Ветки. История Петербурга в 69 станциях
- -
- 100%
- +
Мало кто знает, но до середины 60-х годов площадь Мужества носила название Спасская, а по плану реконструкции в восьмидесятых тут предполагалось построить огромный подземный тоннель, прорезающий площадь с одного края до другого… Тоннель не построили, площадь так до конца и не обжили – сегодня она представляет собой огромный пустырь с трамвайными путями, окольцованный проезжей частью. На месте пустыря, к слову, планировали воздвигнуть монумент в честь Великой Победы. Но и монумент воздвигнуть не получилось – здесь слишком слабая почва…
Одной из достопримечательностей района площади Мужества является шайбообразная баня, построенная здесь ещё в тридцатые. На территории бани планировали открыть бассейн, а над внутренним двориком возвести стеклянный купол. Но в процессе строительства от этой идеи отказались – проект в то время казался слишком уж сложным.
В девяностые годы страну лихорадило: 91-ый, 93-ий, перевыборы президента Ельцина. Петербург в те годы представлял собой огромное серое пространство с вкраплениями ларьков и сыпью уличных торговцев – торговали везде и всем: одеждой, книгами, видеокассетами с фильмами про Рембо и порнухой. Именно в это время «Площади Мужества» на долгие девять лет предстояло стать конечной на безымянной ветке в пять станций длинной.
Помню, что каждое утро перед школой на кухне я слушал радио. В один прекрасный момент в городских новостях стали появляться тревожные новости о том, что в тоннеле между «Площадью Мужества» и следующей за ней станцией «Лесная» стали появляться протечки…
При строительстве этого участка Кировско-Выборгской линии метростроевцы столкнулись с проблемой: между уже построенными станциями под землёй они наткнулись на пласт перемешанной с грунтовыми водами земли – плывуном. Прокладывать тоннель через это месиво было чистым безумием – в любой момент рабочих могло смыть потоками грязной воды. Но планы в то время были грандиозными, а к проблемам относились в рамках пролетарской философии: не избегать, а преодолевать. Плывун решили заморозить, а станцию открыли на год раньше заявленного срока – прямо к XXV съезду КПСС.
Плывун долгое время не давал признаков для беспокойства, поезда ходили регулярно, стены тоннеля надёжно защищали жителей от неспокойной природы.
Сложно сказать, почему в 90-х вся надёжность куда-то пропала. Сложно ответить на вопрос, почему в это время пассажиры, проезжавшие злополучный участок красной ветки, вынуждены были рисковать своей жизнью, глядя, как по стёклам вагона с наружной стороны стекает грязная вода.
Сначала перегон стали закрывать на выходные – выбраться в город с Гражданки в эти дни стало сложно. Разве что наземным транспортом с пересадками в самых неожиданных и доселе невиданных местах – раньше эти места горожане пролетали под землёй по грохочущему темнотой тоннелю.
А потом 2 декабря 1995 года по радио сообщили, что тоннель закрыли на неопределённый период. Мне, по большому счёту, от этого было не особо дискомфортно, но моей матери нужно было каждый день ездить на работу на другой конец города.
Дабы как-то наладить сообщение между районами, администрация города пустила между «Площадью Мужества» и «Лесной» специальный бесплатный автобус – маршрут номер 80.
На отрезке между «Девяткино» и «Площадью Мужества» электрички стали ходить по расписанию – раз в двадцать минут. С утра, поднявшись из метро на Мужества, толпы сонных людей шли к остановке «восьмидесятки». Они чуть ли не штурмом брали автобус, набиваясь туда так, что, потеряв сознание, упасть было невозможно, падать было просто некуда… Автобус через утренние пробки вёз людей до «Лесной», где его поджидала ещё одна огромная толпа тех, кто едет из центра на север.
Я уже поступил в университет имени Герцена, а тоннель был всё ещё закрыт. Наверное, всё-таки нужно было выбрать Политех… А так каждый день по два раза мне приходилось поверху преодолевать расстояние, которое поезд метро сейчас пролетает за несколько минут.
Благодаря этому сложному перегону я сблизился со своим однокурсником Виталием. Он жил, да и сейчас живёт на «Гражданском проспекте». Так как поезда ходили по расписанию, чтоб успеть на первую пару, мы ездили одной и той же электричкой.
