Когда в Чертовке утонуло солнце

Глава 1. Господин Отто Майер

Максим с изумлением рассматривал стоящее перед ним существо. Оно было маленьким, едва ли в метр ростом, с серой, отливающей зеленью и изборождённой глубокими морщинами, кожей. Уши, каждое вдвое шире головы, на краях были будто погрызены. У основания ушей росли то ли волосы, то ли бело-серый мех, переходивший вниз, на щёки, и вверх, на затылок. Нос существа, совсем коротенький, напоминал свиной пятачок, только треугольной формы, а вот широкий рот и большие, на выкате, глаза, оно явно позаимствовало у лягушки.

Одето существо было в чёрные бриджи и чёрный дублет, украшенный серебряным шитьём, двойным рядом пуговиц, огромным кружевным воротником и кружевными же манжетами. Ноги в белоснежных чулках были обуты в чёрные туфли с массивными серебряными пряжками. В четырёхпалой ручке существо держало позолоченный лорнет, через который внимательно разглядывало парня.

– Вы кто? – спросил тот нерешительно, гадая, понимает ли оно вообще человеческую речь.

– То есть как – кто? – поинтересовалось существо неожиданно зычным и глубоким голосом. Потом сложило лорнет и направилось к книжному шкафу, заставленному папками и разномастными томиками в кожаных переплётах. – Гремлин, конечно. У вас что, сказки больше не читают?

Максим удивлённо заморгал.

– Гремлин?

– Господин Отто Майер, – с достоинством уточнил тот, уже шагая к письменному столу с кожаной папкой подмышкой. – Третий секретарь императорской канцелярии.

– Императорской?

– У вас что же, и историю уже не учат? Не знаете, что такое император?

– Почему? Знаю, – растерянно протянул парень, разглядывая гремлина.

– Тогда зачем эти глупые вопросы?

– Я сплю, – предположил Максим и ущипнул себя за руку. Боль была вполне осязаемой, но ни господин Майер, ни его кабинет, никуда не исчезли. Напротив, гремлин уже успел взобраться в кресло за столом и, открыв папку, выкладывал из неё листки бумаги. Листки были плотные, желтоватые и сплошь исписанные убористым мелким почерком.

– Нервный вы какой-то, Максим Витальевич, – констатировал гремлин, макая перо в чернильницу, и делая на одном из листов несколько пометок.

– Вы меня знаете? – парень перестал щипать руку и удивлённо посмотрел на собеседника.

– Разумеется, – господин Майер взял другой листок, как-то странно пошевелил над ним пальцами, и прочёл вслух:

– Резанов Максим Витальевич, тридцать четыре года, холост, детей нет. Кстати, хорошая фамилия, вам подходит. И имя тоже ничего, почти как у батюшки нашего императора.

– Кого-кого?

– Максимилиана Второго.

– А… Кто у вас император? – осторожно поинтересовался Максим.

– Рудольф Второй, разумеется. Наверняка наслышаны?

Парень что-то промямлил. Гремлин недовольно поморщился.

– Какой сейчас год? – спросил Максим.

– У нас или у вас?

– А есть разница?

Третий секретарь императорской канцелярии хмыкнул, сверился с записями и отчеканил:

– У вас – две тысячи двадцать четвёртый. А у нас, – он что-то прикинул в уме, загибая пальцы, – ну, считайте, что тысяча пятьсот восемьдесят пятый. Хотя это совершенно не важно.

– То есть как – не важно? – опешил парень. – Где я вообще?

– Вы в Золотой Праге, столице Чешского королевства, а с недавних пор – также и столице Священной Римской империи.

– Чехия – республика, – вяло попытался возразить Максим. Господин Майер усмехнулся, продемонстрировав множество мелких зубов.

– Ваша Чехия, может, и республика, а наша – королевство.

– Что значит «ваша», «наша»? Чехия одна.

– В самом деле? – с философским видом поинтересовался гремлин, разглядывая муху на потолке.

– Я же вроде не так много выпил… – пробормотал себе под нос Максим, но слух у господина Майера был под стать его ушам.

– Четыре литра пива. Ваша правда, ни о чём, – заметил он. – Только после вы изволили ещё пить виски. Верно? Ох уж эти шотландцы!

– Вообще-то это был бурбон… – неуверенно отозвался парень.

