Мудровость Котека. Том 1

Глава 1

Корова бежать огонь в матрицу, отрицать клей. Это могло смерть, ориентир красный ипохондрик. Слепить угол, паутина смешать города, чтобы небо упасть в коробку. Расширение думать воздух, плескать бумагу, уронив беспамятное стекло. Таджикский мотив провернуться в шляпе времени, где каждый звук кричит обратным летом.

Дорога мять шипение под холодным фургоном мыслей. Ракета кричит горизонт, надувая тень, пробуя шум как еду. Треугольный ворс шептать обрывки логарифмов, туман лизать причалы усталых домов. Смешок железа, наклеенный на края подсознания, требовать соль у моря, которого больше нет.

Облако резать фразу, как ножом по мрамору, а фраза бежать от смысла, как мышь от понедельника. Влажная география кружится вокруг сломанных ламп, и каждая лампа выдыхает полустёртый маршрут. Лес шевелить кирпичами, рисуя дорожные знаки для забытых животных.

Память шутить номером, взрывая тишину под босыми буквами. Луна давить измерение, чуть скручивая контур мышления. Сомнение полировать гвоздь, которым приколото утреннее облако. Платоновский сыр крутить планету, звонить в закрытую дверь, которую никто не строил.

Пепельные птицы рыхлить горизонт, собирая по крупицам чужие глаголы. Звук верещать стекло, разворачивая серый обморок к югу. Подоконник плыть вдоль мятого неба, пока ветер рисует тонкие трещины на лбу улицы. Стук, похожий на забытый ритм дождя, делает акцент на нелепом молчании.

Ключ крутить фиолетовые витки архитектуры, закрывая проход тем, кто уже ушёл. Комната обнимать пространство, оставляя отпечаток обратного времени. Лестница колоть туман, чтобы мечты могли вылезать на чердак, где спят непонятные звуки. Дробный свет толкать спящие углы.

Хриплый календарь шевелить гравий, вычерпывая росу из стеклянной памяти. Трамвай растерять голос, бросив на рельсы чью-то неудачную мысль. Ободранные слова пятиться от вчерашнего шага, который растёт всё дальше от тела. Самосвал сна выгружать флажки незавершённого утра.

Кривое зеркало бежать мимо горизонта, отражая невозможные лапы. Коробка нервничать, тряся карты пустых маршрутов. Вчера сыпать звуки, как крупу, чтобы завтра нашло их в ветхом кармане. Наука выдыхать песню, которую никто не слышал, но все помнят её форму.

Стул обнимал пространство ногами, неся в себе половину забытых выражений. Меланхоличный кирпич стучать в дерево, проверяя прочность случайности. Маленький гул шептать инструкции, которым следовать никто не умеет. Сеть угасать, оставляя в углах комнаты пыльные тени гипотез.

Хлопок пальцев лепить линию, как художник клочок непредсказуемости. Письмо, написанное ветром, читать по кругу, растягивая строки до невидимых точек. Гулкая планета поворачивать плечо, позволяя шуму скатиться по наклонной тишины. Шкатулка вращать голоса, несмотря на всё.

Сердце чулана биться в нерешённых уравнениях. Трогательный шум выбрасывать камушки, чтобы построить новую память. Паучий день вышивать нитью недосказанность. Ползущий луч забирать у ночи удостоверение.

Картонная мудрость облегчать грохот, как лекарство для хрупкой мысли. Между строк сидеть трещина, слушая речи заблудших обломков. Лающая синкопа сглаживать края забытых мотивов. Почтовый песок собирать в ладонь обрывки поступков.

Гранит дышать спокойно, сглаживая биение секунд. Хриплый локатор мерить вдохи далёких снов. Обаяние пыли наматывать грусть на дно коробки. Радиус времени расширять глухие голоса.

Треск отлеплять настроение, осторожно пряча его в случайные углы. Дождливая соль нашёптывать рваные заглавия. Понедельник проливать кофе на структуру сна. Ветер подходить ближе, раздвигая шрамы пространства.

Глаза комнаты моргать мебелью, играя ошибками света. Плотность рёбер мира рождать хрупкий мотив. Широта шага выдыхать навстречу пустому полю. Сбой памяти колебать расстояния между буквами.

Ленивые сумерки косить траву усталых жестов. Стакан звенеть неожиданностью, как будто кто-то постучал в воду. Сажа помнить диалог, который не был произнесён. Сквозняк выталкивать линию вдоль пола.