С ним мы быстро смекнули, что расстояние между разделёнными затопленными тоннелями станциями лучше преодолевать пешком. Это было гораздо приятнее, чем пытаться влезть в «восьмидесятку» – уж очень нам не нравилось по полчаса стоять в утренних пробках в неудобных позах.
Сначала мы ходили, придерживаясь маршрута автобуса, потом нашли более быстрый путь. Наши пешие утренние прогулки приобрели какое-то ритуальное значение – каждое утро у нас было двадцать минут на то, чтоб поговорить, чтоб дать волю фантазии… Именно во время одной из таких прогулок был придуман наш шутливо-развлекательный интернет-портал, посвящённый новостям из жизни несуществующих звёзд шансона, непроведённым спецоперациям и ненаписанным книгам.
Перегон между «Площадью Мужества» и «Лесной» снова открыли только 26 июня 2004 года. За полчаса до наступления этого дня я ехал одним из последних рейсов «восьмидесятки» – возвращался с концерта. Вечер был удивительно тихим и по-летнему обволакивающим медленным согретым за день воздухом.
ЛЕСНАЯ
До «Лесной» с «Академической» удобно добираться на наземном транспорте. Всё, что дальше неё – только на метро, так как прямого и быстрого сообщения со следующими станциями другим доступным и быстрым способом попросту нет.
Мне нравится «Лесная» – район метро очень эклектичен, тут можно увидеть, как монолитные и грузные дома в стиле советского домостроительства, так и новостройки, блестящие на солнце застеклёнными балконами. Это особый перевалочный пункт между спальными районами и тем местом, откуда потихонечку начинается центральная часть города. Здесь есть огромные детские площадки, соседствующие с узенькими, почти как в центре, тротуарами, роскошные торговые центры и убогонькие павильончики, спрятавшиеся во дворах.
На «Лесной» на третьем, кажется, этаже огромного старого многоквартирного дома жила одна моя знакомая. У неё по комнатам бегали мыши – как и зачем они забирались к ней в квартиру – непонятно.
На «Лесной» находится репетиционная база сразу трёх известных рок-н-ролльных команд. Я частенько бываю там в гостях у коллектива «Декабрь».
Низенькое здание без каких-либо признаков, что сразу три звучащие по радио группы создают здесь свои песни, окружено железным забором с воротами. Ворота практически никогда не закрыты. Дальше подъём по лестнице, и вот я уже в комнате отдыха: небольшое почти квадратное помещение, стены которого завешаны плакатами и афишами. На полках стоят подарки от поклонников и статуэтки, врученные кому-то из музыкантов, базирующихся здесь, как подтверждение, что они получили какую-нибудь очередную премию.
В один из вечеров я заехал туда.
Как-то невзначай.
То ли по пути было, то ли от нечего делать.
«Декабрь» в соседнем помещении терзали гитары, а в комнате отдыха сидел человек в спортивном костюме. Человек пил алкогольный коктейль и смотрел куда-то в пустоту.
Я сел в соседнее кресло. Не помню почему, но мы разговорились.
– Да, анархия всё-таки возможна, – басил он.
– Ну, тут нужно повышать самосознания человека, ведь анархия, по сути, не вседозволенность, а…
– Ты Бакунина или Крапоткина читал?
В таком ключе мы проговорили где-то час. Человек периодически перебивал, негодовал, допил моё пиво и вдруг улыбнулся. Увидев эту улыбку, я понял, что передо мной сидит Миша Горшенёв из группы «Король и Шут». Без сценического костюма и грима его сложно узнать – уж очень сильно раскручен его сценический образ анархиста в кожаном плаще.
Я узнал его, но не подал виду. За годы журналистской практики мне приходилось общаться с большим количеством музыкантов совершенно разной степени популярности, и у меня нет пиетета к «звёздам». Но меня всё-таки сильно поразило, что я, человек некогда учившийся играть на гитаре на песнях «Короля и Шута», сразу не узнал их вокалиста.
Со мной в тот вечер была девушка, и когда мы пошли в сторону её дома, она звонила каким-то знакомым: «ты даже не представляешь, я бухала с Горшком!». Вот так вот… Вот и всё содержание часовой беседы в тесной каморке на репетиционной базе.
