Дядя самых честных правил. Книга 1

© Александр «Котобус» Горбов, 2024

Глава 1

Внезапный гость

– Эй, Констан!

– Слышь!

Верная примета: когда за спиной так орут – это к драке.

– Стой, разговор есть!

– Де Рюсс, погоди!

Ненавижу, когда меня так называют! Я сунул руку под камзол и проверил пистоль – на месте и заряжен. Ну всё, ребятки, вы допрыгались.

– Да стой же!

Не торопясь и натянув на лицо высокомерное выражение, я обернулся.

Кто бы сомневался: два студента с Артистического факультета, известные задиры. Спорим, я могу предсказать, что эти наглецы скажут? Что-нибудь вроде: «Де Рюсс, а правда, что у вас в Московии…»

– Де Рюсс, скажи, правда, что у вас в Московии все такие тупые, что не могут получить звание магистра?

Ну, что я говорил?! Прищурившись, я разглядывал наглую парочку. По виду оба южане: чёрные волосы, горбатые носы, заострённые уши. Гасконцы? Сейчас проверим.

– А правда, что в Гасконе, – передразнил я наглецов, – детей головой вниз роняют? И приходится их отдавать на Артистический факультет, чтобы они хоть зад научились вытирать?

Парочка вспыхнула. Ага, угадал!

– Дуэль!

– Да! С обоими!

– Согласен, – я слегка поклонился, – прямо сейчас и здесь.

Нечего откладывать драку. А то знаю я этих гасконцев – придут толпой, и вместо дуэли получится поножовщина.

– Да, сейчас.

Дуэли студентов – дело привычное. Но в Университете Сорбонны поединки разрешены исключительно на магических пистолях – смертей почти не бывает, только почётные шрамы. Иногда, если не повезёт, могут выбить глаз, но этим гордятся особенно сильно.

– Приступим!

Один из оскорблённых гасконцев шагнул вперёд и встал в стойку. Повернулся ко мне правым боком, вытащил пистоль и стал медленно поднимать вытянутую руку.

Дурачок, думаешь я буду ждать, пока ты прицелишься? Я резко выхватил пистоль и выстрелил от бедра.

– А-а-а-а!

Хах! Попал! Гасконец выронил оружие и схватился за горло. Не будет тебе шрамов, дружок. Поваляешься минут пять с удушьем и поймёшь, что со мной нельзя связываться.

– Де Рюсс, – второй драчун выхватил пистоль, – со мной дерись!

– Как скажешь, красавчик.

Бах! Этому я засадил выстрел в голову. Тоже неплохо – сотрясение ему обеспечено.

– Прощайте, господа.

Я опустил пистоль и крутанул его по спусковой скобе на указательном пальце – мой «фирменный» победный жест. Спрятав оружие, я насмешливо поклонился валявшейся на мостовой парочке.

– И не забывайте – согласно Кодексу, повторная дуэль возможна только через месяц.

Оставив драчунов, я двинулся дальше по улице. Всё-таки надо благодарить судьбу, что у меня есть «секрет», научивший так стрелять. Но о нём я расскажу потом, когда не будет лишних ушей и глаз.

Как ни крути, оскорбления гасконцев имели под собой почву. Семь лет я учусь в Сорбонне, а получение магистерского звания всё так же далеко. И никаким старанием этого не исправишь. Мне уже намекнули знакомые профессора: ректор запретил проводить со мной диспуты, необходимые для сдачи. Говорят, сказал прямо: варвар из дикой России никогда не получит степень. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

По дороге домой я заглянул в лавку старика Жана. Года два назад я выгнал из его подвала крыс – несколько простых Знаков на стенах и три часа на вырисовку Печати. С тех пор он бесплатно снабжает меня продуктами и подкидывает мелкую работёнку.

– А, Констан!

Увидев меня в дверях, Жан приветливо осклабился.

– Всё ещё не магистр?

