Антология Ужаса. Часть 11-15

Сон Наяву

Алан любил утро. Не буйное, залитое солнцем, а то, которое приходит тихо, после долгой, убаюкивающей ночи. Утро, когда мир еще дремлет, а воздух несет в себе едва уловимый аромат влажной земли и остывающего асфальта. Его квартира, обычно наполненная привычным шумом города, в эти предрассветные часы казалась островом покоя. Кофеварка тихо бормотала, разбуженная кнопкой, тени на стенах еще не решились уступить место свету, и где-то в глубине души таилось то самое, хрупкое ощущение предвкушения дня.

Но последнее время это предвкушение сменилось чем-то иным. Тревогой. Не той, что вызывают счета или неизбежные рабочие звонки, а более глубокой, экзистенциальной, которая шептала ему на ухо, что не все так просто, как кажется. Все началось с него. Сна.

Это был сон, который приходил не каждую ночь, но достаточно часто, чтобы оставить после себя стойкий, промозглый осадок. Сон о месте, которое Алан знал, но в то же время – совершенно не узнавал. Это была старая, заброшенная мельница на краю города, место, куда он не ходил с детства. Но во сне она представала в ином свете. Массивная, покосившаяся, словно проклятая, она возвышалась на фоне грязно-серых небес. Внутри царил вечный полумрак, пропитанный запахом плесени, сырой древесины и чего-то неописуемо гнилостного.

В этом сне Алан всегда был один. Он бродил по скрипучим половицам, ощущая под ногами что-то липкое, и смотрел на механические части мельницы – огромные, ржавые шестерни, которые медленно, с мучительным скрипом, вращались, хотя ветер не дул. Они вращались сами по себе, будто подчиняясь неведомой, внутренней жизни. А где-то в темноте, за пределами видимости, слышался звук. Низкий, горловой, словно кто-то пытался выдавить из себя стон, полный невыносимой боли. Он не мог видеть источник этого звука, но чувствовал его. Чувствовал, как холод проникает сквозь его кожу, как сердце начинает биться учащенно, а пальцы немеют.

Пробуждение всегда было резким, выдергивающим из кошмара с такой силой, что подушка казалась мокрой от пота, а простыни – перекрученными, будто он боролся с чем-то невидимым. Он открывал глаза, видел свою знакомую спальню, и на несколько секунд облегченно выдыхал. Это был всего лишь сон. Просто плод уставшего сознания.

Но что-то было не так. Сегодня, встав с кровати, Алан заметил, что его любимая керамическая кружка, всегда стоявшая на прикроватном столике, лежала на полу, разбитая. Он был уверен, что ставил ее на стол. Он даже помнил, как ставил ее туда вчера вечером, проверяя, достаточно ли она заполнена водой. Это мелочь, он знал. Уронил. Бывает. Но в глубине души зародилось едва уловимое сомнение.

Подойдя к окну, он посмотрел на улицу. Утренний туман, густой и молочный, скрывал очертания зданий. Вдалеке, там, где виднелась окраина города, мелькали смутные, похожие на силуэты, очертания. Алан моргнул. Туман рассеялся, и там была лишь обычная городская застройка. Он покачал головой. Усталость, не более.

Он начал свой обычный ритуал – готовил кофе, слушал новости по радио. Но каждое утро теперь было сопряжено с этим странным ощущением, будто реальность вокруг него была чуть-чуть подернута дымкой, будто отдельные детали его мира жили своей, независимой жизнью, отказываясь подчиняться привычным законам. Этот сон – он становился все более реальным. И это пугало. Пугало сильнее, чем любое ночное чудовище.

Сон вернулся. Теперь он был более настойчивым, вплетался в саму ткань ночи. Алан просыпался не от испуга, а от отвращения. Мельница, покрытая слоем грязной влаги, казалась еще более зловещей. Ржавые шестерни продолжали свое неспешное, жуткое вращение, а стон из темноты звучал уже не просто как звук, а как призыв. Он чувствовал, как стены мельницы дышат, словно огромное, спящее чудовище, а запах плесени стал настолько сильным, что казалось, будто он вдыхает его даже во сне.

В этот раз, когда Алан бродил по скрипучим половицам, он увидел что-то. В дальнем углу, среди груды гниющих мешков, что-то блеснуло. Он осторожно подошел ближе, сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Это был небольшой, потускневший металлический предмет, похожий на часть старого механизма. Он был холодным на ощупь, и от него исходил тот же запах, что и от мельницы – запах гнили и ржавчины. Алан поднял его. Это было какое-то колесико с острыми зубцами.

