- -
- 100%
- +
Продолжая ругать самого себя за потерянное время, Сергей, быстро шагая, добрался до небольшой площади на перекрёстке пяти улиц. Отсюда до «Старого Города» было рукой подать: пешеходная аллея, так привлекшая Николая Алексеевича, начиналась на противоположной стороне площади. И там же, в угловом доме, располагался большой книжный магазин, занявший сразу два этажа.
Так и не решив, куда отправиться дальше, Серёга на автомате добрёл до книжного и вошёл внутрь. Здесь, после довольно жаркого майского солнышка, царила приятная прохлада, хотя пахло почему-то не бумагой и типографской краской – как вроде бы положено пахнуть книгам – а смесью ароматов каких-то пластиков и, кажется, моющего средства. С полчаса парень бродил между стеллажами, надолго застряв в разделе пособий для художников (и выбрав таки небольшой, но толстенький томик с броским Urban Sketch на обложке). Вообще Сергей с подозрением относился к подобным изданиям, по собственному печальному опыту зная, что большинство таких книг за яркой обложкой не имеют ничего, что было бы действительно полезно художнику – даже самому неумелому и только-только начинающему делать первые шаги в рисовании. Однако эта книжка показалась парню более или менее вменяемой.
Серёга уже собирался пройти к кассе, когда взгляд его зацепился за небольшой угловой шкаф с табличкой «Краеведение». Здесь на полках стояли преимущественно дорогие фотоальбомы, было несколько атласов и автомобильных карт области. Была роскошно изданная и упрятанная под стекло старинная карта Города начала прошлого столетия – за баснословную цену, разумеется. Наконец, среди прочих изданий на глаза парню попалась потрёпанная жизнью книжечка стандартного формата, у которой кто-то безжалостно выдрал корешок. Эта полоска, правда, ещё болталась на последних остатках бумаги, но толку от неё теперь не было никакого.
Так обычно выглядели учебники в родном техникуме, разве что на магазинной книжке не было автографов и почеркушек предыдуших владельцев. Под именем и фамилией автора, которые ровным счётом ничего не сказали Сергею, стояло название: «Город, которого нет». Серёга наугад перелистал несколько страниц, пробежал абзац, второй… Потом медленно, погружённый в книгу, перебрался в читательский уголок с несколькими мягкими пуфами. Прошло полчаса, час, другой – парень всё читал, жадно глотая страницу за страницей. С трудом оторвавшись от чтения, Сергей достал смартфон, посмотрел на время, поколебался – и всё-таки пошёл к кассе.
– Скажите, а этого автора у вас ещё что-нибудь есть?
Продавщица равнодушно окинула взглядом книжку, быстро набрала запрос на клавиатуре, подождала, пока система выдаст ответ – и покачала головой:
– Нет. Это последний экземпляр. Из-за дефекта скидка пятьдесят процентов. Будете брать?
– Конечно. Скажите, а у вас система проверяет только склад вашего магазина, или всей сети?
Девушка с энтузиазмом сонной мухи взглянула на покупателя, поразмыслила и выдала:
– Всей.
– Спасибо.
Пока пробивали чек, Серёга перелистал пострадавший томик и внимательно изучил выходные данные. Книга была отпечатана в Городе, и хотя название издательства, выпустившего её, парень видел впервые, это всё-таки вселяло надежду. Забыв про намерение ещё час-другой погулять по улицам в поисках интересных локаций, Сергей отправился домой, заскочив только по пути в небольшой сетевой магазинчик, чтобы купить себе перекус. Дома парень закинул продукты в холодильник, открыл настежь дверь на балкончик и, поставив стул в проёме, уселся читать.
Солнце уже перевалило за полдень, поэтому крохотный выступ на фасаде здания постепенно погружался в сумерки подкрадывающегося вечера. Серёга читал, и в глазах его горело давно забытое, родом из детства, восхищение открывавшимися чудесами и предвкушение некоей невероятной тайны.
Город представал перед ним со дня своего основания и до современности. Сменяли друг друга воеводы и губернаторы, генералы и наместники, вспыхивали яркие таланты писателей, поэтов, художников, композиторов – или родившихся здесь, или приехавших сюда и навсегда связавших свою жизнь с этими лабиринтами улочек, переулков, площадей и двориков.