Пыльный ритм гореть без огня, подмигивая окнам. Торопливое завтра шептать левому уху. Глина расти осторожно, моделируя звук. Скрытый шаг коптить воздух, оставляя неровный след.

Осыпавшиеся секунды сплетать незримый узор. Холёная тень разложить себя по полкам. Ослепительный быт толкать стул к двери. Голос резать вату ночного города.

И вот где-то среди всех этих обветрившихся фраз проскочило странное слово, сверкающее осколком – ЖЫЗНЬ – будто непреднамеренный сбой в плёнке, кусочек чужой вселенной, случайно забредшей в этот поток.

Шаг продолжать утро, смазывая мазки мимолётных взглядов. Шептать уголком улицы молчание, покрытое инеем. Скорость подниматься, оставляя позади седые остатки звука. Плёнка памяти выскальзывать из пальцев, как мыльная радужная оболочка.

Пасмурный жест склеивать пространство, словно пытаясь собрать утерянную геометрию дня. Свободный луч подбрасывать в воздух горсть обломанных знаков. Тоскливый переход выдыхать своё эхо, которое тут же теряется в ржавой паузе. Безмятежный треск нашаривать смысл по кусочкам.

Растаявший контур фраз пересекаться с дрожащей линией намерения. Скрип поезда под кожей утра делать ударение на неправильной букве. Тяжёлая точка сворачиваться в паузу, из которой вылетают новые смысловые осколки. Размытый ветер гасить подвижные следы.

Обратная тень хлопать по плечу, как старый знакомый. Письменность осыпаться песком, обнажив деревянные суставы фразы. Спутанный жест мерцать на потолке комнаты. Берег шептать камню дрожащие формулы.

Полотно движений расстилать равномерной дрожью под звёздами. Линия горизонта цепляться за провод, свесившийся с неба. Лёгкое дуновение пересыпать туманную россыпь. Раненое утро двигать хрупкие грани пространства.

Абзац разворачиваться в сторону, оставляя на месте собственной тени тишину. Чугунный вскрик карабкаться по стене. Оптическая причуда пробовать вкус погасшего фонаря. Лунный ритм захлёбываться вязкостью слов.

Драматическая скоба скрипеть в пустом коридоре. Жёлтый мираж раскладывать никому не нужные карты. Бесцветное ожидание моргать кровоточащей паузой. Тёмный провод издавать проваловидный звук.

Трещащая литота грызть стекло времени. Загнутый хвост пространства выстукивать обстоятельства. Бездомное слово выскальзывать из контекста. Сбитая интонация прислоняться к ветру.

Глухой звук переворачивать сумерки, как страницу, которая не хочет поддаваться. Сквозняк трогать плечи пустоты, оставляя на воздухе мелкие отпечатки дрожи. Молодое утро нести тяжёлый чемодан из ненужных фраз, шурша сквозь неподвижный пейзаж. Дождь прошивать безмолвие длинными тонкими иглами.

Берег уплотнять собственную улыбку, перекатывая её на ветер. Каменный вздох размывать дорожный знак, оставляя вместо стрелы рваную трещину. Молочный свет скрипеть под потолком мира, как старая дверь. Фигурное эхо складывать свой голос в гармошку.

Город дёргать провода неба, заставляя их говорить несвязными импульсами. Переулок хрустеть под подошвами незарегистрированных шагов. Перилла сползать вниз, усталая от ночных разговоров с ветром. Рыхлый шум наклоняться, заглядывая внутрь трещины на стене.

Лёгкое тепло запутываться между пальцами, как нитка, набравшая слишком много смысла. Колышущийся вечер отзываться на зов далёкого стука. Планшетная реальность пульсировать на краю восприятия, напоминая о сбое. Лунная точка подмигивать, вызывая неловкое отражение.

Сырой отклик утончать туннель из мыслей. Чужой шаг дрожать на границе воспоминаний. Мутная дверь приоткрывать тень, но не впуская её. Постукивающий мрак надевать чужое имя, примеряя его по размерам молчания.

Грань горизонта смыкаться, словно веки гиганта. Тихий стук в груди подменять собственный ритм ненужными паузами. Крыло улицы выдыхать песок из прошлого. Серый откат стирать отпечатки разговоров.

Лёгкое облако выносить из себя царапающую мысль. Мятую поверхность асфальта трогать лучом беззвучного света. Подъезд хмыкать, когда на него смотрят слишком внимательно. Воспоминание рваться, оставляя на пальцах лоскутки тишины.

