Пролог
Кабир был прекрасен, как падший ангел. Хотя в исламе нет падших ангелов, для меня он навсегда останется таким. Восточным владыкой, властным и жестоким, ослепленным местью и яростью, не считающим людей, его окружавших, равными ему. В какой-то степени так и было. Кабир был умен, хитер и неуловим, как демоны воздуха из его затерянной в песках страны. Джинны. Злые духи, вовсе не такие забавные, как в диснеевском мультике. Мне пришлось пересечь несколько стран в погоне за ним: Эмираты, Катар, Иран, Алжир, Марокко. В детстве, слушая, как отец рассказывает о чудесах востока, я мечтала попасть сюда. Жизнь та еще стерва, исполнила мою мечту, но вовсе не так, как я того хотела.
– Охраны слишком много, уйти не сможем, – сказал Иван и протянул мне военный бинокль. Единственный из людей отца, не бросивший нас с мамой после его смерти. Бывший спецназовец, вынужденный оставить службу из-за контузии, но еще слишком молодой, чтобы идти работать охранником в магазин. Ему было не больше сорока. Плечистый, могучий, с серыми выцветшими глазами стрелка из американских вестернов и широким славянским лицом.
Чтобы посмотреть, пришлось чуть приспустить никаб*, расширяя прорезь для глаз. В Аскалане, если бы я осмелилась выйти на улицу, как привыкла в России, с открытым лицом и распущенными волосами, меня бы забили камнями без приговора, решения суда и следствия. Любой прохожий имел право сделать это, наказать шармуту, шлюху, ибо правоверные мусульманки ни за что не откроют лица вне дома.
Я заглянула в бинокль, и боль, моя старая знакомая, впилась когтями в сердце. Она не покидала меня весь последний год. Врачи говорили, что рана зажила и боли фантомные, но что они понимали? Моя была живая, царапала сердце, рвала его, впивалась клыками.
Пуля Кабира не задела сердце, сантиметром правее – и меня бы похоронили вместе с отцом. Но я выжила и пересекла океаны пустыни, чтобы отомстить, приехала в страну, затерянную в песках и времени. В Аскалане словно не знали, что живут в двадцать первом веке и третьем тысячелетии. Жизнь здесь протекала так же, как века назад. Только столица – Инджим – бежала вперед, наступая на пятки Абу-Даби и Токио. Кабир был негласным правителем Инджима, в Европе его бы назвали Серым Кардиналом. Он правил, не выходя из тени. Эмир Сетифа и единственный человек, к которому прислушивался султан Аскалана. Моя первая любовь, моя неизбывная боль.
Даже сейчас я залюбовалась его точеным профилем, черными пронзительными глазами, губами, будто вырезанными из мрамора самим Микеланджело. Красота – это когда нет ничего лишнего. И в лице Кабира не было ни одной лишней или неправильной черты. Гутра* скрывала его волосы, но я помнила какие они. Черные, густые, шелковистые. Я один раз дотронулась до них, один раз провела по ним кончиками пальцев, но помнила до сих пор. Спустя два года и целую жизнь. Я привыкла видеть его в безупречном дорогом черном костюме и черной рубашке, подчерчивавших стройное, поджарое тело, но и кондура* не скрывала его грациозной, мужской красоты.
Эмир Сетифа занимался тренировкой нового сокола, охота была одним из его любимых развлечений. В России отец несколько раз вывозил Кабира бить кабанов и птицу. Я любила животных и никогда не ела добытое на охоте мясо, но почему-то в отношении Кабира мои принципы давали сбой. И его увлечение охотой завораживало, как и все в нем. Мне было шестнадцать, и я без ума влюбилась в человека, который год спустя убьет моего отца и выстрелит мне в сердце, отнимет все у моей семьи, оставив нас с мамой нищими.
Я навела резкость на бинокле. Иван прав, охраны слишком много. Даже удачный выстрел из винтовки может обернуться для нас гибелью. Пять машин сопровождения, человек двадцать по периметру с автоматами и пистолетами. Двадцать одетых в черное мужчин с лицами, закрытыми куфиями, белыми в красную клетку, навевавшими ассоциации с террористами. Преданные слуги Эмира, готовые отдать за него жизнь и растерзать любого, кто попробует причинить владыке вред. Мы же не просто хотели навредить, мы пришли, чтобы Кабир ибн Омар аль-Сетифа жизнью расплатился за смерть моего отца.
Птица с пронзительным криком спикировала с неба, Кабир ловко поймал ее на кожаную перчатку. Каждое его движение было выверенным, четким. Он передал сокола слуге и что-то приказал сопровождавшим его людям. Слишком далеко и неслышно. Пора, если стрелять, то сейчас, иначе будет поздно. В столице к нему подобраться невозможно, здание компании и дворец, где он жил, охраняли как военные форты.
