Часть первая
Пролог
Топкапы. Весна. 1520 год.
Ночь опустилась на дворец, словно чёрный шёлк – мягко, но неумолимо. Лунный свет скользил по мраморным плитам гарема, отбрасывая тени решёток на белые стены, словно напоминая: ты – в золотой клетке.
Она сидела у окна, скрестив ноги по-турецки, и смотрела на сад, где в темноте шептали фонтаны. Воздух пах розами и чем-то ещё – пряным, тревожным. Возможно, страхом. Возможно, мечтой.
Её звали Александра. Вчера.
Сегодня её имя – Хюррем. «Та, что смеётся». Они думали, что это будет символом покорности. Но она уже знала, что её смех станет оружием.
Она помнила корабль. Крики. Грохот цепей. Солёную воду в волосах. Слёзы, которые жгли глаза, но не сломили сердце.
Она помнила первые шаги по мрамору гарема – в одежде, пахнущей чужими судьбами. Помнила взгляд главного евнуха – холодный, как клинок.
Но больше всего она запомнила один момент – взгляд мужчины, в чьих глазах было больше власти, чем у королей Европы.
Сулейман.
Он ещё не знал, что она станет его проклятием. Его страстью. Его слабостью. И его единственным выбором, от которого не уйти.
В ту ночь, когда Стамбул спал под звёздами, Хюррем шептала себе клятву, которую никто не слышал:
«Я стану больше, чем они думали. Я стану тем, чего они боятся. Я войду в историю не как наложница – а как повелительница империи».
И в этот миг луна, словно услышав её слова, выглянула из-за облаков. И осветила лицо женщины, чья судьба изменит ход времени.
Этот роман – не строгая хроника. Здесь вымысел переплетается с фактами, а чувства и судьбы оживают среди теней истории. Некоторые события, сцены и образы созданы для усиления драматизма и не претендуют на документальную точность.
Глава 1 – Песнь над рекой
Рутения. Маленькая деревня недалеко от Львова. Около 1510 года.
Весна в этих местах всегда приходила как победа. Снег таял медленно, словно не желая покидать землю, но потом внезапно воздух начинал звенеть – от капель, от запаха сырой земли, от криков птиц, возвращающихся домой.
Александра бежала босиком по тропинке, платье путалось в кустах, волосы цвета закатного солнца развевались, как знамя. За ней, смеясь, бежал он – Левко, сын мельника.
– Не догонишь! – закричала она, перепрыгивая через ручей.
– Если догоню, ты станешь моей женой! – крикнул он в ответ.
Александра остановилась и обернулась. Улыбка у неё была такая, что в ней можно было утонуть. Она не верила в судьбу. Её мир был мал и прост: утро, мама печёт хлеб, отец чинит крышу, а Левко приносит ей сорочьи перья, которые она собирала в деревянную шкатулку.
Они часто сидели на высоком холме над рекой. Он рассказывал ей о звёздах, о далёких странах, которых никто не видел. Она мечтала увидеть море. Большое, синее, бескрайнее.
– А что, если однажды мы сбежим? – спросила она, глядя в небо.
– Сбежим? Куда?
– В Венецию. Или в Египет. Я слышала, там финики падают прямо в ладони.
– С тобой – хоть в ад, – тихо ответил он.
Они думали, что у них есть вся жизнь.
Но однажды жизнь решила иначе.
Это было летом. Небо было таким же синим, как её мечты. И вдруг – крик. Лошади. Дым. Они пришли на рассвете – те, кто называл себя торговцами, но были охотниками за душами.
Александра пряталась в амбаре. Левко пытался увести их прочь. Он набросился на одного из захватчиков с вилами. Его крик она слышала всю свою жизнь.
Потом – ночь. Путы. Корабль. Слёзы. Море. Бескрайнее.
Она увидела его. Но не так, как мечтала. Не свободной – а пленницей.
Всё её детство осталось на том холме. В птичьих перьях. В поцелуе, который так и не случился. В мальчике, чьё имя она повторяла в темноте, сжимая кулаки.
