе с которым баронет учился в Оксфорде, на данный момент был его закадычным приятелем – и, в частности, его, так сказать, жрецом-прорицателем, преданным другом, пользующимся абсолютным доверием. Именно благодаря тому, что этот молодой джентльмен, обычно довольно вялый и бездеятельный, в последнее время испытывал прилив энергии, Филип Брюс-Эррингтон в данный момент оказался один, хотя обычно нигде не появлялся без хотя бы одного из своих приятелей, а в большинстве случаев – без компании из троих молодых людей. Пребывание в одиночестве для него было очень странным и редким явлением, и потому казалось удивительным. Но Лоример Томный, Лоример Ленивый, Лоример, который остался совершенно равнодушным и сонным даже при виде великолепной панорамы норвежского побережья, включая Согне-фьорд и нависающие над берегом пики ледника Йостедаль; тот самый Лоример, который мирно спал в гамаке на палубе даже в те моменты, когда с борта яхты можно было насладиться красотами Мельснипы; так вот, этот самый Лоример, когда судно пришло в Альтен-фьорд, великолепный в лучах светящего постоянно солнца, вдруг обнаружил внезапный и какой-то ненормальный всплеск интереса к местным пейзажам. Находясь в этом необычном для себя состоянии, он выразил желание «произвести наблюдения» за полуночным солнцем с острова Сейланн, и даже объявил о своем намерении почти невозможного: взойти на ледник Джедке.
Эррингтон, узнав об этой идее, расхохотался.
– Только не говорите мне, – сказал он, – что вы собираетесь карабкаться на самую вершину. Неужели вы думаете, что я поверю, будто вас – именно вас, а не кого-то другого – настолько интересуют небесные тела?
– Почему бы нет? – отозвался Лоример с непринужденной улыбкой. – Это земные тела меня нисколько не интересуют – за исключением моего собственного. Что же касается солнца, то это очень приятный персонаж. В его нынешнем состоянии оно вызывает у меня симпатию. Оно устроило вечеринку, которая затянулась, и никто не может заставить его отправиться спать. Мне прекрасно известны чувства, которые оно должно испытывать. И мне просто хочется увидеть его нетрезвый лик с какой-нибудь другой точки. Не смейтесь, Фил, я серьезно! И к тому же мне в самом деле хочется проверить мои навыки альпиниста-любителя. Да, восхождение будет нелегким (тут Лоример с трудом подавил зевок), но я люблю преодолевать трудности. Это станет для меня неплохим развлечением.
Лоример настолько серьезно настроился предпринять вылазку, что сэр Филип не стал даже пытаться его отговоривать, но отказался составить компанию под тем предлогом, что планирует закончить эскиз, над которым недавно начал работать. Поэтому, когда на «Эулалии» развели пары, подняли якорь и яхта направилась к расположенным неподалеку островам, ее владелец по собственному желанию остался один на берегу в укромном местечке на побережье Альтен-фьорда, где сумел запечатлеть в наброске развернувшееся перед ним великолепное зрелище. Однако краски неба явно вышли за пределы доступной ему цветовой палитры, и после нескольких попыток перенести на холст невероятные оттенки пейзажа, он в отчаянии бросил это занятие и погрузился в сладостное безделье и созерцание окружающих красот. Затем он снова переключился на приятные, но в то же время грустные воспоминания и стал представлять себе голос неизвестной девушки, которая так поразила его воображение и в то же время так задела его тем, что в ее чудесных глазах он прочел нечто похожее на презрение.
Поскольку с ее отъездом его интерес к окружающему пейзажу несколько остыл, он остался глух и к пению уже проснувшихся птиц. В его памяти то и дело всплывали лицо и голос незнакомки. Более того, он испытывал недовольство собой из-за того, что повел себя неправильно и допустил промашку, обидев девушку и таким образом оставив у нее неблагоприятное впечатление о себе.
– Пожалуй, я в самом деле был груб, – произнес он через некоторое время. – Во всяком случае, ей, судя по всему, так показалось. Боже милостивый, ну и взгляд она на меня бросила! Крестьянка? Ну нет, только не она. Я бы не слишком удивился, если бы она назвалась императрицей. И потом, у нее такая фигура, такие белоснежные руки! Нет, никогда не поверю, что она простая крестьянка. Быть может, наш лоцман, Вальдемар, знает, кто она такая. Надо будет его спросить.
Внезапно сэр Филип подумал, что было бы интересно взглянуть на пещеру, из которой появилась незнакомка. Она находилась совсем рядом и представляла собой естественный грот с высоким сводом в виде арки. Мужчина решил его обследовать. Взглянув на часы, он обнаружил, что еще нет и часа ночи. Тем не менее со стороны близлежащих холмов отчетливо раздавались крики кукушки, а вокруг стремительно чертили по воздуху ласточки, чьи крылышки временами поблескивали, словно драгоценности, в теплом свете так и не ушедшего за горизонт солнца. Подойдя ко входу в пещеру, сэр Филип заглянул под свод. Пол пещеры, проделанной в прочной скальной породе водой, был покрыт толстым слоем отшлифованных волнами камней-голышей. Войдя, он смог сделать лишь несколько шагов в полный рост. Затем потолок пещеры начал понижаться, а пространство сузилось. Сразу стало темнее. Сюда, в глубину, пробивался лишь тоненький лучик света, так что, не видя толком, куда ступает, сэр Филип был вынужден зажечь фальшфейер. Сначала он не заметил никаких следов пребывания человека – ни веревки, ни цепи, ни крюка, необходимых для того, чтобы держать здесь лодку. Фальшфейер быстро погас, и сэр Филип зажег еще один. Оглядевшись вокруг более внимательно, он различил на плоском скальном выступе небольшую старинную лампу, этрусскую, судя по форме, сделанную из металла и исписанную странными, похожими на буквы значками. В лампе оставалось масло, а ее фитиль сгорел до половины. Нетрудно было понять, что лампой пользовались совсем недавно. Он решил зажечь ее.