– Хрен редьки не слаще, – вынес свой вердикт гремлин. – Впрочем, что вы там пили, меня не заботит, и к нашему делу никак не относится.

– Я умер, – предположил Максим.

– Когда? – с интересом посмотрел на него господин Майер. Потом, поняв, что парень имел в виду, снова поморщился:

– Да перестаньте вы молоть чепуху!

– Я в психушке. А вы – доктор, – выдвинул новое предположение Максим.

Гремлин тяжело вздохнул и почесал за правым ухом. Пальцы у него были удивительно длинные, с толстыми, аккуратно подстриженными, ногтями.

– Давайте внесём ясность. Вы живы, здоровы и в своём уме. Мы находимся в Праге, но есть нюанс: это совсем не та реальность, к которой вы привыкли, в которой родились и жили.

– Я жил в России, – заметил Максим.

– Не имеет значения. Теперь вы живёте здесь.

– А с каких пор в Чехии говорят по-русски? – настороженно прищурился парень, решивший, что поймал собеседника на нестыковке.

– С тех пор, как вы заговорили по-чешски. Сразу после попадания к нам, – любезно пояснил господин Майер.

– То есть это – прошлое в параллельной реальности? – Максим впервые окинул любопытным взглядом кабинет третьего секретаря. Стены помещения были покрыты штукатуркой и тщательно побелены, одну целиком занимал шкаф, откуда гремлин доставал папку с записями. На другой стене было узкое готическое окошко с витражом, через который пробивался мягкий свет то ли рассвета, то ли заката. Позади стола, над креслом господина Майера, висел портрет; в изображенном на портрете человеке парень с удивлением узнал Льюиса Кэрролла.

– Кто это? – ошарашенно спросил Максим.

– Господин Доджсон, разумеется, – в свою очередь удивился гремлин. – У вас что же, прекратили преподавать даже литературу? Или вы в принципе не склонны к чтению? – он снова потянулся за пером, явно намереваясь сделать в своих записях ещё какие-то отметки.

– Нет, почему, я люблю читать, – отозвался парень. – А что у вас на стене делает портрет господина Доджсона?

– Это самый дерзкий наш преступник. Ну, географически, конечно, не совсем наш, поскольку он побывал сначала в Английском королевстве, а затем в Ирландии. Но случай был настолько резонансным, что его до сих пор помнят повсюду.

Максиму показалось, что комната вокруг покачнулась.

– Вот этого не надо! – послышался голос гремлина, и комната тут же пришла в норму. – Давайте безо всяких там обмороков и прочих хлопот. Господин Доджсон –человек, который сумел попасть сюда дважды, а потом снова вернуться обратно. Беглец экстра-класса, так сказать. В пожизненном розыске. И, безусловно, наша гордость.

– Он вообще-то давно умер.

– Это у вас, – спокойно уточнил третий секретарь. – Что же касается другого вашего вопроса – да, если угодно, можете называть наш мир параллельной реальностью. Только вы не в прошлом, а в самом что ни на есть настоящем. И ещё: эти реальности не совсем идентичны. Какие-то события были у вас, но не у нас, другие – наоборот, случились здесь, но не произошли там. Имеют место подвижки во времени и, разумеется, в топографии. Это я к тому, чтобы вы были готовы, что не все ваши знания о Праге и Чехии окажутся актуальными.

– То есть вернуться назад возможно? – поинтересовался парень, пропустивший развёрнутые пояснения гремлина мимо ушей, и озирающийся по сторонам. Господин Майер снисходительно усмехнулся:

– На свете довольно мало вещей, которые по-настоящему невозможны. Но я бы не советовал вам сгоряча бросаться в эксперименты. Натворите дел, а нам потом разбираться.

– Хочу назад, – заявил Максим, старательно зажмуриваясь. – Отправьте меня обратно.

– Вы вроде бы всю жизнь мечтали побывать в Праге? – удивлённо распахнул глаза гремлин, так что кожа на его лбу пошла складочками.

– Мечтал. Но я мечтал о настоящей Праге.

– Это настоящая Прага. Может быть, даже в чём-то лучше той, что есть у вас. Потому что эта больше похожа на Прагу, которую вы себе представляли.

– В каком смысле? – Максим приоткрыл один глаз.

– Это Золотая Прага грёз. В нашем мире воплощается то, о чём вы мечтаете в своём, вздыхая по несбыточному и невероятному.

– Грёз? То есть снов?