Мысленно Сергей видел, как возводились и рушились крепостные стены, как вырастали храмы – сначала маленькие, деревянные, потом мощные, каменные. Как монастырь, который он наблюдал каждый день (при чтении этой главы парень то и дело бросал взгляд через улицу), начался с единственной крохотной церквушки с бревенчатой колокольней, как на этой колокольне появляется призрак звонаря, успевшего набатом поднять горожан, когда предатели намеревались открыть ворота осаждавшему войску.
Да, привидений в книге тоже было множество. Они как-то очень органично вписались в общее неспешное повествование, и автор на удивление бережно обошёлся со всеми призраками из городских легенд. Конечно, краевед, создававший научный труд – практически на всех страницах имелось по нескольку сносок на архивные документы, номера газет и журналов, либо другие тематические издания – не собирался превращать свою работу в сборник анекдотов. Однако было ясно, что за каждой подобной историей автор стремился разглядеть реальную подоплёку давно минувших событий, и от этого многие привидения становились куда более материальными.
Были тут нечистые на руку чиновники и жадные купцы, были лихие разбойники и ловкие солдаты, были несчастные невесты и брошенные возлюбленные. Хватало праведников и злодеев, а временами – и это, пожалуй, удивляло Сергея больше всего – встречались совершенно коротенькие, зато самые пронзительные, и при этом документально точные, зарисовки о незначительных, на первый взгляд, случаях. Как бывший крепостной крестьянин, разбогатевший на чайной торговле, содержал на свои средства несколько городских приютов, а по пятницам кормил в своём доме всех, кто не мог позволить себе купить даже полкраюшки хлеба. Как в одно из послевоенных лихолетий, каких немало повидал на своём веку Город, посреди лютой зимы замерзал в нетопленом доме школьный учитель – и как спасли его узнавшие об этом ученики, каждый из которых отыскал в разрушенном, истерзанном и опустошённом Городе по два-три полена, и принёс их наставнику. Как здешний уроженец, участник первых Олимпийских игр, привёзший на родину золотую медаль конькобежец, бросился в прорубь, спасая провалившегося зимой под лёд малыша.
И в какой-то момент Серёга почувствовал, что Город всё-таки счёл его достойным своего внимания. На улице уже сгустились сумерки, читать на балкончике стало невозможно, так что парень перебрался за стол и включил ноутбук. Он раскрыл несколько карт и панорам, и теперь прослеживал прочитанное, отыскивая упоминавшиеся в книге улицы и дома. Потом вспомнил про форум, открыл вкладку с ним – и тогда уже окончательно потерял счёт времени. От одного факта зачастую разбегалось сразу несколько «ниточек» к смежным событиям и людям, часто какой-нибудь дом становился местом сразу многих удивительных происшествий из разных эпох, когда печальных, когда радостных.
Урчание в животе напомнило о том, что в холодильнике дожидаются своего часа колбаса, сыр и несколько баночек с йогуртами. Соорудив пяток бутербродов и достав пару йогуртов, Сергей вскипятил чайник, заварил чай и в ожидании, когда тот будет готов – пил парень чёрный чай, всегда крепкий, щедро сдабривая его молоком – принялся искать на форуме свой собственный дом.
Нашёлся он на удивление быстро. Отдельной темы здание, правда, не удостоилось, но в нескольких постах ветки, которая посвящалась его улице, Серёга обнаружил фотографии и короткие выписки из краеведческих изданий, включая и ту самую книгу, что лежала сейчас на столе. Здание, как оказалось, построил почти сто двадцать лет тому назад аптекарь, владевший соседним угловым домом, где теперь работала районная поликлиника. Изначально доходный дом для жильцов среднего достатка пережил революции, перешёл во владение военных, за что получил неформальное название «Дом генералов»: здесь селили старший командный состав частей городского гарнизона. Часть этих жильцов сгинула ещё до последней войны, в сумрачную эпоху репрессий, но на их место приходили новые, и сейчас на фасаде у первого подъезда – рядом с парадными дверьми, выходящими прямо на тротуар – висели с десяток памятных табличек.