Да ёшки-матрёшки! Они сговорились, что ли?

– Привет, Жан. Даже не собираюсь. С магистра ты станешь брать двойную цену за свою ветчину. Кстати, отрежь мне кусок на ужин.

Лавочник расхохотался от незатейливой шутки и поманил меня пальцем.

– Констан, есть большой заказ.

– М-м?

– Амбары на том берегу Сены.

– Опять крысы, – я хмыкнул.

– Ну, а кто? Возьмёшься? Тридцать ливров.

– Пятьдесят.

– Побойся бога, Констан! Там всего два маленьких амбарчика.

Жан двумя пальцами показал, какие это крохотные амбарища. Да-да, верю, верю. И наверняка знаю, что Жан сдерёт с заказчика все шестьдесят.

– Только из уважения к тебе, Жан. Сорок пять.

– По рукам!

– На следующей неделе, Жан. Завтра и послезавтра мне надо быть на диспутах.

– Хорошо. Но только обязательно, тебя будут ждать.

Хитрый лавочник подмигнул и отрезал здоровенным ножом шмат окорока. Добавил от щедрот кусок сыра, несколько луковиц и завернул в тряпицу.

– Держи, Констан. Тогда жду тебя в понедельник.

– Договорились.

Будущий ужин я бросил в сумку и двинулся в сторону Сены.

Последние два года я снимал комнатушку в доме Матушки Шалот. Крохотная мансарда, койка, стол и шкаф без дверцы, но мне нравилось: и от Университета недалеко, и от весёлого квартала, и соседи не слишком шумные. А главное, обходится всего пятьдесят су в месяц.

Я уже открывал дверь, когда за спиной раздалось громкое покашливание.

– Dobryi vecher, Konstantin Platonovich.

Что?! Резко обернувшись, я упёрся взглядом в незнакомца. Наверняка, дворянин, по одежде видно. Но не местный – такие парики уже пару лет как вышли из моды. И саквояж в руке иноземный, в Париже таких нет.

– U menya pismo dlya vas.

Пришлось напрячься, подбирая слова подзабытого языка:

– Zdravstvujte. Prohodite, pogovorim u menya bez lishnih svideteley.

Распахнув дверь, я пропустил его вперёд и указал на лестницу. Пока мы поднимались в мансарду, я судорожно вспоминал родную речь.

Мне было двенадцать, когда в Москве случилась вспышка чумы. Жар, беспамятство, месяц не мог встать с кровати. Но я выжил, а родители – нет. Дом оказался в залоге, родня не спешила забрать к себе сироту без Таланта…

Спасибо дальнему родственнику, троюродному дядьке, которого я даже не видел. В тот год в Сорбонну посылали делегацию: десяток великовозрастных балбесов под началом графа Шувалова. К ним-то меня дядька и пристроил.

Вот так я и оказался в Париже. Шувалов со своими балбесами уехал домой несколько лет назад, как только они получили бакалавров. А я остался: на родине без денег, знакомств и протекции делать было нечего. Да и честно скажу – в Париже мне нравилось, а ехать в далёкую холодную страну не хотелось.

– Сюда.

К моему удивлению, русские слова легко сошли с языка сами собой, и даже говорить получалось без акцента.

– Прошу, – я отпер замок и впустил неожиданного гостя в свою скромную комнату. – Кто вы такой?

– Пётр Бобров, к вашим услугам. Я здесь по просьбе вашего дяди, Василия Фёдоровича.

– Дяди?

Кхм, неожиданно. После того как родственник отправил меня в Париж, я больше не получал от него вестей. Хотя он мог бы и помочь деньгами, чтобы мне не пришлось унижаться перед Шуваловым в первые годы.

– И что он хочет?

– Вы должны немедленно возвратиться в Россию.

– Простите, сударь, не думаю. Я не собираюсь уезжать из Парижа.

– Ваш дядя при смерти.

– Соболезную.

