Мои дорогие привидения
- -
- 100%
- +
– Тебе хорошо! На четырёх лапах, ать-два, ать-два! – проворчал Федя. Кот остановился, зыркнул через плечо, постоял так секунду-две – и затрусил дальше.
– Дурная голова ногам покоя не даёт… – ругал себя писатель, направляясь следом. – В Пчёлики к ночи! Да хозяева уже могут спать завалиться. В деревнях же вроде рано укладываются. И буду я куковать под забором до утра. А, может, кто подвезёт?
Он с надеждой окинул взглядом то, что походило на главную – и единственную – улицу. Из транспорта на ней виднелась только вросшая в землю «инвалидка» у одного из домов. Судя по тому, что трава плотным заслоном обступала маленькую машинку, с места та не трогалась как минимум с весны.
«А если лошадь?» – с надеждой подумал Фёдор, но ни лошадей, ни телег поблизости не наблюдалось.
«Может, велосипед дадут в аренду?».
На велосипеде он в последний раз катался лет двадцать тому назад, но в святой уверенности, что «тело – помнит!» решил уж лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Луговец в целом напоминал Пчёлики, какими Федя разглядел их на снимке со спутника: те же далеко отстоящие друг от друга дома, где кирпичные, где бревенчатые. Те же необъятные дворы, в которых были и сады, и огородики, и какие-то сарайчики с навесами. Примерно в середине села обнаружился колодец, и парень, давным-давно истративший запас магазинной минералки, с удовольствием напился холодной воды.
«Раз заповедник – должна быть чистая и пригодная для питья!» – решил про себя Федя.
Была возле колодца и скамеечка: толстенное бревно, положенное на два коротких чурбака с вырубленными в них пазами. Присев и откинувшись на стенку сруба, Фёдор ощутил блаженство. Ноги ныли, плечо зудело.
«Надо было перекус хоть какой-то захватить», – подумал парень, устало прикрывая глаза. Потом вспомнились было консервы и печенье, но ни того, ни другого ему сейчас не хотелось.
* * *
– Здравствуй, добрый молодец!
Федя встряхнулся и ошалело закрутил головой. Видимо, он задремал, потому что солнце уже стояло над лесом куда ниже, и тени стали заметно длиннее. Перед Фёдором, добродушно разглядывая его, возвышалась пухлая, с виду ещё очень бодрая и крепкая, старушка. Поверх яркого ситцевого платья в цветочек была надета вязаная жилетка, поверх этой жилетки – ещё одна, из овчины. Голову охватывала целая коллекция платков, верхний из которых был повязан надо лбом затейливым узлом. Примерно так, пожалуй, могла бы выглядеть Солоха с Диканьки, лет через пятьдесят после памятных событий перед Рождеством.
– Здравствуйте, – Федя осторожно огляделся. Рюкзак и сумка были рядом, на скамейке, ровно там, где он их оставил.
– Притомился, путник?
– Есть немного, – парень изобразил извиняющуюся улыбку. – Скажите, у вас в Луговце нельзя кого-нибудь нанять, чтобы до Пчёликов добраться?
– Нанять? – брови старушки поползли вверх и скрылись под платками.
– Ну, может, телегу. Или велосипед в аренду взять?
Собеседница растеряно потёрла пальцем нос. Нос был крупный, мясистый и горбатый.
– Это вряд ли… У нас тут одни старики, возраст уже не тот – на велосипедах кататься. А лошадей никто не держит. Коров только, да и то – две всего осталось на всё село.
– Как же вы справляетесь, если в город нужно?
– Так и справляемся, – пожала плечами «Солоха». – В правлении телефон есть, если «скорую» там вызвать, или ещё что. Автолавка приезжает по вторникам. Ничего, привыкли. А зачем тебе, мил человек, в Пчёлики?
– У меня там домик арендован, – пояснил Фёдор. – На месяц. Отдыхать еду.
– А чего же не электричкой? – удивилась старушка.