Но внутри неё зародилось что-то новое.– Что-то сильное. Как корень дуба, пробившийся сквозь камень. Не страх – а ярость. Не отчаяние – а желание жить. Не просто выжить, а однажды вернуться – сильной, великой.
И тогда она ещё не знала, сколько рек крови и золота будет пролито, чтобы исполнить эту клятву.
Глава 2 – Врата Золотой Клетки
Константинополь. Гарем дворца Топкапы.
Корабль медленно вошёл в бухту, как зверь в клетку. Вода вокруг была чёрной, как вино, разбавленное кровью. Александра стояла на палубе, сжимая оковы, как будто они могли дать ей опору.
Она больше не плакала. Слёзы остались в Рутении. Здесь, в этом новом мире, они были бесполезны.
На берегу её встретили молча – евнухи в роскошных одеждах, с холодными лицами, словно высеченными из камня. Их взгляды – как ножи: не ранят, но пугают.
Потом – дворец. Стены из белого камня, узоры, которые невозможно охватить взглядом. Всё пахло ладаном, сандалом и чем-то тревожным, как в храме перед жертвоприношением.
– Запомни, – прошептала старая женщина, сопровождавшая девушек. – Здесь ты никто. Но если сыграешь правильно, то станешь всем.
Им дали новые имена, новую одежду, новые правила. Теперь она – Хюррем. «Весёлая». Ирония? Судьба? Или тонкий намёк на то, как дворец ломает и лепит из тебя маску?
В первый вечер их отвели в баню. Там, среди пара и мрамора, Александра – теперь Хюррем – впервые увидела их: других девушек. Одни – испуганные, другие – расчётливые. Третьи – красивые, как грех. Среди них – Нигяр, с глазами цвета чая и змеиным голосом.
– Новенькая? – она окинула её взглядом. – Ты здесь ненадолго. Такие, как ты, быстро сгорают.
Александра молчала. Она уже знала, что враги здесь улыбаются, как подруги.
Позже, когда свет погас и тьма окутала гарем, она услышала рыдания за стеной. Кто-то не выдержал. Кто-то вспомнил дом. Кто-то понял, что отсюда нет выхода.
Хюррем лежала с открытыми глазами, глядя в потолок.
«Здесь я не сгорю, – думала она. – Здесь я стану пламенем».
Глава 3 – Сулейман
Несколько месяцев спустя
Годы в гареме – это не годы. Это вечность, сжатая в узкий коридор между надеждой и страхом.
Хюррем училась. Танцевать. Говорить по-турецки. Готовить, как повара султана. Но главное – видеть. Считывать взгляды. Слушать шаги. Замечать дрожь в голосе. Она стала внимательной, как кошка. Тихой – но только снаружи.
В гареме было две силы: Валиде-султан – мать султана, и Махидевран – главная фаворитка, родившая ему сына. Остальные – лишь тени.
До того дня.
Хюррем не помнила, как её выбрали. Просто однажды её разбудили до рассвета. Нарядили в тонкое, почти прозрачное платье. Смазали кожу маслом жасмина. И повели.
Комната была наполнена запахом благовоний и золота. В центре – он.
Сулейман.
Он был другим, не таким, как в рассказах. Не старик, не зверь. Он был молчалив. Сильный. И в его глазах было что-то… пустое. Как будто он видел слишком много и уже ничему не удивлялся.
Она не поклонилась низко. Не опустила глаза. Она просто стояла и смотрела. Смело. Спокойно.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Хюррем, – ответила она. – Но когда-то меня звали Александра.
Он улыбнулся. Впервые.
Ночь прошла. И что-то изменилось.
Слухи поползли, как змеи. Махидевран разбила зеркало. Нигяр исчезла. А Хюррем… стала той, кого начали бояться.
И это был только первый шаг.
Глава 4 – Шёпоты под золотыми сводами
Топкапы. Гарем. Несколько дней спустя.
Хюррем сидела у окна, выдергивая тонкие нити из шёлковой ткани. Это было задание от наставницы – научиться шить. Но её пальцы двигались сами по себе, а мысли были далеко.