– И хочет назначить вас наследником своего состояния.

От такого известия я закашлялся.

– Что? Наследником?

– Да, Константин Платонович. Вы обязательно должны ехать, чтобы дядя утвердил завещание.

Я задумался. Наследство – это хорошо, даже очень. Но путешествие в Россию займёт не один день, а сбережений у меня негусто. Да и неизвестно, что там собирается оставить мне дядька. Трижды перезаложенное поместье? Карточные долги? По рассказам студентов-дворян, такое частенько случалось.

Видя мой скепсис, Бобров слегка улыбнулся.

– Давайте присядем, и я расскажу подробнее. Вы ведь не виделись с дядей очень давно?

Он поставил на стол саквояж, открыл и принялся выставлять пузатые бутылки.

– Ты пойми, – Бобров после третьей кружки слегка окосел и перешёл на «ты», – я Василия Фёдоровича безмерно уважаю, ценю и…

Поскольку мой ужин пошёл на закуску, я больше ел, чем пил, и чувствовал себя вполне трезвым. И Боброва я слушал, скорее, как развлечение.

– И уважаю, – повторился Пётр, – да, уважаю! Старик, конечно, не сахар, и соседи его не любят. Но ведь он глыба. Глыбище! Сподвижник самого Петра. А поместье? Какое поместье! Тридцать тысяч десятин!

– Где?

– Что где?

– Поместье.

– Ммм… В России.

– Это я понял. Где конкретно?

– Там, – Бобров махнул рукой, – рядом с Муромом. Вёрст десять всего от города.

Матерь Божья! Это, похоже, несусветная глушь и провинция.

– А эти… – я щёлкнул пальцами, пытаясь вспомнить нужное слово, – как их… Krepostniye. Сколько?

– Душ-то? – Бобров замялся. – Не очень много. Точно не знаю, Василий Фёдорович не любит рассказывать о своих делах.

– Орки?

– Кто?

– Крепостные.

– Да, естественно.

– Тогда не поеду.

Первые три года в Сорбонне меня самого дразнили орком. С пренебрежением и брезгливостью. Пришлось вызывать на дуэль каждого, вякнувшего в мою сторону. Когда счёт побед перевалил за сотню, все молчаливо согласились считать меня человеком.

– Не поеду, – повторил я, – не хочу жить среди варваров-орков.

– И ничего не варвары, – Бобров обиженно поджал губы, – у нас многие дворянские роды оркские. Смешались, конечно, с людьми, но самые что ни на есть орки. У меня тоже орки в роду были. Даже сам Пётр…

– Что Пётр?

– По бабушке, – со значением подмигнул Бобров и поднял кружку. – За Петра Великого!

Мы чокнулись и выпили до дна.

– Всё равно не поеду.

– Но почему?! Кто ты здесь, в Париже? Бедный студент? А дальше? Пойдёшь работать к какому-нибудь барону? Магические пистоли делать или защитными Печатями стены укреплять? Я прав? На королевскую службу тебя всё равно не возьмут.

Бобров прищурился, выкладывая аргументы, и стал загибать пальцы.

– А в России ты будешь дворянином. С землёй, доходом и уважением.

– У меня нет Таланта.

– Ой, я тебя умоляю!

Он всплеснул руками.

– Думаешь, он там у всех подряд? У меня нет. У московского губернатора – нет. У графа Шувалова – тоже нет! Он сейчас знаешь кто? Генерал-фельдцейхмейстер! Всей артиллерией заведует. Любимчик нашей матушки-императрицы, между прочим.

Вот оно что! А я-то думал, на кой чёрт Шувалов чуть ли не за свой счёт учил в Сорбонне этих балбесов. Он оружейников из них готовил, и сам, похоже, нахватался Высокого искусства.

– Это здесь ты бакалавр, один из тысячи. А в России будешь уникальным специалистом. Хочешь – сам организуй всякие мануфактуры, хочешь – купцам на заказ делай. Или к матушке-императрице на службу поступай. Она таких, как ты, ценит!