– Электричку сегодня отменили, – пожаловался Федя.
– Ах, вон оно что… А у кого же домик снял, ежели не секрет?
Фёдор достал смартфон, открыл файл с подтверждением аренды и зачитал:
– М.К. Холле, улица Верхняя, дом три.
– У Марфушки? – обрадовалась собеседница.
– Эм-м… – неуверенно протянул парень.
– Марфа Киевна, сестрица моя. Младшая, – с достоинством пояснила старушка.
Федя не нашёлся, что на это сказать, кроме как: «Рад знакомству».
– До Пчёликов тебе до ночи не добраться, – продолжала «Солоха». – А в темноте по лесу ходить – плохая затея, заплутаешь. Тут и местные иной раз теряются, а чужому с непривычки… Оставайся в Луговце?
– То есть как это – в Луговце? – опешил парень.
– Так у меня комната есть, – пояснила старушка. – Сдам тебе взамен Марфушкиного домика. Комната-то моя даже попросторнее будет, чем весь её домик. А за оплату не волнуйся, сестрица после мне переведёт сама на карточку.
– Нехорошо как-то… Я же вроде обещал…
– Ты, мил человек, отдыхать приехал? Молоко там, ягоды, фрукты, тишь, благодать, – бабка с благодушным прищуром смотрела на всё больше изумлявшегося Фёдора. – Так какая разницу, тут или в Пчёликах?
– Пчёлики к Дубовежу ближе, – попытался ещё возразить Федя.
– Ну, ежели так… – старушка поразмыслила, потом пообещала:
– А если я тебе велосипед найду? Будешь в Дубовеж ездить, была бы охота.
– Но как же… И перед Марфой Киевной неудобно.
– Да мы из правления хоть сейчас можем позвонить. Предупредишь, так мол и так, с электричкой не получилось, а по ночи через лес идти – она и сама тебе не велит.
– Может, проще тогда такси из Дубовежа вызвать? – предположил Фёдор. «Солоха» хмыкнула:
– Такси? Какое в Дубовеже такси! Нету у нас такси, мил человек.
Она вдруг сунула руку под жилет и из кармашка платья достала паспорт в клеёнчатой обложке. Под обложку были всунуты какие-то чеки, бумажки с записями шариковой ручкой, медицинский полис и пенсионное удостоверение, от чего паспорт походил на упитанный блокнот.
– Вот, чтобы сомнений не было.
Парень хотел было отказаться, но как-то автоматически взял документ, развернул его, прочёл.
– Наина Киевна? Прямо как у Стругацких, – пробормотал Федя.
– Вон как! Начитанная молодёжь-то у нас, – улыбнулась старушка. – А тебя, добрый молодец, как звать?
– Фёдор. Фёдор Васильевич Потапов, – он принялся рыться в рюкзаке в поисках паспорта, но бабка махнула рукой:
– Ладно тебе, не беспокойся. Фёдор и Фёдор. Пойдём, Фёдор Васильевич?
* * *
Изба-пятистенок, сложенная из толстенных – с полметра в диаметре – сосновых стволов, чёрных от времени, дождей и снегов, стояла на дальнем краю села, у самого леса. Фундамент у дома был выложен из не отёсанных камней, окошки оказались не очень широкими, а козырёк над крыльцом поддерживали резные столбики, по виду – ровесники самой избы. На дворе, отделённом от улицы всего лишь реденьким штакетником, имелся собственный колодец, чуть дальше начинался сад. С самого краю в нём несколько деревьев тяжело опустили к земле ветви с золотистыми яблоками.
– Вот тебе, мил человек, и фрукты, – указала на них Наина Киевна.
– Разве они уже спелые? – удивился Федя.
– А как же!
– Я думал, яблоки только к осени созревают…
– Вы в городе совсем позабыли, что, и когда, и как. У вас-то яблоки в магазине и зимой, и летом – одним цветом. Пластмассовые.
