На стыке ойкумен. Глоссарий хоротопа
- -
- 100%
- +
Редактор Елена Николаевна Коробкина
Корректор Елена Николаевна Коробкина
© Елена Коро, 2017
ISBN 978-5-4485-3470-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Фаэзия
Ключевые концепты фаэтики
Фаэзия – философско-художественное направление, возникшее в геокультурном пространстве Крыма в начале XXI века.
Один из путей анализа фаэзии (фантастической поэзии) рассмотрение концепций мира и личности, выдвигаемых этим новым литературным направлением.
Текст современного автора, как вещь в себе, сочленяет разнородные множества, сходящиеся в дискурсивные ряды.
В новом формате заложена и обыгрывается сама возможность диалога между сходными мифологемами из различных мифологических структур.
И здесь заходит речь о трансметафоре фаэта, исходящего из собственной природы бога, ведущего диалог на равных с богом в себе – трансдискурс. Бог в себе и есть вертикаль и возможность создавать максимальную амплитуду интерактивных сочленений со множеством предшествующих состояний-сообщений.
Об основном принципе фаэтического языка
Мистика Фа
Кентавром-дифтонгом «Я»Сложносочиненные конструкции синтаксисавнутренних диалогов в интервалахпространственно-временного континуумалишены знаков препинания и сочлененыпаузами перехода…В ментальной петле паузы возникаютрефлексии букв, флексий, элементарных частиц,но не речи. Слово рефлектирует звуками,произнеся я, кентавром-дифтонгом скачешьчерез пустыню паузы вовне, в рефлексию речи…Как человек абсурда балансирует на грани познаваемого и не познаваемого, так человек Фа, фаэт, балансируя на грани образа и безобразного, черпает в трансцендентном, не позволяя себе раствориться в молчании ничто, храня в сердце живые образы бытия, являет их миру элементарными частицами – из глубин бездны…
«Бог в себе» существует в поле однородного сознания, он есть чистое бытие и сознание, слитые воедино, безмолвное чистое бытие в поле однородного сознания, лишенного мыслеобразов. Первая рефлексия, обращенная к себе: «аз есмь…», создает первый диалог с той самой сущностью чистого бытия, меняющей ракурс восприятия…
Согласно древнееврейской космогонии, 22 буквы еврейского алфавита пришли и встали перед Лицом Творца.
«Сотвори мир через нас» – провозгласили они.
Мир идеального был сотворен именами Бога.
Возвращаясь к атомам-мирам Демокрита и к странным индивидам-мирам Канта, имеющим внутри себя все основания быть, можно сказать, что каждая целостная замкнутая система такого уровня рефлексии собственного бытия, она и «бог в себе», и «мир в себе» и «вещь в себе». И даже, более того, «слово-бог», о котором идет речь в книге бытия, оно то и включает в себя все эти три ипостаси бытия-сознания. «Речь бога» – это и есть – выход из себя вовне – это есть рефлексия речи и сотворение мира «вещей в себе». Таким образом, «вещи в себе» суть элементарные частицы, суть буквы творения имен бога. Здесь мы сталкиваемся с лингвистическими экспериментами Творца, в них каждое из имен его – целый мир, странный мир, и вот перед нами многоплановая вселенная, к каждому из миров которой свой ключ-код, свое имя и закон имени. Как ключ-код имени бога Яхве, это сочетание еврейских букв «Йод-Хе-Вау-Хе», так и действие этого кода разворачивается во вселенной согласно закону этого имени, закону тетраграмматона, который нам основательно объясняет господин Шмаков.
Но мы перейдем к другому принципу, к основному принципу фаэтического языка.
Перейдем к фаэтическому мифу людей Фа.
В начале было Фа, и Фа было у Фа.
Есть интересный миф африканского народа фон, согласно которому андрогинное божество Фа обитает на небе на вершине пальмового дерева. У нее 16 глаз, которые ей по утрам открывает Легба (в некоторых традициях Легбу сравнивают с ключником Святым Петром).
Фа – обладательница ключа от дверей в будущее (дверей 16, по количеству глаз Фа).
Владеющим тайными ключами, системой Фа, открываются двери в будущее – это прорицатели Фа.