С такого ракурса я на проблему не смотрел. Верно говорит зараза Бобров: деланный маг, знаток Высокого искусства, в России зверь редкий. Своих по пальцам можно пересчитать, иностранцы не часто приезжают. Можно неплохо подняться, если смотреть по сторонам и ловить выгоду.

– А Искусники с Талантом?

– А что они? Ты им не конкурент, они в императорской армии генеральские погоны зарабатывают. Или в сибирских наместничествах сидят.

Точно-точно, я и забыл – у русских дворян считается потерей чести разменивать Талант на низкую работу со Знаками и Печатями. Впрочем, здесь, во Франции, нравы те же самые – дворяне с Талантом или в гвардии короля, или усмиряют дикарей в заморских колониях.

– Костя, поехали, – Бобров обнял меня за плечи одной рукой, – не пожалеешь. Если не понравится, продашь наследство и обратно вернёшься. Хоть при деньгах будешь. А то смотреть без слёз не получается, как ты живёшь.

Он обвёл рукой мою убогую мансарду.

– Не хочу.

– Ладно, – неожиданно легко согласился Бобров, – тогда давай выпьем!

Из саквояжа появилась ещё одна бутылка.

– Из России привёз, хлебное вино двойной перегонки.

В кружки полилась прозрачная жидкость.

– За матушку-императрицу Елизавету Петровну!

Мы чокнулись. Ох и крепкая, зараза! В желудке стало горячо, а хмель наконец-то дошёл до головы. Бобров, с хитрым прищуром, уже наливал вторую.

– Костя, – после третьей заявил он, – поехали в Россию.

– Да чёрт с тобой, поехали! Когда?

– Прямо сейчас. Есть, во что вещи сложить? Нет? Тогда в мой саквояж, он всё равно уже пустой.

Шатаясь и покачиваясь, я прошёлся по комнате, собирая пожитки. Немного одежды, десяток-другой книг, кинжал и старая шпага, доставшаяся от отца.

– Едем, дружище!

На узкой лестнице Бобров чуть не сверзился, но я поймал его за локоть. У выхода из дома нас ждал закрытый экипаж. Возница с лицом, замотанным шарфом, соскочил с козел и распахнул перед нами дверцу.

– Бобров, скажи честно, ты был уверен, что я поеду?

Он пожал плечами.

– У меня выбора нет. Если я тебя не привезу, твой дядя меня в бараний рог согнёт. Он мои карточные долги выкупил.

Я сочувственно хлопнул его по плечу, рухнул на широкое сиденье и почти мгновенно уснул.

Глава 2

Кюисс де гренуй

Разбудил меня сильный толчок. Я дёрнулся, открыл глаза и потряс головой.

– Gorazd tiy spat’, Konstantin Platonovich.

Мне потребовалось секунд пять, чтобы понять, – что за небритая рожа маячит напротив, и о чём она говорит. Тьфу ты, ёшки-матрёшки, это же вчерашний знакомец Бобров. А сам я в экипаже и куда-то еду.

Ещё пара секунд, и я вспомнил – в Россию! Напоил и уломал, чёрт языкастый.

– Доброго утра, – буркнул я недовольно, по-новой вспоминая русский язык.

– Да какое утро, за полдень уже.

Я отодвинул занавеску на окошке в дверце и хмуро посмотрел на пейзаж, проносящийся мимо.

– Где мы?

– Недавно Льеж проехали.

Мысленно вспомнив карту, я поморщился. Неплохо мы удалились от Парижа, скоро граница и немецкие княжества.

Бобров повернулся и постучал в стенку экипажа, подавая знак вознице.

– Сейчас остановку будем делать. Заодно и пообедаем.

И правда, через десять минут наш экипаж свернул с тракта и остановился у придорожной гостиницы. Я распахнул дверцу и спрыгнул на землю.