– Ну почему, – возразил Фёдор. – Бывают вполне приличные.
– «Приличные!» – фыркнула бабка. – Вот мои попробуешь – других не захочешь. Только сам не рви, тут знать надо, какие спелые. Я тебе нарву и принесу.
– Спасибо большое, – ему подумалось было, что старушке, с её габаритами и годами, тяжеловато будет лазить по яблоням. Но, с другой стороны, ветви с плодами склонялись довольно низко, и есть же специальные хваталки для такого случая… Как бишь их…
– Проходи, Фёдор Васильевич, чувствуй себя, как дома. А ну! – Наина Киевна замахнулась рукой, и крупный петух с недовольным квохтаньем спорхнул с крыльца, присоединившись к разгуливавшим по двору курам. – Ты его, если что, сгоняй, нечего ему на крыльце сидеть, – попросила она, открывая дверь.
– У вас что, дома не запирают? – удивился Федя.
– А зачем? Все свои, друг друга знают. Кто тут залезет? Чужих в Луговце, почитай, и не бывает.
– Знаете, я когда маленький был, у нас тоже так было, – торопливо заговорил Фёдор, проходя вслед за хозяйкой в комнату. – Мы жили в частном доме. Между соседями только штакетники стояли, и дома никто не запирал, и про кражи особо не слышали. На одной улице все друг друга знали, все на виду, общались… – он осёкся, как-то неловко дёрнул плечом и замолчал.
– Люди другие были, – понимающе кивнула старушка. – Ну что ж, вот! – она с гордостью обвела рукой комнату. На крашеных досках пола лежали домотканые половички. Справа в простенке между двух окон стоял небольшой стол на удивительно толстых массивных ножках. В дальнем углу, как и полагается, было несколько икон, перед которыми висела лампадка. Под иконами стояла аккуратно застеленная панцирная кровать, с толстенной периной под плюшевым пледом и с тремя подушками, накрытыми кружевным пуховым платком. «Как у бабушки!» – подумалось Феде.
Он огляделся внимательнее. Ближе ко входу, у самой двери, большую часть стены справа занимал массивный старинный сервант с выставленной на полках посудой и несколькими фарфоровыми слониками. Слева на стене был подвешен рукомойник, за ним – дверь во вторую комнату, дальше – сверкающий свежей побелкой бок печки с чёрным полукругом топки.
– Вы на печи готовите, Наина Киевна? – изумился писатель.
– А как же! Вкуснее нет блюд, чем из печки! – авторитетно заявила хозяйка. – Сам увидишь. Ну, а тут – твои хоромы.
Вторая комната окнами выходила на восток, на сад и лес, поэтому здесь было уже довольно темно, но старушка щёлкнула выключателем, и мягкий тёплый свет лампочки под зелёным абажуром залил помещение. Справа из стены выступала печка, почти вплотную к ней стояла ещё одна панцирная кровать – как и в соседней комнате, аккуратно застеленная, с толстой периной и набором подушек. В простенке между окон имелся письменный стол-секретер, вызвавший у Фёдора ассоциации с советскими фильмами о Шерлоке Холмсе. Вместо тумбочки возле кровати пристроилась резная деревянная этажерка, с виду – настоящий антиквариат. Слева от двери помещался приземистый комод и большое – выше человеческого роста – зеркало в массивной деревянной раме, чуть помутневшее по краям.
– Хорошо, что у вас электричество есть, – брякнул Федя и тут же смутился, подумав, что хозяйка обидится. Но Наина Киевна только усмехнулась:
– А ты что же, мил человек, думал, что у нас тут совсем медвежий угол?
– Но газа ведь нет, – попытался защититься Фёдор.
– Есть газ, только денег нет его подключать, – отрезала старушка. – Мы вам, говорят, в Луговец ветку проведём, но за подключение домохозяйств плата отдельно. А там такая плата, что можно две ветки туда-сюда провести, и ещё останется. Так зачем мне тот газ?