– И кошмаров, – мрачно кивнул гремлин. – А ещё фантазий, выдумок, легенд, мифов.

– Как вы со всем этим живёте? – внезапно осипшим голосом спросил парень.

– По-разному, – пожал плечами господин Майер. – Но, как видите, справляемся. И будем справляться дальше – с вашей помощью.

– Что значит с моей помощью? Я вообще-то строитель, – посчитал нужным уточнить Максим.

– А по диплому – учитель географии, хоть после университета ни дня не преподавали, – ухмыльнулся гремлин. – Строителей у нас и без того хватает. А вы с этого момента – младший страж ночной вахты.

– Это ещё что за назначение? – возмутился парень.

– Я ведь могу и в ассенизаторы отправить, – многозначительно заметил господин Майер, уже занося над листом перо.

– Нет-нет, вы не так поняли, – заёрзал на табурете Максим. – Я имел в виду – что подразумевает моя должность?

– Я ведь уже упомянул кошмары? Мы, знаете ли, тоже хотим жить в мире и покое, поэтому по ночам за улицами кому-то нужно приглядывать. Не скрою, работа сложная, опасная… – гремлин сделал паузу, как будто ждал уточняющих вопросов, но, не дождавшись, продолжил, – и на неё обычно берут исключительно добровольцев. Однако, согласно принятому в Чешском королевстве закону, выходцев из вашей реальности мы зачисляем в ночную вахту в административном порядке.

– Добровольно-принудительно, – буркнул себе под нос парень.

– Рад, что вы так быстро всё поняли, – оскалился гремлин.

– Как я вообще сюда попал? – спросил Максим, ещё раз оглядывая кабинет. Рассветно-закатный свет за окном за время их беседы не сделался ни ярче, ни тусклее. – Мы были с ребятами в кино, потом посидели в баре. Потом я приехал домой. Точно помню, как запирал входную дверь и собирался лечь спать.

– Ну и считайте, что легли. Это что-то меняет? – развёл руками третий секретарь.

– У вас тут что, перемещение на поток поставлено? – удивился парень.

Гремлин некоторое время молчал, и даже снова раскрыл свой лорнет, чтобы повнимательнее всмотреться сначала в глаза собеседника, а затем, почему-то – в его левое ухо.

– Напротив. Конкретно в Чешском королевстве вы – первый гость за последние пятнадцать лет. Почему-то в последнее время ваши чаще оказываются за океаном, в колониях, – господин Майер снова спрятал лорнет. – Думаю, всё дело в том, что вы действительно искренне мечтали о Праге. Плюс, конечно, богатство фантазии.

– Фантазии? – растерянно переспросил Максим.

– Иначе бы вас здесь не оказалось. Вы, часом, живописью не баловались? Может, музыку сочиняли? Или стихи?

– Ну, я сказки придумывал, для младшей сестрёнки. Ещё в школе.

– Вот и славно.

– Мне что же, сказки рассказывать вашим кошмарам? – удивился парень.

Господин Майер предостерегающе поднял руку:

– На этот счёт вас проинструктирует непосредственное начальство. Однако позвольте предостеречь. Ваша фантазия здесь, у нас, способна на многое. Поэтому настоятельно рекомендую тщательно взвешивать свои слова и поступки. А лучше заодно и мысли.

– А если я, скажем, сейчас нафантазирую, что я – король?

Он вдруг почувствовал, как на плечи начинает давить богато украшенная горностаями пурпурная мантия, а на брови сползает тяжёлая золотая корона. Предметы, поначалу полупрозрачные, быстро становились всё более осязаемыми и материальными, но тут голос третьего секретаря прервал эксперимент:

– Вы всегда пропускаете пояснения мимо ушей и игнорируете мелкий шрифт в договоре? – саркастически поинтересовался гремлин. – Последствия, сударь. Валяйте, попробуйте, если не жалко, скажем, лет двадцать-тридцать жизни.

– Жизни? – корона и мантия исчезли.

– А, может, здоровья. Или, к примеру, глаза. Не бывает всё из ничего. За любое действие приходится платить, – самым серьёзным тоном пояснил господин Майер. Потом благодушно добавил:

– Привыкните. Научитесь. Через год-другой сами не заметите, как втянетесь, войдёте во вкус.

Максим молчал, обдумывая услышанное. Гремлин взял из стопки бумаги на столе чистый лист и принялся что-то писать, время от времени со стуком макая перо в чернильницу.