Разминая ноги, подошёл к лошадям и удивлённо поднял брови. Механические скакуны с Авалона! Кливлендские гнедые, если не ошибаюсь. Похоже, мне надо менять представление о России. Даже в Париже дворяне предпочитают ездить на живых лошадях, не слишком жалуя заграничные новинки. Может, моя родина и не такая отсталая, как принято считать в Европе. Бродят ли там медведи по улицам, или это досужие байки?

– Костя, – окликнул меня Бобров, – идём. Судя по запаху, здесь вполне сносно кормят.

Обеденный зал в гостинице был светлым, скатерти чистыми, а прислуга симпатичная.

– Что будете заказывать, господа?

Девица, подошедшая к нашему столику, нарочно выпячивала грудь с глубоким декольте и лукаво улыбалась.

– Рекомендую взять свежайший «кюисс де гренуй», с чесноком и горчицей.

– Неси, красавица, – Бобров осклабился, – я сейчас что угодно съем.

– А мне яйца пашот и лотарингский пирог.

– Вина?

Я кивнул:

– Белого.

Хихикнув и стрельнув глазками в Боброва, девица убежала.

– А что там с письмом?

– Какое письмо? – Бобров так увлёкся разглядыванием служанки, что не сразу понял вопрос.

– Ты вчера сказал, что у тебя письмо для меня. Видимо, от дяди.

– Да, точно. Прости, из головы вылетело.

Он вытащил из внутреннего кармана камзола сложенный листок без конверта и протянул мне.

«Priezjay nemedlenno».

Я моргнул, привыкая к непривычному написанию букв, и перечитал ещё раз.

«Приезжай немедленно. Деньги на дорогу получишь у Боброва. Никому не рассказывай, куда едешь».

Подписи не было. Я поднял взгляд и посмотрел на спутника. Так-так, деньги, значит? Бобров под моим взглядом поёжился.

– Если что, я не читал, – поднял он руки, – довёз, как дали.

И тут же полез в другой карман.

– Василий Фёдорович просил передать ещё вот это.

На стол лёг тяжёлый, глухо звякнувший мешочек. Деньги? Очень хорошо. Люблю, когда мне дают деньги просто так.

Я убрал мешочек со стола. Потом посчитаю, после завтрака.

Служанка притащила поднос со снедью и принялась быстро расставлять перед нами.

– Что это?

Бобров потыкал вилкой содержимое своей тарелки.

– Кюисс де гренуй, – я пожал плечами, – лягушачьи лапки.

Лицо моего спутника побледнело.

– Лапы? Лягушек?

– Ну да, – я кивнул, удивляясь странной реакции, – жареные.

Брезгливо скривив рот, Бобров кончиком вилки отодвинул от себя тарелку.

– Господи боже, – у него даже рука дёрнулась, чтобы перекреститься, – что только не едят с голодухи.

– Месье, – девица подалась вперёд, – вам не нравится? У нас лучший «кюисс де гренуй» в округе. Даже месье граф приезжает его откушать.

Бобров замотал головой и буркнул что-то невнятное. Служанка ойкнула и убежала.

– Зря отказываешься, – я сдерживался, чтобы не рассмеяться, – на вкус, как курица.

Он только покачал головой и ещё дальше отодвинул злосчастное блюдо.

– Вот он!

К нашему столику вернулась служанка в сопровождении усатого мужчины с поварским колпаком на голове.

– Жан, этот господин отказывается пробовать твой «кюисс де гренуй».

Повар изобразил поклон и надвинулся на Боброва.

– Месье, что вам не понравилось? Я готовлю «кюисс де гренуй» уже двадцать лет, и никто – никто! – никогда не отказывался его кушать.

Бобров отодвинулся на стуле.

– Я просто не хочу.

– Ола-ла! Вы даже его не попробовали!

Служанка зашла с другой стороны и пододвинула тарелку к Боброву.

