Воин ПрАви

ДОРОГА СУДЬБЫ

Зима в этом году опять не хотела уходить. После оттепели метель и холод напомнили о снежных и морозных днях. Страшный гололед напугал автолюбителей, а начавшие оттаивать деревья вновь облачились в серебряные кафтаны да сарафаны, да поближе прижались друг к дружке. «Эх!» – словно воскликнула зима – Где мои сани расписные и тройка залетная? Просвистим-ка по белу свету напоследок, вернем наши февральские дни украденные, погуляем, попляшем. А затем отправимся на родину, на север, в Гиперборею, откуда и я родом и все людишки – человеки. Эй! Скачите, летите родные, бейте копытами! Добавьте холодку!

Дмитрий погасил сигарету и, кутаясь в отцову шубу, пошел в дом. Лариса Дмитриевна, его мать, седовласая, с глубокими морщинами на лице, хлопотала у раскаленной плиты русской печи.

– Видал, что творится? – раздался голос отца из комнаты. – Куда поедешь? Ничего не видать, да гололед. Не ровен час, как…

– Ну, что ты будешь делать! – всплеснула руками мать. – Сколь не говори, все свое талдычит.

Она перекрестилась.

– Ладно, старуха. Только Димку все равно нельзя отпускать.

– Бать, мне к семи на работу.

– Позвони, подменись, скажи, что не сможешь приехать.

– Бать, ты как маленький, я обещал людям, что буду в семь, а свое слово я держу. Не этому ли ты учил?

– Но позвонить?

– Кому, бать? Кому? Это моя находка. Понимаешь?

– Все я понимаю, – он, наконец, вышел на кухню, с трудом опираясь на трость. – Только боюсь я.

Дмитрий взглянул в помутневшие с годами стариковские глаза. В них и правда чувствовалась неподдельная тревога.

– От судьбы не уйдешь.

– Это верно, сын, верно. – он обреченно опустился на табурет.

– Старый, чего это ты? – заволновалась мать. – Ни с того, ни с сего и выдал.

– Батя! Мамуля! Успокойтесь! Словно в первый раз провожаете. Ну?!

Дмитрий обнял родителей. Сердце защемило, на глаза набежали слезы.

– Через недельку заеду.

Лариса Дмитриевна быстро собрала гостинчик невестке.

– Это Аннушке, пусть не серчает за прошлое, приезжайте вместе.

– Хорошо, мам. Ну, пора, а то ехать придется часов пять – шесть, а то и более по такой дороге.

– Давай, сыну. Прости, если что.

– Бать, все будет в норме. Счастливо.

Пока прогревалась машина, Дмитрий смотрел на окна родительского дома и думал о том, как быстро пролетели детство и юность. Давно ли бегал с девчонками на танцы, играл с приятелями в футбол, целовался с любимой девушкой.

«Интересно, а где сейчас Ольга? Как сложилась ее судьба? Мы много времени проводили вдвоем и никак не могли наскучить друг другу. Я был от нее без ума. Где ты любовь моей далекой юности? Ау? Отзовись!»

В это время комок снега ударился в лобовое стекло, заставив Дмитрия выйти из раздумий. Он мотнул головой. Вокруг никого не было.

– Черт, словно из прошлой жизни воспоминания, но до чего приятны!

Дорога была скользкой, ровной и блестела, словно лакированная столешница. Даже шипы на колесах не давали полной уверенности в безопасности. Дмитрий был максимально собран и сосредоточен. Темная полоса дороги освещалась лишь фарами его «Жигулей». Встречные авто попадались редко. Ночная трасса, одетая в гололед, постоянно держала в напряжении. Дмитрий не любил ездить медленно, но сегодня играть в «догонялки» с ветром было опасно.

Вдруг что-то похожее на лежащего человека мелькнуло справа, у самого края дороги. Дмитрий остановился, и почувствовав опасность достал монтировку. Немного погодя вышел из машины. Ветер продолжал завывать, свистеть, бросаясь снежными липкими хлопьями, качал многолетние тополя, те стонали и кряхтели, навевая тревогу.

