Антология Фантастики 4

Экипаж «Прометея» – элита мировой космонавтики – готовился к двухлетнему полёту к астероиду Эрос. Эта миссия была не просто очередной экспедицией; она несла в себе обещание новых ресурсов, знаний и, возможно, ответов на фундаментальные вопросы о происхождении жизни.

Капитан Александр Кузнецов, чьи глаза под густыми бровями излучали спокойную уверенность, был воплощением идеального лидера. Его десятилетний опыт за плечами, бесчисленные часы в симуляторах и безупречные показатели в предыдущих полётах делали его бесспорным авторитетом. Он стоял у иллюминатора, смотря на суету людей внизу, и ощущал тяжесть ответственности, которая легла на его плечи.

Мария Петрова, его верная заместитель, чья точность в навигации была легендарной, проводила последние сверки с центром управления. Её сосредоточенное лицо, обрамленное аккуратно уложенными волосами, выражало полную концентрацию. Она была опорой команды, тем, кто просчитывал каждый миллиметр траектории, каждый импульс.

Джон Смит, инженер-механик, всегда готовый прикоснуться к «сердцу» корабля, с азартом инспектировал системы. Его руки, крепкие и умелые, казалось, знали наизусть каждый болт и провод «Прометея». Его страсть к механизмам была почти осязаемой.

Анна Соколова, биолог, чьи исследования должны были пролить свет на внеземные формы жизни, готовила своё лабораторное оборудование. Её любопытство было безгранично, а ум – острым. Она видела в этой миссии не только научный прорыв, но и возможность понять саму суть жизни.

Ричард Браун, корабельный врач, олицетворял собой спокойствие и заботу. Его задача – поддержание здоровья и морального духа экипажа – была не менее важной, чем работа всех остальных. Он внимательно осматривал медицинский отсек, убеждаясь в полной готовности.

И, наконец, Майкл Уилсон, техник, всегда готовый подменить любого, если потребуется. Его позитивный настрой и готовность помочь делали его незаменимым членом команды.

Первые недели полёта прошли в удивительной гармонии, словно тщательно отрепетированный балет. Невесомость, поначалу казавшаяся непривычной, стала для них второй природой. Распорядок дня налаживался: тренировки, научные эксперименты, проверка систем, короткие периоды отдыха, во время которых они обсуждали новости с Земли, делились впечатлениями. «Прометей» плыл в безмолвном океане космоса, оставляя позади сине-зелёный шар, который становился всё меньше. Казалось, что ничто не может нарушить их идеальное путешествие. Но космос – это не только красота и бесконечность, но и место, где хрупкость человеческой жизни становится кристально ясной. И очень скоро эта хрупкость была подвергнута самому суровому испытанию.

45-й день полёта.

Тишина на борту «Прометея» всегда была особенной – плотной, пронизанной лишь едва слышным гулом систем жизнеобеспечения и мерным тиканьем бортовых часов. Но сегодня эту привычную акустическую симфонию нарушил резкий, пронзительный звук. На панели управления, где Мария Петрова отслеживала параметры атмосферы, замигал красный индикатор. Сначала это было лишь одно мигание, которое можно было бы списать на случайный сбой, но вскоре к нему присоединились другие. Уровень углекислого газа в атмосфере корабля, казалось бы, под контролем, начал медленно, но неуклонно расти.

«Мария, что там?» – голос капитана Кузнецова прозвучал спокойно, но в нем чувствовалась нотка беспокойства.

«Капитан, у нас… странные показания по CO2. Система регенерации воздуха работает, но её эффективность снижается. И уровень газа растёт». Её голос был ровным, но напряжение читалось в каждом слове.

Экипаж, привыкший к дисциплине и чёткой реакции на любую аномалию, немедленно бросился к панели. Джон Смит, с его феноменальным знанием всех технических аспектов корабля, первым погрузился в диагностику. Его пальцы быстро порхали по клавишам, глаза сканировали ряды цифр и графиков.

«Я не понимаю, – пробормотал он, нахмурив брови. – Все системы в норме, датчики чистые, но данные… они как будто противоречат сами себе».

Анна Соколова, будучи биологом, тоже обратила внимание на показания. «Углекислый газ… если он будет продолжать расти, это может вызвать гипоксию. Симптомы: головная боль, головокружение, затруднённое дыхание».

Ричард Браун, словно предчувствуя неладное, уже проверял аптечку и медицинские мониторы. Его взгляд был полон тревоги.