– Только попробуйте!

– Нет!

– Кусочек!

– Да не хочу я!

– Месье, вы не можете уехать, не попробовав наш «кюисс де гренуй». Я буду считать себя оскорблённым! Все соседи станут говорить – Жан разучился готовить!

– Попробуйте, – служанка говорила с придыханием, будто соблазняла.

– Умоляю! Если люди узнают, они перестанут к нам заезжать. Мы разоримся! Мои дети пойдут просить милостыню, а я буду сидеть на паперти у церкви и умру в нищете!

– Месье, – служанка наклонилась ниже, выставляя напоказ декольте, – я вас прошу. Разве вы можете отказать в такой маленькой просьбе хорошенькой женщине?

Я только посмеивался, налегая на пирог и любуясь комедией с Бобровым в главной роли.

Через пять минут под двойным напором он сдался и позволил уговорить себя съесть один кусочек. Потом второй. А дальше Бобров втянулся и уже без зазрения совести обгладывал лягушачьи лапки.

– Жанна, принеси ещё вина господам. За наш счёт. Пусть знают, кто готовит лучший «кюисс де гренуй» на этой дороге!

Служанка и повар удалились, довольные победой. Бобров, отложив очередную косточку, посмотрел на меня.

– И правда – как курица. Только прошу тебя – никому не говори, что я это ел. Засмеют же.

Я заверил его, что буду нем, как могила. Ну, правда, съел и съел. Как говорится, в чужие страны свою кулинарную книгу не привози.

Когда мы закончили с обедом и уже садились в экипаж, к гостинице подъехала карета. Помпезный кучер, слуги в ливреях на запятках, герб на дверце. Сразу видно – кто-то знатный и родовитый.

Из кареты вышли двое: дама невысокого роста с лицом, закрытым вуалью, и высокий мужчина с высокомерно задранным подбородком и острыми ушами. Он мазнул по нам презрительным взглядом и скривил губы, будто увидел жабу. Ты посмотри, какая цаца! Сразу видно – мелкотравчатый провинциальный баронишка. Без денег, зато с самомнением до небес. Я фыркнул и полез в экипаж.

Бобров долго ёрзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. Недовольно кривился и морщил нос.

– Лягушачьи лапки не понравились?

Он потряс головой.

– Никогда бы не подумал, что эдакую дрянь есть буду. И ведь вкусная, зараза!

Я хмыкнул – тоже их пробовал, но мне не понравилось.

– Эльфы надоели. Видел, как этот тип на нас смотрел? Не люблю я их за это.

– Так какой же это эльф? Полукровка, а то и квартерон.

– Да?! – Бобров искренне изумился.

– Во Франции чистокровных эльфов почти нет. Они все на Авалоне, за проливом.

– А откуда тогда полуэльфы?

– Наследие Столетней войны. Пока Карл Седьмой авалонцев не выгнал, они, считай, всех девок перепортили.

– О как, – Бобров покачал головой. – Слышал, что французы авалонцев не любят. Но никогда бы не подумал, что они родня.

– Обычное дело. Среди родни как раз самые сильные раздоры и бывают.

– Вот верно! Очень точно подметил, – Бобров при этом так скривился, что сразу стало понятно: с родственниками у него большие проблемы.

Пока мы трепались на отвлечённые темы, экипаж подъехал к границе. До сложностей этот мир ещё не дорос: никаких загранпаспортов, виз и контроля.

Нас остановили, в экипаж учтиво заглянул унтер пограничной стражи и попросил назвать имена. Сверился с каким-то списком, кивнул и пожелал счастливого пути.

Я выглянул в окно: досматривали только низшее сословие – купцов, крестьян, мастеровых. Дворян пропускали, ни о чём не спрашивая. Дикий век, дикие люди! Если ты благородный, хоть корону Франции вывози, никто даже не посмотрит. Ну и ладно, не моё это дело. Есть король, есть всесильный кардинал, вот пусть у них головы и болят о благе государства.