Дмитрий нагнулся и щелкнул зажигалкой. Вглядевшись, передернулся. Растрепанный, сильно обгорелый пуховик сохранял запах жженых перьев, и видимо, еще и тлел. Он осторожно стянул его и увидел молодую девушку с грязным лицом, перепутанными волосами, ее колотило от холода. В машине было достаточно тепло, и Дмитрий выбросил остатки тлевшего пуховика, который явно был не ее размера. Осмотрев раны и ссадины на девушке, не обнаружил ничего серьезного, по крайней мере, на первый взгляд, аккуратно уложил на заднем сиденье.

Любопытство заставило вернуться его обратно к месту находки. Поодаль, в кювете, Дмитрий обнаружил останки полностью сгоревшей легковой машины.

– Ничего себе, картинка.

Дмитрий, подобрав спутницу, поехал быстрее, требовалось скорее добраться до больницы. Чувство страха притупилось. Да и до города оставалось совсем немного.

Яркий свет внезапно ослепил Дмитрия. Угодив колесом на невидимое препятствие, машина резко подпрыгнула. Дмитрий от неожиданности выпустил руль, и неуправляемый автомобиль швырнуло в сторону, а затем перевернуло вверх колесами. Заскрежетала сминаемая крыша кабины, крошевом брызнули разбитые стекла… раздался удар, и все стихло…

ДМИТРИЙ ВАЛУЙ

Жизнь человека – постоянное испытание. А для настоящих воинов – сложный и запутанный путь, который называется Стезей ПрАви. И не каждый в состоянии пройти его, долгий или короткий он будет. Все окружающее не вечно, а душа бессмертна. «Мы… имеем жизнь вечную, и мы должны радеть о вечном, потому что земное против него – ничто. Мы сами на Земле, как искра, и потому можем сгинуть во тьме, будто не было нас никогда»

Конское ржание, треск костров, приглушенные голоса и бряцание оружия доносился до слуха Дмитрия. Он смотрел в догорающий костер и словно жил завтрашним днем. Вся его жизнь – путь воина. Битвы, кровь, смерть стали неотъемлемой частью его пути. Путь воина – путь ПрАви.

Старинный род царей (на степном языке – ханов) пошатнулся, но митрополит Алексей сумел удержать власть и поставить на ноги малолетнего Дмитрия. Великий князь Дмитрий Иванович уже в юности мирскими и военными делами. Главной задачей было удержать власть в своих руках. Распадающееся на мелкие части царство требовало жестких мер и твердой руки. Это сильно не нравилось сыну последнего московского тысяцкого, который очень хотел занять место отца и возглавить войско русское. Литовский князь Ольгерд не желал усиления Москвы и потому истерзал своими разбойничьими набегами рубежи северо-восточных русских княжеств, оказавшихся под рукой Дмитрия Ивановича, на языке степняков – Тохтамыша. Бесчисленные войны и умное ведение внутренних и внешних дел укрепили дух и силу князей и воинов русского царя, великого князя всея Руси. Мамай, он же Иван Вельяминов, решил стать царем, поднял восстание и повел войска от границ государства на столицу. Он знал, что хорошо обученные воины легко справятся с ополчением и дружинами князей. Но твердой веры в победу не было. Жажда власти не давала покоя. И вот оно – Куликово поле, место возможной славной будущей победы…

– О чем думка твоя, Валуй? – Дмитрий поднял голову, глянул в сторону говорившего.

– Знаешь, Игнат, не по себе как-то. Все удельные князья отказались от участия в битве. Остались только те, у кого уделов нет. Ну, два Ольгердовича еще. Этого мало. У Мамая воинов много больше. Все они прошли через столько сражений, что нам и не снилось. С кем-то из них ещё вчера стоял плечо к плечу. Помогали друг другу в бою, а теперь что? Вчера сражались с противниками империи, а сегодня воины одной империи делят землю между собой!

– Таков удел многих земель, объединившихся в результате войн, – Игнат помолчал. – Великий князь собрал всех воров и разбойников, даровал свободу и прощение от их старых грехов. Так что и нас в числе прибавилось.

– Не разделяю твоей радости Игнат. Настоящих воинов все равно мало. Тем более против конницы. Хазары с самого детства учатся военному делу и равным – им нет.

– Господь поможет, Валуй, не переживай. Смерть есть новое рождение. А хазары есть у них и у нас.

Чем дольше Дмитрий смотрел в костер, тем сильнее щемило сердце. В Костроме осталась любимая, Анастасия, потерявшая отца и брата несколько лет назад. В детстве они часто сидели на крутом берегу Великой Ра-реки и мечтали о будущем. Там, отроками, пообещали друг другу, что ничто и никогда не сможет их разлучить в этой жизни, кроме смерти. Теперь это казалось больше сказкой, чем частью его жизни

Он оглянулся на звук.