После той ночи султан больше не звал её. Всё было как прежде – или почти. Взгляды стали другими. Не только у евнухов и наложниц, но и у самой Валиде-султан. Особенно у Махидевран.
Та наблюдала за ней, как ястреб. Сдержанно. Холодно. Улыбаясь губами, но не глазами.
И в гареме начали происходить странности.
Однажды утром её сандалии исчезли. На следующее утро её постель была мокрой. Потом в её еде оказалась игла. Маленькая, заточенная, в рисе. Евнухи развели руками. «Случайность».
Хюррем не жаловалась. Только смотрела. Запоминала. Думала.
– Ты наступаешь на чью-то территорию, – шептала ей Гюльфидан, девушка из Крыма, с добрым лицом и вечно дрожащими руками. – В гареме слабых топчут, сильных травят.
– А что делают с умными? – спросила Хюррем.
– Боятся.
Через неделю её снова вызвали.
Ночь была прохладной. Луна висела над Топкапы, как надгробие. Она шла по коридору босиком, слыша только собственное дыхание.
Сулейман встретил её с книгой в руках. Он часто читал. Это удивило её – правитель и поэт? Стратег и философ?
– Ты умеешь читать? – спросил он.
– Да. На польском. И немного по-латыни.
Он протянул ей пергамент. Стихи. Она прочла их вслух. Сначала её голос дрожал, но потом стал твёрже. Он смотрел на неё, но словно видел кого-то другого.
– Твоя душа не похожа на остальные. Ты не боишься? – тихо спросил он.
Она взглянула прямо в глаза.
– Я боюсь… не быть собой.
Он усмехнулся. И прикоснулся к её щеке.
В тот миг она поняла: он не влюблён. Пока нет. Но он заинтригован. И это её шанс.
Утром её имя впервые произнесли вслух в женских покоях. Слуги перешёптывались. Кто-то прошёл мимо и сплюнул. Кто-то назвал её «ведьмой». Кто-то – «змеёй».
А потом… она вошла в баню. И снова увидела Нигяр. Та стояла у края бассейна, выпрямившись, как копьё.
– Думаешь, он выберет тебя? – прошипела она. – Таких, как ты, здесь десятки каждый год. Но только Махидевран родила ему сына. Это её трон. Её слава.
Хюррем подошла ближе. Ни капли страха.
– У трона нет сердца. У него есть только опора. А султан – человек. Его можно завоевать. Не только телом, но и душой.
– Он забудет тебя, – бросила Нигяр. – Как забывал сотни до тебя.
– Может быть. Но тогда я напомню ему о себе. Так, что он забудет обо всех остальных.
Той же ночью в покоях Валиде-султан, за чашкой чая, раздался тихий голос:
– Она опасна. Не просто рабыня. Она смотрит так, будто пришла остаться.
И старуха, мать повелителя, впервые прищурилась. Как будто почувствовала, что тень подкрадывается к её собственному сыну. К власти. К порядку.
Глава 5 – Запах граната и кожи
Ночь опустилась на дворец, словно бархатное покрывало. В покоях султана горели лампы, разливая янтарный свет по резным стенам. Запах ладана смешивался с ароматом свежесрезанных гранатов.
Хюррем сидела у зеркала. Руки дрожали, но она заставила себя успокоиться. Она знала: её снова позвали. Во второй раз. А это значит, что она не забыта.
Гюльфидан заплетала ей волосы в тонкие косы и шептала:
– Твои глаза… они как огонь. Не давай ему покоя. Заставь его сгореть.
Платье на ней было из тончайшего газа, почти невесомое. Ткань скользила по телу, как прикосновение. Под ним – ничего, кроме её воли.
Когда её привели, Сулейман стоял у окна. Он смотрел на город, раскинувшийся под ним, как шахматная доска. Царь мира. Лев.
– Ты снова смеёшься? – спросил он, не оборачиваясь.
– А ты снова зовёшь? – ответила она.
Он повернулся. В этот момент между ними повисла тишина, натянутая, как струна. Ни одного лишнего слова. Ни одного лишнего жеста. Только взгляд.
