Игре все возрасты покорны…

Есть в столице Португалии Парк Наций, в котором проходила в 1998 году международная выставка ЭКСПО-98. А после закрытия выставки в одном из многочисленных специально сооружённых для выставки павильонов – в Павильоне Знаний – открыли Музей Науки, посещение которого очень даже рекомендуется совместить с «походом» в соседствующий с музеем ставший всемирно известным местный Океанариум. (У нас целый день был посвящён тому Парку: сначала Океан, а потом – Наука. Тем более, что и погода в тот день была совсем не для прогулок на открытом воздухе: дождина, порывистый ветер, холодрыга…)

ЭКСПО

Чем же вас может заинтересовать (или даже кого-то поразить) этот примечательный Парк Наций с его «аттракционами» и «заманухами»? Для ответа на этот вопрос надо для начала вернуться в XIX век с его индустриальной революцией и желанием себя показать и у других (возможно) чему-нибудь поучиться. В результате = Всемирные выставки (ЭКСПО), которые с определённой регулярностью начали проводить в одном из тогдашних центров силы, науки и производства в разных странах на разных континентах. «Ударим индустриализацией по бездорожью и технологической отсталости!» Эти выставки очень успешно конкурировали с первыми Олимпийскими играми уже нашей эры, потому что отвлекали всемирное внимание от спортивных соревнований в новом («олимпийском») формате. И если самые-самые первые ОИ современности 1896 года в Греции получили всемирную известность в информационном пространстве (одновременно с ними не проходили ЭКСПО: только в следующем 1897 году состоялась выставка в бельгийском Брюсселе), то последующие игры 1900 года в Париже совпали с ЭКСПО в том же Париже, а 1904 года ОИ в Чикаго и Сан-Луисе тоже «совпали» с ЭКСПО в Сан-Луисе, в результате ОИ получили гораздо меньше внимания, чем выставки. Шла всемирная индустриализация глобальными темпами… И этот промышленный «расцвет» встречали песнями и ярмарками, строили новые павильоны, перекраивали пустоши и пустыри, возводили новые сооружения, некоторые из которых становились любимыми и ненавидимыми одновременно «иконами» своего места и времени, а кое-кто (то есть кое-что) становился «иконой» уже на все времена…

ИКОНЫ НА ВСЕ ВРЕМЕНА?

Вот и Эйфелева башня (временное сооружение к выставке в Париже 1889 года – своего рода «входные врата на выставку») превратилась в один из главных узнаваемых элементов – силуэтов – символов столицы Франции. А на тот момент вообще = самое высокое рукотворное сооружение В МИРЕ! И кто бы взялся за возведение такой «300-метровой башни», как её называл сам автор Александр Гюстав Эйфель, если бы не ЭКСПО того года именно там?!? А сегодня она = чуть ли не самая посещаемая в мире платная достопримечательность, которая успешно конкурирует с Нью-Йоркской Статуей Свободы за одно из первых мест в списке самых фотографируемых (но не фотогеничных) сооружений в мире.

Кстати, башню-то по плану – договору с самим Эйфелем должны были демонтировать через 20 лет после ЭКСПО в Париже! И монтировали её к той выставке не на века, а «сборно-разборной», чтобы развинтить и разобрать к 1910 году. А кАк её ненавидел парижский бомонд и многие тамошние тогдашние деятели культуры и искусства того времени! Вполне возможно, что эта «не-любовь» к башне сыграла её растуще-гремящей популярности даже нá руку, ведь только во время выставки за каких-то полгода больше двух миллионов посетителей «навестили» железную «красавицу», которая меньше, чем за год после торжественного открытия, смогла себя практически окупить на три четверти затрат на изготовление и монтаж!