– Не спишь, воин?

– Не сплю, княже. Не спится совсем.

– То и понятно, – князь Владимир Андреевич Серпуховской присел рядом. – Я говорил с великим князем, пытался выпросить тебя в мой полк. Пойдешь?

Дмитрий выдержал испытывающий взгляд князя.

– А чего ж не пойти? – глядя прямо в глаза, ответил он. – Только, что это за полк такой? В сече ему место будет?

– Будет. А полк должен будет решить исход битвы. Если согласен, то бери коня, доспехи и пошли со мной.

Войско спало. Лишь время от времени окликали друг друга караульные, да фыркали кони.

– Полк у нас около сотни конников, но все хорошие наездники и умелые рубаки. – Владимир Андреевич шел рядом, слегка придерживая приспособленный к золотому поясу меч. – Таких воинов, умеющих владеть оружием обеими руками одинаково, у нас мало. Раньше, старики бают, многие владели этим искусством, но другие пришли времена, выродились великие воины. Вот и на месте, располагайся. Завтра будем переправляться за Дон, трудный и жаркий предстоит денек. Разбойнички наши ходили до Мамая, он уже рядом. А потому следует оказаться на том берегу первыми. Постарайся немного поспать, силенка понадобится.

Князь ушел. Дмитрий подложил под голову седло и лег на пожухлую траву. Ущербная луна, мерцающие звезды и образ Насти на фоне темнеющего свода казались далекими и не досягаемыми…

НА ДОНУ

Дмитрий приоткрыл глаза и сквозь постепенно рассеивающуюся туманную дымку разглядел склонившуюся к нему женщину.

– Димочка, Димуля! Слава Богу! – всплеснула руками молодая женщина.

Он в недоумении смотрел по сторонам и никак не мог сосредоточиться.

– Где я?

– В больнице, милый, в больнице. Почти месяц. Главное – жив!

Женщина плакала над ним, а он смотрел на нее и не мог ничего вспомнить.

– Я ранен?

– Ты разбился на машине.

– Разбился?

– Это чудо, что остался жив.

– А войска переправились?

– Войска? – женщина недоуменно посмотрела на него и вдруг перестала плакать. – Какие войска?

– Великого князя. Я должен быть там. Не дело воину валяться на постели, когда гибнут братья. Настюша, где мои доспехи?

– Что с тобой? – опешила она и чуть не упала, попятившись от кровати.

Дмитрий попытался вскочить, но в глазах потемнело, и он упал рядом с кроватью.

Густой туман висел над Доном. Больше слышалось, что здесь собралось огромное войско, потому как увидеть этого было невозможно. Отовсюду доносился звон оружия, крики, команды, ржание лошадей. Степь ожила для того, чтобы встретить смерть на кровавом сентябрьском пиру.

Дмитрий зачерпнул шеломом воду и сделал несколько глотков. Кто-то рядом прошептал, что отряд выдвигается к месту битвы.

Двигались недолго. Миновали переправу и вскоре углубились в дубраву.

– Стоять здесь. Быть готовыми к атаке, – донеслась до слуха переданная по рядам команда.

Дмитрий спешился.

Рядом расположился воин в легких доспехах, с жиденькой кучерявой бородкой на лице. Маленькие острые глазки смотрели из-под шапки – колпака.

– Дюже сильный туман ныне. Темник, небось, уже рядом и полки готовит. Но дело ли это, русам воевать с русами? Неужели Вышний допустит бойню?

– А ты, никак, не хочешь биться?

– Кто меня спрашивает, хочу али нет? Я – воин, а дело воина есть сеча.

– Как тебя зовут?

– Надо ли тебе знать мое имя? Услышишь и забудешь.

– Скажи.

– Экий настырный. Я смотрю ты не нашенский. Дмитриев?

– Валуй. Не слыхал?

– Слыхал, князь, слыхал. А меня Витимиром кличут. В народе просто Гологолем.

– Глаголешь много?

– Есть такое, князь. Зато ты, насколько знаю, молчун. Оттого ли Валуем – валуном величают?

– Оттого, Витимир, оттого.

– Чтой-то ты не весел, князь. Никак битва тоже не по душе?