Как-то мой коллега, живший на «Лесной», рассказывал, что встретил там «человека очень похожего на Горшенёва». И я точно уверен, что встретил он именно Горшка. Повторюсь, без грима, концертной причёски и знаменитого плаща узнать его практически невозможно. Да и представить сложно, чтоб человек, книги о котором будут выходить в сериях типа «Легенды нашего рока», может ходить в спортивном костюме до ближайшего ларька за алкоголем.
Сейчас я очень жалею, что во время той беседы с Мишей я не сразу его идентифицировал и не включил диктофон – беседа была действительно интересной.
Михаил Горшенёв умер чуть больше, чем через год после нашей встречи. Я не ходил на прощание с ним во Дворец Спорта «Юбилейный». Просто мне не захотелось терять из памяти того Мишу, что я увидел в тот осенний вечер – уставшего, с зачёсанными назад седыми волосами и неповторимой улыбкой.
Как было сказано выше, на той самой репетиционной точке создавали свои произведения не только музыканты «Короля и Шута», но и группа «Декабрь». Их вокалиста я знаю уже более десяти лет – он был одним из первых, кто дал интервью для пилотного выпуска моей рубрики в одном питерском журнале. Миха Семёнов вообще человек общительный и приветливый. Но он был не первым, с кем из «декабристов» свела меня судьба. Первым был их барабанщик Олег – с ним я познакомился, когда работал в рок-магазине на Лиговском проспекте.
Олег Бондаренко не только репетировал на «Лесной», он жил в районе этой станции. Когда мы только с ним познакомились, я был молод, а он здоров – за последующее за нашим знакомством десятилетие его съели запрещенные и крайне вредные вещества. Из улыбчивого крепыша он превратился в суетливого сутулящегося человека. Из-за своей зависимости ему пришлось покинуть «Декабрь» – его место занял розовощёкий юнец Стёпа.
Я помню последнюю встречу с Бондарем – так называли его приятели. На «Лесной» у продуктового магазина. Олег уже не играл в группе, а с неба лилась вода – серый тусклый вечер и тусклый взгляд разочарованного во всём музыканта…
Мы говорили с Олегом, стоя под аркой. С двух сторон стена дождя. Огонёк сигареты и медленный разговор.
– Да, я всё понимаю, я подвёл группу. Сейчас надо брать себя в руки и найти себе применение как музыканта.
За день до смерти на своей странице в социальной сети он написал, что прошёл курс реабилитации, что готов к новым свершениям… Он стал первым из музыкантов, репетировавших на той репетиционной точке, кто умер… Вторым стал Горшенёв. Третьим – гитарист группы «Пилот» Виктор Бастраков…
ВЫБОРГСКАЯ
Для меня эта станция считается уже дальней. От ареала моего обитания она отделена железнодорожными путями, тянущимися по огромной насыпи. Под насыпью есть проезды для транспорта и проходы для пешеходов.
От «Лесной» до «Выборгской» недолго идти пешком, но дорога эта ничем не примечательна: унылые дворы, промышленные постройки. Летом пыль, зимой снег, перемешанный с грязью.
Из здания наземного вестибюля «Выборгской» можно попасть в самый длинный в Санкт-Петербурге подземный переход. Изгибаясь наподобие латинской «S», он связывает два района Питера – Выборгский и Калининский. Переход тянется под широченным проспектом, ныряет под железнодорожные пути и заканчивается на Чугунной улице. На Чугунной совершенно нечего делать. Разве что летом, глотая дорожную пыль, любоваться промышленными зданиями и ржавыми вагонами-цистернами, не бог весть откуда и зачем приехавшими сюда.
На «Выборгской» базировалась редакция самого продвинутого журнала о рок-музыке FUZZ. В 2003-ем не было быстрого интернета, и статьи в редакцию приходилось приносить на дискете.
В то время я по уши был влюблён в красивую девочку с греческой фамилией. Я был примерным студентом и ничем не выделялся среди сверстников.
Но мне очень хотелось выделиться. Например, опубликовать что-нибудь в FUZZ.
Я написал огромный материал, посвящённый группе «Алиса». Он рассказывал о раннем периоде существования коллектива и был, своего рода, эксклюзивом – большинство историй я почерпнул из рассказов своей матери, которая в своё время тусовалась с музыкантами прославленной ныне команды.