– А эти… кошмары. Что они из себя представляют? – наконец осторожно спросил парень. Господин Майер перестал писать и посыпал чернила мелким песком из флакона, похожего на увеличенную солонку.

– В том-то и дело, что предсказать заранее невозможно. Будьте готовы ко всему, – гремлин смерил парня взглядом. – И не надо впадать в панику. Ваш страх только сделает их сильнее. К тому же вы ведь будете не один.

– Это не успокаивает, – буркнул Максим.

– И не должно. Нечего расслабляться. Бдительность и ещё раз бдительность! – господин Майер извлёк из шкатулки на столе внушительного размера печать, положил на только что заполненный лист кусочек затейливо переплетённого ало-золотого шнура, накапал на него сверху сургучом и тиснул печатью. На сургуче остался вставший на дыбы чешский лев. Третий секретарь свернул листок и перевязал его ещё одним шнурком.

– Добро пожаловать! – провозгласил гремлин, протягивая свиток парню.

– И куда мне теперь? – Максим, пока заполнялся документ, успел оглядеть себя – и убедился, что вместо привычных джинсов, футболки и кроссовок на нём тоже появились чулки, туфли, бриджи и колет. Правда, последние два предмета были из серого грубого сукна, и явно не такими дорогими, как у господина Майера – ни серебряного шитья, ни кружев. Пуговицы на колете представляли собой мелкие шарики с петельками, отлитые из латуни; латунными оказались и пряжки на туфлях. Обнаружился даже серый суконный берет, заткнутый за широкий кожаный пояс.

– Как куда? В Староместскую кордегардию ночной вахты. Выйдете из Ратуши, свернёте направо и вниз, к реке. Карлов мост, думаю, вы без труда узнаете?

– Узнаю, – ошеломлённо выдохнул Максим.

– Ну и замечательно. Как увидите мостовую башню – по правую руку будет здание кордегардии. Прямо возле костёла Святого Духа.

– Погодите-погодите… – парень лихорадочно вспоминал географию Праги, которой в самом деле грезил с раннего детства. Максим перечитал всё об этом городе, что только попадало к нему в руки, а заодно и об истории Чехии в целом, и теперь пытался применить свои знания на практике. – Погодите… Костёл Святого Духа у Карлова моста? Он же, если я правильно помню, принадлежал Ордену рыцарей с крестом и красной звездой?

– Глядите-ка, а вы быстро привыкаете! – похвалил его господин Майер. – Именно так. Орден и отвечает за ночную вахту.

– Так я теперь рыцарь? – приосанился было Максим.

– С чего бы вдруг? – искренне удивился гремлин. – Рыцарские шпоры ещё нужно заслужить. Надеюсь, вы не ждёте к себе особого отношения лишь потому, что родились в другом мире? Впрочем, – третий секретарь прижмурился, губы его растянула благодушная улыбка, – я уже оказал вам всяческое содействие, какое только мог. Жильё, подъёмные, ну и прочее – всё в этом документе. Отдадите его командору, а тот уже скажет, куда вам дальше. Успехов, сударь!

Максим не успел ничего ответить и даже привстать с табурета, как вдруг обнаружил себя стоящим на булыжной мостовой

– Бред какой-то, – пробормотал он. – Какой ещё гремлин? Какая Прага? Всё-таки сплю…

В этот момент где-то позади и вверху, слева, громко зазвонил колокольчик. Парень обернулся и, запрокинув голову, уставился на фигурки Орлоя, начавшие свое ежечасное представление.

В колокольчик, разумеется, звонил Скелет, и Максим машинально поискал глазами Петуха, который своим задиристым криком должен был завершать маленький спектакль – но птицы не было. Не было даже маленькой ниши над дверками, которые открывались, чтобы продемонстрировать восхищённой публике шествие фигурок апостолов. Да что там ниша! Не было и самих дверок, и апостолов, и узнаваемого козырька крыши с двумя василисками – только каменный ангел, посеревший и слегка искрошившийся от дождей и ветра, увенчивал часы.

Впрочем, восхищённой публики тоже не наблюдалось. Грохотали телеги, гудела толпа, перетекавшая между лотками рынка, целиком занимающего всё пространство Староместской площади. По улице туда и сюда шагали мужчины с деловитыми сосредоточенными лицами и женщины с корзинами, заполненными покупками. В сутолоке сновали дети, проталкивались через толпу лоточники, криками привлекая внимание покупателей. Из погребка углового дома, помещавшегося почти точно напротив Ратуши, доносились смех, выкрики и обрывки каких-то песен.