Алхимия Фа: в начале было Фа, и Фа импульсировало 16 диссонансами и гармониками – фаэтафорами.
Как из 22 ключей-букв еврейского алфавита была сотворена вселенная множества миров, так и 16 ключей-элементарных частиц-«вещей в себе» суть кирпичики множества «миров в себе» фаэтической вселенной.
Фаэт, или человек Фа, сочетая рефлектирующие фа-частицы согласно закону диалога частиц, создает как ядра-имена «миров в себе», и, соответственно, имена-коды доступа к познанию законов этих миров, закон имён, так и в равной мере, сложносочиненные конструкции взаимодействия миров в полилоге континуумов.
Формат от «Фа»
Текст современного автора, как вещь в себе, сочленяет множество сложноподчиненных уровней вязью ассоциативной. Авторские аллюзии в формате вещи в себе – в авторском тексте – порой бывают доступны только авторскому прочтению.
Формат от «Фа» предполагает процесс возврата к тому творческому состоянию, в котором создавался текст.
«Творить – значит жить дважды»
Альбер КамюФормат от самого себя интересен вовлеченностью автора в процесс, процесс возвращения в текст. Это акт сопряжения в диалог автора и его творческого «Я», быть может, его творческого альтер-эго, способностью создавать максимальную амплитуду интерактивных сочленений со множеством предшествующих состояний-сообщений. Этот интерактивный дискурс автора со своим альтер-эго, комментирующим ассоциативные аллюзии творца, переходит в новый формат текста, органически сопряженный с первоначальным текстом в единую семантическую структуру.
Степень взаимодействия элементов нового текста обуславливается степенью отклика разнородных множеств, сходящихся в дискурсивные ряды. В новом формате заложена и обыгрывается сама возможность диалога между сходными мифологемами из различных мифологических структур.
Сложная степень интерактивности превращает первоначальный текст во фрагмент самого себя. Знание и опыт в процессе написания этого изначального текста настолько внутренне, переплавляясь, концентрируются, превращаясь в вещь в себе.
Текст как вещь в себе становится не познаваем для читателей, поэтому автор возвращается в текст, в процесс его написания.
Максимальная концентрация на нюансах текста выявляет в сознании их многообразность. Каждая аллюзия превращается в отдельную историю. Эти истории не вплетаются в формат текста, но их необходимо рассказать, чтобы выявить для читателей вещь в себе, сделать ее познаваемой и узнаваемой.
И тогда качественно изменяется формат.
Манифест Фа
И Фа, и не Фа, поэт – очень сложное явление в этом мире, совершенно разноплановое, и стилей, какими он пишет, не один, а несколько, внутренних мелодик звучания, совершенно индивидуальных.
Идея фаэзии в соборности, это явление созвучия индивидуальностей в едином, и сама фаэзия индивидуальна в созвучии. И каждый фаэт, он еще и поэт, и писатель и следует множеству своих внутренних мелодик. Тексты фаэтов многообразные, разноплановые, с протяженностью множеств, с пересеченностью миров в Фа.
Я – навигатор фаэзии, прокладываю курс ее полифонизму, вот и весь манифест Фа.
Фа-Хоротоп речи
Фигура платоновской хоры – материнский принцип речи. Предречье, в неясном говоре которого, как будто тихая многоголосица за кадром, где каждый голос тих, но различим речами рек, по-матерински сочетающих в себе и в речи все элементы междуречья, и создающих перекрестием речей – и рек – единственный город-хоротоп, хорический город, каковыми были Афины, первичный город, выпестованный хорой в предречии.
Это принцип воды как вещества, образующего хору, хоротопы городов на стыке ойкумен перекрестием говоров речек.