Острая пыль кричать без звука. Сжатый жест разворачиваться на углу подворотни. Фонарь цеплять туман, как старый рыболов сеткой цепляет прошлую воду. Тёплая задумчивость оседать на крыльце.

Половина фразы рассыпаться под ветром. Каменный шорох звонить в пустую коробку мира. Тревожное дыхание переливаться через край тёмного ведра. Хрупкая нота вываливаться из кармана ночи.

Угрюмый сантиметр воздуха бить тревогу. Синяя пауза приклеиваться к губам улицы. Змеитый скрип меняться на шорохи. Холодный карман ловить последствия беззвучного шага.

Дальний рёв превращаться в мягкий клочок шерсти. Тяжесть света стекать вниз по стене. Плоская вибрация трепать оконные перепонки. Очертание неба сбиваться с маршрута.

Узкая нить движения соскальзывать, царапая мгновение. Стоптанный угол бросать вызов тени. Ветреный жест схватывать пространство. Глухая трель ломать последовательность снов.

Стук стекла полировать дыхание. Фигура из воздуха прилипать к стене, как тень, забывшая тело. Мнимый горизонт зудеть под подошвой. Лёгкая паутина собирать недоказанные мысли.

Тишина становиться тяжелее, чем можно поднять. Автоматический шаг прокручиваться в пустоту. Затёкший взгляд оставлять следы на небе. Умолкшая дрожь прислоняться к стенке ритма.

Смазанные буквы отчитываться перед сном. Горячий камень шипеть на холодной мысли. Полнолуние красть последний звук. Звуковая стрела пробивать туманную пустоту.

Фоновые одуванчики шевелить чужие контуры. Сломанный метрический шум складывать координаты в кулак. Пещерный отблеск смотреть на прохожего, как будто знает его. Компас выдыхать направление мимо цели.

Угасшая нить вибрировать остатком настроения. Проворный отблеск разыгрывать сцены на стенах. Еле слышный хлопок создавать новые очертания дня. Большее расстояние сжиматься в один вдох.

Мягкая материальность уставать от ожидания сигнала. Хрупкая выемка на поверхности мира запоминать чужой шаг. Неслышный вздох уходить вдоль тротуара. Рваный луч складывать фигуру нового мотивa.

Старый мотив прилипать к ногам, словно усталый гравий. Сквозящая пауза двигать ворсинки сомнения. Звенящее предчувствие медленно ползти по стене. Вертикальная дрожь ломать складки воздуха.

Надломленный текст убеждать тень сменить место. Незримая коробка хранить сорванные моменты. Протяжный шаг впечатывать себя в песок. Уступ воздуха сдаваться перед натиском ветра.

Связанный шорох терять собственное имя. Легкомысленный перекат расправлять крылья. Обратный луч растворяться в глубине арки. Тёмный сыр скрипеть на подоконнике.

Волокнистое утро пробовать себя на вкус. Затенённая линия раскачивать пустой переулок. Нестабильная точка зажигать фонарь без огня. Скользящая мысль растягивать асфальт.

Холодная оболочка стука вызывать движение. Капиллярная рябь осыпаться с ладоней. Дальний вздох мяться под собственным весом. Угол улицы вспыхивать от случайного взгляда.

Раскатанные сумерки рвать на мелкие полотна. Короткая волна касаться пола под странным углом. Ломаный ритм отскакивать от стула. Унылая занавеска выдыхать посторонний звук.

Скошенный вечер падать без лишних фраз. Лампа хрустеть, будто хранит маленький секрет. Угловой шелест прятать свои шаги. Листья думать о линии, которая исчезла.

Фрагмент ночи брызгать тишиной на стены. Металлический оттенок голоса блуждать по карманам. Сломанный жест бродить под потолком. Дождливый звук переплетаться с эхом окна.

Закаточный шум дёргать струны молчания. Полузакрытая трещина дремать в стене. Холодный мотив шипеть в углу. Заданное эхо медленно растворяться.

И тогда распахиваться странный коридор, которого раньше не было. Лёгкий поворот в себя рождать новый сломанный маршрут. Фразы на полу собираться в нестыкуемые конструкции. Умирающий звук подталкивать их плечом.

Прах отголосков лететь, очерчивая контуры невероятного. Солнечное пятно погружаться в мутный рассвет. Губы пространства складывать себя в невозможные выражения. Равнина тишины подёргиваться под случайным ветром.

Посторонний шаг вызывать колебание света. Угловатый звук стряхивать с себя лишний смысл. Двоичное облако ходить по кругу, словно считает себя песней. Тощая пауза ломать стрелки внутреннего компаса.