Внезапно, из темноты раздался шорох. Не звук шагов, а более резкий, скребущий. Алан замер, затаив дыхание. Он не видел ничего, но чувствовал присутствие. Что-то незримое, наблюдающее. Ужас сковал его, но он не мог пошевелиться. Он чувствовал, как холод проникает в его кости, как взгляд, направленный из темноты, пронизывает его насквозь.

Утро наступило, как всегда, внезапно, вырвав его из этого кошмара. Алан проснулся, тяжело дыша. Его простыни снова были смяты, а на лице – капли пота. Он лежал, пытаясь прийти в себя, когда его взгляд упал на прикроватный столик. Там, рядом с книгой, лежал тот самый предмет. Маленькое, ржавое колесико с острыми зубцами.

Алан вскочил. Его сердце бешено колотилось. Этого не могло быть. Он видел его во сне. Держал в руках. А теперь оно лежит здесь? Он схватил его. Холодное, настоящее. Оно пахло так же, как во сне – гнилью и ржавчиной.

Он выскочил из спальни, прошел на кухню. Включил свет. Все было на своих местах. Но когда он взглянул в окно, он увидел его. Смутный, темный силуэт, похожий на высокую, худощавую фигуру, стоял на противоположной стороне улицы, среди густого утреннего тумана. Фигура не двигалась, просто стояла и наблюдала. Алан почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Он смотрел на него, не отрываясь, и фигура, казалось, тоже смотрела на него. Секунду, две, три… Затем, с едва уловимым движением, она растворилась в тумане, будто ее и не было.

Алан прислонился к стене. Его руки дрожали. Это не просто совпадения. Это не просто плохие сны. Это… это проникает. В его мир. Он пытался рационально объяснить происходящее. Может, он просто принес эту деталь из сна? Но это казалось абсурдным. Упавшая кружка, странная фигура в тумане – все это было слишком реальным.

В течение дня он пытался отвлечься. Работа, звонки, встречи. Но его мысли постоянно возвращались к мельнице, к колесику, к фигуре в тумане. Он замечал странные мелочи. Незнакомые лица, которые казались ему смутно знакомыми, как будто он видел их во сне. Цвета, которые казались блеклыми, или, наоборот, неестественно яркими, будто выжженными. Он начал избегать зеркал, боясь увидеть там не себя, а кого-то другого. Или что-то другое.

Вечером, когда он шел по улице, он заметил, как дерево, растущее у его дома, выглядит… иначе. Его ветви были изогнуты неестественным образом, а листья казались слишком темными, почти черными. На мгновение ему показалось, что оно тоже издает слабый, похожий на стон звук. Он ускорил шаг, пытаясь убедить себя, что это всего лишь игра света и тени. Но чувство тревоги, пронзительное и ледяное, стало его постоянным спутником. Он боялся засыпать. Но еще больше он боялся не уснуть.

Третий сон был долгим. Алан чувствовал, как он медленно, мучительно затягивает его в свою бездну. Мельница предстала перед ним во всей своей гниющей красе. Ржавые шестерни вращались с таким скрипом, что казалось, будто само пространство стонет. А звук из темноты… Он стал более отчетливым. Это был не просто стон, а что-то похожее на шепот, состоящий из множества голосов, говорящих на непонятном языке. Этот шепот проникал в мозг, вызывая пульсирующую головную боль.

Он чувствовал, как на его кожу что-то сыплется – мелкая, грязная пыль. И запах… Запах стал невыносимо сильным. Алан чувствовал, что он не может дышать. Он пытался открыть рот, но из него вырывался лишь слабый хрип. Внезапно, он почувствовал прикосновение. Ледяное, скользкое, оно коснулось его руки. Алан вздрогнул, но не смог отдернуть руку. Он чувствовал, как оно скользит по его коже, оставляя после себя ощущение зуда и жжения.

Он был пойман. И он знал это. В этот момент, в глубине сна, он увидел ее. Или его. Фигуру. Высокая, неестественно худая, она стояла в темноте, но теперь Алан мог разглядеть ее очертания. Не было лица, только темное пятно, где оно должно было быть, и длинные, тонкие пальцы, которые, казалось, тянулись к нему.

“Ты здесь,” – прошептал беззвучный голос, который, казалось, звучал прямо у него в голове. – “Ты пришел.”

Сон оборвался. Алан проснулся в холодном поту, сердце выпрыгивало из груди. Он чувствовал, что что-то изменилось. Что-то необратимо. Он посмотрел на свою руку. Она была красной, с мелкими, зудящими высыпаниями. Он тер ее, но зуд не проходил. Он пах ее. Тем самым запахом.

День начался с того, что Алан обнаружил, что не может выйти из своей квартиры. Дверь в коридор, которая всегда открывалась легко, теперь казалась заблокированной. Он толкал ее, тянул, но она не поддавалась. Она будто приросла к косяку. Паника начала нарастать. Он попытался открыть окно, но и оно заклинило. Алан почувствовал, как его охватывает клаустрофобия.