– Вроде ведь выгоднее, чем дровами или углём топить, – совсем уже нерешительно пробормотал Федя.
– Думаешь? Может, если три жизни прожить – и окупится, – хмыкнула старушка. – Ну, добрый молодец, доволен хоромами? Или есть какие пожелания?
– Нет, всё замечательно, спасибо большое. А Интернета у вас нет?
– Интернета? – брови опять скрылись под платками. – Чего нет, того нет.
– И сеть, наверное, не ловит? – попробовал в последней надежде парень.
– Телефонная? Отчего же, ловит. У колодца, что в центре села. Слабенько, правда, но пользуются, у кого свои телефоны есть. Но с правления надежнее.
– Понятно. А…
– Туалет – на дворе, – махнула рукой Наина Киевна. – Душ – там же, летний. Ты если сейчас пойдёшь, самое то будет: водица – парное молоко! А захочешь – баньку справим. Я теперь её нечасто топлю, но если подсобишь – в два счёта организуем.
– Спасибо большое, я тогда в душ, – заторопился Фёдор. Старушка кивнула и вышла. «Полотенце забыл!» – скривился писатель. – «Вот растяпа!».
Он быстро выгрузил вещи в комод, оглянулся – и, к своему удивлению, увидел на изножье кровати большое банное полотенце.
«Прямо «всё включено», – подумал Федя, беря полотенце и выходя из комнаты.
Глава 4. День добрых дел
Петух заорал где-то под самым окном, и Фёдор, дёрнувшись от неожиданного звукового сопровождения, разом проснулся. На цветастых полосатых половичках лежали пятна солнечного света. Мерно тикали часы. Федя посмотрел по сторонам и обнаружил их: ходики с кукушкой, висевшие прямо над комодом.
«Странно, а вчера не увидел», – подумал парень и прошлёпал босыми ногами к окну. Щёлкнули шпингалеты, бесшумно распахнулись на хорошо смазанных петлях створки – и в комнату ворвалась одурманивающая смесь запахов: сосны, яблоки, какое-то разнотравье, уже подсыхающее на солнышке после обильной ночной росы.
Фёдор осторожно приоткрыл дверь в соседнюю комнату, опасаясь, что хозяйка ещё спит – но Наины Киевны вообще не оказалось в доме. Постель её была аккуратно застелена, а на столе дожидался постояльца завтрак. Федя снял подвязанную шнуром тряпочку с глиняной крынки, сделал глоток: молоко. Парное. Парень зажмурился от удовольствия. Вкус будто вернулся из далёкого-далёкого детства, из того времени, когда всё в жизни хорошо, и только хорошее ждёт тебя впереди.
Сделав несколько больших глотков, Фёдор принялся изучать остальные блюда. На тарелке, прикрытые салфеточкой, лежали пирожки – толстенькие, каждый с ладонь Феди, маслянисто поблёскивающие боками. Парень осторожно разломил один: внутри оказалась гречневая каша. Второй был с яблоками («не иначе те самые, из сада»). Третий оказался с капустой. Каждый пирожок был представлен дважды, но Фёдор понял, что ему для сытости вполне хватит и трёх штук.
На соседней тарелке лежали котлеты, чем-то похожие на пирожки – такие же длинные и широкие, только сплюснутые. Писатель не очень любил всяческие котлеты, фрикадельки и тому подобные продукты, где мясо зачастую присутствовало в исчезающе малых количествах. А уж если говорить про остывшие блюда… Однако из уважения к Наине Киевне Федя отщипнул небольшой кусочек. Положил в рот, прожевал. Ошеломлённо посмотрел на котлету и, уже не церемонясь, переложил её на пирожок с капустой. Котлета, даром что холодная, была невероятно вкусной.
В маленькой мисочке обнаружился домашний рассыпчатый творог, в ещё одной – крупная тёмно-красная малина. Была тут и краюха выпеченного в печи хлеба, и брусочек сливочного масла, по которому сразу можно было сказать, что это уж точно продукт «без заменителей молочного жира».