Сначала я позвонил по телефону, напечатанному в журнале и договорился о встрече. Уже через час я был на «Выборгской» – редакция находилась в огромном здании за станцией. В моей сумке лежала дискета и несколько листов бумаги с набранным на компьютере текстом.
Пройдя через проходную, я поднялся по лестнице на нужный мне этаж. Дверь в редакцию не отличалась от десятков других дверей, выходящих в коридор. Разве что, кажется, была небольшая наклейка с четырьмя заветными буквами – FUZZ.
В начале нулевых я старался не пропускать ни одного номера этого журнала. На его страницах было много фотографий и интервью с самыми актуальными рок-музыкантами. Я до сих пор не знаю, как я решился тогда предложить свой, как мне тогда казалось, скромный материал в это самое-крутое-на-свете издание. Наверное, действительно очень сильно хотелось по-хорошему выпендриться перед своей пассией.
Отступать было некуда, и я вошёл в редакцию. Почему-то редакцию этого журнала я представлял совсем не так. Мне казалось, что она должна быть похожа на огромный зал с сотней сотрудников что-то усердно печатающих на компьютерах. На деле сотрудника я увидел одного – Алексея Любимова. Да и помещение было совсем маленьким: несколько столов, плакаты и афиши на стенах.
Любимов поздоровался со мной, взял протянутые ему листы и углубился в чтение. Через несколько минут он позвал из соседнего кабинета главного редактора по фамилии Долгов:
– Видишь, что принесли?
– Вижу. Придётся номер перевёрстывать. Это интересно, нужно ставить обязательно, – ответил Долгов Любимову и, обратившись ко мне, добавил, – Вот раньше бы пришли вы на недельку-другую, а то мы номер, посвящённый юбилею «Алисы», уже к печати готовить начали…
Статья вышла в ноябрьском номере с Кинчевым на обложке. Сначала шла моя «Алиса до Алисы», а следом юбилейное интервью Константина Евгеньевича. Радости моей не было предела. Тем более, что за публикацию обещали ещё и заплатить:
– Вы позванивайте, как деньги будут, мы вам всё оплатим.
Через несколько дней после этого я всё на той же «Выборгской» встретился со своей зазнобой – у нас была традиция каждое наше свидание встречаться на разных станциях. В тот день была очередь «Выборгской».
Мы пошли вдоль железнодорожных путей, потом залезли на конструкции железнодорожного моста. Под нами гремели поезда, под поездами ездили машины, а мы наслаждались своим маленьким вибрирующим железным местом под небом. Я рассказал Светке о том, что, наверное, стану журналистом, о том, что Fuzz взял мою статью, о том, что статья посвящена группе «Алиса» – одной из её самых любимых. Светка хитро улыбнулась и поцеловала меня… С ней мы расстались месяца через четыре, а мой роман с журналистикой продолжается по сей день.
А однажды, лет через десять после этого случая я возвращался из клуба «Форпост», где в рамках поэтического вечера театра поэтов «Послушайте!» представлял свою поэму…
«Форпост» находится в десяти минутах быстрым шагом от «Выборгской». Каждую неделю здесь собирались молодые поэты и читали свои стихи ценителям зарифмованного творчества. Рядом с «Форпостом» находится продуктовый магазин, где молодые поэты закупались алкоголем, который и распивали прямо у дверей клуба.
…В тот вечер я несколько перебрал с коктейлями, и это было заметно. На входе в метро меня остановил милиционер:
– Молодой человек, документы предъявите.
– Вот, – достав паспорт, ответил я прапорщику.
Тот, покрутив его в руках, попросил пройти с ним.
– А что такое? – задал я вполне уместный в такой ситуации вопрос.
– У нас проходит антинаркотический рейд.
– И?
– А от вас… – он замялся, – от вас алкоголем пахнет.
Какой-то явной связи в его словах я не уловил, но сопротивляться было глупо.
В служебной каморке милиционер сел за стол и снова начал изучать мой паспорт:
– Я сейчас буду звонить, уточнять по вам данные.
– Звоните, – сев на стул, ответил я.
– Час поздний, метро закроется, пока дозвонюсь.