Он попробовал позвонить жене, но телефон не ловил сеть. Он бросился к компьютеру, но интернет тоже не работал. Мир за пределами его квартиры, казалось, перестал существовать. Алан начал осматриваться. Его квартира, его убежище, начала меняться. Стены, которые раньше были нейтрального бежевого цвета, теперь приобрели грязно-зеленый оттенок. На обоях начали появляться трещины, похожие на паутину, и из них сочилась какая-то темная, маслянистая жидкость.

Он пошел на кухню. Обойдя заблокированную дверь, он увидел, что плитка на полу стала блеклой, а стыки между ней – черными и гнилыми. Краны в ванной начали издавать слабый, скрипучий звук, словно кто-то тянул их изо всех сил. Алан чувствовал, что его мир рассыпается на части.

Он попытался вспомнить, как это началось. Сон. Мельница. Фигура. Это не просто мысли. Это реальность. Он подошел к зеркалу в ванной. Его отражение было бледным, с темными кругами под глазами. Но глаза… Его глаза казались пустыми, в них не было жизни. И на мгновение, ему показалось, что его отражение улыбнулось ему. Улыбкой, которой он никогда не дарил.

Алан сел на пол, обхватив голову руками. Он чувствовал, как его разум начинает сбоить. Где реальность, а где сон? Этот вопрос мучил его. Он боялся, что если закроет глаза, то навсегда останется в том кошмаре. Но он также боялся, что кошмар уже здесь. Полностью.

Он заметил, что его собственное тело начало меняться. Его кожа стала бледнее, на ней появились странные, темные пятна. Его пальцы, казалось, удлинились. Он чувствовал слабость, но вместе с ней – странное, новое ощущение. Ощущение, будто он становится частью чего-то большего. Чего-то темного и древнего.

Прошло несколько дней. Алан перестал считать. Время в его квартире текло странно – то замирало, то стремительно пролетало. Его квартира превратилась в мрачный, гнетущий лабиринт. Стены, казалось, дышали, а обои постепенно отслаивались, обнажая гнилую древесину под ними. Запах плесени и гнили стал постоянным спутником, проникая в каждую клеточку его тела.

Он больше не пытался выйти. Дверь в коридор была завалена гниющими мешками, которые появились невесть откуда. Окна остались закрыты, а стекло стало матовым, сквозь него пробивался лишь тусклый, серый свет, который только усиливал ощущение безысходности.

Его еда – исчезла. Он не помнил, как ел в последний раз. Жажда – тоже. Казалось, его тело питается чем-то иным, чем-то, что исходило из самой этой гниющей реальности.

Но самым ужасным было присутствие. Она была здесь. Фигура. Она не показывалась полностью, но Алан постоянно чувствовал ее. Она скользила по периферии его зрения, ее присутствие ощущалось как ледяной сквозняк. Иногда он слышал ее шепот, теперь более отчетливый, хоть и по-прежнему непонятный. Казалось, он пытался прорваться сквозь его разум, как тонкое лезвие.

Однажды, сидя в гостиной, которая теперь напоминала темную, сырую пещеру, Алан увидел его. На стене, там, где раньше висела фотография его семьи, теперь было темное, пульсирующее пятно. И из этого пятна медленно, словно вытекая, протягивались тонкие, черные нити. Они извивались, словно живые, и Алан почувствовал, как они тянутся к нему.

Он не мог отвести глаз. Он чувствовал, что эти нити – это часть той сущности. Часть его сна, которая теперь сплеталась с его реальностью. Он зажмурился, пытаясь отстраниться. Но когда он открыл глаза, одна из нитей касалась его руки. Она была холодной, но не скользкой, а шершавой, как грубая ткань.

“Ты больше не один,” – прозвучал в голове знакомый, беззвучный голос. – “Мы вместе.”

Алан посмотрел на свои руки. Они были бледными, с тонкими, черными венами, проступающими под кожей. Его пальцы казались длиннее, ногти – темнее. Он чувствовал, что его тело меняется, но не понимал, как. Он был похож на что-то, выловленное из гнилого болота.

Он начал терять себя. Воспоминания о его прошлой жизни становились туманными, размытыми. Он помнил свою жену, но ее лицо казалось далеким, чужим. Его работа, друзья – все это казалось сном, который он видел давным-давно. Кто он теперь? Человек, который когда-то жил в этой квартире, или нечто, что рождалось из ее гнили?

Он начал разговаривать сам с собой. Не вслух, а в голове. Он задавал вопросы, на которые не мог найти ответов. Пытался понять, что происходит. Но каждое утро, когда он просыпался – или думал, что просыпается – реальность становилась все более искаженной.

