- -
- 100%
- +
Она с досадой отвернулась и допила перегревшийся пузерель. На сцене Рассыльный Зла кусал за шею трепетную героиню Дивы Сулемани, и потоки красного света, пульсируя и разбегаясь кольцами, повторяли её предсмертные пассажи. «Вот это любовь», – мечтательно подумала Лалика и от сочувствия коснулась шеи в том месте, где колье прикусило кожу.
– Я хочу играть в этом театре, – зашептала она в ухо верховному гмуру, и он мелко закивал, как кивал на все её просьбы. – Я стану ведущей актрисой Гранд-Театра, и вы полюбите меня не просто так.
Теперь он всё понял и повернулся к ней с безраздельным вниманием. И для кого, интересно, Дива Сулемани в этот момент истово содрогалась и брала четвёртую октаву!
– После спектакля сходим за кулисы, – пообещал он и, бросив почтительный взгляд на причину её переживаний, твёрдо заверил, – ты тоже очень-очень красивая.
Сплетение темноты с тишиной в первые секунды после спектакля действует, как наркоз: все чувствилища, только что надрывавшиеся, разом отключаются, и остаёшься наедине с собой, на миг выброшенный за пределы жизни. И вот щелчок ридикюля, шуршание фантика, кряк схватившегося за сердце поклонника и следом – живительный взрыв аплодисментов и первозданный свет.
Поблагодарив герцога с герцогиней за чудесный вечер и клятвенно пообещав в ближайшие дни прийти в гости на снежную шутобраньку в дворцовом парке, гмуры с Лаликой отправились в бархатное закулисье.
– До встречи, – шепнула герцогиня, проскользнув мимо Лалики и вложив ей в ладонь фантик от суфле, на котором убористым почерком были выведены дата и адрес. Лалика растерянно кивнула и потом долго глядела на её полуобнажённую спину со сверкающим шлейфом, не догадываясь, что Пулетта и есть её редчайший трюфель.
Как это обычно бывает, изнанка театра, необратимо обветшалая и пыльная, всё до последнего гвоздя пожертвовала сцене. Экономили не только на уборке и освещении, но и на аварийном ремонте. В смете Гранд-Театра существовало всего две неприкосновенные статьи: гонорар Дивы Сулемани и сусальное золото.
В гримёрке Лалика сразу узнала по скотскому запаху и злобному рыку того гренадера, что в подземном коридоре повёл себя с ними крайне бесцеремонно и теперь не спешил извиниться. Охваченные восторгом гмуры почтительно поднесли ему букет и устроили нескончаемую овацию, сопровождая её несвязными, но искренними похвалами. Из-за его исполинского роста Лалика могла видеть лишь нижнюю часть уродливого туловища, в то время как верхняя возвышалась где-то высоко под потолком, куда не доставал тусклый свет дешёвых масляных ламп.
– Вы что, притащили эту кудрёпу сюда? – басил он, гоняя пыльный воздух толстыми ручищами. – Это какая-то жестокая насмешка!
Его гнев ничуть не умалял веселье. Всё ещё под впечатлением от триумфального представления, гмуры, рассевшись на гримёрном столике и сундуках с реквизитом, напевали финальную арию Дивы Сулемани, размазывали по лицам грим из помятых жестянок, примеряли страусовые перья и, довольные до дрожи в копчиках, лепили на носы золотые звёздочки, найденные на полу.
И лишь когда хозяин гримёрки грузно опустился перед зеркалом и встретил в отражении растерянную Лалику, она наконец всё поняла. То, что с высоты балконов казалось россыпью драгоценностей, на деле было лишь здоровенными блямбами из фольги, прихваченными грубыми нитками. Белоснежная кожа – белила в три слоя, с подтёками на лбу и трещинами по щекам. Изящное кружево – аляповатый принт на мокром от пота балахоне. А нежнейший голос, обволакивавший театр тающей пеленой, – инструмент такой внушительной силы, что вблизи был почти нестерпим.
Перед ней была Дива Сулемани.
– Святы еноты! – вырвалось у Лалики от случившегося прозрения.
За оглушительным гамом она едва разбирала слова и смогла уловить суть разговора лишь после того, как улеглась потасовка из-за банки ртутной зубной пасты.
– После всего вы ещё осмеливаетесь что-то просить? – гремела Дива. – Клянусь вам пурпурой на жопе, нет в театре ни одной вакантной роли!
Невероятно, как существа с таким сверхчутким слухом выдерживали эти громовые раскаты. Да и что вообще могло быть общего между ними и этой неотёсанной великаншей с рыжими бобровыми зубами и казарменными манерами?!
– Почему она обозвала меня кудрёпой? – пробормотала Лалика в ухо гмуру, прикрывая рот ладонью и поглядывая на обидчицу.