– Пешком дойду, мне не далеко, – слукавил я в ответ. Хотя, отчасти это было правдой. Как дойти до следующий станции я знал, а уж от «Лесной» путь до дома был известен мне как мои пять пальцев: сначала через парк, потом через дворы…
Прапорщик явно не ожидал такого. Он вернул мне паспорт и как-то уж совсем жалостливо попросил:
– Ну, хоть на пиво-то дадите?
Абсурдность ситуации и наглость милиционера зашкаливали. Дабы довести абсурд до его апогея, я поинтересовался:
– Товарищ прапорщик, а сколько ваше пиво стоит?
– Сорок шесть рублей.
Я отсчитал ему ровно сорок шесть мелочью и вышел из каморки.
На следующее утро я вновь оказался на «Выборгской». Тот же прапорщик снова дежурил на станции. Встретившись со мной взглядом, он резко отвёл глаза в сторону и сделал вид, что ищет что-то в карманах. Мне очень захотелось подойти к нему и поздороваться…
ПЛОЩАДЬ ЛЕНИНА
«Станция „Площадь Ленина“ ленинградского ордена Ленина метрополитена имени В. И. Ленина» – именно так в советское время полностью называлась эта, открытая в начале семидесятых годов, станция Кировско-Выборгской линии. Четыре Ленина в названии дополняет ещё несколько – на мозаичном панно на выходе и памятник на площади напротив здания Финляндского вокзала. Этот монумент, запечатлевший выступление Владимира Ильича с башни броневика перед рабочими, растиражирован на тысячах старых советских открытках, посвящённых Ленинграду.
В 2009-м в ночь на первое апреля памятник подвергся атаке: взрывом насквозь прорвало фигуру вождя в районе того места, которые приличные барышне иначе как местом пониже спины не называют. Террористов так и не поймали, смысла акции никто не понял, памятник починили.
Городские коммунисты после открытия отреставрированного монумента предлагали построить вокруг него пуленепробиваемый купол. Причём материал для этого купола, по мнению местных хранителей заветов Ильича, абсолютно бесплатно должны были разработать талантливые российские учёные.
Выход и вход в метро расположены в здании Финляндского вокзала – в советском Ленинграде это название прочно ассоциировалось с одной из зарубежных поездок Ленина – как известно Ленин любил бывать в Европе. Поговаривают, что в Европе у него жила любовница.
Финляндский вокзал является архитектурной доминантой этого района – шпиль с часами возвышается над серым зданием с огромными окнами. В темное время на здании включается синяя подсветка. Красиво.
В районе станции «Площадь Ленина» есть всё, что нужно: здание суда, военкомат, пенсионный фонд, больница при Военно-Медицинской Академии, биржа труда, пара заводов и следственный изолятор «Кресты». Совсем недавно с площади перед вокзалом переехал ЗАГС Калининского района – сейчас он занимает новое здание на «Академической».
Пару лет назад на площади установили поющие фонтаны. Раз в час они показывают механическое и довольно скучное представление под классическую музыку.
Не знаю почему, но район «Площади Ленина» у меня ассоциируется с ярким солнцем и чистым небом, хотя бываю я тут по разным вопросам в совершенно разную погоду.
Отсюда мы с родителями ездили на дачу в Левашово. Отсюда я, когда вырос, ездил с приятелями на пляж в Солнечное. Отсюда перед открытием тоннеля между «Лесной» и «Площадью Мужества» ездил восьмидесятый автобус – его маршрут на пару недель продлили, так как перед самым открытием нужно было провести необходимые испытания и всё в очередной раз перепроверить. Тогда на время закрыли участок от «Площади Ленина» до Мужества…
До своего переезда на Пискарёвку недалеко от «Площади Ленина» располагалась детская зубная поликлиника: с классом мы ездили сюда на плановые осмотры. Ничего кроме допотопных бормашин с ременной передачей и злющей тётки-врача с огромными ручищами оттуда я не помню.
Так получилось, что на этой станции моя группа записала сразу два альбома. Писались мы в офисе крупного магазина, торгующего музыкальным оборудованием и инструментами. Среди офисных столов, заставленных компьютерами, факсами и копирами установили самую настоящую барабанную установку и звукорежиссерский пульт. Каждые выходные мы в течении полутора месяцев ездили туда и фиксировали «в цифру» свои песни. Написать о тех днях можно много, тем более, что «приколов» было предостаточно, но это всё ровным счётом ничего не расскажет о станции метро «Площадь Ленина».
