Очистительница («La Despojadora»)
Меня зовут Мария дель Кармен Альварес де Толедо, мне 17 лет, на дворе 1646 год, Каталония.
Но девушке, чьими глазами я смотрю сейчас на кроваво-ржавые – от разбросанных кирас и засохшей крови на стенах – и чёрно-пепельные – от обугленных балок домов – цвета разрухи после нападения на Лериду, не известно ни ее настоящее имя, ни возраст. Я вижу ее серую от голода кожу, руки: все в царапинах и ожогах, ногти, чёрные от крови и земли. Словно на экране наблюдаю, как она подходит к дверям полуразрушенной таверны El Cuervo Sangriento, и наконец начинаю чувствовать. Я резко вдыхаю аромат горького дыма – топят печь колотой мебелью и возможно костями, ощущаю пальцами грубую деревянную ручку двери, слышу бурчание в желудке, а после чувство дикого голода заполняет все сознание, начинает кружиться голова.
– ¡Eh, Seca de Perra! – удар сапогом в ребро вышибает воздух. – Или заходи, или сдохни у порога!
– Э, уймись уже! – плевком пытаюсь попасть ему на сапог . – Забьёшь последнего поставщика – сам будешь с трупов пряжки снимать. Я пытаюсь встать, вокруг все плывет, бок нещадно болит, в голове странные отголоски мыслей про добро и искупление. Знатно видать приложил меня этот стервец. Я медленно открываю воспаленные глаза, пытаюсь сфокусироваться на причине резкой боли. Перед глазами носок сапога грязно-желтого цвета, кажется, это золотая парча с одеяния святого падре, которую тот надевал на воскресную мессу пока в церковь не ворвались французские негодяи и не пронзили его пикой в живот. Он мешал им выносить иконы в деревянных подрамниках, разверзал руки по сторонам, выкрикивал проклятья. Это в таком-то святом месте, ай-я-яй, Падре. Я помню, как потом срезала ножом этот наряд с него, еще теплого, и полоскала в реке рядом, пытаясь отмыть кровь, все подороже продам, думала я. И вот сейчас ублюдок Эль Сакрилего, молотит меня этими залатанными церковной одеждой сапогами. Кому знать, как ни мне, он же лично дал мне за метр этой ткани 8 стертых реалов, за которые я целых две ночи спала у печи и на ужин съела буханку хлеба с кислым вином.
Внутри таверны дымно, неумело сложенная печь нещадно чадит, под столами спят настолько грязные дезертиры, что и не разобрать из чьей они армии. То ли наши, голодающие без жалования, то ли жалкие французишки, желающие пересидеть войну, а потом вернуться на Родину героями. Я достаю из-за пазухи грязный сверток, там 4 золотых зуба, 1 пряжка с ремня.