Глоссарий хоротопа
Хроники декабря. Остров Крым
Хоротоп ТавридыЧто ни перекресток, то пост,В полночь ждет тебя гость,Он в степях безводных – готиз далеких северных орд.А среди причудливых скал – тавр.Он и скиф, и грек, и сармат,Сорок крепостей по ночам сквозятСтражами на сколе веков.Видишь, брат, Мангуп его кров.Из пещеры шагнешь во тьму,Пропадешь, он виной тому.Он не брат и не зван, а есть,И не призрак, хоть тень, вот честь:Он хранит санитарный кордонОт времен – до времен.***арабской чайнописьюглаз кофейнозёрныхс небесной кистиакварельно вдругголубизной стекает тушьна абрис…невыразимыйкиммерийский дух…Строф киммерийских пух и ройЕлене Меньшиковой
Словно Аматэрасу,в танце сливаясоломенный смехкуколкам солнцеликим,сквозящим в мгновенияхбликами счастья,ликами в бликах, из техстранниц страницсолнечных весей,где весел и наг,древний бессмертный магдух Кара-Даг.У владык перекрестковПерекрестками воливоины Ифе,Мболе, Мболе,войди в мои сны,вы еще не связалисеть дорог воединов белом-беломпространстве войны.Мы еще не воззвалик курганам и склепам,к спящим стражамвоззвали мы.Соляных истуканов,древних воинов света,дух Майомбе,расставь на посты.У владык перекрестков,изменчивый Мбонго,ключи доступа в сеть дорог.Где-то бродитпо козьим неслышным тропкамкрымский бог.***Аид начинается в полушаге, в танце во тьме,тебя приглашает галантно твоя госпожа Смерть.Тихо, легко, без озноба, ваши шаги в лад,ты бы и рад обратно, но некуда – темный сад…Боги смертиТвои духи смертизабрали тебя в свой миф.Не думай, что сможешьлюбить живых так, как их.Дары богов смертине в свете земных благ,ты умер, рожден – ты маг.***И мир вплывает в войну как в мифчерной ладьей острова Крым.У владык перекрестков сплин:боги смерти свитки имёнпередали жрецам своим.Заглянув в глубь зеркал,уронив свитки имён вмиг,мальчик-жрец обронил крик,кровь, душу и лик,запечатав миг – до времён.Вышел фантом за дым,белый бездушный мим,на перекрестке трех дорогждет…Миф о КрымеКрым вздыблен древней магиейатлантов, земля и миф,здесь тени киммерийскиево власти древних магов,здесь в моменты лихолетья,в мгновенья катастроф,вступают древних стражей духив перекличку —и силой магии хранят миф-Крым —сокровищем для душ свободных,для жаждущих Крым захватить —бельмом, съедающим их души,здесь гений места не один, един,соборен в полилоге равных…Когда-то маги древней Атлантиды в последнем порыве попытались сохранить свое тайное знание и мастерство. Атлантида рушилась и погибала. Маги вздыбили остров из осколков гибнущей Атлантиды:
а маги, взяв мечи и фуги,мир разделили в центрифуге,под покрывалом киммерийских теней,в сочельник,черного дракона Кара-дагаскрестили с тезой солнца —наслажденьем…Так возник самый древний остров, постапокалиптический, и древняя магия жива до сих пор на древней земле магов, хранят ее поэты, и главный солнечный маг Волошин – гением места вдыхает дух киммерийский, дух древних магов – в души пиитов
Дух киммерийскийликом, абрисом джинн,ты запечатан, шипишь словно наг,Волошиным с солнечных весейв Аид-Карадаг.Письма джиннуПишу джинну декабрьские письма,белой ладьей, зимним солнцемпо подземной реке по пещерам ночнымв иссиня-фиолетовый дым.Шлю духу летние ароматычабреца, зверобоя и мяты,полыни горькой – разогнать сплин,курю тебе, крымский джинн.Вглядываюсь в лики черных зеркал,в глубинах гагатовых бликималахитовых духов гор,белых всадников разговор,дары тебе, черный маг,дух Карадаг.***Дух киммерийскийликом, абрисом джинн,ты запечатан, шипишь словно наг,Волошиным с солнечных весейв Аид-Карадаг.Дух киммерийский,пифией в ухо цирцее:освободиимя его скорее.Макс ибн джиннКиммерии всея,что скажешь,смотрящий вперед?Курс на восход.***Дожить бы до пределов декабря,до скачущих степями амазонок,до тавров, скифов,мифов, листригонов.Дожить бы до себя,кочующей средь нихи с ними, и врачующей их язвы,да докружиться вихрями зимыдо диалога с мевляна Руми,до семы, но не в Конье,здесь в Гезлеве.И приоткрыть, хотя бы, вещь в себе —себя, хотя бы кантом в окоеме,дожить бы до себя.Странствуя странноАвосем странствуяпо набережной естей,мечети мимо, с минаретных весейвзывая муэдзином, какнибудем —к владыкам света,странствующим странно,гулякой праздныммимо все чуть-чутей,уж спотыкаясь и роняя жестыв гранёный хроноса бокал,сгорбатившись вконецверблюдом в пирсы,апологет и аксакал,стекая по ступеням пьяноне к посейдону, в пену днейпиано…Февраль лефеврит