Ситуация начала набирать обороты. Система жизнеобеспечения, сердце корабля, начала вести себя всё более непредсказуемо. Показания скакали, иногда возвращаясь к норме, а затем снова падая. Это было похоже на странную, коварную игру.

«Связь с Землёй становится всё слабее», – объявил Майкл Уилсон, сидя у консоли связи. Его голос звучал приглушенно, словно сквозь толщу воды. – «Помехи… очень сильные».

Кузнецов почувствовал, как ледяной холодок пробежал по его спине. Полная изоляция – это то, чего боялся каждый космонавт. Они были отрезаны от дома, наедине со своими проблемами, и проблемы эти только начинали проявлять себя. Надежда на быструю помощь с Земли таяла с каждой минутой, вместе с уменьшающимся запасом чистого воздуха.

52-й день полёта.

Звёздный океан за иллюминаторами, ещё недавно казавшийся завораживающим и величественным, теперь ощущался как бездна, из которой нет возврата. Ещё неделю назад они слышали голоса с Земли – теперь лишь зловещее шипение и треск в наушниках, свидетельствующие о полном и окончательном разрыве связи. «Прометей» оказался в беззвучном вакууме, отделённый от всего человечества невидимым, но непреодолимым барьером.

Система подачи кислорода, главная артерия корабля, продолжала работать с постоянными, пугающими перебоями. Каждое утро экипаж встречал с тревогой, гадая, хватит ли им сегодня драгоценного воздуха. Они были вынуждены активировать резервные запасы, которые, по расчётам, должны были использоваться только в крайних случаях. Каждый вздох теперь был ценен, каждый вдох – напоминание об их хрупком положении.

Паника, до сих пор сдерживаемая строгой дисциплиной и надеждой на благополучное разрешение ситуации, начала просачиваться сквозь трещины в их самообладании. Мария Петрова, обычно такая собранная, стала чаще закусывать губу, её взгляд скользил по показаниям приборов с явным страхом. Джон Смит, привыкший видеть решения в механизмах, теперь всё чаще просто вперивал взгляд в неисправные системы, его обычный энтузиазм сменился глухой злостью. Анна Соколова, учёный до мозга костей, начала вести дневник, фиксируя малейшие изменения в поведении коллег, её взгляд стал более отстранённым, словно она наблюдала за ними извне. Ричард Браун, врач, старался поддерживать всех, но и его лицо стало бледнее, а в глазах появилась тень усталости.

Капитан Кузнецов чувствовал, как напряжение нарастает с каждым часом. Он старался сохранять внешнее спокойствие, проводил совещания, давал задания, но внутри него самого поселился холодный страх. Он видел, как его команда, его семья, медленно погружается в пучину отчаяния. Мысли о том, что могло вызвать эту поломку, о том, почему связь оборвалась, терзали его. Была ли это случайность? Или что-то более зловещее, что-то, чего они не могли предвидеть? Этот вопрос, словно ядовитый газ, медленно отравлял атмосферу на борту, предвещая ещё более страшные события.

Через три месяца.

Время на борту «Прометея» стало тягучим и бессмысленным, как застывшая смола. Шестьдесят дней изоляции, три месяца борьбы с надвигающейся катастрофой. Небоевой дух экипажа, некогда крепкий, как корпус их корабля, начал крошиться под натиском обстоятельств. Системы жизнеобеспечения, несмотря на все усилия Смита и Уилсона, продолжали работать с перебоями, а вот запасы… запасы таяли с пугающей скоростью.

Резервные запасы продовольствия, рассчитанные на любые непредвиденные случаи, начали иссякать. То, что было предназначено для месяцев, оказалось достаточным лишь для недель. Теперь экипаж был вынужден сократить рацион до абсолютного минимума. Каждый приём пищи превратился в ритуал унижения, когда они наблюдали, как последние крохи еды раздаются между ними. Это были сухие, безвкусные брикеты, лишенные всякой питательной ценности, призванные лишь поддерживать минимальное функционирование организма.

У членов команды стали появляться первые признаки авитаминоза: кожа приобрела землистый оттенок, волосы стали тусклыми и ломкими, а силы покидали их с каждым днём. Но гораздо страшнее были психологические последствия. Депрессия, словно невидимый вирус, поражала сознание. Глаза, раньше полные искорок интереса и решимости, теперь были затуманены отчаянием и апатией.