Однажды, он увидел его. На полу, среди обрывков обоев, лежало маленькое, ржавое колесико с острыми зубцами. То самое, из сна. Алан поднял его. Оно было холодным, но теперь казалось, что оно греет его изнутри. Это было знаком. Знаком того, что он больше не одинок. Что его сон – это нечто большее, чем просто сон. Это другая реальность, которая стремится поглотить его.

Он почувствовал, как страх, который жил в нем, начал уступать место чему-то новому. Ощущению смирения. Или, возможно, предвкушения. Предвкушения того, что должно произойти. Потому что он знал: этот кошмар еще не закончился. Он только начинался. И он был его частью.

Дни, или то, что Алан принимал за дни, слились в тягучий, гнилостный поток. Его квартира, некогда убежище, превратилась в нечто иное – в живой, дышащий организм, состоящий из плесени, ржавчины и теней. Стены теперь активно пульсировали, будто сердца огромного, умирающего существа, и каждый вздох сопровождался тихим, влажным хлюпаньем. Запах разложения достиг такого апогея, что казалось, будто сам воздух стал плотным, пропитанным смертью.

Алан больше не пытался спать. Он боялся. Боялся того, что мельница, этот призрачный символ его кошмара, начнет прорастать сквозь стены его квартиры, поглощая его. Но сон сам находил его. Он приходил не в тишине ночи, а посреди дня, как внезапное, болезненное наваждение. В эти моменты мир вокруг него замирал, и он оказывался снова на скрипучих половицах старой мельницы.

В один из таких моментов, когда он сидел, сгорбившись, в центре гостиной, которая теперь напоминала темный, затопленный трюм, мир вокруг него начал меняться. Пол под ним стал мягким, влажным, словно мох. Стены, казалось, отодвинулись, превращаясь в бесконечные, серые коридоры, теряющиеся в тумане. И там, вдалеке, виднелись они – ржавые, гигантские шестерни мельницы, медленно вращающиеся, издавая тот самый, мучительный скрип.

Он попытался встать. Но его ноги, казалось, приросли к полу. Он тянул, но они не двигались. Он почувствовал, как из-под его стоп вытекает какая-то темная, густая жидкость. Это была не вода. Это было нечто более плотное, с запахом земли и гнили.

“Ты не можешь уйти,” – прозвучал шепот, теперь он исходил не из темноты, а как будто из самих стен. – “Ты здесь.”

Алан почувствовал, как его тело дрожит. Он посмотрел на свои руки. Они были покрыты темными, влажными пятнами, и казалось, что его пальцы стали более длинными и тонкими. Он был похож на ожившую статую, вылепленную из грязи.

Он попытался сделать шаг, чтобы добраться до входной двери, которая теперь была полностью завалена чем-то, напоминающим гниющие доски. Когда он подошел, дверь, которая прежде была заблокирована, внезапно поддалась. Он потянул. Дверь открылась, но за ней не было привычного коридора. Там была… пустота. Абсолютная, черная пустота, которая, казалось, поглощала свет.

Алан почувствовал, как его тело овладевает чуждая ему сила. Его ноги сами по себе шагнули вперед, в эту черноту. Он не чувствовал земли под ногами, но ощущал, как его тело медленно, неумолимо втягивается в эту бездну. Он не мог кричать. Он не мог сопротивляться. Он чувствовал, как его сознание растворяется, как его “я” распадается на миллионы частиц.

Когда он пришел в себя, он стоял на земле. Это была не земля его квартиры, и не земля мельницы. Это было что-то иное. Серый, безжизненный ландшафт, покрытый пылью и мелким, острым гравием. Небо над головой было свинцовым, без солнца, без облаков. И тишина. Абсолютная, гнетущая тишина, которая давила на уши.

Он огляделся. Вокруг не было ничего. Ни зданий, ни деревьев, ни людей. Только эта бесконечная, серая равнина. Он почувствовал, как его тело становится легче, почти невесомым. Его одежда – та же, что была на нем, но теперь она выглядела старой, изношенной, словно он носил ее вечность.

Он сделал шаг. И еще один. Он шел, не зная куда. Его разум был пуст. Он не помнил, как попал сюда. Он не помнил, кто он. Он был просто… здесь.

Внезапно, он увидел его. Далеко на горизонте, медленно вращались огромные, ржавые шестерни. Это была мельница. Но она была больше, чем он помнил. Она возвышалась над этим пустынным ландшафтом, как зловещий монумент.

Он почувствовал, как его ноги сами несут его к ней. Он шел, и каждый шаг казался ему вечностью. Чем ближе он подходил, тем сильнее становился звук – скрип шестерней, смешанный с тихим, горловым стоном, который теперь казался знакомым, почти успокаивающим.