Он подошёл ближе. Прикоснулся к её щеке. И медленно, почти торжественно, провёл пальцами по её ключицам.
– Я видел сотни женщин. Но ты… ты как песня, которую не дослушаешь до конца. Она остаётся в голове. В сердце.
Она взяла его руку. Медленно. С вызовом.
– А ты – как меч. Острый. Холодный. Привлекает… и пугает.
Он усмехнулся. Прижал её к себе. Её дыхание сбилось, сердце застучало. Но страх сменился жаром. И в этой близости было не только влечение. Была власть. И игра. И безмолвное обещание – никто из них не выйдет из этой ситуации прежним.
Его губы касались её шеи, плеч, груди. Он изучал её тело, как изучают карту нового мира – осторожно, страстно и властно. А она отвечала ему без рабской покорности – с огнём, с вызовом. Она не отдавалась. Она – принимала участие.
В ту ночь Хюррем была не просто женщиной в его постели. Она стала отравой в его крови. И он ещё не знал, насколько смертоносной.
Утром во дворце царила тишина, но в воздухе витала гроза. Махидевран разбила лютню о стену. Валиде-султан отправила евнуха с посланием к визирю.
А в покоях Хюррем, среди лепестков роз и аромата амбры, она сидела на подушке и писала письмо. По-турецки. Медленно, но уверенно. Это было её первое письмо султану.
«Ты пробудил во мне женщину. Я пробудила в тебе мужчину. Теперь ты знаешь, что я не сон. Я – твоя бессонница».
Это была не любовь. Пока нет. Это была завязка – узел, который скоро затянется так туго, что его не разрубить ни мечом, ни молитвой.
Глава 6 – Пепел под жемчугом
На Топкапы давно опустилась ночь, но в покоях Махидевран света было больше, чем где-либо. Горели десятки свечей, и от их дрожащего пламени по золотым зеркалам скользили блики, как языки пламени в безумных глазах.
Она сидела перед зеркалом уже третий час. На ней было только тонкое одеяние из тёмного шёлка. Шею украшали нити жемчуга, когда-то подаренные Сулейманом. Волосы были распущены, как у невесты в первую брачную ночь. Но её руки дрожали. Она то заплетала косу, то распускала её. То брала духи, то швыряла флакон в стену.
Рядом, на ковре, валялись клочья писем. Она вытащила их из тайника. Это были его письма. Старые. Тёплые. Написанные до… неё. До этой рыжей змеи, которая смеет смеяться над султаном, как будто он – обычный мужчина.
– Она ведь рабыня, – прошептала Махидевран, глядя в зеркало. – С восточной гнильцой в душе. Как он может…
Она не закончила фразу. Просто вскочила – и ударила по зеркалу. Треск. Осколки. Тонкая струйка крови на пальцах.
Но боль была слабее, чем то, что внутри.
Сулейман давно уже не звал её. Не смотрел, как раньше. Не касался. Теперь в его глазах была только… она.
Махидевран бросила взгляд на маленькую кроватку у стены. Там спал Мустафа – её сын. Единственный наследник. Сулейман любит его, да. Но любовь к ребёнку не спасает мать. И если она, Хюррем, родит ему другого… всё изменится. Навсегда.
Позже ночью она позвала свою служанку Айше, немую, но преданную.
– Принеси мне то зелье, что ты хранишь у старухи-ведьмы в Галате. Да, то самое. – Её голос был холоден как лёд. – И добавь его в утренний шербет Хюррем… не для смерти. Для боли. Чтобы её согнуло. Чтобы её кожа потемнела. Чтобы он увидел – она не богиня. Она – гниль.
Айше поклонилась и исчезла в темноте.
А утром Хюррем, как обычно, вышла в сад. Султан был в походе, и она наслаждалась редкой свободой. Лёгкий ветерок трепал её волосы, и она смеялась. Просто смеялась. И этот смех достиг ушей Махидевран.
Это было как удар. Как плеть. Как яд, капающий на сердце.