«Только чайку не хватает!» – благодушно подумал Фёдор, и тут заметил на краю стола у самой стенки электроплитку со стоящим на ней чайником. Быстро сбегав в комнату и достав припасы, парень отыскал в серванте чашку, заварил чай и принялся завтракать.
– Приятного аппетита! – хозяйка появилась на пороге с целой охапкой каких-то трав.
– Доброе утро, Наина Киевна! Я тут немножко похозяйничал, чашку у вас позаимствовал – ничего? – спросил Федя.
– Бери, бери конечно! – замахала та рукой. – Как пирожки? Не подгорели?
– Изумительно вкусно. А как же вы печку топили – а в доме вроде и не жарко?
Старушка секунду-две удивлённо смотрела на постояльца, а потом расхохоталась. Смех у нее был заливистый, чуть скрипучий.
– Ой, мил человек! Так я разве тут готовила?
– А где? – растерялся Фёдор.
– В летней кухне, конечно же! Ох и насмешил…
– А что это за травы у вас?
– Это? Лечебные. Всё лето собираю их, сушу. В Дубовеже на базаре продаю, да и так раздаю, кому требуется. Травки – они от всех хворей помогают. Кроме сердечной печали, – добавила она, как-то странно взглянув на парня, и снова вышла из дому.
Закончив с едой, Фёдор тоже вышел на улицу. Петух при появлении парня воинственно посмотрел на него и нехотя, но всё-таки спорхнул с крыльца. Подворье Наины Киевны оказалось куда больше, чем виделось с вечера – за домом обнаружились несколько сараев, пустующий свинарник, курятник, баня и летняя кухня. Туалет и душ располагались с другой стороны, поэтому Федя, отправляясь вечером купаться, и решил, что двор совсем небольшой, и кроме сада тут ничего нет.
Сад, к слову, был громадным. «Соток двадцать» – восхищённо подумал Фёдор. Он узнал – или ему показалось, что узнал – черешни, сливы, груши, яблони. Были тут и какие-то другие культуры, которые писатель идентифицировать не сумел. Сад занимал значительную часть подворья, с одной стороны почти смыкаясь с лесом – но, как выяснилось, от чащи его всё-таки отделяла довольно глубокая, поросшая травой ложбина. За садом тянулся огород, чуть ли не втрое больше по площади. Правда, под грядки была вскопана лишь часть. Со стороны соседнего подворья к огороду подступал малинник.
Всё производило впечатление основательности и аккуратности, и почему-то создавалось ощущение, что такое хозяйство прежде было рассчитано на большую дружную семью. Феде стало любопытно, есть ли у старушки родственники, но ему показалось неловким расспрашивать напрямую о таких вещах. Пока парень стоял и оглядывался на границе сада и огорода, откуда-то сбоку снова появилась Наина Киевна.
– Поел? Ну и славно. Чем заниматься будешь, мил человек? Ты вообще по профессии-то кто?
– Я – писатель, – Фёдор сказал это, но почти сразу ощутил стыд за свои слова. Прозвучали они как-то чересчур пафосно, с претензией. Старушка, однако, одобрительно кивнула и заметила:
– Сочинительствуешь, значит? Хорошее дело. Говорят, для вдохновения полезно обстановку сменить. Наверное, за этим и поехал?
– За этим, – улыбнулся парень.
– Правильно сделал, – Наина Киевна указала рукой куда-то вдаль, вдоль кромки леса. – Ну, если на речку захочешь – то до Серебрянки тут совсем близко. По дороге на Дубовеж не иди, дольше будет, и у моста купаться плохо, там ил. Пойдёшь по краю леса, увидишь тропку. По ней до развилки, а потом влево. Тут и идти меньше, и место хорошее – там широкий лужок, песочек.
– Спасибо большое.
– Да не за что, – улыбнулась старушка, и тёмные глаза её в окружении сеточки морщин превратились в крохотные щёлочки. – Смотри, на развилке – влево! Не спутай!