Оказывается, что «коллективные письма» = это далеко не российское изобретение. «Протест трёхсот», а по официальной версии «Протест каких-то 40+» («Художники / Творческая интеллигенция против Эйфелевой башни») = это совместное обращение «творческой интеллигенции» Франции, которая та направила в муниципалитет Парижа с призывом прекратить «уродовать» многовековой облик стóльного города. А какие мэтры были среди подписантов: Дюма, который «сын», Мопассан, который Ги де, даже композитор Гуно, которого «Фауст», оказался среди художников, скульпторов и архитекторов. Их негодование и призывы требование остановить безобразие не тронули чёрствые сердца ни самого автора, ни ответственных работников мэрии Парижа, которые не считали башню «бесполезной и чудовищной», а также «смехотворной конструкцией, довлеющей над Парижем как гигантская фабричная дымовая труба», которую придётся лицезреть в последующие двадцать лет после окончания работы Всемирной выставки…

Мы – писатели, художники, скульпторы, архитекторы – страстные защитники не нарушенной до сих пор красоты Парижа, протестуем во имя находящихся под угрозой недооцененного французского вкуса, во имя (и во славу) истинного французского искусства и французской истории и выражаем свое сильнейшее негодование проектом возведения в центре нашей столицы чудовищной и бесполезной монструозной Эйфелевой башни, которую народ – с его врождённым чувством здравого смысла и справедливости – уже окрестил «Башней Вавилонской»…

Мы имеем право сказать во всеуслышание, что Париж до сих пор оставался городом, не имеющим себе равных в мире, и неизменно вызывал у людей со всех концов света любопытство и восхищение… А теперь он превратится в уродище и сам себя обесчестит? А Эйфелева башня, от которой отказалась даже коммерческая буржуазная Америка, несомненно, обесчестит Париж. А иностранцы будут вправе потешаться над нами… А башня высоченная эта будет доминировать над Парижем как огромная чёрная фабричная дымовая труба, довлеющая над всем городом как громадное чернильное пятно: ненавистная тень от ненавистной одиозной железной башни…»

Эта переработанная цитата приводится частично по тексту из публикации Юрия Жданова 2 «Королева Парижа – Эйфелева башня», опубликованному на портале проза точка ру за 2014 год с вольными добавлениями, сделанными с оглядкой на англо-испанские тексты, приводимые ниже.

А вот и оригинал по-французски с «официальными» переводами на английский и испанский, всё это можно найти на многоязычном сайте самой Эйфелевой башни:

We, defenders of «the beauty of Paris that was until now intact» are protesting «in the name of the underestimated taste of the French, in the name of French art and history under threat, against the erection in the very heart of our capital, of the useless and monstrous Eiffel Tower, which popular ill feeling, so often an arbiter of good sense and justice, has already christened the Tower of Babel. Will the city of Paris continue to associate itself with the baroque and mercantile fancies of a builder of machines thereby making itself irreparably ugly and bringing dishonor to itself? Because the Eiffel Tower that even the commercial Americans didn’t want, will without a doubt dishonor Paris.» And the protesters conclude by mocking this «tower of ridiculous vertiginous height, dominating Paris just like «a gigantic black factory chimney,» spreading across the whole city «like a dark ink stain, the odious shadow of this odious column of bolted metal.»

Ces défenseurs de «la beauté jusqu’ici intacte de Paris» viennent protester «au nom du goût français méconnu, au nom de l’art et de l’histoire français menacés, contre l’érection, en plein cœur de notre capitale, de l’inutile et monstrueuse Tour Eiffel, que la malignité publique, souvent empreinte de bon sens et d’esprit de justice, a déjà baptisée du nom de tour de Babel. La ville de Paris va-t-elle donc s’associer plus longtemps aux baroques, aux mercantiles imaginations d’un constructeur de machines, pour s’enlaidir irréparablement et se déshonorer? Car la tour Eiffel, dont la commerciale Amérique elle-même ne voudrait pas, c’est, n’en doutez pas, le déshonneur de Paris». Et les protestataires de conclure en raillant cette «tour vertigineusement ridicule, dominant Paris, ainsi qu’une noire et gigantesque cheminée d’usine», allongeant sur la ville entière «comme une tache d’encre l’ombre odieuse de l’odieuse colonne de tôle boulonnée».