ЭлохимЭлохим следует курсом прямо к тебе.В утренних сумерках, Эль, иерихонской трубойсрываешь покров бетонных стен как остатки одежды.С широко закрытыми глазами, почти что ню,ощущаю твою бестелесность… плыву…Так обручаются элохимы с дочерьми человеческими.Февраль лефевритСтоит белокрылая птица, забывшись,и в отражении видится стиксом,спутницей мрачного грязного бога,черными льдами вдоль Ахеронав рое химер к миру людейсеверным смерчем —Эрнст Теодор Амадей.Февральской тушьюФевральской тушью заштрихована река,в ней промельком – снега и облака,и грезятся мне в профиль февраляветвей чернильных веера, мгновенье длявот кто-то чертящий в сквозном окне:«Февраль. Достать чернил…»Достать и мне.Мартовские иды
Сновидения мартовских идВстретить Гекату так, будто бы невзначай,чаю бы предложить, пригласить на чай,нечаянно черных собак головы множатся так,будто их потаенные сны стаями из травы.Не бойся собачьих стай, подходя домой,челюсти их заняты, в них черные перья кур.Геката, увидев твой страх, руку тебе подаст,возьми ее за руку просто так,проходя сквозь кордон черных собак.Она говорит тебе что-то, ты, как всегда,забудешь после совет её, но,поднимаясь по лестнице, окажешься вдругв Уфе, тебя встретит на кухне покойная тетя,спросит бутылочку молока.Вот так невзначай пригласи Гекату на чай.Фа-стрекозаСтрёкот строк стрекозсквозь горизонт событий —радужный мост —око строк, отрок длит стрёкот,как фа-полетиз всех парсеков фа-сеток.Мост Фа, детка-стрекозка,в шестнадцати радужных отголоскахстрёкота фа-строк.Отрок стрекозий, замри в стрекозиных строкахна мосту Эйнштейна-Розена на мгновениестрекозиного стрёкота,отрок ли, око ли фа-сетокне даст червоточить строкам стрёкотом Фа,единственной из шестнадцати – строкой Фа —соблюден переход за горизонт событий,отрок стрекозий, быть тебе отроком фаокимФа-стрекоз сингулярности.***Дорогая, забудем Орфея, Коктобыл не прав, даря тебе образвлюбленного в Смерть поэта.Дорогая, в мире твоем весна,сны наши нежнее от ночи к ночи.Странно было бы сетовать на твои словао приходящих детях, а послеобжигающий пост в фб об ушедших детях,в нем ссылки, страницы и адреса:ушел из жизни, спрыгнув с крыши,просто ушла из жизни в пятнадцать лет.Дорогая, я знаю, что тебе тяжелей,тебе принимать их души.Как же сложно с тобой, ты чутка, тиха и нежна,но порой, так тяжело тебя слышать и слушать.Я не зову уже тебя госпожой,демократия близости, покровы ночи,но как ни странно, я становлюсь собой,чувствую себя живой как никогда раньше,– и все твое наслаждение – в чувстве моей жизни.Матрица мартовских идНе слушай пророчеств мартовских идоб убранном в белый саван тополиного пуха июле,Юлий выжженным летом, полуденным небом, следомавгуста слепки легки, янтарики-слезки стрекозки,вестью сожженных степей, дымкой сухих миражейсентябрит новый год с мартовских ид.С февраля по апрель
Робинзонада речиМеждуречье на острове постепенно стирает черты,лицо держит речь. Вначале ты долго кричишь,читаешь стихи стихиям моря, ветра, песка, чайкам,чей крик диссонансом в сеть ассонансов, в стих.Так долго, что речь какофонией междометийстановится междуречьем, ты споришь, ты ходишь,говоришь-говоришь, стекая в невнятицу звуков речи,и последним кентавром-дифтонгом,прокричав междуречью: «Я!», изменяешь себя.С февраля по апрельЕ.М.