– А направо что?
– Направо – болото. Девичья печаль называется, – Наина Киевна посмотрела на собеседника. – Ты про что пишешь-то, мил человек?
– Хорроры, – отозвался Федя.
– Хорроры? – не поняла старушка.
– Ну, ужастики. Страшилки.
– А. Ну-ну… Не знаю насчет страшилок, но в болото лучше не суйся, если тропок не знать – сгинуть недолго.
– А я думал, болото совсем в другой стороне? – спросил Фёдор, припомнив щит на развилке.
– Так разве ж оно тут одно! – хмыкнула бабка. – Которое по другую сторону от кордона – это Боярская топь. Говорят, давным-давно какой-то царь там бояр потопил, когда те против него смуту затеяли.
– А Девичья печаль тогда почему так называется?
– Потому что там девушка утопилась, из-за несчастной любви.
– Русалка, значит, – рассеянно заметил Федя.
– Русалки – в реках, – авторитетно возразила старушка. – А в болотах – кикиморы. Хотя тебе лучше бы ни с теми, ни с другими не связываться, – закончила она то ли в шутку, то ли всерьёз.
* * *
Фёдор не любил всяческие конфликты и скандалы, и зная, что чувство вины будет грызть его весь месяц, первым делом отправился решать вопрос с Марфой Киевной. Потоптавшись со смартфоном у колодца, он выцепил координаты для связи и, надеясь, что это действительно телефон правления в Пчёликах, решительно направился к выкрашенному в бело-голубое домику с гордой вывеской «Администрация сельского поселения село Луговец». Отодвинув чуть покачивавшуюся на сквозняке тюлевую занавеску, парень оказался внутри.
Комната, похоже, одновременно служила и залом для собраний, потому что здесь стояли несколько рядов скрипучих театральных кресел. Ближе ко входу помещался письменный стол; под пластиной оргстекла, накрывавшей столешницу, лежали какие-то документы и несколько старых карманных календариков. Тут же стоял и телефонный аппарат – чёрный, бакелитовый, с дисковым набором. В дальнем конце правления виднелась ещё пара дверей – наверное, кабинеты начальства. А, может, просто кладовки.
Разговор с Марфой Киевной не занял много времени. Посочувствовав происшествию с электричкой, она подтвердила, что да, Наина Киевна её старшая сестра, и заявила, что идея остаться в Луговце – самая правильная. Что финансовый вопрос они сами решат и что она желает своему несостоявшемуся постояльцу хорошего отдыха. Многократно заверив друг друга в самом искреннем расположении, собеседники, наконец, распрощались. Фёдор повесил трубку и облегчённо выдохнул: теперь уж его душа была спокойна.
На улице у колодца парень заметил вчерашнего чёрного кота. Тот сидел на скамейке и с неспешной тщательностью умывался. Заприметив человека, зверь прекратил свои процедуры и насторожился, а когда Федя сделал попытку усесться рядом – демонстративно передвинулся на дальний край скамьи.
– Характер у тебя, однако, – пробормотал Фёдор, но преследовать кота не стал.
Луговец дремал под летним солнышком и казалось, что здесь в принципе никогда ничего не происходит. Людей на улицах видно не было, хотя ухоженность домиков и кое-какие атрибуты современности, вроде спутниковых тарелок, говорили о том, что жизнь в селе всё-таки есть, и жизнь вполне себе деловитая. Вспомнив, что Наина Киевна обещала раздобыть ему велосипед, парень направился обратно.
Действительно, у калитки, прислонённый к штакетнику со стороны двора, уже стоял не новый, но с виду вполне надёжный велосипед.
– Это же «Украина»! – восхитился Федя. Наина Киевна, вышедшая на крыльцо, довольно улыбалась.
– Нравится?