Кто-то сильно толкнул зазевавшегося парня. Максим услышал брошенное пренебрежительно: «Ну, чего встал, деревня?!» – и успел только заметить уже скрывающуюся в толпе широкую спину. Толкнувший был одет в короткий коричневый плащ, отороченный красными лентами. Голову его украшала чёрная широкополая шляпа с алой лентой и заткнутым за ленту петушиным пером.

Но не лента, не перо и не плащ заставили парня ошеломлённо смотреть вслед массивной фигуре, пока та не исчезла из виду. Мягкие поля шляпы не скрывали острых ушей, а ворот плаща – медно-красной кожи на шее незнакомца. Максим ошарашенно завертел головой по сторонам, и немедленно убедился, что его догадка верна: по меньшей мере половина всех прохожих на улице принадлежала к какой угодно расе, но только не человеческой.

Глава 2. Кордегардия у Карлова моста

Максим постарался влиться в ритм движения толпы, но удалось это не до конца – то и дело какая-нибудь деталь привлекала его внимание, заставляя замирать на месте, и, разумеется, периодически получать очередной тычок и ворчание от прохожих. Кое-кого из тех, кто заполнял пражские улицы, парень признал, или, по крайней мере, так ему казалось.

У выставленной возле очередного погребка пустой бочки расселась компания низкорослых кряжистых человечков с длинными кустистыми бородами. Одетые в толстые кожаные фартуки, закатав рукава рубах выше локтей – на коже можно было рассмотреть многочисленные следы старых ожогов и царапин – гномы-кузнецы потягивали пиво и о чём-то степенно беседовали.

Прошёл гоблин-лоточник – зеленокожий, остроухий, с длинным, крючковатым носом и жёлтыми кошачьими глазами. Высоким надтреснутым голосом он во всю глотку выкрикивал: «Пирожки, только из печи! Хватай-налетай, не зевай!». Один из шмыгавших повсюду мальчишек попытался было стянуть с лотка пирожок, но взвизгнул – длинные тонкие пальцы гоблина ловко крутанули ухо неудачливого воришки, при этом зазывы покупателей ни на секунду не прекратились.

Некоторым хозяйкам, возвращавшимся с рынка, помогали тащить корзины с покупками маленькие косматые домовые. Ростом они были ещё ниже, чем гномы, и выделялись в толпе своими яркими алыми, зелёными, синими и жёлтыми колпачками. Существо, похожее на них волосатостью, но ростом в добрых два метра, и с абсолютно чёрными глазами, в которых не было и намёка на белки, со скучающим видом стояло у входа в лавку старьёвщика. Оно прислонилось к косяку и равнодушно ковыряло в зубах длинным жёлтым ногтем на мизинце правой руки.

Очередной тычок Максим получил совсем недалеко от Ратуши: он, раскрыв от удивления рот, остановился возле углового дома «У минуты», опоясанного строительными лесами. Под руководством мастера-художника подмастерья только-только закончили подготавливать очередной участок стены под сграффито. Правее подсыхала недавно завершённая часть отделки.

Некоторых из зданий, что украшали многократно виденные парнем фотографии Праги – и из начала двадцатого века, и из его конца, и с туристических порталов и блогов века двадцать первого – не было на улицах вовсе. Другие, хотя и узнавались смутно, имели совершенно непривычный вид. Эпоха Возрождения ещё только неуверенно топталась где-то на Градчанах, да, пожалуй, нашла поддержку у тех вельмож, кто твёрдо вознамерился, по примеру императора, следовать итальянской моде. Но в Старом Месте до сих пор владычествовала готика.

Верхние этажи зданий здесь выступали над улицей, нависали над прохожими, словно пытаясь заглянуть им в лица. Большинство домов имели всего три окна по фасаду, но встречались и такие, которые ограничились двумя, превратившись в узкие и вытянутые, словно свечки, силуэты. Немногие здания могли похвастать третьим этажом, и пока Максим шагал по улице, ему так и не встретилось ни одного дома, где было бы четыре этажа – но зато все они вздымали к небу острые шпили и крутые скаты черепичных крыш.