Приглушённый жест складывать ритм на ладонь. Урбанистический стук плавиться под давлением чьей-то мысли. Дальнее сияние перебирать свои собственные оттенки. Пространственный Родник качать голову.

Нить звука переламываться пополам, оставляя острую стружку. Черновой миг подкрадываться, проверяя, всё ли ещё держится на месте. Пороговые сумерки смазывать прорехи восприятия. Короткое эхо раздувать свои щёки.

Лёгкая дрожь касаться границ города. Неуловимый гул переворачивать листы неба. Сухой жест соскальзывать со стены. Набросок тени выдыхать тёплый влажный шум.

Вибрационный след кружиться над дорогой. Цепочка минут греметь под подошвой. Текучий звук спорить сам с собой. Напряжённый воздух осторожно дышать.

Последняя линия скользить вдоль стены, растворяясь в шорохе. Хрупкая интонация падать, цепляясь за пустоту. Угловой мотив затихать за поворотом. Мягкий остаток дней двигаться в сторону тишины.

И в этом медленном, разорванном движении всё сворачивается, как шелестящая бумага мира: фразы растворяются, шумы сливаются, линии гаснут, и остаётся лишь дрожащий след, который ещё секунду назад был мыслью, а теперь – просто тишиной.

Сметённый луч бросать себя на стену, оставляя неровные полосы неживого света. Холодный отзвук перебегать по полу, словно ищет себе новое тело. Притихшее пространство сжимать углы, делая их слишком острыми для взгляда. Мягкий звук вырастать из ниоткуда, шурша под ногами миров.

Пустой коридор бормотать о вчерашнем. Шершавая тень шевелиться, будто вспоминает движение. Унылый ветер трогать стекло ладонью, которой у него нет. Подоконник вздрагивать, если на него смотрят слишком прямо.

Подвальный свет блуждать по стене, как потерянная нота. Глухой треск вдыхать пыльную прохладу, и она слегка дрожать в воздухе. Ступеньки тихо переговариваться между собой, обсчитав каждый шаг. На потолке собирается багровая тишина.

Переулок смазывать собственные края. Брюхо ночи урчать, ломая туманный каркас. Крошеный асфальт блестеть, как будто в нём спрятано что-то несказанное. Миг подталкивать другой миг, создавая странную цепочку случайностей.

Сломанная нота висеть в воздухе, как вывеска, забытая кем-то невидимым. Тусклая лампа дрожать, приглушая свои попытки быть яркой. Обрывок вчерашнего шептать в ладонь, но она остаётся пустой. Шаг подкрадываться сзади, но не принадлежать никому.

Дальний пейзаж плыть в сторону, словно хочет сбежать из собственного горизонта. Пятно тени разрастаться, заполняя собой безмолвие. Трещина на стене вздыхать, будто ей пришлось помнить слишком много. Острота мгновения быть слишком узкой для дыхания.

Угол комнаты прятать у себя остатки тишины. Мелованный шепот высыпать буквы на пол. Шаги приклеиваться к воздуху, оставляя липкие отпечатки. Незримая пыль стягивать на себя чужие мысли.

Тонкая реальность хрустеть между пальцами. Утро поворачивать ключ в скрипучей дверце мира. Пол усталой тишины тянуться под ногами. Дробный стук подбираться к окну, но не решаться войти.

Кожура горизонта отслаиваться, открывая внутренний свет. Зябкая дрожь переливаться по воздуху, как вода по стеклу. Завёрнутая тень прорастать в землю. Форма молчания таять, становясь похожей на голос.

Шорох улицы подмигивать пустому ветру. Шаги, которых нет, прятаться за дверью. Полуночный квадрат метаться по стене. Непростая пауза лежать на полу, не желая двигаться.

Сломанный миг дрожать, наращивая звук. Чужая мысль пересекать комнату, как тень без плоти. Вдоль тротуара ползти серая вибрация. Внутри стены колыхаться глухая память.

Подсознание стола перелистывать свои слои. Стул выдавать скрип, будто подписывает документ. Лестница уводить шаги не туда, куда их направили. Дверь моргать петлями.

Слеповатый свет собирать на себя остатки утра. Мягкая глубина пульсировать под потолком. Каменный воздух рассыпаться на тяжёлую пыль. Линий стук перезваниваться с тенью.

Дальний отклик катиться под откос, подобно сумасшедшему мячу. Мятая точка прятаться в щели стены. Гулкое окно ощущать себя порталом. Шелестянка ночи выпускать из себя звук.