Сергей открыл на смартфоне предусмотрительно скачанное ещё до отъезда сюда приложение с картой Города (в первые дни на новом месте он постоянно пользовался им, чтобы не блуждать на незнакомых улицах), и принялся расставлять маркеры, намечая локации для будущих набросков. Однако уже подступала ночь, давали о себе знать проведённая на ногах первая половина дня и ранний подъём, и Серёга почувствовал, что то и дело клюёт носом. Когда же парень обнаружил, что во время очередного такого «провала» каким-то образом сумел накидать на карту десятка три точек с невнятными пометками из набора букв, он нехотя поднялся из-за стола, быстро разделся и, практически засыпая на ходу, рухнул на наскоро расстеленную кровать.
Сон, накрывший Сергея, был каким-то странным. Ему снилась собственная съёмная квартира, но обставленная старинной массивной мебелью, со множеством фотокарточек в деревянных рамах, развешанных по стенам. Был тут и круглый стол, но не такой, как у него, а массивный, явно не из ЛДСП, а из настоящего дерева, с блестящей лакированной столешницей и ажурной кружевной салфеточкой в центре. На салфеточке стояла ваза с ландышами, и парню даже почудилось, что он явственно ощущает аромат свежесрезанных цветов.
В той части, что в реальности была предназначена под гостиную, имелось два кресла, а вместо телевизора располагался зелёный диван-оттоманка с натёртыми до блеска деревянными деталями. На диване, опираясь на локоть, лежала девушка в светлом платье и читала какую-то книгу. Вот она поправила прядь выбившихся из-за уха волос, блеснувших в солнечном луче медью, вот подняла голову, окидывая взглядом комнату – и Сергей тотчас узнал взгляд тёмно-синих глаз знакомой незнакомки.
Глава 3. Цитадель
Первая здешняя крепость была деревянной. Её срубили далеко на севере, по весеннему половодью сплавили в плотах вниз по течению рек, и к началу лета уже собрали заново, на диком южном пограничье. Крепость эта не раз горела, брали её приступом, и хитростью тоже брали, а располагалась она в том самом месте, где теперь дремал напротив Серёгиного дома древний монастырь. Собственно, эта обитель и началась с крохотной церковки, возведённой в окружении крепостных стен.
Вторая, каменная Цитадель, появилась лет через двести, выше по течению реки, на соседнем холме, получившем с тех пор название Казематная горка. Строили её как самую современную, совершенную и неприступную – но, по иронии судьбы, в эпоху своего рождения крепость ни разу не видела сражений. Грохот канонады, пороховой дым и стоны умирающих разносились в её стенах уже гораздо позже, когда Цитадель, прожив несколько веков, окончательно устарела и была сдана в аренду горожанам под склады и мастерские.
Здесь в разное время были и гарнизонные службы с казармами, и тюрьма, а в последнюю войну располагался главный узел городской обороны. В Городе ходили легенды о подземных ходах под Казематной горкой, о спрятанных при эвакуации ценностях, о провалах, время от времени возникавших посреди окрестных улиц – и о найденных в тех провалах скелетах.
Сергей побывал в крепости на следующий же день после своего приезда в Город, и заглядывал сюда ещё несколько раз, но сооружение это было таким большим и имело такую запутанную планировку, что запомнить её всю парню до сих пор так и не удалось. Однако у него появилось несколько любимых уголков, включая полуразрушенную башню, стоявшую на самой бровке холма. Отсюда открывался прекрасный вид на реку, на пересекающий её Архиерейский мост и кварталы на той стороне, на левом берегу.
Кроме того, ниже по склону виднелся один из внешних бастионов. Маленький, заросший травой, но ещё сохранивший массивные стены, он прятался у подножия башни, окруженный вцепившимися в склон холма кривоватыми деревцами. К бастиону можно было попасть по длинной извилистой дорожке, почти сплошь состоявшей из ступеней. Она начиналась на противоположном краю Цитадели и соединяла три таких внешних укрепления. Была когда-то и другая лесенка, выводившая из бастиона к подножию Речной башни, но она давным-давно развалилась, утянув за собой вниз часть склона.
Серёга, проигнорировав табличку «Опасно! Возможно обрушение!», шагнул в тёмный и прохладный провал дверного портала. Когда Город готовился к прошлой осаде, закончившейся несколькими месяцами уличных боёв, в башне устроили металлическую винтовую лестницу, по которой можно было подняться на верхнюю площадку. Там когда-то располагался пост воздушной обороны со спаренной пулемётной турелью, а теперь безвестный художник делал свои наброски городских пейзажей.