– Блеск! В детстве я страсть как хотел себе такой. У соседа деда по даче был, он на нём по любым пескам просто пролетал, а я на своей «Десне» вяз. Завидовал я ему тогда страшно, – усмехнулся Фёдор, трогая потёртые рукоятки.
– Раз нравится – владей! Он вроде бы в порядке и на ходу, но если что – в Дубовеже есть мастерская. Ты ведь, добрый молодец, наверняка не усидишь на месте, всё равно чуть попозже в город наведаешься. Так если соберешься, мне скажи – я тебе списочек дам, чего купить. Не в службу, а в дружбу.
– Конечно-конечно! – пообещал парень и, воодушевившись, неожиданно для себя заявил:
– Наина Киевна, я и по хозяйству, если надо, помогу. Вы скажите.
* * *
Предложение было с радостью принято, и часть дня Федя колол и складывал в поленницу дрова, таскал воду для летнего душа, помогал собирать малину и чистить курятник. После полудня, когда он блаженно нежился на лавочке у крыльца, хозяйка скрылась в летней кухне, и вскоре по двору поплыл изумительный аромат перловой каши с мясом. Затем потребовалось прополоть и полить грядки, развесить на просушку собранные утром травы и – уже ближе к вечеру – помочь вычистить печь в доме.
Фёдор отчасти пожалел о своём великодушном предложении, но стоически выполнил все порученные ему задания.
«Однако, при таком раскладе на писательство ни минуты не останется», – подумал он и решил про себя ограничить круг обязанностей. В конце концов, на отдыхе или где?
Вечером, после ужина и душа, парень раскрыл было ноутбук и попытался что-то сочинять, но мысль не шла. Тогда Федя завалился на кровать и, достав смартфон, решил перед сном забыться чтением. Он как раз устраивался поудобнее, когда на глаза ему попалась этажерка: на этажерке лежало единственное золотистое яблоко.
«Первые яблоки этого лета!» – подумал парень, протягивая руку. Мелькнула ещё мысль, что хорошо было бы, наверное, яблоко перед едой вымыть – но золотистый бок выглядел таким чистым, обещал такую сочность и хрусткость… Да и вставать с кровати было уже так лениво… Фёдор потёр яблоко о футболку, захрустел и погрузился в чтение.
Время шло, страницы на экране сменяли одна другую. Веки стали тяжелеть. Федя положил яблочный огрызок на этажерку, приткнул рядом смартфон – и, едва голова опять коснулась подушки, провалился в сон.
Глава 5. Три сестрицы
Снилась писателю какая-то непонятная ерунда. Сначала он оказался за столом в обеденном зале, и Бэрримор накладывал на серебряную тарелку с родовым гербом овсянку. Фёдору даже показалось, что он чувствует запах этой овсянки, вкуснейший запах, от которого потекли слюнки и захотелось есть. Дворецкий что-то вещал про вечерний визит доктора Мортимера и, как ни странно, про приезд леди Анны Муромской.
Потом во снах появилась и сама Аня, и какой-то город на высоких холмах над большой рекой. Они гуляли по старой полуразрушенной крепости, и Федя, вскарабкавшись на неровную, будто погрызенное печенье, стену, с деланным бесстрашием шёл по ней. Девушка ахала, шагая слева, а справа уходил вниз обрыв метров в пятьдесят, заканчивавшийся каменной осыпью и нежным зелёным лужком, в точности как на опушке у Луговца.
Парень спрыгнул со стены, притянул к себе Аню и только-только собрался поцеловать её, как сон переменился. Теперь он стоял на лесной дороге, по щиколотки в чавкающей грязи, среди хмурого и неприветливого осеннего пейзажа. Это вроде бы была опушка Луговца, но вместо деревни впереди виднелась большая усадьба, обезлюдевшая и заброшенная. Фёдор попытался окинуть себя взглядом, и то ли увидел, то ли осознал, что одет он в какую-то старую униформу, эпохи эдак Наполеона, а натёртое ремнём сумки плечо снова давит ремень, только теперь мушкетный.