– Верно, не по душе. Но я, как и ты, воин. Негоже менять царя древнего рода на военачальника, который в гражданских делах ничего не понимает. Мы и так растеряли столько земель, что прадеды вряд ли простили бы.

– Но… великий князь слаб духом.

– Это не тебе судить.

– Остынь, князь, раньше я купцом был, торговал в Суроже, общался с греками и многими родами русскими. Так что, поверь, толк в людях и товарах я знаю. Слаб Димитрий. Если бы не митрополит, не быть ему над ордой ханом. Повезло, что Волынец и Ольгердовичи нуждались в дружбе и деньгах, иначе, стоял бы великий князь со своими малыми дружинами где-нибудь в Ярославле и ждал бы осады. А то и пуще того, сдался бы на милость победителя.

– Я смотрю в военном деле ты хорошо разбираешься, – с иронией произнес Дмитрий.

– А то, как же? Купец в Суроже должен быть готов и к этому. Балуют греки, – не понял иронии товарища Витимир.

Среди воинов началось движение.

– Никак солнце пробивается.

– Уходит туман, – Витимир положил руку на рукоять меча. – Великокняжеский стяг в центре Большого полка. Глянь, Передовой полк готов броситься вперед. А где же царские войска?

– Туман медленно, но верно поднимался вверх, словно занавес открывал огромную сцену боевых событий.

– Да ить там вся Русь! – Витимир что-то прошептал, сильно похожее на заклинание. – Фряги тоже там.

Валуй попробовал разглядеть, кто стоит в Передовом полку, но обрывки тумана и ветки ольшаника не давали ему этого сделать

– Откуда ты родом, Витимир?

– Кто его знает. Мой дед, отец, я – купцы. Дом у нас в Суроже. Торговали повсюду, по всей Великой Скифии, бывали в Грецколани. Знаю, что дед мой с Златогорья.

– Где это?

– Меж Рипеев и Читайской землей.

– Далече, – проговорил Валуй и быстро взглянул на собеседника. – А в Костроме бывал?

– Бывал.

– Анастасию, дочь Мороза Храброго знаешь? Сестру Мстислава Кривого?

– Внучку Михаила Держихвата?

– Она самая.

– Знаю. У Михаила часто приходилось останавливаться. С моим отцом они были очень хорошие друзья.

– Витимир, если меня убьют, то побывай у Анастасии, передай образок, который снимешь с меня. Обещай.

– Брось, князь, авось выберемся. Но в случае чего, сделаю, как ты сказал.

Валуй глянул в глаза купца и дружески с силой сжал плечо.

КОМА

В больничной палате находилось уйма народу в белых халатах.

Аннушка подошла к высокому врачу.

– Доктор, что с ним?

– С Дмитрием? Успокойтесь, это временно. Сейчас он потерял сознание, но скоро очнется. А потеря памяти временная. Опасаться нечего.

В это время медсестра испуганно крикнула:

– Валерий Михалыч!

Она указала на приборы.

Врач подбежал к изголовью, осмотрел больного и резко позвал:

– Василий Иваныч! В реанимацию, срочно! Боюсь, что…

Он оглянулся на Анну и замолчал.

Все вокруг деловито засуетились. Дмитрия перегрузили на каталку и увезли.

– Аннушка, что случилось, милая? – Лариса Дмитриевна, мать Димы, широко открытыми глазами смотрела на нее. – Где сын?

– Мама, прошептала Анна и зарыдала на плече старушки.

– Отец не выдержит этого. Единственный сын и… такое несчастье.

– Он жив, его оперируют.

Они долго сидели в больничном коридоре, утешая друг друга.

– Мам, а ведь он приходил в сознание, но даже меня не узнал. Спрашивал про какие-то войска и великого князя.

– Великого князя и войска… Что еще говорил? – насторожилась Лариса Дмитриевна.

– Что не дело воину лежать на постели, когда сражаются братья.

– Опять.

– Опять?

– Я думала, что все прошло, а оно вернулось.

– Что вернулось?