Estos defensores de la «la belleza hasta ahora intacta de París» protestaban «en nombre del gusto francés anónimo, en nombre del arte y de la historia franceses amenazados, contra la erección en pleno corazón de nuestra capital, de la inútil y monstruosa Torre Eiffel, a la que la picaresca pública, a menudo poseedora de sentido común y espíritu de justicia, ya ha bautizado con el nombre de Torre de Babel. ¿Seguirá asociándose la ciudad de París por largo tiempo con las construcciones barrocas, con las mercantiles imaginaciones de un constructor de máquinas, para afearse irremediablemente y deshonrarse? Ya que la Torre Eiffel, a la que ni siquiera la capitalista América querría es, sin duda alguna, la deshonra de París». Y los contestatarios terminan burlándose de esta «torre vertiginosamente ridícula dominando París, semejante a una negra y enorme chimenea de fábrica» que se extendería por toda la ciudad «como una mancha de tinta: la odiosa sombra de esta odiosa columna de hierro forjado».

Примечателен тот факт, что петиция сия была не только отправлена комиссару парижской выставки 1889 года Жан-Шарлю Адольфу Альфану (преинтереснейшему специалисту в области «садоводства» и реконструкции городского паркового хозяйства), но и 14 февраля 1887 года была ОПУБЛИКОВАНА («открытое» же письмо) в газете Le Temps. Но… уже к тому моменту начавшееся 28 января 1887 года строительство успешно (и технически «прорывно») завершилось 31 марта 1889 года за два года и два месяца. Высота сооружения = 324 метра, а его вес = 10 тысяч тонн. В том же году её открыли для посещений, а назвали, как это ни странно, в честь того самого Гуюстава Эйфеля, который…

Успели к ЭКСПО!

Башня сразу стала одним из любимых «персонажей» историй, легенд и анекдотов, а её противники не «унимались» даже после того, как остановить возведение «монстра» не получилось. Вот и некий писатель-подписант (чаще всего упоминают в ЭТОМ контексте имя Мопассана) на вопрос о том, почему же он так часто пользует ресторан на первом этаже столь ненавистной ему башни ответил, что это единственное место во всём огромном Париже, откуда не видно эту «уродину»… А ещё её обзывали такими словами всякие там верлены и мопассаны: «… этот трагический уличный фонарь», «…этот скелет колокольни», «эта высокая и тощая пирамида из железных лестниц», «этот гигантский неуклюжий скелет», «эта курьезная тонкая фабричная труба» и так далее в том же духе и стиле…

Моё же самое первое впечатанное впечатление от башни сей звучит (!) так: – Всего за пять франков русский самоубийца пройдёт на руках по всему парапету! Всего за пять франков! = цитирую по памяти «Корону Российской империи»…

Март 2014… До сих пор «довлеет» «тёмным чернильным пятном»…

Создателю и вдохновителю не только башен…

Мартовский ажур металла и дерева…

Парижские линии…

Над Парижем видно голубое небо!!!

В те дни марта 2014 года Париж объявил войну личному автотранспорту ради чистого неба над головой и более чистого воздуха, которым дышат парижане и гости города. Метро и общественный транспорт несколько дней работали БЕСПЛАТНО, по городу разъезжало ооочень мало личных авто (по спец разрешениям или за огромные штрафы), а воздух, говорят, стал заметно даже ЧИЩЕ… И даже можно было сквозь остатки смога разглядеть голубизну неба…

СВОБОДА НА БЕРЕГАХ СЕНЫ?

– Статуя Свободы в Париже??? Своя? Родная?

– Ан, НЕТ! Подарок! Алаверды!!!