Сад Пиерийский слезами ли орошатьс февраля по апрель?Иль перст уколов о шипы пиерийских роз,капельку крови в дар принестина пиру Мнемосины,пусть не вздыхают суровые боги,пусть десятой Сафо в перебранке КаменЕлене предскажет кончину зимыи новой весны толчеюи смех гиперборейно.Эфедра не ФедреВ солнечных сандалиях по змеиной тропке,соломенною шляпкой прерываяхор крылышкующих кузнечиковзолотописьмом Гермеса.В их полудневный плач и скрипцикадами на цитрах тонких стеблейэфедры, оплакавших не Федру,жертву Ифигении – богине тавров диких,в край северный, далекий,с запоздавшей на тысячу ли ли весной,в подарок: августа полдневный зной,эфедры красных ягод, терпкихлетаргией сухих и белых камнейвозле понта, хозяйкой мест там чайкана скале, где столько солнца,что хватит и на тысячу ли северных столиц,в подарок – и ящерок полдневный сплинянтариками глаз – сверк в сверк.Что ни доктор, то чумной лекарьЧто ни доктор, то чумной лекарь,отставной барабанщик заштатного клюва,за дюжину бубонов бочонок бурбонада пару сожженных вчистуючумных поселений.Не архангел с мечом, выжигающий скверну,районный ветеринар в боях без правил,что-то трупный дух да чадит гарью,африканской чумой из ближайшей деревни,что принес в клюве заштатный аист.В этом городе, ФортунатосВ этом городе, Фортунатос, паляще белом,где тень не спасает от слепящего солнцани старика, укрывшегося под чинарой,ни в черное закутанных женщин,ткущих белые нити под абрикосом.Здесь не спасают протяжные крики муэдзина,срывающиеся с минаретных шпилей,Здесь, Фортунатос, боль с привкусом соли,здесь поцелуй с морем, умерщвляет море.Здесь не нужен человек в сером,забирающий тень, награждающий шляпой,в этом городе, Фортунатос, мы с тобой тени,на белых камнях не чувствуешь жара,этот город как мое сновидение,как ты, Фортунатос, единственный,настоящий.АквилонПо дороге желтой на старой горемимо сорока сороков шли ходокиот себя к себе; перекрестьемветреный зюйд-остоблаками с зюйд-вестомптичьим перомпереписывал кельтский креств норд-вест,эгисхъялмами по облакамостров Крым,знаешь, брат-фаэт, фа-маякомсорока сороков навек.Белым маком МакошьЕ.Х.
Белым маком Макошь,Мокошь моя!Мокнет белой росой тоска,у молочных озер белый маков цвет,мой сердечный привет-ответ.Мама, мама, маленький мотылек,белым маком Макоши огонек,прилетай в мой дом,в мой волшебный сад,белым мороком по полям,белой гостьею в белый дом,где столетний туман за окном.Переписывать летопись сновПереписывать летописьснов Кублай-хана так простона глазах сестер, перебирающих просо,кормящих павлинов с руки.Но никто, дорогой Заратустра,не унизит море павлиньим ликом,в этом городе поцелуй с моремсаднит криком,здесь город ревнитель сцен,театров, в его узахстрастотерпцем в язвахза каждый поцелуй с пенойсоляным столбом, без измены.День КрымСегодня день пейзажей сердца:облака, верблюдом в понт уткнувшись,свысока глядят на Крым, зеркально голубой,что подо мной, мой летчик, под тобой.Невыносима плотность тишины,контрабандисты воздуха, брат, мы,и этот Крым, взвесь снов и высоты,он наш, сестра и брат, мы с ним на ты.К старухеК старухе, оставленной смертьюв пустом колодце двора,в старинном доме с высокими потолками,в комнате с видом на Сену, Неву, Москва-реку,к древней старухе в платье белом,шепчущей мне на ухо о запахе белого цвета,такой красивой старухе, такой древней,брошенной смертью привидением в домна берегу Сены, Невы, Москва-реки,я приношу ветку цветущей вишни,любуюсь лицом прекрасной молодой женщины,вдыхающей аромат жизни.Написать письмоНаписать письмо отцу,коротающему дни в одиночествеили с приходящими сестрамимилосердия, сказать ему:«Здравствуй, папа! В Питере у тебяслишком сыро, вид на Невскийиз окна коммуналки мерзок,но помнишь, как мы ходилипочти белой ночью смотреть,как разводят мосты.Знаешь, папа, вот и смертьза ближайшей оградой,но помнишь наше катаниепо Фонтанке на лодке,как мне было по кайфусидеть на веслахи грести вдоль острова.Помню, папа,мое свободное счастье шляться,а посему будь счастливв нынешнее воскресеньеи присно…»Трагилики апреля