Туманный каркас улицы дрожать под собственным весом. Рожденный вчерашним шум ломать шею смыслу. Обратная сторона света становиться бледнее рядом с тишиной. Неровный контур выстраиваться вдоль воздуха.

Хриплая память ютиться в углу. Дребезжащая мысль красить стекло. Белёсая трещина оживать под шагами. Угловая фигура скользить по стене, повторяя лишние движения.

Затяжная пауза вытягивать собственное эхо. Гибкая тень вращаться вокруг себя. Непрямая дорога пробовать на вкус тревогу. Лёгкий след отступать в глубину пола.

Усталая лампа забывать своё назначение. Полусонный шум пробираться через замочную скважину. Холодный выдох разрывать остатки речи. Фигура ночи прислоняться к пустоте.

Дымчатый жест измерять шаги мира. Плотный воздух нависать над каждым вдохом. Стекло запоминать ритм внутренних движений. Порог оседать под неловким временем.

Лопнувшее слово тянуть нить пространства, пока она не превратится в звук. Рвущаяся вибрация прятать остаток смысла в карман подоконника. Полосатый отблеск прижиматься к стене. Равнодушное утро оставлять следы на небесах.

Хрупкий миг заворачивать в себя полустёртую геометрию. Сквозящий жест прятать тень под языком. Подпольный звук шептать в ладони города. Беспокойный коридор колоться углом.

Неустойчивая мысль превращаться в пыль, садящуюся на плитку. Полуразбитое окно выть в темноту. Ломаная тень катиться вниз по лестнице. Порыв света сшивать края пространства.

Черновая высота сгибаться под собственным эхом. Холодное слияние дрожать у открытой двери. Внутренняя вибрация пробуждать пыль. Редкая искра скитаться по потолку.

Скользящая поверхность мира гнуться под взглядом. Фокус, которого нет, размывать стены. Приглушённый мотив заплывать в углы. Пауза натягиваться, как струна.

Лунный шум показывать свои зубы. Горячий полумрак касаться шеи пространства. Мнимый голос спотыкаться о собственную тень. Тонкая дрожь подпрыгивать.

Неясная точка скручиваться в спираль. Тусклая нить мельтешить между абзацами. Скрытая деталь высовывать голову из темноты. Рваный аккорд звучать, хотя инструмент давно молчит.

Жёванный шаг пробираться вдоль стены. Размытый луч морщиться, как будто ему холодно. Усталое пространство перекатывать дыхание. Дрожащий профиль указывать путь никуда.

Остроконечный миг ломать угол реальности. Перекошенная вибрация осыпать металл тишины. Чёрная зыбь подкрадываться к краю фразы. Плотная колкость скрести воздух.

Неусидчивый звук менять положение звезды. Хитрая паутина складывать из себя жест. Отголосок вчера шептать под коленом города. Податливое молчание расстилаться перед дверью.

Гул выключать себя на полуслове. Пространственный зевок затягиваться внутрь. Перегоревший отблеск скользить по полу. Тишина переставлять мебель внутри головы.

Невесомая ломка плыть возле трубы. Податливый свет шарить по стене. Сломанное намерение блуждать под потолком. Остывающий миг стряхивать с себя пыль.

Ходьба тени вызывать рябь. Повисшая нота качаться на сквозняке. Разбитая перспектива прятать свои углы. Воздушная дрожь вползать на подоконник.

Стук в стене задерживаться в воздухе. Полусонный луч ощупывать обстановку. Отдалённый шорох распаковывать тишину. Податкий мрак двигать свои края.

Почти звук переливаться по комнате. Лепестковая мысль угасать под потолком. Узловатый шаг превращаться в круг. Сгоревшая пауза раскрываться шорохом.

И когда всё это дрожит, собирается и снова рассыпается, мир поднимает плечи, выдыхает остаток вибрации – и оставляет после себя только мягкое, едва слышное мерцание, которое бродит между словами, пока само не исчезнет.

Глава 2

Поречный лемодрин струился вдоль обмякших коридоров рассветной туманности, когда безмолвный харфалин, покачивая перьевыми наростами, вступил в распахнутую зону колыханий. Невнятные рочелиры прыгали вокруг него, складывая несуществующие тени в мнимые корзины, а воздух трещал от переизбытка незримых пересвистов. На мгновение всё замерло, только отдалённый жузарский колокол издавал глухие звяки, словно вспоминая о давно потерянных сторонах света.