Парень устроился между двух зубцов, в прежней орудийной амбразуре. Настроение у Сергея было задумчивым: утром он побывал в художественной школе, пытаясь узнать, нельзя ли получить консультацию кого-нибудь из преподавателей. Отказ, услышанный когда-то в детстве, уже давно не воспринимался как приговор, а тем более истина в последней инстанции – однако парень понимал, что без оценки и советов профессионала самостоятельное обучение будет блужданием вслепую.
Грозная с виду консьержка, то ли оценив вежливость Серёги, то ли просто будучи в хорошем настроении, пояснила, что учебный семестр уже подходит к концу, классы готовятся к показам, поэтому застать кого-то из преподавателей по расписанию сложно. Но тут же посоветовала зайти ближе к вечеру, поскольку у Александра Петровича сегодня как раз показ у второго класса, и он будет присутствовать на работе экзаменационной комиссии.
На выходе парень на некоторое время остановился у доски объявлений. Среди пёстрых листовок с рекламой магазинов и предложений летнего отдыха для детей выделялся большой плакат, приглашавший к участию в юбилейном, десятом конкурсе, приуроченном к годовщине основания города. Работы принимались в нескольких номинациях – по возрасту участников и по технике – а последней датой подачи заявки стояло 30 сентября. В первые выходные октября, на Дне города, в Цитадели планировалась совместная выставка всех участников и оглашение победителей.
Теперь мысли Сергея вертелись вокруг темы конкурса. Нарисовать можно было что угодно, но так или иначе связанное с Городом, его историей и культурным наследием. Рассеянно набрасывая угольным карандашом заречный пейзаж, Серёга прикидывал, что конкурс может дать ему отличный шанс быть замеченным. Естественно, не стоило сбрасывать со счетов бешеную конкуренцию, но сама возможность поучаствовать даже в показе – если работа, конечно, будет принята и допущена – это тоже был приз, ради которого стоило постараться.
Внизу и справа, за деревьями, уже покрывшимися мелкой молодой листвой, послышались чьи-то голоса и смех. Рука с карандашом замерла. Сергей, невидимый снизу за выступом парапета, осторожно подался вперёд и посмотрел на бастион.
С лесенки спускались двое, парень и девушка. Оба были одеты в светло-серые спортивные костюмы и кроссовки, на девушке к тому же была белая кепка, из-под которой выбивались огненно-рыжие волосы. Парень предпочёл обойтись без головного убора, подставив весеннему солнышку тёмные волосы, тщательно зачёсанные назад и уложенные с каким-то средством – на несильном, но ощутимом ветерке, дувшем вдоль холма, в его причёске не шевельнулся ни один волосок.
Пара пересекла площадку бастиона и остановилась на дальнем краю, беседуя о чём-то и любуясь видами. Серёга открыл в скетч-буке новую страницу и принялся быстро набрасывать два силуэта у каменных зубцов бастиона: девушку, опёршуюся плечом о старинную кладку, и возвышающегося над ней парня, лениво оглядывающего набережную и реку внизу.
Молодой человек протянул руку и положил ладонь на талию своей спутницы. Та, склонив голову набок, с улыбкой наблюдала за своим кавалером. К первой руке присоединилась вторая, и обе опустились ниже, на бёдра. Движение получилось одновременно вкрадчивым и властным, но рыжеволосая не отстранилась, а, напротив, подалась навстречу парню, подчиняясь повелительному движению рук.
Карандаш замер над страницей. Художник осторожно перевернул скетч-бук и на чистом листе снова принялся набрасывать бастион с двумя людьми. Пара упоённо целовалась, не замечая ничего вокруг. Девичьи руки с тонкими запястьями обвили шею темноволосого, блеснули на солнце и тихо звякнули многочисленные браслеты. Кроссовки теперь стояли вплотную друг к другу, но маленькие кроссовки поднялись на цыпочки: молодой человек был гораздо выше своей спутницы.