– Да потому же, почему все люди обзываются: в ней накопилось слишком много кудрёп, вот одна и вырвалась, – ответил тот, по-кошачьи играя блестящим бумажным кружочком на театральном костюме.
– Вы и её считаете красивой? – нахмурилась она.
– Ты всё видишь в искажённом свете, – тихо объяснил гмур с чутким носом. – Её сценическое искусство неотделимо от её натуры – и то и другое в равной мере прекрасно. Для гмуров красота не временная мода, как для людей. Красота не форма, а следствие доблестных поступков и созидательных трудов. Например, шрамы и ожоги от великолепной ковки или слепота от ювелирного дела. Нажитый в самоцветных приисках горб красив, потому что нужен для закрепления удобной рабочей позы. А бельмо красиво, потому что позволяет видеть озёрные опалы, которые зрячий не заметит.
Чтобы не сгинуть на сцене букашкой, Диве Сулемани приходится трудиться как ломовая лошадь, затаптывать завистников и соперников, быть в прямом смысле слова Великой. И не нужно объяснять, почему она красива: ты сама стала свидетельницей её неподдельной красоты на сцене.
– Ну а почему гмуры всегда женятся на девушках, красивых по человеческим меркам?
– Потому что физическая красота – это их доблесть и труд. Не так-то просто оставаться красивой, когда в жизни столько печалей, забот и таких вредных факторов, как роды и солнце.
К слову сказать, гмуры до сих пор солнце недолюбливали. Утреннее или вечернее, зимнее или осеннее – куда ни шло. Но июльский полдень был для них страшнее сельской человечьей свадьбы.
– Мои поздравления, милая бельфелина! Тебя утвердили на роль, – торжественно объявил верховный гмур. – Будешь играть в новой пьесе по старинному гмуриному преданию, – взгромоздившись к Диве колени, он энергично расцеловал её в подбородок – куда дотянулся.
– А какая роль? – поразилась Лалика очередному стремительному повороту.
– Луногарская ундина, – гаркнула Дива.
Сложно сказать, знала ли она, что однажды Луногар чуть не забрал жизнь Лалики и едва в самом деле не сделал её своей ундиной или она нечаянно попала в этот страх, ранив «кудрёпу» роковым совпадением.
Глава шестая
– Рубирубино умер! – горланил гмур над распластанным телом в концертной комнате.
– Это из-за проклятия Лакраморы, – быстро сообразила Лалика, скатываясь по лестнице и теряя меховые туфли. – Я сама слышала, как она пророчила ему гробницу под дном Луногара – и вот!
Накануне отсюда вынесли всю мебель и с боем протиснули через окна прибывший из столицы рояль. Интерьер оголился, звуки сделались гулкими, пещерными, и говорить теперь приходилось вполголоса, чтобы не дразнить эхо.
Тело лежало в центре ковра, до груди укрытое лунным светом, как одеялом. Опустившись на пол рядом с головой Рубирубино и вглядываясь в его черты, Лалика в очередной раз поразилась, насколько искусны гмуриные поделки и как безнадёжно далеки от этого совершенства люди. Согрев дыханием ладони, она потрогала его виски, точно простуженному ребёнку, но тут же, устыдившись своего порыва, поспешно одёрнула руки.
Он никогда и не был для неё по-настоящему живым. Сначала бестелесной мечтой, потом механической куклой. Сушёная завитушка на кончике папоротника – вот что была её любовь. Может, и правда, к лучшему, что Рубирубино теперь окончательно мёртв.
В лёгких громко сипели запретные слёзы, и потому она не сразу расслышала, как за её спиной вырос рой звуков: шипение, гул и треск. Они подступали, царапая кожу волной мурашек, сгущались и заполняли комнату бесчисленными повторами:
– Жж… фелин… жж… хитим… меныш…
Обернувшись, чтобы разоблачить гремучую тварь, Лалика увидела лишь кучку до смерти перепуганных гмуров, нависших над старой радиолой. Нашёптывая версии одна страшнее другой, они пытались расшифровать сумбурные сигналы и лишь запугивали друг друга ещё больше:
– Похитим бельфелину?
– Подсунем им подменыша?
Что это, если не радиопереговоры частных сыскарей и не происки Куры-матери, думала Лалика. Вот-вот они окружат особняк и по штурмовым лестницам полезут в окна. Дядюшка Руззи раскидает хлипких гмуров по сторонам, а её, паршивую беглянку, Кура-мать схватит за волосы и поволочёт в психиатрическую лечебницу. А утром в газетах напишут, сколько бед девчонка принесла своим родным и вообще всё-всё плохое в мире случилось по её вине. Теперь и про гмуров узнает весь город. Ясное дело, их посадят в клетки на колёсах и станут возить по улицам, как цирковых уродцев. Вдобавок Рубирубино умер. И зачем только она повела его на базар, где, к ужасному несчастью, они повстречали ведьму Лакрамору.