Махидевран смотрела на неё из тени колоннады, прикусив губу до крови. И в её глазах вспыхнуло что-то новое. Не просто ревность. Не просто обида. Жажда уничтожения.
«Если ты отняла у меня мужчину… я отниму у тебя лицо. Тело. Гордость. А потом – сына. Когда ты его родишь. Потому что в этой клетке выживает не любовь. А страх».
Глава 7 – Запах жасмина и горечи
День начинался как обычно. Лёгкий утренний ветерок доносил запах цветущего жасмина, и Хюррем, сидя на террасе, пила шербет. Он был прохладным, с мёдом и лимоном, таким, как она любила.
Всё было спокойно.
До того, как её пальцы начали сводить судорогой.
Сначала – лёгкое покалывание. Потом – дрожь в запястьях. Веки стали тяжёлыми, язык – ватным. Она встала… и тут же села обратно, потеряв равновесие.
– Гюльфидан… – прошептала она. – Что-то не так…
Служанка бросилась к ней, испуганно дрожащими руками осматривая лицо Хюррем. На лбу выступила тонкая испарина. Лицо стало бледным, как у мраморной статуи.
– Это… сглаз! Или отравление! – прошептала девушка. – Я сейчас… я позову знахарку. Только держись!
В комнату вошла незнакомая женщина в тёмном платье и с повязанным платком на голове. Она не поклонилась. Не спросила разрешения. Просто подошла к Хюррем, взяла её за запястье и приложила к нему какой-то острый камень.
– Нервы. Жара. Усталость. Тебе нужно молоко с шафраном. И тишина. А ещё лучше – три дня поста.
Хюррем посмотрела на неё мутным взглядом. Что-то в этой женщине было не так. Её голос был слишком ровным. Глаза – слишком тёмными. Пальцы – с ожогами на кончиках.
«Не верь глазам. Верь животу», – сказала ей когда-то мать, когда она была маленькой.
И сейчас её тело кричало: уходи. Это ловушка.
Как только незнакомка ушла, Хюррем попросила Гюльфидан:
– Приведи мне того старого евнуха. Хасана. Он служит у повара. Он знает запахи.
Через час Хасан стоял перед ней. Её шербет лежал на столе. Он вдохнул его. Потом ещё раз. Потом уткнулся носом в её пальцы.
И сказал:
– Мадам… в этом – не только лимон. Здесь… крушина. И мак. И… мухомор. В сухом виде. В очень маленькой дозе.
Хюррем сжала подлокотник кресла.
– Если бы выпила весь кубок?
– Три дня рвоты. Галлюцинации. Затем отказ почек. Медленно. Без следа.
Она молча кивнула. И добавила:
– Никому. Ни слова.
Поздно ночью, уже придя в себя, она смотрела на небо. Она лежала на подушках, укрытая лёгким покрывалом, а рядом на столике тлел ладан.
Гюльфидан сказала тихо:
– Это Махидевран. Я почти уверена. Только она знала, как ты любишь шербет.
Хюррем ничего не ответила. Только улыбнулась. Медленно. Ледяной, красивой улыбкой женщины, которая поняла правила игры.
– Хорошо, – прошептала она. – Хочешь поиграть с ядом? Давай. Но знай… я научусь варить свой. Только вкуснее.
И на следующий день в гареме появилась новая женщина. Молодая, но с холодным лицом. Лекарь. Настоящий. Хюррем вызвала её лично. Тайно. Через евнухов.
И первая её просьба была странной:
– Научи меня, какие травы вызывают сны. А какие – видения. Какие вызывают слабость. А какие – соблазн.
Лекарка подняла на неё взгляд.
– Вы хотите травить?
– Нет, – ответила Хюррем. – Я хочу выбирать, кого лечить. А кого не спасать.
Глава 8 – Тени и ароматы
В Топкапы ранняя весна была такой, как её рисуют в мечтах. В саду пахло жасмином и сиренью. Листья ещё не успели покрыться плотной зеленью, но всё вокруг – как новое начало: нежные, почти прозрачные побеги, на которых плещутся капли утреннего дождя. Розы, ещё не раскрывшиеся до конца, как загадка, стояли вдоль дорожек, изгибаясь в такт ветру. На этом фоне Хюррем казалась ещё более яркой – её алые волосы развевались, как огонь, и её платье, белое, с тонкими золотыми вышивками, напоминало лепестки, на которых ещё не осела роса.