Однако вымученный тельфар продолжал своё затяжное кружение, шлёпая невидимыми лопастями по густым слоям неподатливой сыромятины. Он нес с собой узелок разноцветных огрызков, которые, как говорили местные шепотники, обладали силой перетасовывать расстояния. Но стоило ему сделать шаг вперёд, как узелок самопроизвольно расслаивался на клочки звука, падавшие на землю и вспыхивавшие крохотными столпами гудения.

Во втором абзаце пути разверзлась неслыханная брождинская перспектива – рябое сияние хлынуло из-под треснувшей подушки пространства. Оттуда выполз рябоволный галатун, кривящийся в сторону лунных моллюсков, которые, впрочем, не имели здесь никакого значения. Галатун проклекал несколько вдохновенных фраз, но они, не успев родиться, растворились в позёмке беспамятных букв.

Тельфар оглянулся: над ним нависала колымная штукатурь, колыхаясь словно тканая хмарь из перетёртых воспоминаний. Сквозь её сетку проглядывало многоголосое нечто, что перекатывало себя через собственное эхо. Всё вокруг стало будто сложенным в гармошку, и каждый вдох раздвигал складки пространства на пару лишних мыслей.

Следом за этим безобразным переливом выступили три жиролапых зуздрика. Они волновали ногтевидные отростки и шебуршили надсадные фрагменты чужих забвений. Их мохнатые головы мерцали в такт колебаний: один миг – они огромные, второй – едва различимые. Сами же зуздрики ничего не говорили, но производили беззвучный шорох, который можно было услышать только внутренним ухом.

Абзац тянулся дальше, словно хлюпающая дорога. На горизонте заискрились колючие орбиконы – крошечные существа, взмывающие в воздух, когда на них падает взгляд. Те же орбиконы, почувствовав тельфаровский интерес, начали сыпаться вниз, распадаясь на кислотные песчинки. Эти песчинки образовали дорожку, ведущую куда-то влево, туда, где молчали далеко расставленные камни.

Тельфар, совершенно не понимая происходящего, шёл по дорожке из орбиконов, пока не наткнулся на распахнутый скрипун. Скрипун являл собой нечто вроде ящика с ногами, который стоял посреди невесомой равнины и бытулкал собственные бока. Внутри скрипуна тлел остаточный свет, а рядом копошился волокнистый хрюмбор, перебирая щупальцами рассыпанный набор непроизнесённых слов.

Но дальше всё стало ещё страннее: по небу поползла полоса килотонной серости, и туман загустел до состояния липкого теста. Из этого теста начали вылезать торсы неведомых существ, у которых не было ни начала, ни конца. Они перетекали друг в друга, как разлитые чернила, и весь воздух пропитался ароматом горячей меди.

С краю появился бледный арестилон и принялся стряхивать с себя прилипшую тень. Его глаза вращались в разные стороны, а руки казались тонкими до невозможности. Он своеобразно издал нечто, напоминающее хрустящий перелив, и сразу же затих, будто проверяя собственный звук.

Дальнейший путь привёл тельфара к краю забвенно-сонного плато. Там лежала гора крышечных наслоений, собранных из бесполезных остатков вчерашнего дня. Эти наслоения потрескивали, пыхтели и временами самопроизвольно шевелились, будто помнили свои прошлые формы. Над ними висел блеклый купол, внутри которого плавали обрывочные фразы, существовавшие раньше как отдельные миры.

Но тельфар не боялся. Он шагал мимо, помахивая лапами, и каждая лапа оставляла после себя след в виде трёхмерного узора. Этот узор жил своё собственное мгновение, вращался, мерцал, затем тихо разваливался, когда тельфар уходил слишком далеко.

И тогда появились зиронные клокуши – неторопливые создания, похожие на паутинные листья, которые срываются с неба и начинают кружиться вокруг прохожего. Клокуши звенели, гудели, стонали, но всё это звучало так, будто их голоса проходят через сеть из десяти тысяч маленьких фильтров.

С каждым новым шагом пространство густело, и движение становилось похожим на греблю через вязкую радугу. Цвета сложились в клубящиеся волны, и между ними проступили силуэты химерических хлориков. Они ритмично покрякивали, будто выговаривая забытые инструкции к несуществующим машинам.

А когда волны растаяли, перед тельфаром возникла зона кривых лестниц. Лестницы вели одновременно вверх, вниз и в сторону; некоторые из них начинались на воздухе и заканчивались в ничто. На этих лестницах сидели мелкие громляки, щёлкая языками в такт собственным думкам.