А вот Александр Гюстав Эйфель прославился не только «своей» башней, но, оказывается и Статуей Свободы, о которой стÓит рассказать немного… Коротенько так, страниц строк слов на тридцать…

Парижская СтатУя Свободы на реке Сена на стрелке Лебединого (Лебяжьего) острова стоит с вытянутой рукой недалеко от Эйфелевой башни…

Итак:

Франция в 1876 году решила поделиться с США своей «Свободой» к столетию Великой Американской революции 1776 года = то есть в ознаменование столетней годовщины подписания Декларации Независимости США от 4 июля 1776 года, а чём имеется соответствующая надпись на табличке, которую Нью-Йоркская Мадам/Леди «Свобода» держит в левой руке (прижимая к груди боку):

JULY IV MDCCLXXVI = 4 июля 1776

Тактико-технические данные подарка алаверды от благодарных граждан свободных Штатов (проживавших в то время в Париже и собравших достаточно средств тогдашним краудфандингом на такую копию) свободолюбивым французам = мини-СТАТУЯ СВОБОДЫ:

Высота = 11,5 метров

Вес = 14 тонн

Архитектор = Фредерик Огюст Бартольди = Frédéric Auguste Bartholdi (из Кольмара!)

После 1937 года (по другим источникам = уже в 60-х годах ХХ века после реконструкции) «Свобода на Лебяжьем» отвратила свой взгляд от Эйфелевой башни, зрит строго на запад в сторону своей старшей сестры в Н-Й-ке, а до этого смотрела на восток вопреки (!) желанию автора Бартольди и лицезрела башню с момента установки на острове…

Масштаб копии = 1:4

Материал статуи = медь (как и у оригинала)

Постамент = бетон

Табличка с надписью отличается от оригинальной текстом. Вместо одной (как у Н-Й-ской) = две даты: День взятия Бастилии парижскими коммунарами 14 июля 1789 года и вторая – день принятия Декларации независимости США 4 июля 1776 года.

Изначально Парижскую Свободу хотели разместить в ознаменование столетия французской революции на Place des États Unis (площади Соединённых Штатов), а не на искусственном Île aux Cygnes (Лебяжьем). Однако на Штатовской площади в Париже не хватило места пространства для всё-таки большой реплики (11 с половиной метров в высоту), и там теперь стоит монумент работы того же Бартольди (Лафаетт с Вашингтоном).

Так что всё закончилось тем, что Свободу разместили изначально на самом мосту Pont de Grenelle (над Лебяжьим островом) к ЭКСПО-1889, и она была официально «открыта» 4 июля 1889 года Президентом Французской Республики в присутствие автора – Огюста Бартольди, который громогласно желал, чтобы Свобода была обращена к западу, к Америке, к Нью-Йорку. Но, увы, её поставили спиной к Елисейскому и лицом к Эйфелевой…

Вернёмся к нашим ЭКСПО! И сразу прыгнем почти на сто с лишним лет из 1889 года в 1998 год и из Парижа в Лиссабон…

И вот в 1998 году Лиссабон становится выбирается местом проведения очередной Всемирной выставки!

1998 = Лиссабон

КСТАТИ (или нет): А в нём, в португальском Лиссабоне, тоже [но на этот раз уж всё-таки ЯКОБЫ или ВРОДЕ БЫ (!!!)] «наследил» тот самый всемирновыставочный французский Эйфель!!! (а если не он сам, то по крайней мере кто-то из его «мастерской») = и речь идёт о Башне-Лифте Санта Хуста или Жушта, что в центре Лиссабона, а год её/его возведения = 1901.

Но при пристальном взгляде на эту «легенду» проясняется вот что: и никакой это не Эйфель, и совсем не его мастерской работы рук дело! НИКАКИМ БОКОМ!

Улочки в Лиссабоне местами очень крутые, ну ооочень крутые, поэтому есть в городе спецтрамвайчик, который возит вверх-вниз туристов и их гидов, а также 45-метровый лифт-«элевадор» = башня о двух «старинных» лифтах, которые возносят сегодня уже не столько местных жителей (как это было с самого начала в ХХ веке), а многочисленных гостей города на 32-метровую высоту (там и смотровая есть и, естественно, выход в верхнюю часть города) на площадь ду Карму. Этот «элевадор-ди-Санта-Жушта \ элевадор-ду-Карму» работает на износ и на подъём / спуск с 1902 года. Сначала на паровой тяге, а с 1907 года уже на электрической.

Снаружи – неоготика, а внутри там сразу две большие кабины… На подъём разрешают 20 человек возить за раз… И никакого Эйфеля!