Эта станция и, в особенности, вид здания Финляндского вокзала, благодаря своей откровенной открыточности, стали одной из визитных карточек Санкт-Петербурга.
Визитку дают в руки, зачастую даже не спрашивая, нужна ли она вам. Зачастую тому, кто протягивает вам свою визитную карточку, абсолютно всё равно, что вы с ней сделаете. Визитки можно хранить в специальных отделениях своего бумажника, можно забывать в кафе, можно выбросить через две минуты после встречи.
Что вы сделаете с этой визиткой, мне тоже абсолютно всё равно…
ЧЕРНЫШЕВСКАЯ
Между помпезностью «Площади Ленина» и суетливостью «Площадь Восстания», если ехать с севера к центру, или наоборот, находишь тихую гавань – станцию «Чернышевская». Станция воплощает собой идею функционального минимализма, пришедшую на смену роскоши и некоторой расфуфыренности сталинского ампира – тут нет лишних элементов декора, стены выложены обычным кафелем, а пышные громоздкие люстры не существуют как класс – «Чернышевская» стала первой станцией в городе, освещение которой полностью обеспечивали невзрачные стеновые светильники.
Здание вестибюля скромно приютилось между Фурштадской и Кирочной улицей на месте бывшей богадельни и церкви святых Космы и Дамиана. К слову сказать, в проектной документации станция должна была носить название «Кирочная», но, видимо Чернышевский более знаковая фигура, чем лютеранская кирха, находившаяся неподалёку.
На Фурштатской в небольшом баре с маленькой сценой и обязательным вай-фаем одно время базировался поэтический клуб «Болт» – каждую неделю молодые люди со всего Питера съезжались сюда почитать свои стихи, поболтать, выпить кружечку другую пива. Кому не хватало денег на пиво из бара, покупали его в магазинчике, расположенном под аркой на тоже улице.
Я был здесь раза два-три. Сначала по приглашению товарища по фамилии Нагиев, потом просто так: с охапкой стихов в кармане и уверенностью в собственной гениальности. Вначале 2008-ого «Болт» только набирал обороты, но уже тогда в глаза бросалась определённая наглость тех парней, которые стояли у его руля. Хорошая такая наглость, граничащая с героизмом и бросанием собственных тел и тел тех, кто случайно проходил мимо, на амбразуры консервативного мирка питерской поэзии.
Мне не особо нравилось на этих вечерах – микрофон вёл себя отвратительно, публика кучковалась в смежных с залом помещениях. Конечно, были и фанаты стихосложения, сидевшие весь вечер перед сценой, сдержанно хлопая. Но их было гораздо меньше тех, кто пришёл за компанию с каким-то дарованием, и, ожидая выступления этого самого дарования, пивших в баре и скручивающих с помощью специальной машинки особые тоненькие папиросы.
Но это была богема. Ощущение салонности присутствовало во всём – в тягучести выступлений, в запахе вишнёвого и шоколадного табака, в неспешном интеллигентном пьянстве и дежурный похвалах в адрес друг друга и новых стихов, звучащих со сцены.
В то время на пересечении Кирочной и Суворовского жил поэт Лёха Никонов – единственный питерский поэт, который в те годы выпускал и с успехом продавал свои книги, собирал на свои выступления толпы народа и всем своим образом доказывал тезис, что поэт в России больше, чем поэт.
Никонов никогда не ходил в «Болт», а его стихи обязательно будут проходить, уж если не в рамках школьной программы, то в ВУЗах уж точно.
Лёха жил в маленькой мансарде, окна которой выходили во двор-колодец.
– Видишь, вон там окно напротив, – как-то сказал он, когда я в первый раз пришёл к нему в гости, – Там живут люди, которые постоянно, как я не посмотрю, едят. Я как-то пару дней сидел без еды и смотрел на них. Хорошо, потом друзья приехали, привезли, что поесть, иначе я бы совсем свихнулся.
В окне напротив в тот момент семья из четырёх человек сидела за накрытым столом.
Как-то с Никоновым мы встретились на «Чернышевской» и пошли в сторону его дома. По пути спустились в полуподвальный продуктовый магазин. Лёха долго стоял там напротив шкафа с различными соусами.