Сергей работал быстро и сосредоточенно. Не останавливаясь на деталях, он резкими штрихами пытался запечатлеть динамику самого движения: вперёд и вверх, губы, тянущиеся навстречу губам, полуприкрытые глаза. Интересно, какого они цвета? Зелёные? Темноволосый глаз не прикрывал – напротив, он теперь всматривался в девушку, а руки на её бедрах вдруг жадно сжались, стискивая серую ткань спортивных брюк и тело под ней. Девушка, что-то говорившая в промежутках между поцелуями, осеклась на полуслове и только прерывисто выдохнула.
Художник сглотнул. Обстановка на бастионе стремительно изменялась, рыжеволосая всем телом прижалась к кавалеру. Губы парня изогнулись, но вместо улыбки – или, может, это только почудилось Серёге – получился снисходительный оскал охотника, настигшего свою добычу. Одна рука с бёдер переместилась на живот спутницы, небрежно скользнула вниз, под ткань брюк. Девушка снова судорожно вздохнула, чуть откидывая голову назад. Глаза её оставались закрытыми, спиной она привалилась к камню зубца. Темноволосый продолжал целовать свою спутницу, только теперь поцелуи стали резкими, требовательными, раз за разом переходящими с губ на шею.
Сергею подумалось, что стоило бы уйти, пока его ещё не успели заметить – но в нём самом уже начинало разгораться то же самое пламя, которое сейчас поглотило парня внизу. Левая рука продолжала двигаться под тканью спортивных брюк девушки, правая потянула вниз молнию, расстегнув толстовку, и теперь настойчиво пыталась задрать открывшуюся белую футболку.
Угольный карандаш метался по ещё остававшемуся чистым углу листа, стремительно запечатлевая запрокинутую назад голову девушки: тонкую, напряжённую девичью шею, полураскрытые в стоне губы, зажмуренные глаза и чуть нахмуренные брови, придававшие лицу рыжеволосой немного страдальческое выражение. С высоты башни художнику было не разглядеть деталей, поэтому он тут же додумывал отдельные черты: россыпь веснушек на щеках, ямочку на подбородке, большие серьги-кольца в ушах.
Футболка поддалась, открыв фиолетовый спортивный бюстгальтер. Рука тут же скользнула под него, сжалась – и девушка, застонав, задрожала и обмякла. Темноволосый, прервав поцелуи, смотрел на спутницу; на губах его снова появилась та же снисходительная улыбка. Руки вернулись на талию рыжеволосой, которая, похоже, на какое-то время забыла, где она, а губы парня опять потянулись к губам девушки, но уже без яростной настойчивости. Поцелуй получился чуть ли не робким, и будто пробудил спящую красавицу: глаза под козырьком кепки открылись, девушка что-то пробормотала – и парень снова улыбнулся. Исчезла снисходительность, исчезла властность. Улыбка вышла добродушной и чуть насмешливой.
Девичья рука, скользнув по мужскому предплечью, опустилась на пояс спортивных брюк парня – но тут внизу и справа опять послышались голоса. Рыжеволосая торопливо заправила футболку; кавалер, закрыв свою спутницу, обернулся к лесенке: на бастион спускалась экскурсионная группа.
Сергей чуть подался назад в своём укрытии на башне, так что теперь снизу его было совсем не видно. Некоторое время он разглядывал получившийся набросок, потом перелистнул страницу и ещё раз посмотрел вниз. Экскурсионная группа, человек пять-шесть, окружала гида: невысокий человечек в мягкой шляпе что-то вещал, вдохновенно размахивая руками, и указывая то на реку, то на левобережье, то на дома, вытянувшиеся вдоль набережной.
Пара исчезла.
* * *
Готовить Серёга не умел, да и не слишком любил, поэтому обед его составили лапша быстрого приготовления, банка кильки в томате и чёрный хлеб. Хлеб он покупал в монастырской пекарне, и мог есть бесконечно – невзрачного вида кирпичики были изумительно вкусными, а пахли так аппетитно, что когда поутру открывалась церковная лавка, за свежим хлебом выстраивалась небольшая очередь из окрестных жителей.