– Не знаю. Понимаешь. Это трудно объяснить, если вообще возможно. С чего же начать? Я тогда работала в школе, преподавала литературу. И вот на одном из уроков мы изучали Блока. Так вот, когда я прочла строки о Куликовом поле, то услышала голос Димы, который сказал на весь класс: Я там был. Ребята, конечно, стали смеяться, посчитали, что это его такая шутка. Да только он совсем не шутил. Встал и совершенно серьезно повторил: Я был там. Представляешь, Ань, что стало со мной. Сначала я тоже хотела перевести в шутку, но он остановил меня, и попросил высказаться. Такое было редко. Когда Дима вышел к доске, я увидела у него на лбу испарину. Глаза лихорадочно блестели. И он сказал:

– Ничего смешного нет, я был там. Я видел, что такое смерть. Я видел изрубленные тела. Кровь на поле битвы настолько пропитала землю, что куда ни ступи, казалось, она хлюпает под ногами. Смерть летала над полем свистом стрел и звоном мечей…

В это время прозвенел звонок. Потрясенный класс еще несколько минут смотрел на замершего Диму. У него была лихорадка.

– А он сам помнит об этом?

– Смутно. Это ведь только один случай, а их было несколько.

– К врачу обращались?

– Сказали – обычная лихорадка.

– А кто такая Настя, он упоминал ее имя во сне.

– Настя? Какая Настя, о чем ты, Аня?.. Хотя постой… Ах да, Настя!.. Диме тогда было лет одиннадцать-двенадцать. Ночью ему приснился ужасный сон. Такой, что он закричал. Я успокоила его, думала, заснет. А он стал рассказывать, что ему приснилось. Оказывается, что во сне он дружил с девочкой. По его описаниям беловолосая, голубоглазая. Так вот, он сказал, что у нее погиб отец. Весь следующий день он сильно переживал. Ни с кем не разговаривал. Несколько часов подряд что-то писал в своей комнате. Кстати, те дневники сохранились. Нам, с отцом он строго настрого запретил их читать. Но тебе, наверно, можно. Можешь почитать, если интересно.

– Они надолго замолчали, погрузившись в невеселые думы.

Врач подошел незаметно и без предисловий сказал:

– Дмитрий в коме…

НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ

Туман понемногу рассеялся. Войска стояли друг против друга. Казалось, что это две огромные тучи, готовые столкнуться между собой и породить гром и молнию. По противоположные стороны поля стояли славянские и тюркские воины. Братья по крови и духу. Потомки самого Ария, воины одного государства, неожиданно оказавшиеся заложниками честолюбивых замыслов.

Мамаево войско состояло из закаленных в битвах воинов, чей жизненный путь есть военное дело. В состав великокняжеских войск входили ополченцы, крестьяне и горожане. Их оружием зачастую были рогатины, дубины, косы. Ко всему этому Дмитрий созвал под свои знамена весь разбойный люд, для которых сражение и нажива были смыслом жизни, обещая прощение и отпущение грехов. Настоящей боевой единицей царского войска являлись дружинники.

Встало солнце над головами, заблестели доспехи. И налетел степной ветер, словно в последний раз, пытаясь разрешить спор миром. Склонили головы Дажьбожьи внуки, прося прощения за кровь братскую, что придется им пролить в ковыль-траву. И налетело воронье со всей округи, предчувствуя этот кровавый пир в ясный сентябрьский день.

– Глянь, князь, никак поединщик царский выехал, – Витимир указал на пространство меж войсками. – Где он такую хрупкую лошаденку нашел? Неужели в броню заковал, чтоб ребра не треснули от такой туши.

Дмитрий согласился.

– Такому равного не найти. От одного толчка можно умереть.

– Наши молчат.

– Еще бы. Кто победит в поединке, на стороне тех и правда.

– Сшиби такого. Скорее копье тупым концом тебя пронзит, чем острым воткнешь ему в сердце.

– Заволновались ряды. Неужели нет никого, чтоб этого огромного завалить?

– Похоже, князь, правда и без боя на другой стороне поля.

– Теперь уже не время рассуждать, – Дмитрий в одно мгновение вскочил в седло. – Дай копье.

– Остынь, Валуй, все погубишь, – Владимир Андреевич схватил коня под уздцы. – Если ты выйдешь, мы потеряем внезапность, а так, то и победу. Остынь.

– Князь, инок выехал.

Все трое пристально разглядывали далекую фигуру всадника в черной схиме.

– Пересвет, – Владимир Андреевич оглянулся в сторону Валуя. – А ты говорил единоборца нет. Есть, и какой! Сам Сергий Радонежский благословил.

Дмитрий спешился и, не отрывая взгляда, наблюдал за развитием событий.