Ближе к вечеру мы остановились в каком-то немецком княжестве. Я даже название его выговорить не смог бы, не то чтобы запомнить. Впрочем, особой нужды в ночёвке у нас не было. Поспать можно и в экипаже, сиденья там удобные, а механические лошади способны бежать круглые сутки. Но Бобров настоял:

– Тебе надо посетить портного. Я сейчас пригляделся, это ужас, во что ты одет!

Мне даже обидеться захотелось. Не вижу ничего ужасного, обычная одежда студента: тёплая, добротная и удобная. Но Бобров настаивал:

– Нельзя тебе ехать в таком виде. Ты, всё-таки, дворянин, лицо благородное. А одет, прости господи, как…

Он скривился, подбирая слово.

– Как лавочник.

Я закатил глаза, но решил не спорить.

– Ладно, давай твоего портного.

Так что мы приехали в какой-то мелкий городок и заняли два номера в гостинице. Бобров узнал адрес портного, и мы двинулись шить мне что-то достойное.

– Тебе по приезде некогда будет этим заниматься. А как ты без хорошего костюма в дворянском собрании появишься?

– Вопрос: зачем мне туда?

Бобров всплеснул руками.

– Здрасьте, приехали. А завещание засвидетельствовать? А вписать себя в дворянский Реестр? Без этого никак нельзя!

Как у них всё сложно-то. Сплошная бюрократия! Честное слово, продам имение и сбегу обратно в Париж.

Портной оказался низеньким, лысым и суетливым.

– Очень хорошо, – он бегал вокруг меня с табуреткой в одной руке и портняжным аршином в другой, – очень-очень хорошо.

– Что именно вас так радует, уважаемый?

– Ваш размер! Вы такой высокий, такой большой. Это же уйма ткани уйдёт! Три примерки, неделя работы.

Он потёр ладошки в предвкушении.

– Не пойдёт, мы должны уехать завтра утром.

– Что вы такое говорите! – замахал он руками. – Так быстро никто не шьёт! Вы хотите, чтобы я портил глаза и шил ночью?

Пришлось Боброву пообещать заплатить вдвое. Коротышка сначала поупирался, пытаясь набить цену. Но угроза уйти к конкуренту возымела действие. Он доснял мерки, и мы вернулись в гостиницу.

– Слушай, – Бобров почесал лоб, – а портной кто? Гном? Я всё время в этих немцах путаюсь.

– Цверг. Гномы ближе к Альпам живут. Ты смотри на бороду – если бреет, значит, цверг, а если заплетает в косички – гном.

– А, понятно, запомню.

В обеденном зале гостиницы было шумно. Половину столов заняла громкая компания что-то празднующих торговцев. Их отгородили от остальной публики ширмами, но шум всё равно мешал разговаривать.

За соседним столиком я заметил знакомую парочку – дворянка под вуалью и напыщенный длинный франт. Я специально сел к ним спиной, чтобы даже не видеть его самодовольную рожу.

Мы с Бобровым покончили с ужином и уже пили кофий, когда позади раздались вскрик и звук бьющегося стекла. Я обернулся.

– Ви есть некодяй!

Дворянка вскочила со стула и гневно смотрела на длинного.

– Ви есть воспользоваться мой доверчивость! Это есть подлость!

Длинный криво усмехнулся и, не размахиваясь, влепил ей пощёчину.

– Молчи, дура! Ты позоришься, как глупая крестьянка.

Вуаль сбилась набок. А она ничего, миленькая. Да и, к тому же, молода, лет двадцать, не больше.

– Сядь! – Дворянин ударил её ещё раз. Несильно, даже следа не осталось. Но по выступившим слезам было видно, как женщине унизительно терпеть такое.

Ненавижу, когда бьют слабых. Я встал, подошёл к длинному и со всей дури отвесил ему подзатыльник.