– Стреляй, – сказала Ивану и отвела бинокль от глаз, я мечтала увидеть Кабира мертвым у своих ног, но не хотела смотреть, как оборвется его жизнь, боялась, что старое чувство вернется, что мое глупое девичье сердце воспротивится.
Иван уже приготовил винтовку, навел прицел. Я закрыла глаза, слушая, как перекатывается под порывами ветра песок, как ткань моего наряда хлопает на ветру, будто крылья огромной хищной птицы. Все во мне замерло в ожидании выстрела и… выстрел раздался, Иван глухо застонал.
Я открыла глаза, Иван упал на песок с простреленным плечом рядом со мной. Я растерянно посмотрела на него, не понимая, что произошло, а потом вокруг разверзся ад. Со всех сторон раздавались оглушительные крики на арабском. От страха я разобрала только, что окружавшие нас мужчины с нацеленными на меня автоматами требовали, чтобы я легла на землю.
Мне заломили за спину руки и потащили к подъехавшему внедорожнику, не дали посмотреть, что с Иваном. Крики оглушали, меня не били, но держали так крепко, что еще немного – и сломают кости. Оставалось только подчиниться. Внутри все замерло, я боялась дышать, понимала: меня везут к нему. Кабиру. Моей несбывшейся грезе, любимому, палачу.
Никаб сбился, сполз на глаза. Я ничего не видела. Прошло несколько мгновений, и машина остановилась, меня выволокли из нее и бросили на землю. Пальцы зарылись в раскаленный песок. Заскрипевший под легкими шагами. Тень закрыла от меня солнце. Я отшатнулась, почувствовав свежий пряный запах гвоздики, любимого аромата Кабира.
– Здравствуй, Дина, я ждал тебя, – сказал он на безупречном русском.
Глава 1
Я подняла руку, чтобы откинуть никаб с лица. Все кончено. Сейчас Кабир довершит то, что не получилось сделать год назад, убьет меня и бросит в пустыне. Но умереть хочу с открытым лицом, почувствовав прикосновение ветра и солнца к коже, как свободная женщина. Но стоило мне поймать ткань и потянуть, как на запястье сжались жесткие пальцы.
– Не смотреть! – крикнул Кабир на арабском своим людям.
Я попыталась высвободить руку, бесполезно, ее словно сжимали железные тиски.
– Пусти! – крикнула, вырываясь, но Кабир лишь перехватил и вторую руку, вздернул меня, заставив подняться с колен, и впечатал в себя, одной рукой перехватив за талию, второй за шею.
Ткань натянулась, прорезь вернулась на глаза, и я снова могла видеть. От близости Кабира у меня закружилась голова.
Никогда я не была настолько близка к нему.
– Я помню тебя совсем юной девушкой, не знавшей жизни, Дина. Ребенком – прекрасным, как пери, – задумчиво сказал Кабир.
– А я помню, как ты выстрелил мне в грудь, перешагнул через меня, как через падаль, и убил моего отца, – процедила сквозь зубы, смотря прямо в его черные, холодные глаза.
На лице Кабира не дернулся ни один мускул, он словно и не слышал, посмотрел на своих людей, убедился, что все они отвернулись и не смотрят на нас, и сорвал с меня никаб. Ветер моментально вцепился в мои волосы, разметав их в стороны, светлые пряди окутали нас, как покрывало из шелка.
Отец любил повторять, что у меня волосы в бабушку, густые, золотистые, как пшеница. Когда я была маленькая, мама хотела подстричь меня под каре, но отец запретил. Он шутил, что на свои косы я, как Рапунцель, поймаю принца. После его смерти я стала ухаживать за ними с маниакальной тщательностью, сейчас они достигали ягодиц.
– Сколько тебе лет, Дина? – спросил Кабир, будто и не заметил обвинения, брошенного ему в лицо. Он внимательно изучал меня.
Я промолчала.
– В моей стране женщина обязана отвечать мужчине, опустив взгляд и добавляя «господин». – Кабир снова схватил меня за шею, притянул ближе к себе.
Я упрямо сжала губы, уже сказав все, что хотела.
– Отвечай, Дина, или твоего спутника ждет долгая и мучительная смерть. – В черных глазах Эмира блеснула ярость.