Фитиль загорелся ровным пламенем, и появилась возможность получше разглядеть все вокруг. Прямо перед ним располагались уходящие вниз кривоватые ступеньки, ведущие к закрытой двери.
Замерев, сэр Филип прислушался. Его уши не уловили ничего, кроме плеска волн у входа в пещеру. Толстые каменные своды глушили все остальное – и веселый щебет птиц, и другие звуки просыпающейся природы. Тишина, промозглый холод и почти полная темнота оказали гнетущее воздействие – Эррингтону почудилось, что даже кровь понемногу остывает и медленнее циркулирует по жилам. Другими словами, сэр Филип испытывал примерно те же ощущения, какие возникают даже у самого беззаботного и жизнерадостного путешественника, впервые оказавшегося в римских катакомбах. Человеку становится зябко, тело начинает бить мелкая дрожь, а в душе возникают безотчетный страх, ощущение безнадежности и предчувствие ужасного. Преодолеть это неприятное телесное и душевное состояние можно только одним способом – быстро вернувшись на поверхность земли, залитую яркими солнечными лучами, и выпив хороший глоток вина.
Сэр Филип, однако, держа над головой горящую лампу, осторожно спустился по неровным ступенькам, которых насчитал двадцать, и остановился перед закрытой дверью. Она была сделана из прочного, твердого как железо дерева, потемнела от времени и казалась почти черной. На ней были вырезаны замысловатые символы и надписи. При этом в самом центре отчетливо виднелось написанное крупными буквами слово – «ТЕЛЬМА».
– Боже милостивый! – воскликнул сэр Филип. – Вот я и узнал его! Конечно же, это имя девушки! Это, должно быть, ее частное прибежище – что-то вроде будуара моей леди Уинслей, но только в несколько ином виде.
Мужчина громко рассмеялся, вспомнив обшитые изысканным золотистым атласом панели комнаты в одном богатом особняке на Парк-лейн, где некая дама аристократического происхождения, из высшего света, законодательница мод, занималась с ним тем, что очень близко к занятиям любовью, но все же позволяет женщине не потерять репутацию порядочной и сохранить высокое положение в обществе. Хохот громким и странным эхом отразился от сводов пещеры, словно какой-то невидимый демон, веселый, но страшный, как все демоны, насмехался над непрошеным пришельцем. Мужчина долго, с любопытством и даже восхищением прислушивался к отзвукам, которые, казалось, доносились с разных сторон.
– Такое эхо произвело бы фурор при представлении «Фауста». Если бы Мефистофель так адски хохотал – «Ха! Ха!», – а эхо вторило бы ему, это было бы просто шедеврально, – сказал сэр Филип, а затем снова занялся разглядыванием имени на двери. Внезапно он, ощутив странный порыв, громко крикнул: – Тельма!
– Тельма! – повторило эхо.
– Это ее имя?
– Ее имя! – снова продублировало эхо.
– Я так и думал! – выкрикнул сэр Филип и снова рассмеялся – и эхо послушно захохотало в ответ. – Такое имя кажется очень подходящим для норвежской нимфы или богини. Тельма – это звучит очень колоритно и уместно. Но, если я не ошибаюсь, в английском языке это имя ни с чем не рифмуется. Тельма!
Филип ощущал странное удовольствие, проговаривая эти звуки.
– В звучании этого имени есть что-то таинственное, неземное. Оно словно музыка, доносящаяся издалека. Ну, а теперь, я полагаю, мне следует попробовать войти в эту дверь?
Баронет легонько толкнул дверь рукой. Она лишь слегка подалась. Он повторил свое движение еще раз, и еще, но без особого результата. Тогда он поставил лампу на пол и изо всех сил налег на дверь плечом. Раздался неприятный скрип, и дверь дюйм за дюймом растворилась. За ней царила темнота, и поначалу Филип не увидел ничего. Он снова поднял лампу над головой, посветил в проем, и из его груди вырвался возглас удивления. Внезапный порыв ветра, прилетевший со стороны моря, погасил лампу, и вокруг снова сгустилась непроглядная тьма. Нисколько не смущенный этим, сэр Филип нащупал мешочек с фальшфейерами – оставался всего один. Он торопливо зажег его и, с осторожностью прикрывая свет рукой, снова поджег фитиль лампы, а затем смело шагнул в глубь таинственного грота под шелест и бормотание ветра и волн, напоминающие голоса невидимых духов.