Пражский сон«На Карловом мосту – другие лица»
Иосиф Бродский «Витезслав Незвал»1.Помнишь, дорогая, на Карловом мостуСвел нас Кортасар лицом к лицу.А теперь из дальних далей к тебеЕдет мой трамвай, Кора Оливе.Держу тебя за руку под стук колес,Под скамьей улегся твой черный пес.Кора, дорогая, под цо цокотух,Под бубнящий гомон трех старух,Обнимает стать твою, лохмотья вон.Полночь, трамвай, Прага, вой ворон.Ах, Геката, твой ли, мой ли сон?2.Ночь из окон, тени по Влтаве-реке,Желтым пароходиком от себя к тебе,От тебя ко мне из летейских водПризракам клубиться, а им несть счет.Дорогая, Стиксом струится сон:Влтава, мост, монета в пять кронПрямо в лоно ночи черных лунОт меня уходит старик Харон.Дорогая, тайных моих именНе назвать. Гадать ли по черной луне?Желтым пароходиком по Влтаве-реке.ПетербургТриптих
1. На стыке ойкуменНа стыке ойкумен не Ганс, не Франц, но Питер,по образу не Рим, не третий,подобие, но как слепой Тиресий,метаморфозом замысел из тени воплотил,из пограничья топей и болот, из островов,из тех, кто тварь иль гад, кто полужив иль полумертв,на грани ойкумен не рус он и не гот,метаморфоз людей и двойников,здесь вызов речи тварью ли из междуречья,иль правом быть дифтонгом, сочлененнымс междуречьем в речи, метаморфозом в «Я».2. Жрица НеваИ быть тебе жрицей и жницейвысоких чужих голосов,слетающих птицами стиксанад Марсовым полем кружиться,хугином-мунином длитьсятребами ауспицийдля дальних и чуждых богов.Криками стикса, уханьем в ночь,в перекрестье рек – Невой имярек.3. Из чрева Петербурга – тихий стонПамяти погибших в метро
Стихают речи рек,смолкает говор строк,онегинской строфойпронесся по Сеннойчревовещатель Питер.И рваной речью – Стиксом —пространство разорвет и стихнетне Маяковским между строк,но тенью, затаившей в междуречьевзрывы междометий…из чрева Петербурга – тихий стон,и линией гекзаметра подземки,сквозь паузу цезурытвой Харон…в летейских водах речи Петербурга не слышны,помянем тишиной…Майские глоссы
Список МнемосиныИмена афинян, локрийцев,ахейцев, микенцев, фокийцевтают в летейском спискекораблей. Иэпиан Стиксу!Нет ни эллина, ни беотийца,ни афиняна, ни фессалийца,в дар Мнемосине принесшихперечень кораблей.От Афиняна – Стагириту —в первом чтении глоссами Леты —глоссарием Мнемосины —поименно – в каталог кораблей.То ли Эллада, а то ли ПортаНа берегу ночного тихого Понта,где «Арго» у причала на привязии свет маяка прорезьюциклопьего ока порта.Здесь пристанище джиннов,фееричные гонкипод звуки старинного саза, Портана оттоманке в кофейне,кальянясь ежевечерне,перебирая гезлевские чётки,абрисы Османской империив свете огней старого городаразличает по муэдзиновой песнес минарета древней мечети,чье имя в нетленных списках.Скажите, какого чёрта в сумерках,змеящихся кривизнами улочек,исчезает время?Скажите мне, где я?Арабское имя ФаэзияЕлену сдает в нетленкув протяжной муэдзиновой песне.Моя госпожаНа вершине горы, на скале крутоймне мосты мостить с моей госпожой.