Он привык к беспрекословному подчинению, в Инджиме я видела, как на улице к нему подбежал парнишка, одетый в потрепанную кондуру, на черных от грязи ногах трепыхались истоптанные сандалии. Он рухнул перед Кабиром на колени и полз за ним по дороге, умоляя о чем-то. Мимо шли люди, и никто не обращал на парнишку внимания, словно в его поведении не было ничего необычного. Но у меня в душе все переворачивалось от этой унизительной сцены. Мы с Иваном сидели в машине напротив здания, где располагалась компания Эмира, изучали привычки Кабира, искали возможность подобраться к нему, бреши в охране. Кабир прошел мимо парнишки, даже не посмотрев на него. Тот так и стоял на коленях у входа в шикарный небоскреб несколько часов, пока Кабир не вышел из здания. Парнишка снова что-то сказал ему, но Эмир и в этот раз прошел мимо. Махнул рукой охране, и они избили просителя до полусмерти, оставив лежать на земле.
Я не сомневалась, что слова Кабира не просто угроза, один его жест – и единственный человек, согласившийся мне помочь, умрет.
– Восемнадцать, – ответила тихо.
Кабир вернул мне никаб:
– Скрой волосы и лицо.
Оставалось только подчиниться, он нашел мое слабое место и будет давить на него, если я ослушаюсь. Так он вел дела и с отцом. Вернее, так они вместе вели дела до той ночи, когда Кабир убил его и ранил меня. Жестко, безжалостно устраняя конкурентов, разрушая преграды.
Меня снова затолкали в машину и повезли куда-то, но не в Инджим, дальше в пустыню. Дорога вилась среди песчаных гор, петляла, утопала в знойном мареве. Бесполезно искать ориентиры и знаки. Глубокой ночью мы приехали в глухую деревеньку, жмущуюся к оазису. Глинобитные низкие домишки дремали под огромным черным небом с невероятно яркими звездами.
Кабира я больше не видела, со мной были только его жуткие охранники, под дулами автоматов мне приказали войти в приземистый дом. Внутри рядом с глиняной печью сидела на полу древняя старуха, закутанная в черный хиджаб. Пол застилали вытертые ковры. В углу стоял, заваленный одеялами топчан. В доме пахло сухим навозом и старостью.
– Господин велел проверить ее, – сказал один из мужчин и подтолкнул меня к старухе.
– Все вон, – сказала она и поднялась с пола, подошла ко мне, положила ладонь на низ живота и сжала пальцы, прощупывая сквозь слои ткани.
– Что вы делаете? Перестаньте. – От возмущения я забыла, что нахожусь в чужой стране, и заговорила на русском, старуха ухмыльнулась, обнажив пустые десны. Цокнула языком. Покачала головой.
– Господин не любит строптивых наложниц, ты должна быть мягкой, как хлебный мякиш, и послушной, как прирученная кобыла. Иначе долго не продержишься, – прошамкала старуха и велела. – Раздевайся и ложись. – Она кивнула на заваленный разноцветными одеялами топчан.
Наложниц?!
По коже побежали мурашки. Я не ослышалась?
Так вот почему он не убил меня в пустыне и спрашивал про возраст.
Нет! Я не стану его послушной игрушкой. Попятилась от старухи, пока спиной не уперлась в дверь. Она лишь зашлась скрипучим смехом, глядя, как я развернулась и выбежала на улицу, чтобы сразу же попасть в лапы охранников Кабира.
– Не смотрите на нее, если не хотите лишиться глаз, – прошамкала карга и кивнула на пол.
Я не успела опомниться, как меня повалили на пол, укрытый вытертыми коврами, и распяли, один мужчина перехватил мои запястья и крепко прижал к полу, двое других вцепились в щиколотки, широко разведя ноги в стороны. Все крепко зажмурились, похоже, они не в первый раз делали нечто подобное. Я кричала и вырывалась, бесполезно. Старуха опустилась на колени между моих разведенных ног. Задрала платье, обнажив бедра.
– Не дергайся, я всего лишь проверю, невинна ты или нет.
Карга принялась деловито ощупывать мой живот и грудь, болезненно впиваясь скрюченными пальцами в полукружия, перейдя на наречие, которого я не понимала, словно бормотала заклинания на мертвом и забытом языке.
Когда она ощупала нижние губки и проникла пальцем в лоно, изучая меня изнутри, я не выдержала. По щекам заструились слезы, пропитывая никаб соленой жгучей влагой. От боли и унижения мне хотелось исчезнуть.
– Мамочка, – позвала сквозь слезы, но мама осталась в России, после смерти отца она сильно сдала и почти не выходила на улицу. В последний раз я видела ее полгода назад, когда уезжала из дома, одержимая желанием отомстить Кабиру. Она просила остаться, но я не слушала. Как же теперь я жалела об этом.
