Глава 1. Гордыня
Если ты захочешь почувствовать себя исключительно особенным и уникальным, помни, – генетические днк людей совпадают на 99,9% процентов, вне зависимости от того, какого цвета кожа у человека, глаза, волосы, рост и раса.
Двери тамбура широко раскрылись, и два плотных, высоких санитара в тёмно-коричневой униформе закатили внутрь тяжёлую железную каталку. Та звонко громыхала, дребезжа стальным скелетом и перескакивая через проплешины напольного покрытия с одной битой кафельной плитки на другую. Они проехали несколько метров и остановились рядом с двупольной металлической остеклённой дверью. Один из санитаров приподнял чепчик в тон униформе и почесал голову – его периодически мучил кожный дерматит, борьба с которым давала лишь периодические ремиссии.
– Гринт, открывай! – санитар изо всех сил затарабанил по широкой двери своим мощным кулаком. – Клиент приехал.
– Иду!.. – глухо донеслось за стенами.
Каталка была аккуратно укрыта белоснежной простынёй, из-под которой торчала обувь.
В серых поцарапанных стёклах появился проблеск жёлтого света – внутри что-то зашевелилось, несколько раз прокрутилась внутренняя защёлка – и из-за открытой двери показалась голова молодого мужчины, лет двадцати пяти. Он явно старался казаться старше своих лет: строгие очки, за которыми прятались серо-голубые глаза, страдающие от близорукости; на теле выглаженная белоснежная рубашка, заправленная в строгие чёрные брюки; волосы аккуратно уложенные, короткие, тёмно-русые; слегка заострённые черты лица и вытянутый вперёд подбородок придавали внешности небольшую изюминку на фоне остальных жителей небольшого городка на окраине опустевших земель.
Незадолго до рождения Гринта произошла ядерная война, уничтожившая большую часть населения планеты. Те, кто имел деньги, связи и доступ к ресурсам, заранее переселились на соседнюю планету. Те же, кто выжил, но не имел средств улететь, стали приспосабливаться к новым условиям. Остатанцы, как они себя называли, не имели шансов выбраться из сложившейся системы ни при каких обстоятельствах – порядок строго контролировался верхушкой, обитающей по соседству. При рождении каждого младенца травили специальными бактериями, обитающими в желудке. Смысл бактерий заключался в том, что они препятствовали перевариванию естественной пищи: овощи, фрукты, зелень, злаки, орехи, молочная продукция и тому подобное не усваивались организмом остатанца – его рацион состоял из переработанного мяса, грибов и синтетической углеводной еды. После катастрофы прежним названием планету никто не называл: сначала богачи шутки ради дали кличку Остатния, но имя прижилось, да так и осталось.
– Из данной партии последний? – спросил Гринт, до конца распахнув двери, параллельно натягивая на себя халат-униформу тёмно-синего цвета.
– Да, дольше всех продержался, – ухмыльнулся санитар и снова почесал голову.
– Опять чесотка замучила?
– Понимаешь, там у тупиков остались круглые зелёные штучки, похожие на конфетные шарики, что я не удержался и попробовал.
Тупиками на Остатнии называли всех богатых соседей вне зависимости от их статуса, внешности и характера, – называли за глаза, в разговорах между собой.
– Буд, – Гринт развёл руками, – сколько можно повторять: мы не можем переваривать их пищу! Она не для нас!..
– Почему? – взволнованно спросил второй санитар, который до этого момента хранил молчание.
Они были похожи друг на друга, почти как близнецы – два санитара в одинаковой униформе и в чепчиках; лишь один был повыше ростом, а другой ниже, но чуть покрупнее. Оба с карими маленькими глазами, с большими толстыми носами и слегка оттопыренными ушами.
– Потому что наши желудки эволюционировали и приспособились к местной еде, вот почему! – в стотысячный раз Гринт повторял одно и то же.
Обычно он воспринимал спокойно лёгкую придурковатость коллег, но на этот раз отчего-то завёлся.
– Получается, наоборот, – возразил Буд, – раз наши желудки стали лучше, как ты говоришь, значит, мы должны усваивать и их пищу, и нашу…
– Ладно, хватит болтать! – приказал Гринт. – Давайте сюда клиента и ступайте! Понадобитесь после – позову!
Гринт нервно ткнул пальцем на каталку, жестом объясняя, куда необходимо везти труп, несмотря на то что разнояйцевым близнецам и так было это известно. Пока санитары суетились, в голове патологоанатома снова мелькнула мысль, реальна ли возможность хоть какого-нибудь ничтожного шанса изменить свою жизнь… Но он знал: чтобы он ни сделал – ничего не изменится. “Не можешь изменить ситуацию — измени своё отношение к ней”, – в мозг рьяно ворвалась фраза из одной прочитанной до дыр книги.