Всадники разъехались, развернулись, подняли копья и пришпорили коней, которые, что есть духу, рванули навстречу друг другу.

Удар, звон металла и громила выпал из седла. Пересвет повис, обняв шею коня, и затем медленно сполз на землю.

Княжеские полки, куда входили крестьяне, горожане, разбойники со свистом и улюлюканьем ринулись вперед. Два потока столкнулись. Крики, стоны, звон, пыль – все смешалось. Стало жарко даже тем, кто находился в тени дубовой рощи, который лишь наблюдал за ходом сражения. Закованные в доспехи ратники Мамая, сначала вроде смяли легковооруженных воинов князя, но ненадолго. Часы летели, как минуты. Неимоверная жара и давка уносили жизней больше, чем мечи, стрелы и копья.

Владимир Серпуховской нервничал, но молча смотрел на поле битвы. Наверно, из всех, кто находился в засаде, лишь один человек не выказал беспокойства. Это был воевода Боброк – Волынский или просто Волынец. Навалившись всем телом на оседланного коня, отрешенно смотрел на битву. Братская кровь пополняла воды стремительного Дона.

Ближе к вечеру конница темника ударила по левому флангу княжеских войск, которые под стремительным натиском стали медленно откатываться к берегам реки. Конные направо и налево рубили пеших прямо пред глазами воинов Засадного полка, среди которых пошел ропот. Князь Владимир подъехал к Волынцу.

– Пора. Если не ударим сейчас, то останется помогать лишь мертвым. – Его глаза яростно сверкали и сверлили воеводу.

– Не время. У Мамая есть еще резерв, и он его введет в сражение, когда будет уверен в победе. Ударим сейчас, проиграем битву.

Князь Серпуховской уже давно был в седле и не находил себе места. Его рука твердо сжимала рукоять меча, готовая в любой момент выхватить из ножен меч. Казалось, что вся дубовая роща и орешник на опушке шелестели и словно переживали точно так же, как и все воины засадного полка.

И вот пришло время. Боброк вскочил в седло, поднял над головой меч и будто хищная птица с небес набросился на врага. Хитрый прием Чингисхана – внезапность, вновь оправдал себя. Мамаевы конники, предчувствовавшие победу, были смяты, разбиты. И грозным клином разрезали вражеские войска всадники князя. Исход сражения был предрешен.

Валуй в числе первых ворвался в растерявшуюся толпу врага и рубил направо и налево, сек, пластал, сносил головы с плеч. Кровь забрызгивала коня и доспехи, на зубах скрипела пыль.

Всадники еще долго гнали бегущих, кого пленяли, кого убивали, но самого Мамая так и не настигли.

Когда начали искать великого князя Дмитрия, то в его одеждах у великокняжеского стяга, нашли посеченное тело боярина Бренка. Самого Дмитрия Ивановича не было ни среди живых, ни среди мертвых.

Валуй отъехал в поисках великого князя в сторону от поля за дубраву. Кто-то видел, как он, раненый, скакал в эту сторону. Осмотрев опушку с орешником, слегка углубился в рощу.

Вдруг тренькнула спущенная тетива, Дмитрий вмиг прижался к шее коня. Стрела вонзилась в дуб на головы всадника. Острый взгляд в одно мгновение уловил четверых пеших воинов. Меч блеснул в руке Валуя и уже один из врагов, упал разрубленным надвое. Вторая стрела нашла цель, вонзилась в грудь меж пластин над самым сердцем. Перехватило дыхание. Дмитрий достал мечом еще одного врага, попав по незащищенной шее. Но тут же прилетели еще две стрелы, ударили в грудь, и вышибли из седла. Валуй упал на спину и выронил меч.

Откуда-то издали донеслись голоса.

– Готов?

– Вроде готов.

Кто-то склонился и поднес ладонь к губам умирающего.

– Дышит.

– Пущай. Авось выживет. Бери коня. Уходим.

– Дрема-то, живой?

– Какое там. Полшеи перерезал.

Валуй с трудом приоткрыл глаза и увидел удаляющихся людей и коня, хотел встать, но не смог. Хотел крикнуть, но голос пропал. А вскоре и силы стали покидать тело…

Дмитрий закрыл глаза, и весь мир завертелся в его сознании, проносясь мимо, как татарская лава в рассыпной атаке. И только образ Насти застыл последней картинкой земного мира.