Закончив осмотр, старуха радостно захихикала, хлопнула в ладоши, опустила задранное платье, скрыв мою наготу. Но от пережитого унижения я никак не могла успокоиться, лоно саднило после проникновения. Я жалела, что пуля Кабира не убила меня той ночью. Даже мысль о том, что он сделает меня своей наложницей, обжигала, как раскаленное железо.
Скрипнула наружная дверь.
– Она здорова, невинна, молода. Она родит тебе много сыновей, господин, – прошамкала старуха.
Я приподняла голову, карга низко склонилась перед Кабиром. Он окинул ее недовольным взглядом. В его глазах пылала ярость, а белоснежную кондуру покрывали брызги крови.
Иван! Пока меня осматривала эта ведьма, Кабир наверняка пытал его!
Теперь я отчетливо видела его суть, как ночью, когда он стрелял в меня. Монстр, чудовище из страшной восточной сказки. Демон пустыни.
Слезы перешли в рыдания, надо было послушать маму, остаться дома, но теперь слишком поздно думать об этом. От ужаса я готова была сама ползать у него в ногах, умоляя отпустить нас.
– Пожалуйста, не надо, не убивай его, сжалься. – Я перешла на арабский, отец настаивал, чтобы я овладела им в совершенстве, чтобы могла заниматься делами компании наравне с ним, когда окончу университет, но теперь знания пригодились, умолять убийцу отца о милости.
Кабир смотрел на меня, как на презренное насекомое, жука, пришпиленного булавкой к подушечке.
– Вы пришли убить меня, Дина. – Обычно Кабир говорил на безупречном русском с легким акцентом, но, когда злился, начинал коверкать слова, будто язык вызывал в нем отторжение. – А теперь ты умоляешь отпустить вас?
Он не просто злился, он был в ярости:
– А ты знаешь, девочка, что мужчина, которого ты привела с собой, был тем, кто отнял жизнь у моих сыновей по приказу твоего отца?
Что он такое говорит? Папа ни за что бы не убил детей.
– Это ложь! Папа никогда бы не сделал такого. Ты лжец! – закричала, собрав остатки мужества. Рванулась изо всех сил, но хватка на запястьях и щиколотках лишь усилилась.
Кабир склонился надо мной, обжег взглядом черных, полных ненависти глаз, процедил на ломаном русском:
– Твой отец отнял у меня двоих сыновей. Будет справедливо, если ты родишь мне двоих детей. Ты умоляла сжалиться, Дина. Я проявлю милость и отпущу тебя, даже если родятся девочки. Верну в страну неверных и не буду мстить твоей семье.
Слезы застилали глаза, меня все еще держали за руки и ноги, не давали вырваться. Родить двоих детей монстру? Остаться на несколько лет в этой затерянной среди песков стране без надежды на побег и спасение?
– Нет, – выплюнула прямо ему в лицо.
– Это не просьба, Дина, и не условие. Это цена гнусного предательства твоего отца.
Глава 2
– Оставьте нас, – приказал Кабир.
Мужчины, державшие меня, послушно встали и вышли из домика, старуха, согнувшись в подобострастном поклоне, поспешила вслед за ними. В открытую дверь ворвался холодный ночной воздух. Никогда мне не привыкнуть к такому: лютая жара днем и пронизывающий холод ночью.
– Встань. – Кабир не пошевелился, так и стоял, нависая надо мной грозной тенью.
От страха и волнения подкашивались ноги, но я впервые с того момента, как приехала на восток, порадовалась, что женщины здесь скрывают лица. Мое сейчас было мокрым от слез и пылало от стыда.
Поднялась, дрожа от пережитого унижения. Неужели я когда-то и правда любила этого монстра?
– Я никогда не покорюсь тебе, – сказала тихо, но упрямо вздернула подбородок и посмотрела ему прямо в глаза, пылавшие такой чистой ненавистью, что я отшатнулась.
– Никакого «ты», Дина. Отныне будешь называть меня «господин» и говорить, только когда я к тебе обращусь. – Кабир сделал шаг ко мне, я отступила, но лишь для того, чтобы упереться спиной в неровную стену. Он успокаивался, произношение снова становилось безупречным.
Но во мне все восставало против его желания заполучить меня как наложницу.
– Нет, – процедила упрямо сквозь зубы. – Я не стану твоей наложницей.