На Остатнии не было ни телевидения, ни интернета – богатые соседи давно обещали обеспечить остатанцев современными технологиями, но обещания так и остались обещаниями. Электрическая лампочка да старенький пыльный ноутбук для ведения карточек учёта умерших – вот и весь джентльменский набор убогого и убитого ядерной войной мира. Население разбилось на небольшие кучки там, где было меньше всего радиации, и кое-как пыталось выживать: где-то работали фабрики по производству синтетической еды, где-то занимались переработкой мусора, где-то шили униформу. Гринту повезло – он работал в морге при Доме Последнего Отдыха – пристанище для старых и пожилых людей, привозимых с планеты богачей, чтобы те скоротали свой век и были похоронены согласно древним традициям. Работёнка не пыльная – особенно в конце очередной "партии", как её обозначили санитары. Под словом "партия" подразумевались вновь прибывшие старики – периодичность партий составляла обычно два-три месяца. Гринт догадывался, что стариков быстро убивают местная вода, местная еда и местная радиация, но вслух никогда и никому об этом не говорил.
Гринт не отличался особым интеллектом или выдающимися способностями: он всегда сливался в единое целое с другими остатанцами – работа в морге помогала более философски относиться к вопросам жизни и смерти, но в этот день нечто особенное, едва уловимое, задело его нутро и не отпускало из своих цепких лап.
Единственными доступными развлечениями для местного населения были настольные игры, алкоголь и печатная продукция низкого качества. Всё всех устраивало, и никто не желал ничего менять.
Несколько лет назад впервые Гринт задумался о том, кто он, куда идёт и что хочет от жизни, но сколько бы он ни искал ответ – ответа не находил. Жизнь была упрощена до невозможного: приёмы пищи по расписанию, работа – минимальная; пить алкоголь можно было уже после четырёх дня. Детей никто не заводил – этим занимался специализированный центр. Целыми днями остатанцы были предоставлены сами себе и не обременены тяжёлым физическим или умственным трудом.
“Самые большие страдания нам доставляют наши мысли”, – снова всплыла очередная фраза из прочитанной книги и больно впилась в мозг.
Тяжело осознавать себя ничтожеством – тем, кто по праву рождения вытянул несчастливый билет. Лус часто говорила, что чтение книг до добра не доводит – наверное, подумал Гринт, она в чём-то права. Он вспомнил, что после смены надо будет зайти к ней и пропустить баночку другую пива, тем более есть повод, – жизнь начала постепенно налаживаться.
Санитары закатили тележку с трупом в предсекционную, а Гринт отправился фиксировать время и дату поступления тела, попутно посмотрев на часы. Он делал это сотни, тысячи раз – обычная работа, ничего особенного, и просто именно в данный момент на табло высветились цифры: день его рождения и время рождения – совпали с поступлением клиента. Бывает…
– Давайте, завозите, – он вернулся в предсекционную и распахнул двери в основное помещение со смотровым столом. Тележка снова задребезжала звонким металлическим грохотом.
– Раз, два, – дружно прокричали санитары и ловким движением перекинули клиента с каталки на стальную поверхность стола.
Каждый раз после проделанного они заливались громким хохотом – и на этот раз ничего нового – гулкое эхо пробежалось по мрачным и холодным стенам помещения.
– Всё, идите, – Гринт вытолкал санитаров за дверь, и те, довольные, отправились отдыхать.
Он снял простынь и посмотрел на очередного клиента: лица умерших сливались – запомнить их всех было невозможно. Единственное отличие обслуживаемых клиентов состояло в том, что морг, где работал Гринт, занимался захоронением только богатых стариков, прибывающих с другой планеты. С остатанцами так не церемонились – просто скидывали в местную погребальную яму, да и дело с концом.
Под покрывалом лежал пожилой мужчина обычного телосложения, роста чуть выше среднего, с седыми кудрявыми волосами. У него не было бороды – лишь лёгкая щетина; из одежды – обычная майка и спортивные штаны, на ногах – чёрные кроссовки. Когда Гринт снял одежду, то первое, что его удивило – невероятно упругий и рельефный пресс и такие же крепкие мускулистые руки и ноги. Видимо, мужчина всю свою жизнь посвятил физическим нагрузкам – даже жаль, что он умер, подумал Гринт, мог бы ещё пожить.
Только возникла мысль – тут же качнулась висящая на потолке одинокая жёлтая лампочка и резко мигнула: тьма – снова свет! Гринт оглянулся, словно кто-то пристально изучал его, но в комнате, кроме одного живого человека и одного мёртвого, никого не было: “Показалось, наверное”, – тихо пробормотал он.
Процесс вскрытия – дело утомительное, но почему-то необходимое: на каждого умершего богача заводилось дело со всеми сопутствующими исследованиями и подробным описанием – как умер, когда, от чего. Внутренности поразили Гринта ещё больше, чем внешность: судя по состоянию органов перед ним должен был лежать юноша, а не старик – настолько идеально было их состояние.
– Странно, – ответила Лус, когда Гринт пришёл к ней на работу.
Девушка работала медсестрой в Доме Последнего Отдыха. Они спокойно расположились в комнате отдыха и пили синтетическое пиво из упаковки вторсырья.
– Я тоже думаю, что странно, – ответил парень, отмечающий своё двадцатипятилетие.
Он поймал себя на мысли, что никак не может определиться, кто же он: взрослый парень или молодой мужчина.
– Хотя, если подумать, тебе не всё равно? – девушка покрутила головой, и её смешная косичка, выходящая из хвостика на макушке, смешно покачивалась в такт.