В толпе дальше по улице раздался истошный женский крик, и тут же поднялась суматоха. Кто-то высокий и очень худой, одетый в замызганную алую рубаху, чёрную жилетку и коричневые широкие штаны, мчался со всех ног прочь, преследуемый несколькими добропорядочными обывателями. Максиму поначалу видно было только чёрные, как смоль, вихры воришки, прокладывавшего себе путь с отчаянной решимостью – но когда тот резко свернул и юркнул в один из боковых переулков, парень понял, что и это не человек. Кожа у существа была бледной, нос походил формой на грушу и, кажется, не имел внутри хряща, а зубы, оскаленные в усмешке, оказались неожиданно длинными и острыми.

Никаких табличек с названиями улиц на стенах домов, разумеется, не было и в помине, зато каждое здание щеголяло собственным домовым знаком. Звёзды, ангелы, кресты, птицы, полумесяцы, фрукты, овощи, рыбы, звери и какие-то уж совсем непонятные твари, странные, но добродушные на вид, украшали дверные порталы или простенки между окнами вторых этажей. Максим шагал по улице, которая, как он помнил, должна была называться Карловой, поскольку выводила прямиком к Карлову мосту, и всё силился вспомнить, как именно она именовалась до того, как стала Карловой.

Вспомнил он лишь тогда, когда улица, в очередной раз плавно изогнувшись, провела его мимо развалин готического храма. На руинах трудились рабочие, разбиравшие обрушенные и явно закопчённые пожаром стены. За работой присматривал седобородый человек, одетый в просторную чёрную накидку и маленькую чёрную шапочку.

– Клементинум, – прошептал себе под нос Максим и ускорил шаг, почувствовав на себе взгляд внимательных глаз иезуита. – Клементинум на Иезуитской улице…

Парень миновал комплекс иезуитской коллегии и остановился на следующем перекрёстке, не сдержав изумлённого вздоха. Староместская мостовая башня была на месте, а вот площади Крестоносцев, которую Максим вдоль и поперёк «исходил» на панорамах карт в Интернете, не было и в помине. Улица просто перетекала в мост, который начинался не у башни, а почти у самого перекрёстка. Под первым пролётом плескался рукав Влтавы, в другом мире и в другой век замурованный в камень и спрятанный под землю.

Справа вместо барочного костёла Святого Франциска с его воздушным зелёным куполом возвышалась суровая готическая громада костёла Святого Духа. Вплотную к ней примыкали стены монастыря, представлявшего собой настоящую маленькую крепость внутри города. У самой реки, на углу, в монастырской ограде помещалась квадратная башня, пониже мостовой и не так пышно украшенная, с массивной, окованной металлическими полосами дверью в первом этаже.

У двери расположилась стража: двое мушкетёров в кожаных нагрудниках и широкополых шляпах откровенно скучали, стоя на верхней ступеньке, слева и справа от входа. У подножия лестницы, положив руку на эфес подвешенного к поясу кацбальгера, неспешно расхаживал человек в кирасе и морионе. На гребне его шлема в металлической втулке был закреплён пучок чёрных перьев.

Мушкетёры с ленивым равнодушием наблюдали, как парень свернул с Карлова моста, спустился по двум широким ступенькам и по маленькому мостику направился прямиком в их сторону. Командир стражи взмахом ладони велел Максиму остановиться, окинул его взглядом и спросил:

– Откуда, куда, зачем?

– От господина Отто Майера, третьего секретаря императорской канцелярии, – парень посчитал, что имя гремлина в данном случае будет, пожалуй, лучшей верительной грамотой. – К командору, лично.

– Зачем? – спокойно повторил командир. Мушкетёры всё так же с ленивым равнодушием смотрели на чужака.

– Зачислен младшим стражем ночной вахты, – пояснил парень.

Равнодушие на лицах мушкетёров сменилось некоторым любопытством – так смотрят на сельского дурачка, заявившего, что потягается в беге с автомобилем. Командир ещё раз окинул парня взглядом и поинтересовался:

– Доброволец, значит?

– В соответствии с законом, – буркнул Максим и тут же мысленно укорил себя за такую откровенность, подумав, что, возможно, не стоило сообщать первому встречному о своём происхождении. В конце концов, в сказках знание одного только имени могло согнуть в три погибели самого могущественного джина, и заставить его выполнять все прихоти хозяина. Впрочем, джинов в этой Праге пока вроде бы не наблюдалось.