Кабир рассмеялся, зло, презрительно. Одним шагом сократил разделявшее нас расстояние и прорычал:
– Наложницей, Дина?! Кто тебе сказал такую глупость? Аниса? Старая карга выжила из ума. Нет, Дина, ты не станешь моей наложницей. Дочь человека, убившего моих сыновей, не войдет под одну крышу с их матерью и не займет место среди моих женщин. Ты будешь моей подстилкой, бесправной, безмолвной дыркой, всегда готовой раздвинуть передо мной ноги. Шармутой без имени и голоса. Прекрасный ангелочек Виктора Дорохова, которого он так любил, будет лизать мне ноги, умоляя о близости.
От страха я забыла, как дышать. Это не пустые угрозы. Кабир в Аскалане – царь и бог. Никто не будет помогать чужестранке. Мне надо бежать. Не знаю как, не знаю куда, но бежать срочно, пока он не начал воплощать свои слова в жизнь.
Кабир навис надо мной, прижал к стене, откинул никаб, открывая лицо.
– Да, Дина, страх в твоих глазах пьянит, как вино. Я буду упиваться им каждую ночь, пока не выпью тебя досуха.
– Нет! – крикнула и уперлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть.
Но Кабир лишь рассмеялся, отступил, покачав головой:
– Я не возьму тебя в этой лачуге, ночь проведешь здесь.
С этими словами он вышел из домика. Старуха так и не вернулась. Я боялась выглянуть за дверь, наверняка снаружи дежурят его люди.
Я должна что-нибудь придумать. Вот только что? Документы и деньги остались в гостинице, вместе с телефоном. Я даже маме позвонить не смогу. Господи, она же с ума сойдет, когда я не свяжусь с ней. О чем я только думала?! Глупая, избалованная девчонка. Сама себе стала противна от наивной уверенности в своих силах. Я ведь была уверена, что все у нас с Иваном получится. Мы настигнем Кабира, убьем, отомстим за отца. А теперь я стану его рабыней, пленницей в чужой жуткой стране. Не верю, что он отпустит меня после рождения детей, скорее, убьет.
Бежать!
Надо найти Ивана и бежать!
С этими мыслями я поплелась к топчану и легла, закутавшись в одеяла. Огонь в печи затухал, становилось холодно, но сил встать и подбросить в пламя высушенный навоз у меня не осталось. Так и лежала до рассвета, дрожа и плача, думая о том, как избежать жуткой участи, которую для меня приготовил Кабир. Я не верила ни одному его слову, ни про убийство детей, ни про то, что он меня отпустит хоть когда-нибудь. У меня была целая ночь, чтобы вспомнить законы Аскалана. Женщина, которая вошла в дом мужчины как жена или наложница, больше его не покинет. Даже если ее муж и господин умрет. Она останется в доме доживать свой век. Не хотела думать о том, что меня ждет.
Едва в окно проник солнечный свет, в дом вошла старуха, осматривавшая меня прошлой ночью.
Зацокала языком, увидев, что я все еще лежу.
– Будь послушной, служи своему господину, роди ему сына, и он тебя полюбит, – сказала она так, будто это было то, о чем я мечтала.
Но от ее слов у меня все переворачивалось внутри.
Никогда.
Повторила про себя, но карге ничего не ответила.
Старуха принесла мне чистую одежду, молоко и лепешку. Велик был соблазн отказаться от еды, но голод давал о себе знать, я ничего не ела со вчерашнего утра, когда мы с Иваном позавтракали в отеле. Казалось, это было вечность назад. Пока я ела, в дом вошла девушка с ведром воды и кувшином.
Приведя себя в порядок, я вышла из дома, ожидая увидеть машины, готовые к отъезду, но на небольшой площадке рядом с чахлыми пальмами ждали верблюды и погонщики. Кабира нигде не было видно.
– Господин уехал еще до рассвета, – прошамкала старуха, подковыляв ко мне. – Это Басима, господин велел ей служить тебе.
Старуха подтолкнула ко мне девушку, которая принесла воду.
Мне было все равно, я пыталась найти Ивана, но у верблюдов ждали только погонщики и люди Кабира, вооруженные как на войну.
Поездка на верблюде через пустыню была настоящей пыткой, меня укачивало, голова кружилась от невыносимой жары, а к горлу подступала тошнота. Не представляю, как люди путешествовали так веками.
Мы ехали и ехали без остановок и привалов, будто спешили куда-то, но куда можно спешить посреди океана песка? Мысли путались, от жажды пересохло в горле. Мужчины пили прямо на ходу из кожаных бурдюков. Я попросила воды у погонщика, но он сделал вид, что не слышит.
Конечно, я же принадлежу Кабиру, другой мужчина не имеет права говорить со мной, пока этого не разрешит господин. Кажется, я рассмеялась или расплакалась, или все сразу, голова была как в тумане. В глазах потемнело, и я начала падать в пропасть.