Закончив с едой, парень некоторое время разглядывал себя в зеркало, но потом всё-таки решил побриться. Обычно Сергей устраивал такую процедуру утром, в первый рабочий день, и тогда на следующие два дня можно было сохранять максимально опрятный вид, а заодно избавить себя от лишних хлопот. Но сейчас, перед встречей с преподавателем, ему вдруг показалось, что вся затея с карьерой художника – просто химера, что вердикт учителя в детстве был правильным, и что Александр Петрович лишь посмеётся над ним, или просто велит не отнимать зря драгоценное время.
Так что бритьё было ещё и попыткой хоть как-то компенсировать неуверенность. С этим своим недостатком парень не боролся по той простой причине, что вообще его не осознавал. Неуверенность была частью натуры Сергея, его естественным состоянием. Это неуверенность заставляла его учиться нелюбимой профессии, а потом пытаться приспособиться в ней. Неуверенность зачастую вынуждала его отказываться от планов и даже малейших попыток воплотить эти планы в жизнь.
В этом смысле побег в Город – а с недавних пор Серёга был склонен рассматривать свой отъезд именно как побег из родительского дома – оказался событием выдающимся. Едва ли не впервые в жизни (если не считать того, что он продолжал тайком заниматься рисованием, когда его забрали из художественной школы), парень пошёл наперекор даже не родителям, а собственной неуверенности. Внутренний голос нашёптывал, что из этой затеи ничего не получится, что жить ему в Городе негде, знакомых нет, работы тоже, но Сергей с отчаянной решимостью задвинул эти сомнения в самый дальний уголок, хотя и не сумел заглушить их окончательно.
Бритьё заняло не больше получаса, и оставшееся время парень потратил, отбирая работы для показа. В папке, которую он привёз с собой, хранились сделанные ещё дома рисунки, несколько пейзажей и натюрмортов, выполненных акварелью и гуашью, и даже пара картонок, на которых Серёга пробовал свои силы в работе маслом. Поразмыслив, он добавил к отобранному один из старых скетч-буков, а заодно и новый, в котором делал наброски сейчас – решив, что преподаватель сможет дать лучший совет (если вообще захочет что-то советовать), когда увидит, есть ли у парня прогресс в мастерстве. Сам Сергей, разглядывая подборку, с каждой секундой всё сильнее убеждал себя в том, что прогресса нет и в помине.
Безлюдная днём, вечером художественная школа была полна людей. Ученики из младших классов тащили папки размером больше них самих, сопровождаемые гордыми родителями. Тут и там в коридорах ребята готовились к показу, развешивая на отведённом им кусочке стены свои работы, выполненные за семестр. Серёга осторожно перешагивал через сшитые в длинные «киноленты» листы, иногда стелящиеся по полу чуть ли не до середины коридора. Ему была прекрасно знакома эта суета и ощущение лёгкой нервозности перед ответственным экзаменом. Впрочем, в его детстве никого и никогда не отчисляли из художественной школы за неуспеваемость; родители, бывало, забирали ребят – как забрали самого Сергея – но вот за плохие оценки вылететь из художки казалось совершенно невозможным.
Теперь же парень волновался куда больше, чем в детстве, и с каждым шагом чувствовал, как нарастает стук сердца, как впереди маячит безрадостная перспектива уже, безусловно, авторитетного, и потому окончательного, «нет». Вот сейчас ему скажут, чтобы не занимался ерундой, что ни глаз, ни рука его не годятся для того, чтобы стать художником.
Кабинет Александра Петровича, куда Сергея направила всё та же строгая с виду консьержка, располагался в полуподвальном этаже. Окна его выходили на лужайку со скульптурной группой, располагавшуюся возле парадного фасада школы, и, как понял Серёга, уже с самого раннего утра в них должно было заглядывать солнце. Сейчас под потолком горели мощные люминесцентные лампы, заливая всё помещение тёплым белым светом. Стены были сплошь завешаны подготовленными к показу работами учеников, а под ними угадывались картины самого учителя.
Сергею стало любопытно: в его детстве наставник украсил стены кабинета не собственными работами, а репродукциями знаменитых полотен. Были там «Джоконда» и «Дама с горностаем» да Винчи, «Покорение Сибири» Сурикова и «Запорожцы» Репина, несколько таитянских сюжетов Гогена и «Звёздная ночь» Ван Гога. Не было только того, что объединяло бы выбор картин – создавалось ощущение, что преподаватель просто развесил то, что попалось под руку.