Именно в этой гнетущей атмосфере стали проявляться более тревожные изменения. Джон Смит, инженер-механик, чья страсть к работе раньше была двигателем команды, теперь начал проявлять всё более агрессивное поведение. Его раздражительность перерастала в явную враждебность. Он стал подозрительным, его взгляд постоянно метался по лицам коллег, словно выискивая в них врагов. Он начал разговаривать сам с собой, иногда выкрикивая бессвязные фразы, обвиняя кого-то в саботаже. Его сильные руки, которые раньше с такой любовью разбирали и собирали механизмы, теперь сжимались в кулаки, готовые обрушиться на любого, кто, как ему казалось, стоял на пути к спасению. Его некогда яркие глаза теперь горели нездоровым блеском.

Капитан Кузнецов пытался держать команду в узде, но с каждым днём это становилось всё сложнее. Уговоры, приказы, даже угрозы – всё казалось бессильным против нарастающего безумия, которое медленно, но верно охватывало экипаж «Прометея». Космос, этот бесконечный простор, теперь казался им не местом для исследований, а огромной, безжалостной тюрьмой.

Джон Смит больше не скрывал своей паранойи. Он открыто обвинял остальных в намеренном саботаже. «Это вы! – кричал он, указывая дрожащим пальцем на капитана Кузнецова. – Это вы перекрыли вентиляцию, чтобы я задохнулся! Вы хотите избавиться от меня, потому что я знаю правду!»

Его слова, лишенные всякой логики, звучали как бред сумасшедшего, но в условиях изоляции и дефицита кислорода, где реальность искажалась, они находили зловещий отклик в умах некоторых членов экипажа. Конфликты между ними становились всё более острыми, переходя от словесных перепалок к открытой агрессии. Однажды Джон Смит попытался ударить Ричарда Брауна, когда тот пытался измерить его пульс. Браун едва успел увернуться.

Анна Соколова, с её острым научным взглядом, начала замечать странные изменения не только в поведении Смита. Она видела, как Мария Петрова стала всё чаще терять нить разговора, как капитан Кузнецов выглядел всё более изможденным, несмотря на свои попытки сохранять самообладание. Она фиксировала эти наблюдения в своём личном, зашифрованном журнале, надеясь, что когда-нибудь они обретут смысл.

«Анна, у вас есть какие-то идеи, что с нами происходит?» – спросил однажды Кузнецов, когда они вдвоем осматривали лабораторные образцы, казавшиеся теперь бессмысленными.

«Я пока не могу сказать с уверенностью, капитан, – ответила Анна, её голос был тихим. – Симптомы… они как будто комплексные. Идут не только от физического истощения. Есть явные признаки развивающегося психического расстройства, причем у всех. Но что является первопричиной… Я не знаю».

Ричард Браун, проводя очередной медицинский осмотр, зафиксировал у всех членов экипажа, кроме, возможно, самого себя, повышенный уровень стресса, симптомы депрессии и гипоксии, а также некие отклонения в нейрохимическом составе крови, которые он не мог объяснить. Это были не просто симптомы физического недомогания; это были первые, ещё неявные, но уже пугающие признаки того, что их разум начинает сдавать. Они были одни, отрезанные от мира, в замкнутом пространстве, где каждый их вздох был борьбой. И в этом замкнутом мире, где реальность искажалась, а инстинкты брали верх, готовилась почва для самого страшного.

Безмолвие космоса внезапно раскололось на осколки криков и лязга металла. Трагедия, которую они так старались предотвратить, настигла экипаж «Прометея» внезапно, но в то же время неизбежно, словно закон природы, проявивший себя в самом жестоком обличье.

Всё началось с очередного инцидента. Джон Смит, чья одержимость достигла апогея, забаррикадировался в инженерном отсеке, угрожая взорвать критически важные системы. Он кричал что-то о «чистоте», о «возвращении в лоно Земли», его глаза горели безумным огнём.

Кузнецов, Петрова и Браун пытались уговорить его сдаться, обещая помощь, пытаясь достучаться до остатков разума. Но Смит был неумолим. Он выскочил из отсека с каким-то острым инструментом, направляясь прямиком к Майклу Уилсону, который в этот момент чинил электропроводку в одном из коридоров. Уилсон, застигнутый врасплох, не успел среагировать. Раздался короткий, обрывистый крик, а затем – глухой удар.