Верховный гмур уложил Лалику в кровать, старательно подоткнул одеяло со всех сторон и пообещал, что Рубирубино к её пробуждению уже починят, а радиолу отнесут в лес – пугать кого-нибудь другого. Мута улеглась под бок и сразу отключилась, умиротворённо посапывая и дёргая лапками на виражах сновидений. Такая родная и уютная, она пахла кашей со сливочным маслом и самую малость – жёлтым снегом.
Всем паникёрам объяснили, что радиола передавала всего лишь вьюгу, и дали погрызть льда из сока мелиссы, дабы унять разыгравшееся воображение и размягчить мозги до кисельной жижи, какая растекается в голове у всякого, кто задремал, убаюканный мурлыканьем кота. Дом затих, зашторился, запыхтел в каминные трубы. И ни один сотрудник сыскного ведомства ни сном, ни духом не ведал об этом переполохе.
– А рассказать тебе, как я провалился в нору Сурозлеи? – вкрадчиво спросил Лалику гмур с чутким носом.
Обыграв других гмуров в ладушки-царапки, он получил единоличное право сторожить этой ночью тревожную полудрёму бельфелины и прикладывать к её лбу тёплый компресс.
– В нору Сурозлеи?! – заинтересовалась она, выпутываясь из заботливо надетого чепчика.
– Угу, – он не мог скрыть радости, что она ему верит.
В Сурозлею верили только малые дети и древние старушки: первые – по наивности, вторые – по опыту, который подсказывал, что в жизни и не такое встречается. Малолетние хулиганы в попытках запугать горожан нередко выводили углём на стенах её узнаваемые очертания, но страсть к эпатажу брала верх над знанием анатомии, и потому примелькавшееся чудовище постепенно утратило свою зловещую силу.
Гмур уселся на кровати поудобнее, вынул из кармашка мятый кулёк с засахаренными прудовиками и, предложив Лалике угоститься, завёл:
– Как-то раз (а дело было в новогодний канун) мы зашли за кочкарник чуть дальше обычного. То ли с проверенной тропы сманила прехорошенькая белка, то ли снегопад замёл ориентиры, и я провалился в чёрную-пречёрную дыру. Жить в таком страшном месте могло лишь нечто столь же страшное. Ну или барсук.
Лалика поёжилась, пугаясь за гмура и почему-то ещё и за барсука в придачу.
– Стены там были вусмерть исполосованы когтями бешеного существа. А на полу узорами уложены камни и самые грустные косточки, какие только можно найти в лесу: хвостовые позвонки снегиря, коленная чашечка мышовки и, как сейчас помню, заячий крестец.
С момента ухода нашей прошлой бельфелины я не испытывал такой сильной тоски. И выжил там лишь мыслями о тебе, нашей будущей бельфелине. Мы как раз собирались подложить тебе пряник в форме Сурозлеи – сильный оберег, если съесть до крошки, ни с кем не делясь.
– Я так и сделала, – закивала Лалика. – Только с Мутой немножко поделилась. Так ведь можно было?
– Можно, но тогда удача – на двоих.
– Так даже лучше. Мне и в голову не могло прийти, что пряник принесли гмуры. И Сурозлею я в нём не признала. Подумала, что сосед-пекарь по доброте душевной налепил всем окрестным детям пряничных медвежат и разнёс по домам.
– Вот тогда, в той норе, я и решил: увижу Сурозлею во плоти и смогу слепить пряник с точным сходством. Самый лучший оберег для бельфелины. Так и спасся мечтой, – расчувствовавшись, он задрожал кончиком носа, и Лалика накрыла его ладонь своей.
Анатомически Сурозлея была ближе всего к ктырям – хищным, злющим мухам, с той лишь разницей, что мухи не вырастают до полутора метров и не отгрызают головы младенцам. Хребет её, сплюснутый, как у высохшей рыбины, был присыпан бархатистой серой пыльцой, и по всей поверхности хитинового панциря торчали наросты, обрамлённые тонкими зеркальными ореолами, так что в темноте казалось, будто десятки красных зрачков прожигают ночь. Задние лапы, набитые мускулами, оканчивались страшными когтями с пушистыми пульвиллами, одно лишь прикосновение которых предвещало неминуемую лютую смерть.
Впрочем, байки про Сурозлею могли быть не более чем выдумкой для усмирения шебутных детей или для оправдания сомнительных закупок мэрии, официально проведённых под предлогом борьбы с насекомыми. Любой мало-мальски образованный человек, знакомый с проблемой масштабирования, ни за что бы не поверил в подобную чепуху. Однако образование – вещь дорогая, и стоило наступить паре неурожайных лет, как школьные парты пустели почти с той же скоростью, что и амбары.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.