Она шла по саду медленно, чувствуя каждый шаг, каждое прикосновение к земле. Тут было особенно спокойно, и даже голос птиц звучал словно в отголоске её мыслей. Это было её время – время перед тем, как в гарем вернётся султан. Она стояла здесь, в полной тишине, и ощущала себя частью этого мира, где её возможности были безграничны.
Подходя к маленькому фонтану, она остановилась и присела на каменную скамью. В её руке – маленький флакон с душистой жидкостью. Это была смесь лепестков роз, шафрана и редкого сока, собранного только в ту ночь, когда луна была полной. Это не просто смесь для тела. Это было заклинание.
Она растерла несколько капель на коже. Это не было болезненно – наоборот, её тело наполнилось легкостью. Но она знала: те, кто почувствует этот аромат, будут думать о ней, будет тянуться, и не смогут забыть. Особенно, если она с этим запахом приближается к кому-то.
Гюльфидан подошла с корзиной свежих цветов. Она заметила флакон в руках Хюррем.
– Ты собираешься использовать его? – спросила девушка, с любопытством наблюдая.
Хюррем не сразу ответила, но её взгляд был уверенный.
– Лишь если понадобится, – ответила она с лёгкой улыбкой. – Магия всегда должна быть наготове, но никогда не проявляться.
Гюльфидан кивнула, но в её глазах промелькнуло беспокойство.
– Они говорят, что ты можешь сделать так, чтобы кто-то полюбил тебя. Султан… Он уже смотрит на тебя по-другому. Ты использовала эту магию?
Хюррем задумалась.
– Магия не в заклинаниях, Гюльфидан. Она в том, как ты заставляешь его думать. И как ты заставляешь его жаждать.
Вечером, когда сад окутал полумрак, Хюррем почувствовала присутствие. Кто-то следил за ней. Шорохи в кустах, едва слышные шаги. Она обернулась, и увидела фигуру в тени.
– Махидевран, – произнесла она спокойно.
Женщина вышла на свет, её лицо, как всегда, было скрыто тенью. Но в глазах было нечто большее, чем просто зависть. Это была ярость.
– Ты что-то скрываешь от нас, Хюррем, – сказала она, словно это был не вопрос, а обвинение. – Эти твои лесные зелья… И как ты с ними обращаешься.
Хюррем посмотрела на неё, её глаза сверкали, как остриё кинжала.
– Магия, как и любовь, не любит доказательств. Она любит результат.
Махидевран сделала шаг вперёд. Теперь её голос звучал угрожающе тихо.
– Ты играешь с огнём, и рано или поздно сгоришь.
Хюррем не отступила, её рука невольно сжала шёлковый платок, который она только что привезла с востока – из Дамаска. Он пах одним из тех запахов, что не удаётся забыть.
– Если сгорит, то сгорю я. Но ты, Махидевран, горишь уже сейчас. Ты не знаешь, как играют в эту игру. Не понимаешь.
На следующий день Хюррем снова оказалась в садах Топкапы. Лёгкий дождик превратил землю в бархат, а воздух стал густым, тяжёлым, полным дождевых запахов. Хюррем прогуливалась по дорожкам, касаясь пальцами лепестков роз. Всё было спокойно. Но она знала – это только передышка.
Когда она подошла к старому оливковому дереву, ей в руки подали письмо. Это был евнух, его лицо скрывал капюшон, но в его взгляде было что-то, что заставило её насторожиться.
Она развернула письмо и прочла. Он приказал ей быть настороже. Это был предупреждающий жест. Сулейман знал. Всё знал. Теперь она была в центре игры, и коварство, с которым её пытались поймать, становилось всё явственнее.
Хюррем улыбнулась.
– Играй же, – прошептала она себе, – но знай, я уже давно делаю ходы, которых ты не видишь.