Нам мосты мостить парой быстрых крыл,ты ли дива, душа моя, Гамаюн,ты ли дэва Сома, мой быстрый умк дэве Уме влечет, голос к Вач – и в речь,нам мосты мостить, госпожа Лилит,мне с женой багряной Эоном течь.Я запомню имя ночное моей госпожи,Гамаюн все знает, не молчит.УфаБелой реки Агидель священна речь,молоком кобылиц небесных течь,и, свиваясь с черным крылом Караидель,ворковать волшбой-ворожбойо городе, дремлющим Дёмой,о городе, наречённым речами рек,наречённым навек,перекрестком рек – Уфа – имярек.СуфийскоеКогда захочешь поговорить,в городе мудрецов, убивших время,вспомни, что в душах ихпрах братьев твоих,Мевляна Руми и Шамсаддина.Ничего не сказав мудрецам в лицо,не чревовещатели, фарисеи, иже с ними,оставь прах мертвецам, призови того,кто летающим солнцем откроет имясокровенного любимца, с уст его —тайну мира, доселе не виданногони арабом, ни парсом, ни бедуином,познай великую тайну сию —поцелуем.Госпожа СтиксНа окраине города словно в раю,рай в этой местности,пропахшей болотами стикса,старое русское кладбище.Кущами кизила и жимолости,зарослями в половину роста,тишиной, цикад робким цо,черно-белыми и рыжими кошкамипроявляется райский день.Серебро паутины росной,серебро госпожи Стикс,в окраинном тихом раю,в местности, пропахшей стиксом,серебро единственной близкой,на встречу с которой влекомродства странным анахронизмом.Зеленая рыбаВот вплываешь в мир духов зеленой рыбой,в мир что мозаичный иконостас,рыбьим оком Христос в окоем, в глубиныувлекает твой взор, в глубинный транс.И как будто нечем дышать в прозрачномэтом мире, как будто бы нечем жить,но ты знаешь, что вот рождаешься рыбой,так легко в этом воздухе плыть и пить,пить пространство и этим быть.***Путешествуй по дальним окраинам, по островам,отправляйся в Японию, если влюблен в Восток,в Новой Зеландии найди свой дальний приют,созерцай океан, в четырехбалльных трясись,крымским блэкаутом от вёсен отгородись,особенно от арабской весны.Как бы ни был близок тебе восток,под боком и черезЭвксинский Понт,забудь в этой близости восточный кейф,кальянясь в кофейнях Стамбула вдругвспомни, если друг-муэдзин призоветс минарета на внеочередной намаз,знай, что мусульманская улицане сдержит накал арабской весны.Сегодня здесь выпорот, завтра будет казнентурецкой армии высший свет, вспомни совет:держись от тиранов подальше, лучше беги,от марионеточного блеска глаз,здесь не простят тебе чужие долги,а если твой голос пошел с торгов,ты приобрел тени врагов,теперь ваши тени не различить,сегодня ты с ними куришь кальян,сегодня ты в них влюблен,беги пока длится восточный сон,по островам Греции, спаси тебя Понт.Турецкий калейдоскопМусульманская улицатасует маски:серые волки русским туристамкивают по-братски,ваххабиты с преемниками Ататюркастоят в обнимку,лицедействуя честно,чествуя от всего сердцаЭрдогана.Турецкие полковникив узком кругу на бетонном полуна коленях, утратив свое,сутками созерцают Лицо,одно на всех,Эрдогана.На лекциях на глазах студентовпрофессоров берут за шиворот,выбрасывают намусульманскую улицубез выходного пособия.Не оттого ли печальны их лицана фоне карнавальных улыбок?Так складывается потихонькув турецком калейдоскопемозаичное лицомарионеточного диктатораЭрдогана.20 лик Мая – Я.Лицом, распахнутым в лето,расхристанной маем речью,глоссами, тропами, течь ейхоралами междометийиз междуречья, из млечья,дабы облечь в обличьевозгласом майского дня:ЯЗастонут сизифовы птицы,распавшись не клином высоких,зовущих курлыканьем,криком осеннего ястреба,лики, как льдинки, бросая в ладони,талой водой на страницыкниги, в которой лицараспахнуты в льдистое лето,или в летейские воды.